Текст книги "Приключения Питера Джойса"

Автор книги: Емельян Ярмагаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Можете читать свои молитвы у фальшборта, – сказала леди пуританам. – Валяй, Том, заверни им что-нибудь покруче про Моисея.

Глава VII

– Вперед, ребята! – орал капитан. – Не бойтесь противника: перед вами такие же презренные трусы, как вы сами и проклятая ваша родня!

Изречения Питера Джойса

Движение пиратского люгера было необычайно легким: так по воде бежит, подгоняемый ветром, сухой дубовый лист. Мы легли в дрейф, и люгер, скоро обогнав нас, на расстоянии полукабельтова сделал крутой поворот оверштаг [111]111
  Поворот оверштаг – поворот на другой галс против ветра.


[Закрыть] и теперь, с устрашающей уверенностью заходил на нас с наветренной стороны.

Стал виден его бакборт [112]112
  Бакборт – левый Сорт судна.


[Закрыть], черный от людей. Что они могли о нас думать? Большое, неповоротливое торговое судно, где не открыли даже пушечных портов, где не видно никаких приготовлений к бою и в трюмах найдутся разве что тюки с дешевой материей, лопаты и топоры, предназначенные для торговли с дикарями. Зато более интересный груз, несомненно, отягощает карманы купцов, плывущих на флейте для торговли с Новым Светом.

Легко сманеврировав, люгер подходил к нам со штирборта. В это время Том Бланкет под прикрытием высокого фальшборта произносил свою проповедь. Около полутораста человек длинной вереницей стояло у борта на коленях, склонив головы и опираясь на ружья, и под мерно читающий голос истово молилось.

– Господь сейчас взирает на нас, – твердо и жестко выговаривал каждый слог проповедник. – Вот, думает он, избранное племя мое готово грянуть на амалекитян, и меч Гедеона – в его руках! «Поражу мечом своим, тяжелым, и большим, и крепким, левиафана, змея, прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убью чудовище морское!»

– Аминь! – воинственным шепотом выдохнула палуба.

Острый нос люгера, его бушприт и форштевень, надвигаясь, росли. Капитан, леди, штурман, помощник и я стояли на мостике ахтеркастеля, и нам хорошо был виден весь бак судна, которое было значительно ниже нашего: край его фальшборта приходился под наши руслени [113]113
  Руслени – брусья, обводящие снаружи корпус судна.


[Закрыть]. Паруса люгер уже спустил.

Ближе и ближе… Теперь почти напротив нас тихо двигался вражеский борт, полный вооруженных людей. Одни стояли, опираясь коленом на планшир [114]114
  Планшир – брусья, покрывающие фальшборт по всему обводу корпуса судна.


[Закрыть], другие повисли на вантах над бортом; все застыли, пригнувшись в хищной готовности к прыжку. Головорезы были в цветных головных платках, турецких чалмах, фесках, в шлемах-морионах или с голыми бритыми башками, блестевшими под солнцем; рожи у многих были нарочно размалеваны или вычернены сажей; иные держали в зубах ножи. Короткие вспышки солнца пробегали по каскам и панцирям, по лезвиям палашей, топоров, кинжалов и пик. Раздался удар дерева о дерево, и оба судна, качнувшись, отошли друг от друга. На флейт полетели абордажные крючья, суда сошлись борт к борту – и человечье стадо на люгере издало неописуемый рев, от которого кровь стынет в жилах… «Бросай!» – гаркнула леди на мостике. А тогда сверху, с рей, темной тучей на пиратское судно низринулась штормовая сеть. Удачно развернувшись, она накрыла часть его шкафута и шканцев – под ней образовалась странная, сбитая в кучу, барахтающаяся масса. На флейте загремел суровый псалом Давида «Господь наша крепость», он заглушил вопли и проклятия опутанных сетью людей. Поющие, как один, поднялись у борта во весь рост, положили локти на планшир и прицелились.

– Огонь! – закричали все стоявшие на мостике одновременно.

