Текст книги "Приключение Эллери Квина"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Они все ушли вместе?

– Да. Орр задержался, чтобы прибрать в задней комнате. Остальные расстались в нескольких кварталах отсюда. Конечно, любой из них мог вернуться и прикончить Орра, пока тот не запер лавку.

– А что говорит Пайк?

– Каких слов ты от него ожидаешь? Говорит, что сразу пошел домой и лег спать.

– А остальные?

– Заявляют, что ничего не знают о происходившем здесь после их ухода… Ну, Минго? Чего-нибудь недостает?

– Вроде бы все на месте, – беспомощно отозвался Минго.

– Так я и думал, – с удовлетворением произнес инспектор. – Это убийство по злобе, сынок. Надо еще раз потолковать с этими ребятами… Что тебя гложет?

Эллери зажег сигарету.

– Несколько бессвязных мыслей. Как ты объяснишь, что Орр, на три четверти мертвый, таскался по магазину, разбил часы под стеклянным колпаком и взял аметист из витрины с драгоценными камнями?

Лицо инспектора вновь омрачилось.

– Насчет этого я в полном тумане. Извини… – Он быстро отошел к группе мужчин.

Эллери повернулся к Минго:

– Возьмите себя в руки, приятель. Я хочу, чтобы вы взглянули на разбитые часы. Не бойтесь Орра – мертвые не кусаются. – Он подтолкнул маленького ассистента к прикрытому газетой трупу. – Расскажите мне об этих часах. С ними связана какая-нибудь история?

– Вроде бы нет. Им сто шестьдесят лет. Они не особенно ценные и являются антиквариатом только из-за стеклянного колпака. Это единственные часы подобного типа, которые у нас есть.

Эллери протер стекла пенсне, водрузил его на нос и склонился над упавшими часами. Круглый деревянный цоколь высотой около девяти дюймов был покрыт царапинами. Часы продолжали уютно тикать. Стеклянный колпак вставлялся в круглый паз цоколя, полностью закрывая часы. При неразбитом колпаке все изделие имело высоту около двух футов.

Эллери выпрямился – его худощавое лицо было задумчиво. Минго с беспокойством смотрел на него.

– Эти часы никогда не принадлежали Пайку, Оксмену, Винсенту, Герни или Павлу?

Минго покачал головой:

– Нет, сэр. Они у нас много лет – мы не могли от них избавиться. Этим джентльменам они, безусловно, не были нужны.

– Значит, никто из пятерых никогда не пытался приобрести часы?

– Конечно нет.

– Восхитительно, – промолвил Эллери. – Благодарю вас.

Минго, чувствуя, что его отпустили, некоторое время колебался, переступая с ноги на ногу, и наконец отошел к молчаливой вдове. Эллери опустился на колени и с трудом разжал пальцы мертвеца, стискивающие аметист. Увидев, что камень имеет пурпурный цвет, он озадаченно покачал головой и поднялся.

– Не понимаю, почему вы подозреваете кого-то из нас, – сердито говорил инспектору Винсент – коренастый биржевой игрок с Уолл-стрит. – Особенно Пайка. Неужели из-за ничтожной ссоры? Мы всегда были добрыми друзьями, а прошлой ночью просто выпили лишнего…

– Разумеется, – отозвался инспектор. – Выпивка иногда действует не только на голову, но и подрывает моральные устои.

– Чепуха! – внезапно заявил желтоглазый Герни. – Перестаньте играть в сыщика, инспектор. Вы лаете не на то дерево. Винсент прав – мы все добрые друзья. На прошлой неделе у Пайка был день рождения… – Эллери тут же напрягся, – мы послали ему подарки, устроили вечеринку, и Орр выпил больше всех. Разве это похоже на подготовку к сведению счетов?

Эллери шагнул вперед, сверкая глазами. Дурного настроения как не бывало – его ноздри раздувались, чуя добычу.

– И когда состоялась эта вечеринка, джентльмены? – мягко осведомился он.

Стэнли Оксмен надул щеки.

– Теперь у них вызывает подозрение вечеринка по случаю дня рождения! В прошлый понедельник, мистер. Ну и что из этого?

– В прошлый понедельник, – повторил Эллери. – Как мило. А ваши подарки, мистер Пайк…

– Ради бога!.. – Глаза Пайка выражали муку.

– Когда вы их получили?

– После вечеринки, на неделе. Ребята по отдельности прислали их мне. Я не видел никого из них до вчерашнего вечера за покером.

