Текст книги "Принц и нищенка (СИ)"
Автор книги: Элли Джелли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Глава 10
Фил
– Ну где тебя так долго носит? – слышу обиженный голос из своей постели.
Блин, Ленок! Совсем про тебя забыл!
Сначала обрадовался, что электричество выбило в очень подходящий момент и мне не придется вставать, чтобы выключить свет, ведь Ленка немного стеснительная, а потом вспомнил про Чумакову. Федорова на нее немного похожа, только совсем не дикая и дает себя целовать. А если без света, то не только целовать. Это то, что доктор прописал, из-за строптивой Чумички я постоянно в бешеном возбуждении. Подумал, что ту, которую я представлял вместо Ленки, сейчас наверно бьет в дикой панике, пришлось останавливаться на пол пути и идти на улицу за фонарем. Меня чуть не сбило ветром.
Ожидаемо, мои благие намерения никто не оценил и на этот раз я получил по яйцам. Зато поцеловал Чумакову в щеку. Капец меня торкнуло! Ленке похоже сегодня достанется. Только братан все еще гудит, мне нужно немного времени восстановиться.
Скидываю мокрую толстовку, швыряю ее в угол и забираюсь под одеяло.
– Эй, ну что ты делаешь, не кусайся, – шепчет Ленок в мое ухо и извивается, – Ай! Фил! Дурак!
– А ты не могла бы не разговаривать, – говорю рассерженно и агрессивно целую ее в губы.
Если Федорова не прекратит болтать, она испортит мою эротическую фантазию своим голосом. А так выходит очень даже неплохо. Очень жаль, что это не Чумакова, когда я представляю, что целую сейчас ее, внутри происходит какая-то катастрофа.
Мы целуемся уже минут двадцать, меня это уже немного бесит, Федорова постоянно что-то бормочет, а мы не ради этого тут собрались. А еще она сидит на мне верхом и я даже в полумраке вижу, что Ленка это Ленка. Но как только мне дали зеленый свет и кружевной лифчик полетел на пол, я облегченно выдохнул, но тут же чуть не сдох от приглушенного: «Извините», зазвучавшего у порога.
Дверь хлопнула. Если бы не этот звук, я бы подумал, что мне все это примерещилось. Скидываю Ленку и быстрым шагом лечу в коридор, в темноте, в шагах пятнадцати от себя вижу знакомых силуэт и сломя голову бегу ее догонять. Мне удается сделать это только на лестнице. Сердце колотится, как безумное, отчего-то мне ужасно стыдно и я готов просто провалиться. Особенно, когда тяну Чумакову за плечо и вижу, как в ее глазах сверкают слезы. Вот дерьмо!
– Извини, дверь была открыта, – она начинает тараторить, – Я хотела постучать, но она сразу распахнулась.
Ее глаза натыкаются на мой голый торс и она их сразу отводит в сторону. Даже в темноте они у нее очень яркие и блестящие. Черт! Какая подстава!
– На фонаре сели батарейки. Я хотела спросить, может у тебя есть запасные, – Чумакова все еще быстро шепчет.
Я опять ее не узнаю. Она очень испугана. Выглядит очень уязвимо, от былой воительницы не осталось и следа. Неужели темноты можно бояться до такой степени? Эх, а я сначала подумал, что она плачет, потому что приревновала меня.
– Нет, запасных нет, – говорю хрипло и не узнаю свой голос.
– Ладно, – отвечает быстро и опять собирается бежать.
– Слушай… если тебе так страшно, может тебе лучше не оставаться одной? – спрашиваю неуверенно.
– Предлагаешь мне к вам присоединиться?
– Было бы офигенно! – я не могу сдержаться.
Василиса цокает и поднимается вверх по лестнице, не оценив мою шутку. Иду в след за ней, сам не знаю зачем, потому что сейчас она снова меня выгонит. Не понимаю, то ли она не слышит моих шагов, то ли что-то задумала. Захожу в ее комнату и Чумакова замечает меня только когда я щелкаю замком.
– Гофман, не надо со мной сидеть, у тебя там женщина стынет!
– Да… пофиг… с этой уже все равно ничего не выйдет, – говорю довольно откровенно, – я думал она свалила, пока я ходил тебе за фонарем.
