Текст книги "Дом на полпути"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– У меня голова не варит, – откликнулся Билл. – Но в общем, сдается мне, ты прав.

– А этот объемистый пакет, который он оставил у тебя в пятницу? Тебе не приходило в голову, что в нем и находятся эти восемь полисов?

– Приходило.

– Что ж, не надо быть семи пядей, чтобы догадаться, что...

– Миссис Уилсон, – резко проговорил Де Йонг, – послушайте.

Люси послушно, словно загипнотизированная, повернулась к нему; ошеломление, боль, потрясение еще не сошли с ее красивого, выразительного лица.

Билл возмущенно бросил:

– Мне не нравится этот ваш тон, Де Йонг.

– Придется смириться. Миссис Уилсон, вы знали, что Гимбол застрахован?

– Я? – запинаясь, переспросила она. – Я знала? Нет, как же я могла... У Джо никаких страховок не было. Я уверена, что нет. Я как-то спросила его, почему у него нет страховки, а он сказал, что не верит во все эти вещи.

– Дело, разумеется, не в этом, – вставил Эллери. – Страховка Джо Уилсона требовала медицинского освидетельствования, подписи на документах. А человек, живущий в вечном страхе, что его двойная жизнь обнаружится, естественно, избегал всякой ситуации, требующей его подписи. Этим, кстати, объясняется и отсутствие у него бухгалтерских счетов. Хотя риск и невелик, но он, должно быть, был на грани нервного срыва от этого вечного страха быть разоблаченным. Я думаю, он вообще старался писать как можно меньше.

– Вы не только знали, что он застрахован, миссис Уилсон, – резко констатировал Де Йонг, глядя на Эллери, – но, может, даже сами убедили его изменить имя получателя страховки с миссис Гимбол на ваше, а?

– Де Йонг, – прорычал Билл, делая шаг вперед.

– Спокойно, спокойно, вы!

Троица из Нью-Йорка окаменела. В жалкое помещение вдруг словно ворвалось что-то угрожающее. Де Йонг покраснел до корней волос; на висках у него выступили вены.

– Я не понимаю, о чем вы, – прошептала Люси. – Я ведь говорила вам, что не знала, что он кто-нибудь... что он не Джо Уилсон. Откуда мне было знать об этой леди?

Де Йонг фыркнул, ноздри у него раздувались. Он подошел к задней двери, открыл ее и поманил кого-то пальцем. Смуглый человечек, который привез Люси на место убийства, вошел в комнату, жмурясь от яркого света.

– Селлерс, скажи, пожалуйста, этим добрым людям, что ты делал, когда приехал к дому миссис Уилсон в Филли вчера вечером?

– Я разыскал дом, все путем, вылез из машины и позвонил в дверь, – утомленным голосом докладывал детектив. – Никого. Дом темный. Это просто частный дом, понимаете? Подождал я малость на крыльце и думаю: обойду-ка дом кругом. Задняя дверь заперта, как и главная, подвал тоже. Я сунул нос в гараж. Двери закрыты. Железяка на двери вся проржавела и сломана, замка и в помине нет. Я открыл створку и включил свет. Гараж на две машины. Пустой. Закрыл, значит, дверь и вернулся на крыльцо, и ждал, пока миссис Уилсон не пришла...

– Спасибо, Селлерс, – произнес Де Йонг, и смуглый человечек удалился. – Итак, миссис Уилсон, вы не ездили на машине в город в кино; вы сами сказали, что поехали на трамвае. Так где же была ваша машина?

– Моя машина? – растерянно переспросила Люси. – Да этого быть не может! Он... он, наверное, заглянул в чужой гараж. Я выезжала ненадолго вчера днем и вернулась в дождь, поставила машину в гараж и сама закрыла дверь. Она была там. Она должна быть там.

– Ее там нет, раз Селлерс говорит, что нет. Вы знаете, что с ней случилось, миссис Уилсон, знаете?

– Я же говорю вам...

– Сказка про белого бычка!

– Больше ни слова, Лю, – спокойно посоветовал сестре Билл. Он выступил вперед и теперь стоял лицом к лицу с медведеподобным полицейским. Какое-то время они пристально смотрели в глаза друг другу. – Де Йонг, мне не нравятся все эти отвратительные намеки, звучащие в ваших вопросах, вы поняли? Я запрещаю сестре говорить дальше.