Остальные кивнули. Инспектор недоуменно смотрел на сына. Усмехнувшись, Эллери поправил пенсне и что-то шепнул отцу. Недоумевающее выражение на лице инспектора усилилось, однако он спокойно обратился к седовласому маклеру:

– Мистер Пайк, вам придется проехаться немного с мистером Квином и сержантом Вели. Остальные побудут здесь со мной. И пожалуйста, мистер Пайк, не пытайтесь делать никаких… глупостей.

Пайк молча вертел головой, в двадцатый раз застегивая пальто. Никто не произнес ни слова. Сержант Вели взял Пайка за руку, и Эллери вышел вместе с ними на по-утреннему мирную Пятую авеню. На тротуаре он спросил у Пайка его домашний адрес, остановил такси, и все трое проехали около мили. Поднявшись в лифте на седьмой этаж многоквартирного дома, они подошли к двери. Пайк повозился с ключами и впустил их в квартиру.

– Позвольте взглянуть на ваши подарки, – бесстрастно заговорил Эллери – это были его первые слова с тех пор, как они сели в такси.

Пайк провел их в комнату, похожую на рабочий кабинет. На столе стояли четыре коробки различной формы и красивая серебряная чаша.

– Вот они, – надтреснутым голосом сказал Пайк. Эллери быстро подошел к столу и поднял чашу. На ней была выгравирована сентиментальная надпись:

Дорогому другу

АРНОЛДУ ПАЙКУ

1 марта 1876 г. —

Дж. Д. Винсент

– Довольно мрачный юмор, мистер Пайк, – заметил Эллери, ставя чашу на стол. – Винсент оставил место для даты вашей кончины.

Пайк хотел ответить, но вздрогнул и сжал бледные губы.

Эллери снял крышку с маленькой черной коробочки. Внутри, в углублении на пурпурном бархате, лежал великолепный массивный перстень с гербом царской России.

– Старый ощипанный орел, – пробормотал Эллери. – Посмотрим, что присовокупил к подарку наш друг экс-князь.

На карточке, лежащей в коробочке, было написано по-французски мелким почерком:

Моему доброму другу Арнолду Пайку на его пятидесятилетие. Первое марта всегда навевает на меня печаль. Я помню этот день в 1917 году, за две недели до отречения царя – затишье перед бурей… Будь счастлив, Арнолд! Прими этот перстень, подаренный мне царственным кузеном, в знак моего уважения. Долгой тебе жизни!

Павел

Эллери не стал комментировать послание. Положив в коробку кольцо и карточку, он взял большой плоский пакет. Внутри находился сафьяновый бумажник с золотым обрезом. Карточка, вложенная в одно из отделений, гласила:

 
Когда исполняется двадцать один,
Ребенок становится мужем.
Готов он отважно по жизни идти,
Игрушки бросает он в лужу.
Но эта игрушка – как вкусный омлет
Для старого дурня седого.
Ведь девять еще с половиною лет
Мальчишкой остаться готов он.
 

– Очаровательные вирши, – усмехнулся Эллери. – Еще один горе-поэт! Только журналист может сочинить подобную чушь. Это Герни?

– Да, – пробормотал Пайк. – Славно, не так ли?

– Простите, но, по-моему, это никуда не годится.

Отложив бумажник, Эллери взял большую картонную коробку. Внутри лежала пара комнатных туфель из лакированной кожи. На приложенной карточке было написано:

Поздравляю с днем рождения, Арнолд! Быть может, мы соберемся вместе в то счастливое 1 марта, когда наступит твой столетний юбилей.

Мартин

– Неважный пророк, – сухо заметил Эллери. – А это что?

Поставив на стол туфли, он взял маленькую плоскую коробочку. В ней оказался золотой портсигар с выгравированными на крышке инициалами «А.П.». Сопроводительная карточка гласила:

Желаю удачи в твой пятидесятый день рождения. С нетерпением жду шестидесятого, который наступит 1 марта 1936 года, в качестве повода для хорошей выпивки!

Стэнли Оксмен

– Мистер Стэнли Оксмен, – промолвил Эллери, откладывая портсигар, – несколько менее оптимистичен, чем Мартин Орр. Его воображение не заходит дальше шестидесятилетия, мистер Пайк. Весьма значительный момент.