Чумакова странно на меня смотрит, потом забирается на кровать с ногами, а я остаюсь стоять, упираясь спиной в стену. Достаю из заднего кармана телефон и смотрю на заряд аккумулятора, включаю фонарь и иду к кровати. Часа на полтора должно хватить.
– В темноте нет ничего страшного, – кладу телефон около дикарки, а сам сажусь на пол, у стола, неподалеку, – Все точно такое же, как днем.
– Я боюсь не темноты, а того, что в ней… – говорит тихо.
– А что в ней? Подкроватный монстр, приведения, пришельцы?
Удивительно, но такая Чумакова мне нравится, потому что, когда она напугана, она разговаривает без привычной желчи и спеси.
– В темноте мои кошмары…
– И что тебе снится?
На этот вопрос она мне не отвечает, заворачивается в одеяло, в комнате прохладно, вместе с электричеством выключилось и отопление, я ежусь от холода, а голая кожа покрывается мурашками.
– Где твой уродливый зеленый свитер? Холодно.
– Сдала в стирку, в шкафу есть уродливая черная футболка.
Нет! Это так и будет продолжаться? Если она все время будет такой кроткой, я буду самостоятельно выключать генератор каждый вечер.
– Я в нее не влезу, пусти под одеяло, – стараюсь не улыбаться.
– Ну нет! – сразу мотает головой, но я должен был попробовать, – У тебя есть свое!
– Если я за ним спущусь, мне выцарапают глаза.
– Так тебе и надо. Сначала кувыркаешься с одной, потом идешь выпрашивать поцелуи у другой, опять возвращаешься к первой, а потом опять ее бросаешь. Я думала слухи о твоих похождениях приукрашены…
– Но тебе же приятно, что я сижу на холодном полу, вместо того, чтобы лежать в мягкой постели? – я слегка улыбаюсь, в надежде на какую-то реабилитацию в ее глазах, – И чтоб ты знала, думал, я только о тебе!
– Гофман! Да мне абсолютно все равно о ком ты думал! В своих фантазиях ты можешь со мной делать все, что угодно, мне совершенно не жалко, ты главное, в жизни меня не трогай. У меня совершенно другие мотивы. Ты все еще тут сидишь, потому что мне действительно страшно. Хоть тебе кажется это забавным, я сейчас просто готова умереть.
– Это какая-то психологическая травма? – спрашиваю неуверенно.
– Ну конечно же, это какая-то психологическая травма! – она цыкает, – Я одна сплошная психологическая травма, поэтому и прошу ко мне не лезть!
– Да я понял, не лезу…
– Но утешился ты очень быстро, – дикарка смотрит на меня немного враждебно, – Даже обидно.
– Говорю же, Чумакова, у нас с тобой все еще впереди! Представляешь, вот будет прикол, если я буду у тебя первым, а ты у меня последней!
– Не беси меня, олень! – шипит очень зло.
– Вообще-то это моя психологическая поддержка, – я играю бровями, – Я бешу тебя и тем самым, возвращаю твою уверенность в себе! Ну пусти под одеяло, Чумакова! Я сейчас тут просто окочурюсь!
– Держи, психолог! – дикарка швыряет его в меня.
– Так не пойдет, – я поднимаюсь и иду к кровати, ловлю ее напуганный взгляд, но не останавливаюсь и заваливаюсь рядом, – Заболеешь, разведешь сопли…
Накрываю по плечи сначала ее, а потом себя, мы сидим упираясь спинами в стену на небольшом расстоянии друг от друга. Вижу, как сильно она нервничает, зажимает плечи и стискивает челюсти.
– Расслабься, – говорю шепотом, – Я не буду к тебе приставать. Ты, конечно, уверена, что я ужасный человек, но…
– Да ты обычный бабник! – она меня перебивает, – Но я не такая дура, чтобы на тебя повестись!
– А чего тогда так трясешься?
– С тобой это вообще никак не связано, – бурчит под нос, – Меня просто напрягает тактильность.
– Почему? – я удивляюсь, – Это же так… приятно. Когда ты трогаешь кого-то, когда кто-то трогает тебя.
Чумакову передергивает и я морщусь.
– Все люди разные, кому-то это нравится, кому-то нет, – говорит быстро.