Де Йонг молча смерил его взглядом и криво усмехнулся:

– Попридержите коней, мистер Энджел. Вы же прекрасно знаете, что это обычная рутина. Я никого ни в чем не обвиняю. Лишь пытаюсь выяснить факты, и ничего больше.

– Очень похвально. – Билл резко повернулся к Люси: – Поднимайся, Люси. Мы уходим отсюда. Извини, Эллери, но все это недопустимо. Увидимся завтра в Трентоне – если ты еще с нами.

– Я остаюсь, – отозвался Эллери.

Билл помог Люси надеть пальто и повел ее, словно ребенка, к выходу.

– Минутку! – вдруг воскликнула Андреа Гимбол.

Билл остановился как вкопанный; мочки ушей у него покраснели. Люси посмотрела на девушку в горностаевой пелерине так, словно увидела ее в первый раз. В глазах ее появилось некоторое удивление.

Андреа подошла к ней и взяла ее мягкую руку.

– Я хотела сказать вам, – твердым голосом произнесла она, старательно избегая взгляда Билла, – что я ужасно огорчена... всем. Мы не монстры... правда, нет. И, пожалуйста, простите нас, дорогая, если мы... если мы наговорили что-то такое, что ранило вас. Вы очень храбрая и несчастная женщина.

– О, благодарю, – пробормотала Люси. Глаза ее наполнились слезами. Она повернулась и выбежала.

– Андреа! – шокированным и возмущенным голосом воскликнула миссис Гимбол. – Как ты посмела... как ты посмела...

– Мисс Гимбол, – тихо сказал Билл. Девушка посмотрела ему в глаза, и он на миг замолчал. – Я этого не забуду. – Он резко повернулся и вышел вслед за сестрой.

Дверь за ними захлопнулась, и через несколько мгновений все услышали, как «понтиак» отъехал и, пофыркивая, направился в сторону Кэмдена. Де Йонг побелел от бешенства. Дрожащей рукой он зажег сигару.

– Вам он не нравится, Де Йонг, – произнес Эллери, – но он очень достойный молодой человек. Только, как все самцы, опасен, когда угрожают их самкам. Во имя дружбы, мисс Гимбол, разрешите поблагодарить вас. А теперь можно осмотреть ваши руки?

Девушка медленно подняла на него глаза и прошептала:

– Мои руки?

Де Йонг что-то пробурчал себе под нос и вышел.

– В менее неприятных обстоятельствах, – заметил Эллери, поднимая ее руки, – это было бы более явное удовольствие. Если и есть у меня ахиллесова пята, мисс Гимбол, то, как это ни парадоксально, это моя слабость к ухоженным женским рукам. А ваши, чего греха таить, близки к совершенству... Насколько я понял, вы говорили, что обручены?

Он почувствовал, как ее ладони повлажнели; было только одно разумное предположение о природе той дрожи, которую он почувствовал, держа ее руки в своих.

– Да.

– Разумеется, – пробурчал Эллери, – это не моего ума дело, но что, сейчас такая мода в кругу богатых невест – не носить символ грядущих уз брака? Публий Сир[1]1
  Публий Сир – римский поэт-мимограф I в. до н. э., прославившийся остроумными изречениями.


[Закрыть], кажется, сказал, что Бог смотрит не на полные, а на чистые руки, но едва ли полагал, что высшие классы одолевают классиков.

Она ничего не ответила; лицо ее так побледнело, что Эллери испугался, что она сейчас упадет. Щадя ее, он повернулся к ее матери:

– Кстати, миссис Гимбол, знаете, меня хлебом не корми, дай до всего доискаться. Я обратил внимание на тот факт, что на руках вашего... э-э-э... супруга, раз уж мы коснулись этой темы, нет следов никотина, равно как нет и желтизны на зубах. В карманах также ни крошки табака и пепла. Он действительно не курил?

Вернулся Де Йонг.

– Что вы тут насчет курения? – вмешался он.

Светская дама раздраженно бросила:

– Да, Джозеф не курил. Что за идиотский вопрос? – Она поднялась и, согнув руку, подставила локоть Финчу. – Может, наконец, поедем отсюда? Все это...