– Не понимаю, – упрямо забубнил Пайк, – почему вы должны втягивать моих друзей в это…

Сержант Вели сжал его локоть, и он поморщился. Эллери посмотрел на человека-гору, неодобрительно качая головой.

– Думаю, мистер Пайк, мы можем вернуться в магазин Мартина Орра. Или, как сказал бы педантичный сержант, на место преступления… Очень интересно. Почти полностью компенсирует неудобства от пустого желудка.

– Что-нибудь есть? – хрипло шепнул сержант Вели, когда Пайк первым сел в такси.

– У всех детей Божьих что-нибудь да есть, циклоп, – ответил Эллери. – Но у меня есть все.

* * *

Сержант Вели исчез где-то en route[57]57
  По пути (фр).


[Закрыть] в антикварный магазин, и настроение Арнолда Пайка сразу улучшилось. Эллери насмешливо смотрел на него.

– Прежде чем мы выйдем из машины, еще один вопрос, мистер Пайк, – сказал он, когда автомобиль свернул на Пятую авеню. – Сколько времени вы шестеро знакомы друг с другом?

Маклер вздохнул:

– На это сложно ответить. Мой единственный старый друг – Лио Герни. С ним мы знакомы пятнадцать лет. Орр и князь дружили с восемнадцатого года, а Стэн Оксмен и Орр знают… знали друг друга тоже много лет. С Винсентом я познакомился год назад через мой бизнес и ввел его в нашу маленькую компанию.

– А вы сами и остальные – Оксмен, Орр, Павел – были знакомы два года назад?

Пайк выглядел озадаченным.

– Не понимаю почему… Нет, не были. С Оксменом и князем я познакомился год назад через Орра.

– Это настолько совершенно, – пробормотал Эллери, – что я готов вообще не завтракать… Вот мы и прибыли, мистер Пайк.

Маленькая группа ожидала их возвращения. Ничего не изменилось, если не считать исчезновения тела Орра, ухода доктора Праути, а также нескольких попыток вымести осколки стеклянного колпака от часов. Горящий нетерпением инспектор начал спрашивать, где сержант Вели и что искал Эллери в квартире Пайка. Эллери что-то прошептал, и старик казался удивленным. Потом он с мрачным удовлетворением взял понюшку из коричневой табакерки.

Князь громко откашлялся.

– Вы раскрыли тайну? – осведомился он.

– Ваше высочество, – серьезно ответил Эллери, – я в самом деле ее раскрыл.

Повернувшись, он хлопнул в ладоши, и все вздрогнули.

– Прошу внимания! Пигготт, станьте у двери и не впускайте никого, кроме сержанта Вели.

Детектив кивнул. Эллери изучал лица окруживших его людей. Если один из присутствующих ощущал страх, он мог не проявлять его внешне. Теперь, когда миновал первый шок от трагедии, они выглядели всего лишь заинтересованными. Миссис Орр держала хилую лапку Минго; ее взгляд не отрывался от лица Эллери. Толстый маленький ювелир, журналист, два маклера с Уолл-стрит, бывший русский князь…

– Захватывающее дело, – усмехнулся Эллери, – хотя и абсолютно элементарное, несмотря на интересные моменты. Слушайте внимательно.

Он подошел к прилавку, взял пурпурный аметист, который был зажат в руке мертвеца, посмотрел на него и на все еще стоящие на прилавке часы на круглом цоколе с торчащими из желоба осколками стеклянного колпака.

– Рассмотрим ситуацию. Мартин Орр, получив жестокий удар по голове, умудряется последним отчаянным усилием подползти к витрине с драгоценными камнями, достает оттуда этот аметист, затем подползает к каменному пьедесталу и стаскивает с него часы под стеклянным колпаком. Когда его миссия окончена, он умирает.

Зачем же умирающему человеку проделывать столь странную процедуру? Возможно только одно объяснение. Он знает своего убийцу и хочет оставить ключи к идентификации его личности. – Инспектор кивнул, а Эллери скрыл усмешку за дымом сигареты. – Но почему именно такие ключи? Как по-вашему, что должен сделать умирающий, желая оставить после себя имя убийцы? Ответ очевиден – написать его. Но на теле Орра мы не нашли ни бумаги, ни ручки, ни карандаша, и в непосредственной близости бумаги тоже не было. Где еще он мог добыть письменные принадлежности? Мартин Орр был смертельно ранен в двадцати пяти футах от двери в заднюю комнату. Несомненно, он чувствовал, что расстояние слишком велико для его убывающих сил. Конечно, он мог обмакнуть палец в собственную кровь и написать на полу имя убийцы, но такой фантастический способ, вероятно, не пришел ему в голову.

