Текст книги "Квин в ударе"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Почему она уже не в трауре?

– О чем ты?

– В городе Фелисия носила только черное, а приехав сюда в субботу, всего через двадцать четыре часа или менее того наряжается в цветное платье и надевает любимые украшения, словно устраивая себе праздник. Это многое говорит о Фелисии де лос Сантос Хант.

– Лично мне это не говорит ничего, – отозвался инспектор. – Что я хочу знать, так это почему ее прикончили. Это не ограбление. И ничто не указывает на изнасилование, хотя потенциальный насильник мог запаниковать…

– Разве не очевидно, что это связано с убийством Ханта и подтасовкой улик против Джона Кэрролла? – вмешался Уэст. – Какое изнасилование? Фелисию убили, чтобы не дать ей подтвердить алиби Джона. Это должно убедить вас, что кто-то старается отправить его на электрический стул!

Инспектор молча грыз усы.

– В этом есть смысл, папа.

– Может быть.

– По крайней мере, убийство Фелисии Хант представляет дело против Кэрролла в ином свете. Папа, прежде чем я позвоню в полицию штата…

– Ну?

– Ты, Вели и я как следует обыщем это место.

– И что мы будем искать, Эллери?

– Заявление, которое Фелисия подписала, а потом тайком забрала. Конечно, это выстрел наугад, но… кто знает?

Остальную часть ночи заняло общение с полицией штата. Уже взошло солнце, когда они вернулись в город.

Уэст попросил, чтобы его высадили на Бикмен-Плейс.

– Сэм Рейфилд не поблагодарит меня за то, что я его разбудил, но, с другой стороны, я-то не спал вовсе. Кто скажет Джону?..

– Я, – ответил Эллери.

Уэст отошел, с благодарностью помахав рукой.

– Мне остается только уговорить окружную прокуратуру присоединиться к обращению Рейфилда к судье Холлоуэю, хотя понятия не имею, почему я должен это делать!

– Вы едете домой, инспектор?

– Конечно, домой, Вели! Я могу выслушать ругань Смоллхауссера по домашнему телефону с таким же успехом, как в управлении. А может быть, мне удастся немного поспать. Как насчет тебя, сынок?

– Я еду в тюрьму, – сказал Эллери.

* * *

Он расстался с сержантом Вели у гаража полицейского управления и направился пешком к зданию уголовного суда. В голове у него был сумбур, и ему хотелось прочистить мозги. Эллери старался не думать о Джоне Кэрролле.

Последний проснулся при звуке открывающейся двери камеры.

– Квин! Вам удалось уговорить Фелисию?

– Нет, – ответил Эллери.

– Она не желает свидетельствовать?

– Не может, Джон. Она мертва.

Это было жестоко, но Эллери не мог найти более мягкой формулировки. Кэрролл застыл в полусидячей позе, опираясь на локоть и ритмично моргая.

– Мертва?

– Убита. Мы нашли ее на полу спальни коттеджа с размозженной головой. Она мертва уже несколько дней.

– Убита… – Кэрролл продолжал моргать. – Но кто…

– Нет никаких указаний – во всяком случае, пока. – Эллери зажег сигарету и протянул ее заключенному.

Кэрролл взял ее, но тут же бросил и закрыл лицо руками.

– Мне очень жаль, Джон.

Кэрролл опустил руки и закусил нижнюю губу.

– Я не трус, Квин. Я сотню раз смотрел в лицо смерти на Тихом океане и не дрогнул. Но человек согласен умереть ради какой-то цели… Я боюсь.

Эллери отвернулся.

– Должен быть какой-то выход! – Кэрролл спрыгнул с койки, подошел босым к решеткам камеры и схватился за них обеими руками. Но потом он подбежал к Эллери и вцепился в него. – Это заявление – вот мой выход, Квин! Возможно, она его не уничтожила, а забрала с собой. Если бы вы нашли его…

– Я искал, – мягко произнес Эллери. – Вместе с отцом и сержантом Вели. Мы перерыли коттедж сверху донизу. Это заняло два часа. Мы не звонили в местную полицию, не убедившись, что заявления там нет.

– Но оно должно быть там! От этого зависит моя жизнь! Неужели вы не понимаете? – Он встряхнул Эллери.

– Понимаю, Джон.

– Вы просто не заметили его. Может быть, она положила его в самое очевидное место, как в том рассказе По.[26]26
  Имеется в виду рассказ Эдгара По «Украденное письмо».


[Закрыть] Вы заглядывали в ее сумочку? В ее багаж?

– Да, Джон.

– В костюмы, пальто, белье?..

– Да, Джон.

– В ее машину?

– И в машину тоже.

– Может, заявление было на ее теле! Вы… Хотя нет, вы не стали бы это делать…

– Стали бы и сделали. – У Эллери занемели руки. Ему хотелось, чтобы Кэрролл отпустил его.

– А как насчет большого медальона с рубинами и изумрудами, на котором она была помешана? Заявление было написано на одном листе. Она могла скомкать его и спрятать в медальон. Вы заглядывали в него, когда обыскивали ее тело?

– Да, Джон. В медальоне были только две фотографии пожилых людей испанского типа – очевидно, ее родителей.