– Разумеется, – согласно кивнул Де Йонг. – Надеюсь, вы все будете завтра утром. Некоторые формальности. Мне только что сообщили, что прокурор Поллинджер хочет поговорить с вами.

– Мы будем, – пообещала Андреа. Она дрожала и зябко куталась в свою горностаевую пелерину. Под глазами у нее появились круги. Девушка бросила косой взгляд на Эллери и быстро ушла.

– Нет ли возможности, – спросил Финч, – как-то не дать хода этой истории? Я имею в виду этот более ранний брак. Все это так неприятно, вы сами понимаете, для этих людей...

Де Йонг пожал плечами. Было видно, что ему не до этого. Все трое, словно сироты, сгрудились у главной двери. Миссис Гимбол высокомерно выдвинула подбородок, но плечи у нее были опущены, словно на них лежал непомерный груз. Затем, так и не дождавшись ответа, они вышли. Ни Де Йонг, ни Эллери не произнесли ни слова, пока до них не донесся рев отъезжающей машины.

– Ну и ну, – выдавил наконец Де Йонг. – Сплошные неприятности.

– Вы это называете неприятностями, Де Йонг, – улыбнулся Эллери, потянувшись за своей шляпой. – Одна так и вовсе невероятная, это уж точно. Порадовала бы сердце отца Брауна.

– Кого-кого? – рассеянно переспросил Де Йонг. – Вы в Нью-Йорк? – Он даже не попытался прикрыть свою заинтересованность.

– Нет. В этой головоломке есть некоторые моменты, которые требуют прояснения. Я не засну, пока не докопаюсь.

– А, – промычал Де Йонг и повернулся к столу. – Что ж, продуктивной вам ночи.

– Спокойной ночи, – бросил Эллери.

* * *

Эллери вышел, насвистывая, сел в машину и покатил назад в «Стейси-Трент».

Мистер Эллери Квин вышел из отеля воскресным утром с чувством вины. Нежные объятия постели предали его – часы показывали начало двенадцатого.

Залитый солнцем центр Трентона был безлюден. Квин дошел до угла и повернул на восток, в узенький проезд, носящий название Ченсери-Лейн. В середине квартала он нашел трехэтажное здание, больше напоминавшее казарму. Перед зданием на тротуаре стоял высокий фонарный столб со стеклянным колпаком фонаря наверху, а на столбе висела белая квадратная табличка, на которой печатными бук вами было написано: «Полицейское управление. Стоянка запрещена».

Эллери вошел в ближайшую дверь и оказался в приемной с полосатыми стенами и низким потолком; посередине ее стоял длинный стол. В другом помещении все стены были заставлены шкафами. Ему сразу стало не по себе от уныло го духа присутственного места и застоявшегося едкого запаха мужского пота.

Сидящий за столом сержант направил Квина в комнату номер 26, где он нашел Де Йонга, увлеченно разговаривающего с невысоким человеком с умными глазами и впалыми щеками, свойственными людям, страдающим несварением желудка, и небритого Билла Энджела. У последнего вообще был такой вид, будто он не спал всю ночь и даже не снимал одежды.

– О, приветствую! – без особого энтузиазма встретил Квина Де Йонг. – Вот познакомьтесь – Пол Поллинджер, прокурор округа Мерсер.

Эллери пожал руку худосочному человеку и обратился к хозяину кабинета:

– Что нового с утра?

– Вы пропустили визит семейства Гимбол, – ответил тот. – Они уже отбыли.

– Так быстро? А, привет, Билл!

– Привет! – поздоровался Билл, не сводя глаз с прокурора.

Поллинджер закурил сигару.

– Этот джентльмен, Финч, хочет видеть вас у себя в офисе завтра утром, – сообщил он, наблюдая за Эллери поверх горящей спички.

– Неужели? – пожал плечами Эллери Квин. – Отчет по вскрытию готов, Де Йонг? Сгораю от нетерпения.

– Док просил меня вам передать, что следов от ожогов он не обнаружил.

– От ожогов? – удивился прокурор. – Почему вас заинтересовали ожоги, мистер Квин?

Эллери улыбнулся:

– А что тут такого? Одна из моих обычных аберраций. И это все по части отчета, Де Йонг?