Орру пришлось думать быстро – жизнь покидала его с каждым вздохом. Тогда он подполз к прилавку, разбил стекло и вытащил аметист, затем добрался до пьедестала, сбросил с него часы под стеклянным колпаком и умер. Значит, аметист и часы были его наследством полиции. Можно почти слышать его слова: «Не подведите меня. Это просто, ясно и легко. Покарайте моего убийцу».

Миссис Орр тяжело вздохнула, но выражение ее сморщенного лица не изменилось. Минго начал всхлипывать. Остальные молча ожидали.

– Начнем с часов, – продолжал Эллери. – Первое, о чем можно подумать в этой связи, – определение времени. Не пытался ли Орр, стаскивая часы с пьедестала, разбить механизм и остановить стрелки, чтобы указать время своего убийства? Такое вполне возможно, но тогда он не достиг своей цели, ибо часы не остановились. Данное обстоятельство не обесценивает теорию установления времени, но дает возможность дальнейшего анализа всей проблемы. Вы впятером, джентльмены, одновременно покинули магазин Орра. Едва ли можно было сопоставить время убийства с временем вашего возвращения домой, чтобы указать на одного из вас как на убийцу. Должно быть, Орр сознавал это, если такое вообще пришло ему в голову. Иными словами, для подобной цели у него не было особых оснований.

Еще одно, более существенное обстоятельство также обесценивает теорию установления времени. Орр прополз мимо стола с несколькими идущими часами к часам под стеклянным колпаком. Если он хотел указать время убийства, то мог сэкономить энергию, остановившись у этого стола, и сбросить какие-нибудь из стоящих на нем часов. Однако он так не поступил. Значит, дело было не во времени.

Коль скоро часы под стеклянным колпаком – единственные такие часы в магазине, то цель Орра была связана именно с ними, а не с часами вообще. На что могли указывать часы под стеклянным колпаком? Сами по себе, как сообщил мне мистер Минго, они не имели отношения к кому-либо из друзей Орра. Предположение, что Орр имел в виду часовщика, неубедительно – никто из вас, джентльмены, не занимается этим изящным ремеслом, а на мистера Оксмена, ювелира, куда убедительнее указали бы драгоценности из витрины.

Вспотевший Оксмен уставился на аметист в руке Эллери.

– Следовательно, Орр не пытался при помощи часов указать на профессию убийцы, – продолжал Эллери. – Что же отличает эти часы от всех прочих часов в магазине? – Он протянул вперед указательный палец. – То, что у них имеется стеклянный колпак! Можете ли вы, джентльмены, припомнить хорошо известный предмет, почти в точности походящий на часы под стеклянным колпаком?

Никто не ответил, но Винсент и Пайк начали облизывать пересохшие губы.

– Вижу признаки понимания, – усмехнулся Эллери. – Задам более конкретный вопрос. Какой предмет имеет деревянную подставку, стеклянный колпак и тикающий механизм внутри колпака? – Ответа снова не последовало. – Полагаю, мне следовало ожидать скрытности! Конечно, это биржевой телеграфный аппарат!

Все уставились на него, а затем на побледневшие лица Дж. Д. Винсента и Арнолда Пайка.

– Вы имеете все основания разглядывать черты господ Винсента и Пайка, – заметил Эллери, – потому что только они в нашей маленькой компании связаны с биржевым телеграфом: мистер Винсент – делец с Уолл-стрит, а мистер Пайк – маклер.

Два детектива потихоньку отошли от стены и приблизились к упомянутым джентльменам.

– А теперь, – продолжал Эллери, – мы отложим часы под колпаком и обратимся к очаровательной безделушке, которую я держу в руке. – Он поднял вверх камень. – Пурпурный аметист – как вам известно, они обычно бывают синевато-фиолетовые. Что мог означать этот пурпурный аметист для лихорадочно работающего мозга Мартина Орра? Прежде всего, это драгоценность… Вам незачем беспокоиться, мистер Оксмен. Значение аметиста как драгоценности исключается по двум причинам. Первая состоит в том, что лоток с аметистами находится в заднем углу витрины с разбитым стеклом. Орр был вынужден тянуть теряющую силу руку к этому углу. Если ему нужна была просто драгоценность, почему он не мог взять камень с лотка поближе? Любой из них указывал бы на ювелира. Однако Орр игнорировал то, что лежало под рукой – как и в случае с часами, – и намеренно взял камень, находящийся в неудобном месте. Таким образом, аметист означал не драгоценность, а нечто другое.