Прерывистая красная молния облетела борт, проскочив сквозь обвальный грохот залпа, и все заволокло кислым удушливым облаком. Залп с такого близкого расстояния, направленный в живую груду копошившихся под сетью тел, был страшен – он так и пригвоздил атакующих к палубе. По новой команде на нашем борту выросла человеческая стена: поднявшись на планшир, пуритане всей массой спускались на руслени, а оттуда перешагивали на палубу люгера. Они занесли над головами приклады и черной лавиной обрушились на врага. Они наступали ногами на поверженных залпом, добивали раненых, гнусаво и торжествующе распевая псалмы. Схватка распалась на отдельные звенья.

Наш капитан, в каске и панцире стоявший среди нас, хохотал от восторга. «Пора!» – провозгласил он, взмахнув драгунским палашом, и первым покинул мостик, чтоб сбежать с него на палубу люгера. За ним последовали штурман и остальные. Леди схватила меня за рукав: «Питер, вы нужны тут!» Она положила мушкет дулом на перила; юнга, стоявший за ней, протянул мне другое ружье. Забава показалась мне отвратительной. Я вспомнил о Бэке и Генри, оттолкнул юнгу и перепрыгнул на палубу люгера.

От топота ног сражающихся она вся дрожала и гудела. Численно мы превосходили морских разбойников раза в три. Пираты, вообще говоря, непобедимые в ближнем бою, теперь были рассеяны по всему люгеру, разогнаны по углам, прижаты к мачтам; каждая их небольшая группа со всех сторон окружена – и все-таки они храбро и хладнокровно сопротивлялись. Иногда отчаянным усилием им удавалось оттеснить пуритан – те отступали, перезаряжали ружья, а затем скашивали все перед собой залпом в упор.

Капитан люгера, полный, приземистый блондин в ярком головном платке – вожаки носили их нарочно, чтоб быть заметными в свалке – собрал у грот-мачты толпу своих и, расстреляв пистолетные заряды, удерживал нападавших великолепной работой своего сверкающего палаша. У грот-мачты появился Кэпл с вереницей своих дружков; один из них подал ему нож. Кэпл весь изогнулся, раскачивая отвесно поставленный в руке нож, потом подался вперед и сильно метнул – капитан пиратов выронил палаш, закинул голову назад и, схватившись обеими руками за горло, рухнул на спину. Его товарищей пуритане расстреляли, как обыкновенные мишени.

– Чего вы от нас хотите? – взывали со всех сторон по-французски, по-немецки и по-испански. – Откуда вы, чьи люди? Берите люгер, берите всё и будьте вы прокляты! Пощады! Сдаемся!

Но пуритане, привычно держась плечом к плечу, всё так же мерно взмахивали прикладами, прицеливались и стреляли. За этой работой они жужжали сквозь зубы яростные пророчества Иезекииля [115]115
  Иезекииль – один из пророков Древней Иудеи.


[Закрыть]: «Душа согрешающая, она умрет!»

Дважды обежав полную дыма палубу, я наконец нашел Бэка и Генри. Оба мальчика осаждали верзилу с двумя палашами в руках. Он от души забавлялся их шпажками и, отбиваясь, твердил сквозь смех по-испански: «Берите меня, юнги, я сдался!» Я встал против него в позицию, вышиб из его руки палаш и крикнул по-испански: «Брось дурачиться!» Верзила тотчас отшвырнул второй палаш, скорчил рожу и сел с насмешливым воплем: «Святой Яго побежден!» Генри и Бэк стали возле него, до безумия гордые победой, Но черный дым боевого неистовства заклубился и в моей голове: неожиданно для себя я сделал длинный выпад вниз и загнал свой клинок в грудь побежденного с такой силой, что чашка шпаги ударилась о его тело, а острие глубоко вонзилось в палубу.

Капитан велел юнге трубить отбой. Можно эффектно описать сражение: пистолетные выстрелы, лязг сходящихся клинков и тому подобное, – мне же всегда мерещится не боевой шум, а страшное затишье после боя. Надрывно стонут и хрипят, пытаются подняться и ползут в лужах крови люди – изувеченные, с черными от пороха лицами… Не понимаю: ради чего? Во имя чьих богов?