– Остальное ерунда! Что это может быть? Установлено, что удар ножом нанес правша, – обычная медицинская дребедень.

– А как насчет того пакета, который Уилсон... Гимбол, – ах, черт побери, этот парень! – оставил на хранение Биллу Энджелу?

Прокурор ткнул указательным пальцем в кипу документов на столе Де Йонга.

– Вы угадали. Там оказалось восемь полисов, исправленных на Люси Уилсон. Я полагаю, Гимбол решил оставить их на хранение у Энджела, чтобы в дальнейшем избежать недоразумений с миссис Уилсон. У меня не вызывает сомнений мысль, что он хотел открыть Энджелу тайну своего двойного имени.

– Может, и так, – с усмешкой проговорил Де Йонг, – и часть дела заключалась в этой перемене получателя страховки. Уилсон-Гимбол понимал, как на все это отреагирует брат его жены, и решил, что миллион долларов поможет уладить дело.

Билл не сказал ни слова, но теперь перенес все свое внимание с прокурора на начальника полиции. Его рука, лежащая на колене, заметно дрожала.

– Я с этим не согласен, – заявил Эллери. – Ни один человек не подвергнет себя добровольно нравственной пытке, растянувшейся на целых восемь лет, без серьезной на то эмоциональной причины. То, что вы говорите, Де Йонг, могло бы быть и верно, если бы Люси Энджел была для Гимбола игрушкой, не более того. Но он женился на ней десять лет назад и, по крайней мере, последние восемь лет не поддавался искушению разрешить создавшуюся проблему простым разводом или бегством, а оставил все как есть, превратив свою жизнь в сущий ад.

– Он любил ее, – резко бросил Билл.

– О, несомненно, – кивнул Эллери, достал из кармана свою коротенькую трубку и стал набивать ее табаком. – Судя по всему, он любил ее так сильно, что готов был терпеть любые муки, лишь бы удержать Люси. Худшее, что о нем можно было бы сказать, это то, что он был слабым человеком. А потом, сравните Люси Уилсон с Джессикой Гимбол. Вы не видели Люси, Поллинджер, а Де Йонг ее видел, и не сомневаюсь, даже при всей его непрошибаемости пульс у него убыстрился. Она поразительно привлекательная молодая женщина. А Джессика Гимбол... Конечно, грех смеяться над морщинами...

– Все это, может быть, и правда, Квин, – отозвался Поллинджер. – Но если это так, то какой дьявол дернул его вступить во второй брак со светской дамой и стать двоеженцем?

– Может, тщеславие, как знать? Бордены – мультимиллионеры. И хотя Гимбол из знатной семьи, я, кажется, вспоминаю, что в последние годы они сильно обеднели. К тому же у старого Джаспера Бордена нет сыновей. Слабый, но амбициозный человек мог не устоять перед таким искушением. А может, он испытывал давление со стороны матери. Старая леди Гимбол – черт в юбке. Острые языки из светских будуаров называли ее «старым боевым топором республики». Не удивлюсь, если это именно она, сама не ведая, в какую жуть толкает сына, подбила его на двоеженство.

Прокурор и главный полицейский Трентона переглянулись.

– Похоже на правду, – заметил прокурор. – Сегодня утром я беседовал с миссис Гимбол. И у меня сложилось впечатление, что это был брак по расчету, по крайней мере выгодный для Гимбола.

Билл Энджел заерзал на стуле.

– Не понимаю, какое все это имеет отношение ко мне. Может, я пойду?

– Подождите минутку, мистер, – попросил Де Йонг. – А как насчет завещания? Я хочу спросить, составлял ли Уилсон завещание?

– Уверен, что нет. Если бы он занялся завещанием, то обратился бы ко мне.

– Все имущество на имя вашей сестры?

– Да. Обе машины, дом... Джо этим пользовался, и только.

– А миллион? – Де Йонг заскрипел на своем вращающемся кресле. – И миллион. Неплохой кусок для миловидной вдовушки.

– В один прекрасный день, Де Йонг, – с улыбкой произнес Билл, – я заставлю вас подавиться этой вашей гиеноподобной усмешечкой.

– Да как вы...