– А ты пробовала? – поворачиваю на нее голову и внимательно наблюдаю за ее напряженным лицом.
– Да, Фил, пробовала! – отвечает с усмешкой.
– Неужели не понравилось?
– Я несколько лет подвергалась сексуальному насилию. И нет, Фил, мне совершенно не понравилось!
Она смотрит мне прямо в душу, а я теряю дар речи, только слышу бешеное биение сердца. Не знаю мое это, или ее. Чумакова смотрит на меня так, что я не могу вымолвить и слова.
– И если даже эта информация не заставит тебя одуплить, что мне не приятно когда со мной флиртуют, когда меня трогают, а тем более хватают и пытаются поцеловать, то ты совсем конченный!
Она отворачивается от меня, а я так и сижу пришибленный. Мне так хреново, что начинает трясти ознобом. Я хочу узнать подробности, но одновременно не хочу этого слышать. Какая-то сука измывалась над моей дикаркой! Внутри распаляется пожар из обиды, ненависти, желания уничтожить и отомстить за нее. Хотя, наверняка, от этого ей не станет легче. Но я не могу просто сидеть и делать вид, что все в порядке и я не готов сейчас убивать.
– Расскажи мне… – говорю едва слышно.
– Нет, – отвечает уверенно и спокойно.
– Когда это произошло? Ты говорила кому-нибудь? Его наказали? – моя грудь начинает ходить ходуном и я кусаю от злости губы.
– За это не наказали, наказали за другое, – она как-то странно хмыкает.
– Расскажи мне, Валисис! Кто это был? Он из интерната? Я его просто урою, когда найду!
– Не найдешь! – у нее вырывается смешок, – Он уже помер! Сдох! Сгнил в земле!
– Кто это был? – мое сердце готово выпрыгнуть из груди, – Пожалуйста, я должен это знать!
Я зажимаю ее руку через одеяло, знаю, что скорее всего она сейчас в бешенстве, ведь много раз объясняла мне, что так делать нельзя, но я не могу ничего с собой поделать.
– Мой отчим, – говорит, как ни в чем не бывало.
– Че? – мне становится еще хуже.
– Да, Гофман! И такое в жизни тоже бывает! Вот что ты делал, когда тебе было семь? Гонял на велике и ел мороженое? А знаешь, что я делала? Лежала в своей постели и молилась, чтобы сегодня ночью он не пришел!
– Бл%дь! – я издаю тонкий всхлип и зажимаю рукой рот.
– Только не плачь! Все не настолько хреново, Гофман! – я поражаюсь ее спокойствию и железному голосу, – Он не трогал меня. Просто ложился на мою кровать, упирался в меня лбом и я слышала эти мерзкие, чавкающие звуки, заставляющие меня умирать от страха и омерзения.
Я до боли закусываю кожу на руке и забываю, как дышать. Лучше бы я ничего этого не слышал и не представлял.
– Почему ты не сказала маме… – это единственные слова, которые я смог найти.
– Ахахаха! – она засмеялась так, что стало страшно, – Ее интересовала только водка и чтобы дома были какие-нибудь штаны!
– И где она сейчас?
– Да там же, где и отчим! – Чумакова невозмутима, – Они, как обычно, перепились, передрались и он ее зарезал… Мне было девять.
– Бл%дь! – на этот раз я закрываю ладонью глаза.
– Его посадили и в тюрьме он сдох от туберкулеза! Конец!
В комнате воцаряется тишина, прерываемая звуками моего частого, тяжелого дыхания. Мне кажется теперь мой мир вообще никогда не будет прежним. Я не понимаю, как перестать об этом думать. Моя бедная дикарка…
– Чумакова, пожалуйста, дай я тебя обниму! – говорю каким-то детским голосом, – Я сейчас просто умру, если не обниму тебя!
– Какой ты впечатлительный!
– А еще похоже тупой…
Тянусь к ней и сгребаю в охапку, прижимая спиной к своей груди, Чумакова сразу же напрягается. Черт! Наверняка, это дико ее триггерит. Отпускаю ее, а когда она приподнимается, обнимаю ее еще раз, теперь обхватывая ладонями ее спину, припечатываю лицом в мою шею. Так хорошо ощущается насколько быстро бьется ее сердце, а частое, рваное дыхание на моей коже выдают, что она только храбрилась, когда делала вид, что рассказывает обо всем без боли. Аккуратно ее глажу, а она не дергается.