Пелена порохового дыма медленно распространялась вокруг кораблей, отравляя чистый воздух Атлантики. Стоны утихали. На люгер спускалась смертная тишина.

В шикарном платье цвета морской волны, отделанном пышными черными кружевами, завитая и подрумяненная на палубе люгера появилась леди Элинор. Пуритане расступились, чтобы дать ей пройти, а торжествующая рыжая ведьма Корнуола не торопясь шла между ними и, улыбаясь, вглядывалась в потные разгоряченные лица, на которых еще не изгладились гримасы боевой ярости. Хриплым голосом сказала в тишину:

– Браво, мои доблестные иомены! По справедливым законам моря, половина всей добычи – вам и всем участникам абордажа, кто бы они ни были!

Взмахнув шляпами и ружьями, пуритане рявкнули свирепое «ура». Капитан, стоявший тут же во всем блеске своих доспехов, насупился, однако морской этикет заставил его, преклонив колено, подать леди на кончике палаша связку ключей от внутренних помещений люгера, снятую с пояса убитого капитана. Леди небрежно перебросила связку Иеремии Кэплу: «Отопрешь, раз отправил в преисподнюю хозяина судна!» Потом громко распорядилась:

– Для честного учета и дележа всего взятого в бою пусть мои храбрые люди станут у всех дверей и пусть никто не коснется замков! Нарушителям морских законов – смерть!

Пуритане разошлись по кораблю. Так же не считаясь с присутствием капитана, леди подозвала ле Мерсера и велела ему с его людьми заняться очисткой палубы от трупов и следов боя. Оставила на корабле еще трех матросов, которым отдельно дала какие-то наставления. Тут ей попались на глаза освобожденные каторжники; понурясь, они ожидали решения своей участи. Леди, глядя на них, задумалась, потом весело обратилась к капитану:

– Ну что, капитан Уингэм, – надо держать слово, данное даже негодяям, а?

Капитан хмуро поигрывал своим палашом и ничего не сказал. Штурман недоуменно дергал себя за усы. Уриэл, только что пришедший на люгер, не без содрогания наблюдал, как люди ле Мерсера отмывают и скоблят забрызганную кровью палубу Он чувствовал, что, выступи он сейчас в роли представителя компании, его вряд ли поймут.

– Что ж, джентльмены, прошу со мной вниз, – предложила леди. – И вас, молодцы из Стонхилла!

Спустившись в нижнюю палубу – их было всего две, – обнаружили насмерть перепуганного черного кока: что-то лопоча, негр рухнул на колени. Пораженные его видом, пуритане совещались, не следует ли тут же прикончить это чудовище, – должно быть, потомка племени Хама или даже самого сатаны! Однако леди было угодно эфиопа сохранить как диковину. Отыскались старичок врач и инвалид-квартирмейстер, больше никого на корабле не осталось в живых. Врач тут же занялся своим делом – раненых было множество, – а одноногий инвалид, стуча своей деревяшкой, повел всех в трюм.

Трюм оказался забитым до отказа мешками с перцем, гвоздикой и другими пряностями. Среди победителей сразу воцарилось благоговейное молчание, ибо все это стоило уйму денег. Одну гвоздику сбывали в Англии в двенадцать раз дороже, чем она обходилась на Индонезийских островах. А теперь, после «амбойнской резни» 1623 года, когда агентам нашей Ост-Индской компании под нажимом голландцев пришлось убраться с Островов Пряностей, всему этому и цены не подберешь.

По требованию леди все содержимое трюма было разделено строго на две части, и ровно половину мешков тут же пометили краской, дабы не возникло трений в дальнейшем. Пуритане, очень довольные, тотчас же стали перетаскивать меченые мешки наверх, и леди напомнила им, что получившие увечья в бою имеют право на дополнительную долю: так установлено в правилах морского братства еще со времен Римской империи. Затем инвалид провел нас в капитанскую каюту. Иеремия Кэпл ее открыл, и мы очутились в помещении, заставленном странной смесью из предметов роскоши всех наций, всех стран и времен.