Вторая причина заключается в следующем. Орр, безусловно, знал, что ключ с биржевым телеграфом укажет не на одного человека, так как двое его друзей связаны с биржей. С другой стороны, неужели убийц было двое? Маловероятно. Ибо если при помощи аметиста Орр хотел обвинить вас, мистер Оксмен, а при помощи часов – мистера Пайка или мистера Винсента, то след получался довольно расплывчатый. В таком случае как бы мы узнали, на кого из двух последних он намекал? Быть может, Орр имел в виду трех убийц? Как видите, мы вступаем в область фантастики. Нет, вероятнее всего, если часы указывали на двух персон, аметист должен был указать на одну из них.

Каким же образом аметист указывает на одного из этих джентльменов? Какое значение он имеет, кроме драгоценности? Ну, камень обладает пурпурной окраской. Это подходит к одному из членов вашего кружка – пурпур ассоциируется с императорской властью, а его императорское высочество бывший князь…

– Я не «императорское высочество»! – сердито прервал русский. – Вы ничего не смыслите в титулах! – Его смуглое лицо побагровело, и он быстро заговорил по-русски.

Эллери усмехнулся:

– Не волнуйтесь, князь, вас не имели в виду. В этом случае у нас снова было бы трое подозреваемых, а вопрос, кого из друзей с Уолл-стрит хотел обвинить Орр, остался бы нерешенным. Так что царское происхождение отпадает.

Имеются ли другие возможные значения? Да. Например, один из видов колибри называют аметистом. Однако здесь нет орнитологов, так что птицы тоже отпадают. Далее, один востоковед рассказывал мне, что аметист был связан с древнееврейским ритуалом – нагрудным украшением первосвященника или чем-то в таком роде. К нашей ситуации это явно не подходит. Остается одна возможность. – Эллери повернулся к биржевому игроку. – Мистер Винсент, когда ваш день рождения?

– В-второго ноября, – заикаясь, ответил Винсент.

– Великолепно! Это вас исключает.

Эллери внезапно умолк. В комнату вошел мрачный сержант Вели.

– Ну, сержант, моя догадка насчет мотива была верной?

– Еще как, – отозвался Вели. – Он подделал подпись Орра на крупном чеке – у него были денежные затруднения. Орр замял дело, заплатил и сказал, что получит деньги с того, кто подделал чек. Банкир даже не знает, кто это.

– Мои поздравления, сержант. Наш убийца, очевидно, хотел избежать уплаты денег. Убийства совершались и по менее важным причинам. – Эллери взмахнул пенсне. – Как я сказал, мистер Винсент, вы исключаетесь. Исключаетесь потому, что единственное оставшееся значение аметиста – его принадлежность к камням, символизирующим месяц рождения. Но ноябрь символизирует топаз. В то же время мистер Пайк только что отмечал день рождения, который приходится на февраль.

При этих словах, когда Пайк остолбенел, а остальные возбужденно заговорили, Эллери незаметно подал знак сержанту Вели и рванулся вперед. Однако в железных объятиях сержанта оказался не Пайк, а журналист Лио Герни.

* * *

– Как я говорил, – позднее объяснял Эллери в гостиной Квинов, набив наконец живот пищей, – проблема была до смешного элементарной.

Инспектор, греющий ноги у камина, что-то буркнул, и сержант Вели почесал затылок.

– Вы так не думаете? Тогда судите сами.

Когда я пришел к выводу относительно значения часов и аметиста, стало очевидным, что указать хотели на Арнолда Пайка. Ибо с каким месяцем рождения ассоциируется аметист? С февралем, как по польской, так и по еврейской системе, которые приняты практически во всем мире. Из двух человек, на которых указывали часы, Винсент исключался, так как камень месяца его рождения – топаз. Значит, день рождения Пайка в феврале? Как будто нет, потому что в этом, 1926 году он отмечал его 1 марта. Что это могло означать? Так как Пайк оставался единственно возможным кандидатом, его день рождения должен быть в феврале, но 29-го числа, а поскольку нынешний год – не високосный, Пайк решил отметить дату 1 марта.