– Я просто хочу тебя пожалеть, – говорю шепотом и перебираю ее волосы, скольжу рукой выше и нежно провожу пальцами по голове.
– Я не знаю зачем я тебе это рассказала, – от ее дрожащего голоса у меня бегут мурашки, а сердце все еще ноет, – И почему вообще рассказала именно тебе.
– Ты никому раньше об этом не говорила?
– Нет, – она вздрагивает.
– Наверное, в душе ты чувствуешь, что я хороший парень.
– Ты опять? – Чумакова выпутывается из моих рук и хмурит брови.
– Да я про душевные качества! – я пытаюсь еще раз ее обнять, но теперь она не позволяет мне этого сделать.
– Все, Фил, иди! Только телефон оставь…
– Нет, ты чего? Я останусь! – говорю взволнованно.
– Где ты останешься? – она удивленно расширяет глаза.
– Да хоть на полу!
– Слушай, – Чумакова вздыхает, – Я в порядке, правда, я уже давным давно свое отплакала, собралась и живу дальше. Накрывает только вот в такую темноту. Поэтому, не надо меня жалеть, не надо смотреть на меня, как на калеку и сидеть на моем полу, тоже не надо. Я надеюсь, мы друг друга поняли. Желаю тебе творческих успехов в твоем непростом деле и чтобы тебе попадались только сговорчивые девчонки!
– Ну хватит… Я останусь…
– Мы с тобой сегодня это уже обсудили. Не доламывай сломанное. Проваливай, Гофман!
На этот раз Чумакова с усилием меня толкает, стаскивая с кровати. Я долго сопротивляюсь, но она все таки выставляет меня за дверь. Во-первых, я сегодня не усну. Во-вторых, я ужасно хочу надраться до синих щей, потому что я не могу переваривать все, что произошло сегодня вечером на трезвую голову. Не могу ни принять, ни осознать, ни понять что дальше делать. К этой девчонке у меня только похоть, дикая и неконтролируемая. А сейчас мне вообще стыдно ее хотеть, аж выворачивает. Блин, наверно и правда надо от нее отваливать. Не знаю, захочет ли она со мной просто дружить, но с подкатами точно надо завязывать!
– Фил, ты совсем обнаглел? – из моей кровати опять звучит капризный голос.
Почему она все еще здесь!? Бросаю на нее беглый взгляд и запинаюсь ногой об лифчик, валяющийся на полу.
– Ленок! Сделай одолжение, иди, пожалуйста, отсюда нах#й!
Глава 11
Василиса
Жалею ли я о том, что плакалась Гофману о своей трудной жизни? Миллион раз да! Ненавижу быть слабой! Да и признаваться в своих слабостях совершенно постороннему человеку, то еще удовольствие! Не знаю, почему для этого я выбрала бабника– ловеласа, капающего слюнями на все, что шевелится. Не настолько же я глупая, чтобы впечатлиться фонарем и цветочками. Наверно, дело не в этом, просто, когда он до меня дотрагивался, я не испытывала страх. До того, как дотронулся, испытывала, а в момент самого касания, нет.
Я привыкла быть скупой на эмоции, я никогда не знала какого-то физического тепла, мое детство было совершенно паршивым. Пьющая мать, домогающийся отчим. Ссоры, пьянки и драки. Нет нормальной еды, нет ощущения семьи. Я росла, как никому не нужный сорняк в поле, а когда осталась сиротой и попала в детский дом, жалеть меня было уже некому. Так и выросла колючкой. Меня воспитала улица и Скворцов. Если он узнает, что я позволила Гофману себя облизать, он наверно тронется от горя. Ведь, Денису я сделать этого не позволила.
Но мои ночные откровения наконец-то сработали, Фил от меня отцепился. Как же легко спугнуть парня! Записывайте рецепт! Сначала намекаем, что ваше сердечко от него будет разбито, потом рассказываем грустную историю про тяжелое детство, бьем по яйцам и готово! Слинял в неизвестном направлении. Вот уже больше недели никак со мной не контачит, зато контачат все остальные.