Там можно было найти что угодно, начиная от серебряной лампы-кенкета старинного высокохудожественного литья, кончая уникальными гобеленами XV века, в которые варварски были вбиты крючки для богато отделанного оружия. Леди заметила, что придется хорошенько потрудиться, определяя ценность этой весьма разнообразной добычи. Уселись за стол, крытый великолепной китайской или японской скатертью с драконами, потребовали вина. Инвалид подобрал из связки Кэпла маленький ключик и отпер висевший на стене погребок. На столе появились бокалы из темно-синего венецианского хрусталя и бутылки с разнообразными этикетками.

Первые бокалы были налиты и выпиты в натянутом молчании. Лицо капитана дергалось и перекашивалось. Леди наконец резко сказала ему:

– Ну-с, капитан Уингэм, выкладывайте начистоту: чем вы недовольны? На вас и на меня приходится по две доли из половины этого добра, пятую из нее получит штурман. Другую же половину – тем, кто дрался. Разве это не справедливо?

Капитан тяжело дышал и кусал губы. Все: штурман, Уорсингтон, Кэпл, Том Долсни и я – с интересом на него смотрели. Наконец он вытолкнул сквозь стиснутые зубы что-то вроде: ха, разбойничья справедливость! Его, офицера Голубого полка королевских драгун, ставят на одну доску с каким-то мужичьем!

– Морской закон не ведает различий, – преспокойно ответила леди. – Не желаете ли сами сказать моим пуританам, что вы исключаете их из дележа? Более того, командирам обычно причитается лишь четвертая или пятая часть, сэр, вот как! Но… – И она загадочно улыбнулась. – Есть средство удовлетворить вас, капитан, по-джентльменски. – Она подняла руку с запечатанной колодой карт. Отогнула ее и отпустила – колода пружинисто щелкнула, разорвав обертку. Леди начала метать – карта за картой летели на стол.

– Ставлю своих две доли, – говорила она, продолжая метать. Улыбка морщила ее крючковатый нос и открывала несколько уцелевших во рту желтых клыков. – Идет? Право, здесь есть всё для хорошей большой игры… Штурман, вас ждет работа на флейте – поставить новую бизань, пока старая не свалилась нам на башку. И вам, Уорсингтон, тоже делать здесь нечего.

– Миледи, – сказал Уорсингтон, который долго и мучительно набирался для этого храбрости, – согласно уставу компании, которую я имею честь здесь представлять, право на захваченное судно…

– Плимут не получит ни черта, Уорсингтон, – снисходительно пояснила леди. – Ни пенни. Разве я непонятно выражаюсь? У его агента не хватило мужества драться – за что же платить? Можете так и передать в Плимут. А вы останьтесь, Питер: Кэпл составит вам за бутылочкой компанию. Ну, как, капитан?

Капитан молчал, не сводя мрачного взгляда с карт. Когда все, кому было велено, покинули каюту, он быстро сказал, что люгер тоже имеет свою стоимость.

– Молодец, сэр Уингэм, – подхватила леди. – В самом деле: во что же мы с тобой его оценим? Том Лайнфорт, дражайший сын мой, уведи же мистера Джойса: у вас найдется о чем поговорить.

Капитан даже не обернулся на «дражайшего сына» – так он предвкушал игру. Мне же было что переварить: Иеремия Кэпл – Томас Лайнфорт! Да не ослышался ли я?

Глава VIII

Пират «более опасен, чем аспид, василиск, дракон и рысь»… Но спросим себя: что такое рысь? Обыкновенная крупная кошка с омерзительным характером.

А каким блеском окружены имена пиратов, какими гениями злодейства кажутся эти заурядные пошлые, немытые, свихнувшиеся от пьянства грабители!

Изречения Питера Джойса

Он смотрел на меня почти любовным взглядом, наслаждаясь изумлением первого свидетеля своего перевоплощения. Произнес голосом Кэпла:

– Виноват, сэр. Кажись, нам здесь не место. Извольте чуточку подождать…

И с клоунской ужимкой отвел меня в угол каюты. Потянул за шнур занавеса – открылась ниша. Посадил меня в кресло, стоявшее в нише, и попросил отвернуться.