– Господа, господа! – живо вмешался Поллинджер. – Можно без оскорблений? Вы принесли свидетельство о браке сестры, мистер Энджел?

Бросив красноречивый взгляд на полицейского, Билл выложил на стол свидетельство.

– Гм, – крякнул прокурор. – Мы сверились с филадельфийским архивом. По этой части вопросов нет. Он действительно женился на Люси Энджел за два года до вступления в брак с этой женщиной Борден. Скандал, да и только!

Билл забрал документ.

– Именно скандал, а помои пытаются лить на мою сестру!

– Никто не...

– Далее, – перебил Поллинджера Энджел, – мы хотим получить тело. Он был мужем Люси, и мы имеем законное право похоронить его. Здесь никаких споров быть не может. Завтра я получу судебное распоряжение. В штате не найдется судьи, который отказал бы Люси в ее праве похоронить мужа на основании этого брачного свидетельства!

– Но послушайте, Энджел, – заерзал прокурор. – Ну стоит ли лезть в бутылку в связи с создавшимися обстоятельствами? Эти люди из Нью-Йорка достаточно могущественные, а он как-никак был Джозефом Кентом Гимболом, вы же сами понимаете. Было бы неразумно... Вы не правы...

– Не прав? – огрызнулся Билл. – А кто думает о правах моей сестры? Вы полагаете, что можете одним росчерком пера вычеркнуть десять лет жизни женщины? Считаете, я побоюсь этой своры только потому, что у них положение и деньги? Да в гробу я их видал! – И он вышел, хлопнув дверью.

Трое оставшихся мужчин сидели молча, пока не стихли его шаги по лестнице.

– Я говорил вам, что Билл Энджел способный человек, – напомнил Эллери. – И вы напрасно недооцениваете его юридические знания.

– Что вы этим хотите сказать? – спросил прокурор.

– Перефразируя немного Цицерона, давайте согласимся, что благоразумие – это знание вещей, коих следует избегать, и тех, которых следует искать. Помните о Мартовских идах и все такое.

* * *

В понедельник в девять тридцать утра Эллери Квин, облаченный в отличную габардиновую пару оливкового цвета и с панамой на голове, назвал свое имя клерку в офисе Национальной страховой компании, расположенном в красивом доме на нижней части Мэдисон-авеню в Нью-Йорке. Воскресенье он провел дома, размышляя над убийством Уилсона-Гимбола в промежутках между наслаждением кулинарными изысками Джуны и выслушиванием довольно циничных комментариев по этому делу своего отца-инспектора. И теперь, вопреки светской игривости своего наряда, был далеко не в лучшем настроении.

В приемной перед дверью с табличкой «Кабинет исполнительного вице-президента» проворная молодая женщина с улыбкой, позаимствованной с рекламного плаката зубном пасты, читая его карточку, удивленно вскинула брови:

– Мистер Финч не ждал вас так рано, мистер Квин. Его еще нет. Разве вам назначено не в десять?

– Если и так, то меня не оповестили. Ничего, я подожду. А вы имеете какое-нибудь представление, чего ради ваш драгоценный шеф желает меня видеть?

– Любому другому посетителю, – улыбаясь, ответила секретарша, – я бы сказала «нет». Но поскольку вы детектив, не буду скрывать. Мистер Финч позвонил мне вчера днем домой и все рассказал об этой ужасной трагедии в Трентоне. Так что, я полагаю, миссис Гимбол тоже будет здесь. Не желаете ли подождать мистера Финча в его кабинете?

Эллери последовал за ней в роскошное помещение, выдержанное в голубых и слоновой кости тонах, будто из какого-то голливудского фильма.

– Последние дни я вращаюсь в золотых кругах, – поделился он. – Метафорически, разумеется, не в буквальном смысле, мисс Захари, если не ошибаюсь.

– Как вы узнали? Присаживайтесь, мистер Квин.

Она проворно подошла к непомерно большому письменному столу и принесла с него коробку.

– Сигарету?

– Нет, спасибо. – Эллери опустился в голубое кожаное кресло. – Предпочитаю трубку.

– Не желаете ли отведать табак мистера Финча?

– От такого предложения ни один курильщик трубки не откажется.

Молодая женщина принесла со стола шефа большую банку с табаком, и он набил им трубку.