Пацаны позвали меня играть в футбол. Оказывается, они часто вечерами тусуются в зале с парнями из параллели. Сначала те надо мной тоже смеялись, но я показала им, кто тут настоящий профессионал и уже на второй игре со мной общались на равных. Гофман, кстати, на вторую игру не пришел, теперь он от меня дергается. Меня же еще и в Фифу позвали играть в триста четвертую комнату. Раньше на приставке я не играла, но разобралась довольно быстро. Хочу сказать, что слегка погорячилась, ненавидя этих мажоров, в целом они терпимые, не считая одежды и более культурной речи, они не сильно отличаются от наших. Только наши вечерами грызут семечки и делят между собой сухари и чипсы, а эти заказывают к гимназии дорогущие доставки пиццы, коробочки с лапшой и всякие десерты. Со мной делятся и даже не просят денег.
Еще Стелла учудила. Подошла ко мне через несколько дней, после инцидента под лестницей и спросила, какой у меня размер обуви. На мой немой вопрос, сказала, что Христом Богом просит меня выкинуть стоптанные говнодавы и перестать отравлять ее эстетическое чувство прекрасного. Типа, у нее болят глаза и сердце. Говорит: «Чумакова! Я прошу тебя чисто по человечески, давай я принесу тебе что-то из своего, нормального!» Прошу заметить, что не Чумичка, а Чумакова! Возможно, она навела на них порчу, но это на ее совести, ботинки я взяла. Они были почти новые, блестящие и кожаные. Впервые по дороге в интернат, я не замерзла. Со Скворцом мы так и не погуляли, у обоих не было настроения, Серегу опять забрали в больницу, но я не хочу об этом думать, потому что снова буду плакать. А плакать я больше не хочу.
– Чума! Хочешь сегодня в город поехать? – в коридоре меня догоняет Саня Гаврилов, – Сегодня тусэ у Салимова!
– А кто это? – я недоверчиво морщусь.
– Раньше вместе учились, но в этом году он перешел в нормальную школу.
– Так среда же, как отсюда выйти?
– Ты что гонишь что ли? – он улыбается, – Поехали! Он не верит, что существует такая крутая девчонка футболистка!
– Я вам обезьянка что ли, чтобы меня людям показывать? – я надуваюсь.
– Да я вообще без злого умысла. Просто там весело. Что ты постоянно сидишь в четырех стенах, как затворница, у тебя ни телека, ни планшета…
– Да мне даже надеть нечего…
– Сейчас что-нибудь придумаем…Стелла! – он горланит на весь коридор.
Голубева стоит рядом с Гофманом и Лавреновым. Как хорошо, что все помирились и снова дружат. Чувствую себя очень неуютно, когда мы подходим к ним. Фил опять отворачивает голову в сторону.
– Слушай, Стелла, – говорит Гаврилов, – Дай Чуме какое-нибудь платье, мы сегодня к Салимову поедем.
Гофман давится и начинает кашлять, Антон хлопает его по спине.
– Эм… Ладно… А нас вы почему не зовете? – она обиженно на него смотрит, а потом поворачивается к парням, – Вас звали?
– Не-а, – говорит Антон, Гофман все еще кашляет.
– Да куда такой толпой! – отвечает Саня, – Вы же туда на выходные ездите.
– А какой сегодня повод? – Фил оживает и прочищает горло.
– Презентация Чумы! Пацаны наслышаны и хотят познакомиться, – гордо заявляет Гаврилов и похлопывает меня по плечу.
– Что-то мне это не нравится, – Стелла скрещивает руки на груди, – Васька! Они там все похотливые извращенцы!
– Да че ты ее слушаешь? – Гаврилов смотрит на мою испуганную моську и отрицательно машет башкой, – Ты с нами уже который день зависаешь по ночам, Чума, ничего, жива здорова.
Гофман опять начинает кашлять, так, что глаза из орбит вываливаются. Того и глядишь, сдохнет.
– Да шибани ты его посильней! Видишь никак не отдышится! – я отпихиваю руку Антона и несколько раз размашисто ударяю Гофмана между лопаток.
Это тебе за твои слюни, Фил! А это за то, что оказался такой понятливый!
– Да все! Все! – он дергает руками.
– Обращайся! – я киваю ему и мы с Гавриловым удаляемся.