Когда он кончил переодеваться, передо мной предстал джентльмен в камзоле из белой, шитой серебром парчи, с огромным кружевным жабо на груди, в грязных спущенных ботфортах красной кожи. Теперь он походил на Генри, своего брата, только постаревшего: на его лице выступили характерная бледность и крючковатый нос Лайнфортов. Но главное – надменное, пьяное от торжества, от сказочного поворота судьбы, совершенно новое выражение глаз!

– Одного не пойму, сэр Томас, – сказал я, – как в родном маноре, где вас знает каждая собака…

Его лицо мгновенно стало страшным.

– Кто осмелился бы выдать сына леди Лайнфорт? – гаркнул он, вращая глазами. – Дня бы не прожил тот человек! Ах, Питер, – целых пять лет, и каких лет! Каждую ночь бросать проклятых овец, крадучись, как волк, входить в родной дом… Но простите, – сказал он, опомнясь, – вот столик, и сейчас будет вино.

За большим столом каюты тем временем шла сильная игра. «Прикупаю!» – «Вздор! Битая карта». – «А ты, капитан, видал, как мертвецы плавают? Вот!» – «Разрази меня гром, это была моя последняя надежда!» – «Простись с ней весело, сэр: я-то не хныкала, когда ты меня стриг как овцу…»

– Удача – бог нашей семьи, – улыбнулся Лайнфорт, наливая мне вина. – Я широко жил, Питер. Меня, как собор Святого Павла, знал весь Лондон. У вас есть принципы, сэр, я их уважаю – у меня есть свои. Какая разница, в чем принцип? Вот вы сегодня проткнули лежачего – это было великолепно, сэр, я любовался. Не всякий так может. Но вы скверно кончите, я вам предсказываю.

– А вы скверно начали.

– Я? Ничуть. Чем нож хуже шпаги? На большой лондонской дороге много грязи, со шпагой можно и поскользнуться, пистолет часто дает осечку. Нож – это, согласитесь, неожиданно и эффектно, а кровь… Что делать, в Лондоне такая дороговизна!

Он произнес это, жеманясь, точно барышня. Чем больше я его слушал, тем он становился мне противнее. Уж лучше полупьяный Джеми Кэпл, чем этот комедиант!

– Теперь о вас. Что вы такое? Не джентльмен по рождению, не джентльмен удачи – никто! Я предлагаю вам деловой союз, который возвысит вас до…

Мы прислушались. За занавеской, в дальнем углу от нас, началась перебранка, Потом она затихла.

– Скажите, где та игрушечка, которую вы выудили из ведра?

Я подал ему стилет. Он взял его за кончик, помахал в воздухе и почему-то приложил рукоять ко лбу.

– Во всем виден перст судьбы! Что было бы с нами, попади это в другие руки?

Он не только дорожный убийца, подумал я. Он еще и напыщенный дурак. Я не успел провести с ним часа, как он мне смертельно надоел. Лайнфорт это почувствовал: весь как-то засуетился. У таких натур, я заметил, болезненная страсть, как у женщин, – прельщать. Они ненавидят человека, но во что бы ни стало хотят ему нравиться.

– Такой смельчак, как вы, нужен нам, Питер, – лебезил он. – Я это понял еще тогда, когда мама прятала меня от английского правосудия. И мы твердо решили…

Что они решили, я так и не узнал. Раздался грохот падающих стульев, шум борьбы, рычание: «Я вырву ее у тебя из глотки, старая жаба!» – и крик леди Элионор: «На помощь! Том, он душит меня! Скорей!»

Пожалуй, я бы успел помешать Тому Лайнфорту, если б он бросился на капитана. Не тут-то было! Оставаясь на месте, «джентльмен удачи» лишь отвел занавес ниши, подался вперед и произвел кистью руки короткое резкое движение, которым ловят назойливую муху.