– Мм. Недурственно. Просто замечательный. В самом деле. Что это?

– Право, я не знаю. В этих делах я полный профан. Это какая-то специальная смесь иностранных табаков или что-то в этом роде, а куплена она у Пьера с Пятой авеню. Если хотите, я могу прислать вам немного...

– О, что вы!

– Мистер Финч не будет против. Я уже так делала. О, доброе утро, мистер Финч! – Молодая женщина снова улыбнулась и вышла.

– А вы – ранняя пташка, как я вижу, – сказал Финч, пожав руку Эллери. – Ну, что тут скажешь, час от часу не легче. Это дело с каждым мигом становится все более скверным. Вы видели утренние газеты?

Эллери поморщился:

– Обычная оргия.

– Ужасно. – Мистер Финч убрал в шкаф шляпу и трость, сел, глянул на принесенную секретаршей почту, зажег сигарету и вдруг посмотрел прямо в глаза Эллери: – Что толку ходить вокруг да около, Квин? Вчера я говорил с Хатуэем и некоторыми из директоров. Мы считаем, что с точки зрения компании нужно действие.

– Действие? – Эллери вскинул брови.

– Вы должны признать, что на поверхности все выглядит несколько подозрительно. Мы никого не обвиняем, но... О, простите. Это, должно быть, Джессика.

Мисс Захари открыла дверь и впустила миссис Гимбол, Андреа и двоих мужчин.

Эллери отметил про себя, что за прошедшие тридцать шесть часов мать Андреа сильно сдала. Она тяжело опиралась на руку дочери, и глаза ее смотрели совсем безжизненно. В ясном свете просторного кабинета Финча с большими окнами он прочитал в них страдание недалекого, гордого и подавленного духа. Миссис Гимбол едва передвигала ноги. Финч молча подвел ее к креслу.

Она выпрямилась, и на лице ее отразилась тревога.

– Мистер Квин, познакомьтесь – сенатор Фруэ, адвокат Бордена.

Эллери пожал вялую руку краснолицему невысокому человеку, главной отличительной чертой которого была огромная борода. Фруэ был по-своему личностью известной. Бывший сенатор Федерального конгресса, он вел свою частную адвокатскую практику в самых что ни на есть «золотых» сферах, и его бородатая физиономия частенько мелькала в колонке новостей. Борода и правда была необыкновенная: длинная, доходящая до груди, с рыжеватым отливом, раздваивающаяся – достояние истинного олимпийца. Он явно ею гордился: его пухлая рука непрестанно поглаживала и теребила бороду.

– А это Берк Джоунс, жених мисс Гимбол. Я не ожидал увидеть вас сегодня, Берк.

– Я подумал, что могу пригодиться, – отозвался Джоунс, но Эллери показалось, что сказал он это без особой уверенности.

Это был верзила с телячьими, пустыми глазами, дочерна загорелый и неуклюжий, к тому же с правой рукой на перевязи.

– Хэлло! Так вы и есть Квин? Я почитатель вашей литературы. – Он сказал это таким тоном, будто Эллери диво природы, из тех, что показывают на ярмарках.

– Надеюсь, вы не разочаруетесь, будете и впредь моим поклонником, – ответил Эллери. – Если уж на то пошло, то и я наслышан о ваших подвигах. О вашем дивном полете в Медоубруке две недели назад писали все газеты.

Джоунс поморщился:

– Проклятый пони! Где-то кровь подкачала. Кровь дает себя знать в пони для поло так же, как в людях. Такое со мной случилось впервые. Спасибо, что не нога.

– Может, присядем? – немного раздраженным голосом предложил Финч. – Мисс Захари, никого не пускайте. Я уже сказал мистеру Квину, – продолжил он, когда все расселись, – что мы решили.

– Не знаю, с какой стати я удостоился такого внимания, – заметил Эллери. – Я даже немного ошеломлен. Моя кровь, мистер Джоунс, совсем не плоха, но совершенно обычная; и мне все с утра кажется, что я попал не в свою компанию.

Андреа Гимбол отвернулась. Уголком глаза Эллери заметил, что искусная косметика не способна скрыть ее беспокойство. Она ни разу не посмотрела на Джоунса с момента их появления в кабинете Финча; а что касается Джоунса, то у него между густых бровей залегла обиженная складка, что никак не вязалось с образом влюбленного жениха. Они сидели рядом, как дети, дующиеся друг на друга.