***
– Ну вот… готово… смотри…
Стелла убирает от меня кисточку и в носу щекочет от пудры.
– Нет, стой, еще секундочку…
Она опять что-то подправляет, елозя ватной палочкой в уголке моего глаза.
– Теперь точно все…
Я встаю и поворачиваюсь к зеркалу. Платье свое я уже видела, ярко-красное, обтягивающее, оно должно было быть мини, но Стелла выше, поэтому на мне смотрится приличнее. С макияжем смотрится совсем по-другому, лицо такое выразительное и большие глаза, я восхищенно смотрю на свое отражение. Ну надо же! В таком наряде действительно чувствуешь себя женственно!
– В чем подвох? – я оборачиваюсь на Голубеву, – Что это ты вдруг такая добренькая? В комнату меня позвала, накрасила…
Стелла живет с Катями, у них большая и хорошо обустроенная комната.
– Ну ты ж хотела пожить по человечески, иди, живи…
– Ботинки сюда не подходят, – задумчиво говорит Гришина, – надо либо берцы, либо каблуки.
– Не надо ей каблуки, вдруг бежать придется, – встревает Стелла и я зажимаюсь.
– Они что реально такие извращенцы? – спрашиваю с опаской.
– Типа нашего Гофмана.
– А! Ну тогда я справлюсь, – говорю с облегчением.
– На, – Никишина плюхает передо мной два высоких ботинка, – Только осторожней, пожалуйста, это лимитка.
Я опять подозрительно на них кошусь. Да в чем прикол?
– Что вы задумали? – я хмурюсь, – Решили меня куда-то в лес вывести и прикопать?
– Если и задумали, то не мы, – Стелла опускается на кресло, – На всякий случай, будь аккуратна и ничего не пей.
– А с чего такая забота? Вы же меня ненавидите!
– Мы к тебе привыкли, – говорит Голубева, – К тебе и твоей экстравагантности. И вообще, ты, конечно, жуткая колхозница, но уже наша, поэтому если, что, сразу лупи их Васька…
Вроде бы меня только что оскорбили, но все равно приятно. Натягиваю берцы, беру свою куртку, накидываю ее на руку и еще раз оглядываю свое отражение в зеркале.
– Да Господи! – пищит Гришина, срывается с места, лезет в шкаф и протягивает мне темное, явно дорогое пальто, – Держи, мне в сиськах маленькое, можешь не возвращать.
– Ну спасибо, – говорю смущенно.
– Обещай, что завтра мы сожжем твою куртку на заднем дворе.
– В ней живут мои блохи!
Девчонки улыбаются, я бросаю на себя еще один беглый взгляд и выхожу из их комнаты. Они живут в противоположной от меня стороне, с парнями мы договорились встретиться в сто восемнадцатом, у Гаврилова, они обещали мне показать, как можно без проблем отсюда выбраться в любое время. Только спускаюсь на первый этаж и заворачиваю в нужный пролет, сразу замечаю Гофмана, сидящего на подоконнике, около своей комнаты. Он быстро с него спрыгивает и уверенной походкой идет в мою сторону.
– Офигеть, Чумакова! – останавливается и восхищенно на меня смотрит.
От его взгляда мне не уютно и хочется одернуть подол платья. Но в душе все равно немного приятно. Я никогда не ходила в красивых нарядах и мне не делали комплиментов, даже таких тупых.
– Ты собралась идти в этом? – Фил возмущенно на меня пялится.
– Да… а что не так? – говорю неуверенно.
– Да все не так! – он вспыхивает, – Никуда ты так не пойдешь! Ты вообще никуда с ними не пойдешь!
– Не слишком ли ты раскомандовался, дятел? – у меня сразу портится настроение.
– Нет, не слишком! Вот зачем ты туда собралась? Не терпится найти себе приключений?
– Почему бы и нет?
– Потому, что мне ты говорила, что никаких приключений не ищешь! – он сверлит меня гневным взглядом.
– Не ищу приключения с бабниками, а они нормальные ребята!
– Не дури, Чумакова, туда ездят бухать и снимать телок. Нечего тебе там делать, еще и в этом долбанном красном платье!
– Тебе ли не знать, что я больше не маленькая и вполне могу за себя постоять! – смотрю на него язвительно.