Уингэм боролся со старухой, повернув к нам широкую спину, и стилет влетел ему в шею около затылка. Спина капитана сильно вздрогнула, плечи высоко поднялись и так и застыли. Когда он повернулся к нам всем своим мощным телом, глаза его расширились, словно он увидел нечто поразительное, рот раскрылся, а руки медленно поднялись к затылку. В таком же замедленном темпе он сделал шаг, другой – и повалился на пол, как туго набитый мешок.

Теперь старуха и ее сын – оба уставились на меня. Одну и ту же мысль я читал в их глазах – читал так ясно, как будто они хором твердили ее целую минуту. Откинув полу камзола, я показал им мои пистолеты – кстати сказать, они торчали за поясом бесполезно: вечно я забываю их чистить и перезаряжать.

– Да, сынок, Джойс – это тебе не агент Плимутской компании, – поучительно сказала леди. – Садитесь, я налью вам отличного испанского вина – французское, на мой вкус, кисловато. – Она рассмеялась. – Что вы, Питер, да я же не из рода Борджа [116]116
  Борджа (или Борджиа) – дворянский род XV века, добивавшийся объединения Италии под своей властью, не брезгуя никакими средствами.


[Закрыть], этих отравителей! Пейте спокойно.

Сэр Томас и я выпили в молчании. Леди тем временем разобрала брошенные на стол карты и показала нам одну из них:

– Туз пик – зловеще звучит, не правда ли? Совсем как в трагедии Уила Шекспира. Кто же из джентльменов удачи прячет такую карту в рукав? Нет, Джойс, я вовсе не жажду крови. Этого нарушителя морских законов всего-навсего постигло то, о чем я предупреждала команду… Стоп, не чокайтесь: на корабле это дурная примета. Напоминает погребальный звон колокола.

– Знайте, Питер, – сказал Том Лайнфорт, отодвигая свой бокал, – с нами – или на дно. Третьего не будет.

– Ну, зачем так грозно? – бойко сказала леди Элинор, залпом выпив бокал. – Джойс – сталь той же чеканки, что и мы. Положите-ка, мальчики, капитана на диван, я вам помогу… Уф, какой тяжелый! Мужчину такого сложения обязательно должен хватить апоплексический удар – а, Питер?

И при этом зорко на меня посмотрела.

– Непременно апоплексический, – согласился я, вынув из шеи капитана стилет. – Так и в романах пишут: «Его постигла божья кара». Если замотать шею косынкой…

– Я давно знала, что у вас, Джойс, на плечах отнюдь не болванка для парика. Что ж, зовите людей ле Мерсера и твоих приятелей, Том, у которых такой замогильный вид. По английским обычаям, надо всех известить.

Я вышел на палубу, и мое разгоряченное лицо скользким шелком одела морская сумеречная прохлада. Океан весь светился, точно под волнами скрывались источники холодного огня. «Красивая Мэри» покачивалась на расстоянии полукабельтова, и отблеск ее фонаря кровавой струей тек под корму. На баке и юте безлюдно и тихо: пуритане покинули корабль; на шкафуте темнела фигура вахтенного матроса. Он напевал:

Просят судьи: «Назови

Тайну нам твоей любви!»

– Судьи, я теперь одна,

Месть моя была страшна…

Если сейчас броситься в воду с борта и проплыть до флейта, можно успеть поднять тревогу и под угрозой пушек «Красивой Мэри» накрыть шайку Лайнфортов. Вопрос в практическом смысле этого предприятия. Я оглянулся. Тьма еще не сгладила все углы, не заполнила люгера, и было видно, что убранная палуба «Голубой стрелы» приобрела опрятный и строгий вид. Паруса были спущены – мы стояли меж двух противолежащих якорей, или, как говорят моряки, на фертоинге. Корпус люгера тихо поворачивался до натяжения одной из якорных цепей, потом вздрагивал и начинал поворот в обратную сторону. Я подозвал вахтенного и велел ему собрать всех в капитанской каюте.

Бывшие заключенные явились переодетые в платья хозяев «Голубой стрелы», и теперь их можно было хоть отличить друг от друга. Человек пять из них, несомненно, знали лучшие времена, особенно самый молодой – тот, кто так горько жаловался на тюремные порядки. Этим пятерым сэр Томас предложил сесть, и они разместились на стульях вокруг стола, тревожно и пытливо оглядываясь. Остальные притулились вдоль стен.