– Прежде чем вы, Финч, приступите к делу, – заявил сенатор Фруэ грубоватым голосом, – мне хочется сказать Квину, что я не совсем сторонник этого.

– Чего именно? – спросил, улыбаясь, Эллери.

– Этого преднамеренного смешения мотивов, – пояснил бородатый мужчина. – Финч действует в интересах своей компании, у нас же – свои интересы. Я согласился принять в этом участие, как говорил вам вчера вечером, только по настоятельной вашей и Джессики просьбе. Если бы Джессика вняла моему и Андреа советам, чего она не сделала, то не впутывалась бы в этот клубок, от которого несет за версту.

– Ну нет, – грудным голосом возразила миссис Гимбол. – Эта женщина украла у меня все – мое доброе имя, любовь Джо... Я буду сражаться. Я и так всем всегда позволяла вытирать об меня ноги – отцу, Джо, даже Андреа. Но на этот раз готова постоять за себя.

Эллери подумал, что эта женщина несколько сгущает краски. Глядя на нее, трудно было представить, что все так уж могли помыкать ею.

– Но что вы можете в данном случае сделать, миссис Гимбол? – поинтересовался он. – Сомнений относительно Люси здесь быть не может, я имею в виду статус миссис Уилсон в плане закона. Она была его законной женой. А тот факт, что она была женой Гимбола под его вымышленным именем, ничего в данном случае не меняет.

– Я все это говорила маме, – негромко сообщила Андреа. – Дело кончится тем, что мы будем ославлены на весь свет. Мама, ну пожалуйста...

Джессика Гимбол сжала губы. А когда заговорила, в ее голосе появились новые интонации.

– Эта женщина, – четко и твердо произнесла она, – убила Джо.

– О, понятно, – хмуро пробормотал Эллери. – Понятно. Но на каком основании вы делаете такое заявление, миссис Гимбол?

– Я знаю это. Я чувствую это.

– Боюсь, – сухо заметил Эллери, – суд не примет такого свидетельства.

– Ради бога, Джессика! – вмешался Гросвенор Финч, нахмурив лоб. – Послушайте, Квин. Миссис Гимбол, естественно, немного не в себе. Никто не спорит, что сказанное ею – вовсе не аргумент. Но я сейчас говорю от имени компании. Дело в том, что Национальная страховая компания не имеет, как таковая, никаких личных мотивов против той женщины, хотя со стороны это так может показаться. Компания заинтересована исключительно в выяснении фактов.

– А поскольку я тоже в этом заинтересован, – не без иронии заметил Эллери, – и представляю собой, предположительно, объективного следователя, имеющего ту же благую цель, вы хотите моей посильной помощи?

– Пожалуйста, дайте мне закончить, – потребовал Финч. – Дайте мне изложить позицию Хатуэя. Он был бы здесь лично, чтобы поговорить с вами, если бы не болел. Миссис Уилсон стала получателем страховки одного из наших клиентов всего за несколько дней до его насильственной смерти. Правда, он назначил ее своим бенефициарием самолично; однако нет и никаких доказательств, что она не подбила его или не принудила совершить это изменение.

– Как нет и доказательства, что она это сделала.

– Совершенно верно, совершенно верно. Хотя, с нашей точки зрения, такое вполне возможно. Итак, что же получается? Согласно договору, должен быть выплачен миллион долларов новому получателю. Но открываются дополнительные обстоятельства. Новая получательница была тайной женой застрахованного, тайной, по крайней мере, в плане идентичности мужа. Если она внезапно узнала о его вероломстве, даже если согласиться с искренней любовью, которую она могла питать к нему до своего открытия, было бы извращением человеческой природы, если бы ее любовь не обернулась ненавистью. Добавьте тот факт, что она была получательницей его страховки на сумму в миллион долларов, – даже если мы полностью игнорируем возможность того, что эта ненависть побудила ее подбить его изменить имя получателя, – то мы имеем двойной мотив убийства. Теперь вы, конечно, понимаете нашу позицию?