– Домой иди, вояка! – Гофман не на шутку распетушился, выглядит через чур разъяренно.
– Разберусь без твоих советов!
– Да я же волнуюсь за тебя, дура!
– А ты не волнуйся!
– Прости, Чумакова! – он тяжело вздыхает.
– За что? – я непонимающе хлопаю глазами.
Фил ничего мне не отвечает, резко дергается и закидывает меня на плечо. У меня дежавю, я дергаю ногами и кусаюсь, пока он тащит меня к своей комнате. Снова ставит, снова толкает внутрь и закрывает дверь. Только на этот раз свет не гаснет. Гофман вытаскивает ключ из замочной скважины и убирает его в свои голубые джинсы. Я стою нахохленная и жутко возмущенная и дую губу.
– Я сейчас буду кричать! – смотрю на него злобно.
– Кричи, – он падает на кровать, невозмутимо лезет в телефон и начинает играть в какую-то игру.
– Открой дверь, а то всеку! – я топаю ногой в какой-то неизвестной мне лимитке.
– Всеки.
– Это свинство, Гофман! Я же пообещала, что пойду.
– Да мне вообще насрать. Тебе там не место и я знаю о чем говорю, – он даже на меня не поворачивается, так и щелкает пальцами по экрану.
– Я же готовилась, собиралась… – теперь говорю расстроено.
– Если хочешь куда-нибудь сходить, сходи со мной. Поехали поужинаем или просто покатаемся, мне машина пришла.
– Мы же с тобой договорись, что ты от меня отвяжешься!
– Я просто тебя в красном платье не видел, договор отменяется…
От возмущения я, кажется, краснею. Стою, как наряженная дура, посередине чужой комнаты и не знаю, что делать.
– Выпусти, Фил! У меня же только начали налаживаться отношения в коллективе…
– А наши с тобой когда начнут налаживаться, Чумакова? – он отвлекается от телефона и еще раз меня осматривает сверху вниз, потом поднимается, идет к шкафу, копается в нем и бросает мне какую-то кофту, – Надевай, тебе так будет лучше.
Разворачиваю длинный свитер и смотрю на Фила.
– Хотя, давай лучше схожу за твоим фирменным зеленым, – он идет к двери.
– Что за бред ты несешь? – я шиплю и Гофман оборачивается на мой голос.
– Хочу одеть тебя наглухо, для твоего же блага!
– Не буду я переодеваться! У меня красивое платье!
– Очень красивое, Чумакова! Слишком красивое! – глядит на меня страдальчески.
– Тогда зачем ты меня обижаешь?!
– Я пообещал себе никогда тебя не трогать, а этот твой соблазнительный вид опять заставляет меня думать не головой!
Я очень грустно вздыхаю и опускаю плечи. Я же просто хотела хотя бы один день быть красивой, настоящей девочкой, а не хулиганкой Васькой. Ну кого я обманываю? Мне все это совсем не подходит. Была бы я сейчас в штанах, Гофман бы уже валялся в отрубе, а так стою и неуверенно что-то мямлю. Надо собраться.
– Дверь открой, чепушила! – возвращаюсь в свое родное состояние.
– Нет! – Фил снова занят телефоном.
Бросаю пальто и свитер на спинку стула, уверенной походкой иду к кровати и луплю его кулаком под ребра, Фил сворачивается на бок, перехватывает мое запястье, я пытаюсь всечь ему еще раз, но выходит как-то не сильно. Я собой не довольна, пихаю его, а он отбрыкивается, ловит мои руки. Начинаю заводиться, сдуваю со лба прядь и стараюсь треснуть, как можно крепче, но вообще ничего не выходит. Дерусь ладошками, как баба, а он только хохочет и катается по кровати, отползает к стенке, чтобы я не достала, но я уже просто в бешенстве. Упираю колено в матрас и завожу руку высоко, в глазах Гофмана на мгновенье появляется тревожный блеск, видимо он уже прикинул траекторию и осознал, что сейчас ему прилетит нормально. Но он резко дергает меня за талию и валюсь на него, испытывая дикую неловкость, от того, что буквально сижу на нем верхом. Испугано замираю и тут же лечу вбок, сердце аж ухает, когда я оказываюсь зажатой между стеной и Гофманом, который вообще потерял страх и сейчас потеряет зубы!