Один за другим в каюту ввалились дюжие молодцы ле Мерсера, числом около полутора десятков, и хотя в каюте стало очень тесно, мне показалось, что воздух посвежел. Деревенские парни стояли в независимых и вольных позах, показывая, что им черт не брат, а впереди, заложив руки за пояс, стоял их вожак ле Мерсер. Леди поднялась с места и подошла к дивану, на котором покоилось накрытое с головой тело.

– Капитан Уингэм умер, – сказала она таким тоном, точно сообщала, что ветер сегодня юго-восточный. – Умер после великой победы. Неприятно. Но что делать. Все мы смертны.

Она откинула покрывало и ласково посмотрела на мертвеца, как бы одобряя его поведение. Потом снова накрыла его лицо и наскоро притронулась платочком к глазам. Из приличия кое-кто кашлянул в кулак, некоторые шумно вздохнули.

– Да! – сказала леди, ясным взором окидывая собрание. – Вот и мистер Джойс может подтвердить. Вино… карты… волнение… а человек пожилой. Но речь сейчас о другом. На люгере нужен капитан. Нужна команда.

Парни из Стонхилла с живым интересом рассматривали переодетого «Иеремию Кэпла» – смерть капитана не произвела на них никакого впечатления. Роберт ле Мерсер сказал:

– Мы это понимаем, миледи. Вопрос: для чего? Куда плыть?

– Люблю, когда быстро соображают, – похвалила леди. – Так слушай: капитаном буду я, мой мальчик. А помощников у меня двое: мистер Джойс и мой старший сын, Томас Джеймс Лайнфорт, которого ты, дружище Боб, в простоте своей считал пастухом. Но это пустяки, и никто на тебя не в обиде. Эти джентльмены, – она указала на пятерых сидевших за столом, – люди большой храбрости, они научат вас владеть оружием. И поплывем мы, дорогой Боб, навстречу твоей удаче! У тебя будет столько денег, что карманы будут от них лопаться и деньги будут сыпаться наземь, а ты, Боб, этак небрежно скажешь жене: что это там покатилось, Кэт? Ах, золотой нобль? Возьми его себе на пиво!

Все понимали: леди мило шутит, – а дельце-то сомнительное. Кое-кто ухмылялся, но общего восторга не получилось, и леди это поняла. Лицо ее сделалось мрачным и уродливым.

– Теперь я предскажу, что будет с теми, кто вернется на флейт, – закаркала она, презрительно морща орлиный нос. – Да, я покажу вам, мальчики, вашу судьбу как на ладони! Первым делом вас начнут допрашивать: где капитан? Умер. Какой смертью? Не знаем. Ну, так посидите взаперти! – Она прошлась взад и вперед. – А дальше будет еще хуже. В Америке на вас наденут кандалы, а затем и продадут – верно, Джойс? – на долгие годы!

Она в ярких красках живописала плантации, надсмотрщиков с плетью и прочие ужасы, о которых сама знала понаслышке. Что было делать мне? Стоя перед людьми, из которых я тщился создать пионеров моей мечты, я – вот адская насмешка судьбы! – вынужден был молчаливо подтверждать слова проклятой старухи. Вздумай я возразить, кто после моей гибели довел бы до конца начатое дело?

Я сделал что мог: поймав взгляд Боба, подмигнул, а затем незаметно повел глазами в сторону дивана. И клянусь незабвенной памятью Меркатора, умница Боб меня понял! Он усмехнулся и сказал:

– Прекрасно вы говорили, миледи, и слушать вас занятно. Но утро вечера мудреней. Потолкуем меж собой. Только уговор: кто хочет на флейт, силой не держать!

Леди сделала страшно удивленное лицо.

– Кто говорит о насилии? – оскорбленно сказала она. – Удивляюсь! Разве мои стонхильцы – рабы? Завтра я сама отправлюсь на флейт и тех, кто хочет, возьму с собой. Чего ж вам еще?