Сенатор Фруэ беспокойно заерзал в кресле, теребя бороду. Эллери развел руками:

– Я мог бы выдвинуть встречную, не менее сильную гипотезу, где в аналогичную ситуацию ставится, да простится мне, миссис Гимбол. Узнав, что ее муж был женат на другой женщине, что, в сущности, она никогда не была его законной женой, что, мало того, он унизил ее, еще и сделав ту, другую женщину получательницей своей страховки... И так далее и тому подобное.

– Но дело в том, что миссис Уилсон действительно является получательницей и миллион должен достаться ей. Как я уже говорил, Национальная страховая компания проявила бы нерадение по отношению к своим обязательствам перед держателями полисов, если бы не отложила выплату данного полиса, пока идет расследование, и не провела своего.

– Но почему вы обращаетесь ко мне? У вас должна быть армия своих профессиональных сыщиков.

– О, разумеется. – Финч деликатно помолчал. – Но мне кажется, что агент со стороны, специально выбранный для этой цели, сможет проявить... э-э-э... больше благоразумия. К тому же вы оказались на сцене с самого начала.

Эллери застучал пальцами по подлокотнику кресла. Все смотрели на него.

– Видите ли, – проговорил он наконец. – Вы ставите меня в сложное положение. Эта женщина, которую вы решили пригвоздить к позорному столбу, сестра моего старинного приятеля. По всему раскладу я должен быть в другом лагере. Единственно, что в вашем обращении прельщает меня, так это то, что вы заинтересованы не в заранее готовом ответе, а просто в выявлении истины. Вы можете рассчитывать на мое благоразумие, мистер Финч, но не на молчание.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил сенатор Фруэ.

– Но это же логически следует из всего сказанного. Я слабыми своими силами пытаюсь жить сообразно своему мессианскому комплексу. Если я сподоблюсь обнаружить истину, то не могу гарантировать, что она будет лицеприятна.

Финч порылся в бумагах на столе, вытащил одну, снял колпачок с авторучки и начал писать.

– Все, что хочет Национальная страховая компания, – спокойно сказал он, – это приемлемые доказательства, что Люси Уилсон совершила или не совершила убийство или послужила причиной убийства своего мужа.

Промокнув написанное пресс-папье, он встал и обошел стол.

– Устраивает вас это в качестве договора, мистер Квин?

Эллери чуть не подскочил. Листок бумаги оказался чеком, а над подписью Финча, сделанной яркими зелеными чернилами, была проставлена сумма в пять тысяч долларов.

– Очень красиво, – пробормотал он. – Но давайте отложим пока вопрос о вознаграждении. Мне надо все обдумать и осмотреться. Я еще не решил окончательно, вы понимаете.

Финч помрачнел:

– Как вам угодно, разумеется.

– Пара вопросов, если не возражаете. Миссис Гимбол, вы имеете какое-нибудь представление о нынешнем состоянии дел вашего... скажем лучше – мистера Гимбола?

– Состоянии дел? – переспросила женщина, и в голосе ее промелькнули нотки беспокойства.

– Джо был плохим бизнесменом, – с горечью заметила Андреа. – У него ничего своего за душой не было. Плох в делах, как и во всем остальном.

– Если вас интересует его завещание, – вмешался юрист, – могу сказать, что он все оставляет Джессике Борден Гимбол. Но поскольку он фактически не оставил ничего, кроме долгов и страховки, в данных обстоятельствах это довольно циничный жест.

Эллери кивнул.

– Кстати, сенатор, я полагаю, вы ничего не знали о решении Гимбола изменить личность получателя страховки?

– Абсолютно ничего. Идиот!

– А вы, мистер Джоунс?

– Я? – Молодой человек поднял брови. – Откуда мне было знать? Мы с ним не были, как это говорится, в близких отношениях.

– Не означает ли это, что он проявлял к вам мало внимания, мистер Джоунс, или речь просто об отсутствии общих интересов?

– Я вас прошу, мистер Квин, – устало проговорила Андреа. – Что пользы от подобных шпилек? Джо тоже не ответил бы на этот вопрос.

– Ясно. – Эллери поднялся. – Вы понимаете, Финч, что, если я приму предложение, о том, чтобы это меня связывало по рукам и ногам, и речи быть не может?