Однако из этого вытекает, что Мартин Орр, оставляя аметист, должен был знать, что день рождения Пайка в действительности в феврале, так как он вроде бы использовал аметист в качестве камня, символизирующего месяц рождения. Но на карточке, приложенной к комнатным туфлям – подарку, сделанному Орром Пайку на прошлой неделе, – я прочитал следующее: «Быть может, мы соберемся вместе в то счастливое 1 марта, когда наступит твой столетний юбилей!» Если Пайку в 1926 году исполнилось пятьдесят, значит, он родился в 1876-м – високосном году, а сто лет ему исполнится в 1976 году – также високосном. Так что они никак не смогли бы отметить столетие Пайка 1 марта! Следовательно, Орр не знал, что подлинный день рождения Пайка – 29 февраля, иначе он бы упомянул об этом на карточке. Орр считал, что Пайк родился в марте.

Но человек, оставивший аметист, знал, что день рождения Пайка в феврале, так как он использовал февральский камень. Как мы только что установили, Мартин Орр думал, что Пайк родился в марте. Значит, аметист выбрал не Орр.

Подтверждение? Пожалуйста. В польской системе мартовский камень – гелиотроп, а в еврейской – яшма. Образцы обоих камней находились ближе к шарившей руке, чем аметист, который лежал в заднем ряду. Иными словами, кто бы ни взял аметист, этот человек намеренно игнорировал мартовские камни в пользу февральского и, следовательно, знал, что Пайк родился в феврале, а не в марте. Орр выбрал бы гелиотроп или яшму, так как считал, что день рождения Пайка в марте.

Но если аметист выбрал не Орр, что же получается? Явная подтасовка. Кто-то хотел заставить нас поверить, что Орр выбрал аметист и разбил часы. Можно себе представить, как убийца тащил труп бедняги Орра, оставляя кровавый след, с целью… – Эллери вздохнул. – Я никогда не верил, что эти указатели оставил Орр. Слишком уж это было нереально. Умирающий может оставить один ключ к личности убийцы, но два… – Эллери покачал головой. – Если ключи оставил не Орр, то кто же? Очевидно, убийца. Но ключи указывали на Арнолда Пайка. Значит, убийца не Пайк, потому что если бы он убил Орра, то не стал бы оставлять прямые улики против самого себя.

Кто еще? Ясно одно – тот, кто убил Орра, оклеветал Пайка и выбрал аметист, знал, что день рождения Пайка в феврале. Орра и Пайка мы исключили. Винсент не знал, что Пайк родился в феврале, о чем свидетельствует его надпись на серебряной чаше. Наш друг экс-князь также написал на поздравительной карточке «первое марта». Оксмен упомянул в поздравлении, что они будут праздновать шестидесятилетие Пайка 1 марта 1936 года – високосного года, обратите внимание, когда день рождения Пайка следовало бы отмечать 29 февраля… Мы можем считать карточки важным доказательством – они были посланы до преступления, и убийца едва ли связывал их со своими зловещими намерениями. Ошибка в плане преступника – вполне естественная – заключалась в том, что он считал, будто Орр и, возможно, другие тоже знают, что день рождения Пайка 29 февраля. А то, что карточки доказывают обратное, убийца так и не узнал – Пайк сказал нам, что после вечеринки в понедельник вечером он не видел никого из друзей до прошлой ночи, ночи убийства.

– Будь я проклят! – пробормотал сержант Вели, качая головой.

Эллери усмехнулся:

– Итак, у нас остается Лио Герни, журналист. В его кошмарных виршах дается понять, что Пайк достигнет возраста двадцати одного года только через девять с половиной лет. Любопытно? Чертовски. Ибо он шутя намекал, что в тот момент Пайку было одиннадцать с половиной. Но как такое могло быть даже в юмористическом стихотворении? Только если Герни знал, что день рождения Пайка падает на 29 февраля, которое бывает лишь раз в четыре года! Пятьдесят разделить на четыре будет двенадцать с половиной. Но так как 1900 год по какой-то до сих пор непонятной мне причине не был високосным, Герни оказался прав, и Пайк в самом деле отмечал только «одиннадцатый с половиной» день рождения!

Будучи единственным, кто знал, что Пайк родился в феврале, – закончил Эллери, – Герни становился единственным, кто мог выбрать аметист. Значит, Герни подстроил, чтобы все выглядело так, будто Орр обвинял Пайка. Следовательно, Герни – убийца Орра.

Просто? Как детская задачка!