Кэрролл наконец отпустил его руки. Эллери растирал их.

– А книги? – пробормотал Кэрролл. – Фелиция всегда читала какой-нибудь дрянной роман. Она могла спрятать заявление между страницами…

– В доме было одиннадцать книг и семь журналов. Я лично просмотрел их.

Несмотря на холод в камере, Кэрролл вытер пот со щек.

– Стол с потайным ящиком?.. Погреб?.. Там есть чердак?.. Вы обыскали гараж?..

Подождав, пока Кэрролл умолкнет, Эллери вызвал надзирателя. Молодой адвокат неподвижно сидел на койке, закрыв глаза. Он напоминал Эллери труп.

* * *

Судья Джозеф Н. Холлоуэй покачал головой. Это был ветеран уголовных судов, фигурирующий среди нью-йоркских юристов под кличкой Старик Стальные Кишки.

– Я пришел в свой кабинет на час раньше в понедельник утром, адвокат Рейфилд, не ради удовольствия слушать ваш медоточивый голос. Это развлечение наскучило мне давным-давно. Я согласился на перерыв в пятницу утром из-за убийства миссис Хант, но у вас есть какие-нибудь доказательства, чтобы просить дальнейшей отсрочки? Насколько я слышал, нет ничего – одна сплошная хреновина.

Ассистент окружного прокурора Смоллхауссер одобрительно кивнул. Над неискоренимой привычкой судьи Холооуэя к сленгу его юности, к которой он снисходил только in camera,[27]27
  Приватно (лат.).


[Закрыть] часто подшучивали, но это было чревато опасностью для шутников.

– Хреновина – le mot juste,[28]28
  Подходящее слово (фр.).


[Закрыть] ваша честь. Прошу прощения, что участвовал в легкомысленной трате вашего времени.

Сэмюэл Рейфилд удостоил маленького ассистента прокурора убийственным взглядом и крепче стиснул зубами сигару.

– Брось, Джо, – обратился он к судье Холлоуэю. – Мы играем с человеческой жизнью. Неужели ты хочешь отправить парня на электрический стул только потому, что он свалял дурака, утаивая свое алиби? Я прошу всего лишь дать время на поиски заявления, которое подписала эта женщина, будучи достаточно живой, чтобы это сделать.

– Которое она подписала, по словам вашего клиента, – уточнил Смоллхауссер с чопорной улыбкой.

– Нотариус Рудин подтверждает, что она его подписала, – возразил толстый адвокат.

– Что она подписала какую-то бумагу – да. Но вы же сами признаете, что Кэрролл скрыл текст от Рудина. Возможно, нотариус заверил подпись на документе о сдаче в аренду собачьей конуры. – Маленький ассистент прокурора улыбнулся судье. – Должен сказать, ваша честь, что от этого все сильнее пахнет искусственным затягиванием дела.

– Поработайте с мое, Смоллхауссер, и тогда поймете, что чем пахнет! – огрызнулся знаменитый адвокат. – Джо, я ничего не затягиваю. Возможно, она не уничтожила заявление. Признаюсь, на это мало шансов, но я не смогу спать по ночам, думая, что не исследовал все пути к спасению своего клиента.

– Ты отлично знаешь, Сэм, что это всего лишь догадки, – сказал судья. – Ты даже не можешь доказать, что миссис Хант украла это так называемое заявление у Кэрролла.

– Но Эллери Квин доказал…

– Я знаю, что доказал Эллери Квин – свой обычный талант делать из мухи слона! – фыркнул старый юрист. – Даже если миссис Хант украла заявление об алиби Кэрролла, то лишь для того, чтобы спустить его в унитаз. Ну а если она его сохранила, то где оно? Квины не нашли его в уэстчестерском коттедже. На уик-энд вы провели обыск в ее нью-йоркском доме. Вы получили ордер на осмотр ее банковского сейфа, опрашивали горничную, всех в офисе Кэрролла и бог знает кого еще без какого-либо результата. Будь благоразумен, Сэм. Этого заявление либо никогда не существовало, либо оно не существует теперь. Я не могу откладывать заседание из-за ничем не подтвержденных слов подсудимого о наличии у него алиби.

– Конечно, если вы хотите вызвать Кэрролла свидетелем, – усмехнулся Смоллхауссер, – чтобы я мог подвергнуть его перекрестному допросу… Рейфилд проигнорировал его реплику:

– Ладно, Джо. Но ты не станешь отрицать, что жена Ханта также была убита. В доказательство этого факта мы можем предъявить труп. Я не верю в совпадения. Когда вслед за убийством мужа убивают жену, эти два преступления связаны друг с другом. В этом деле связь очевидна. Убийство Фелисии Хант было совершено с целью не допустить подтверждения алиби Кэрролла на время убийства Мередита Ханта и обеспечить его осуждение. Как можно продолжать процесс, оставив эту область неиследованной? Повторяю, Джо, Кэрролла оклеветал тот, кто совершил эти два убийства! Дай нам время в этом разобраться!

– Помню, я однажды сидел здесь, слушая Эллери Квина, – сказал судья Холлоуэй, ковыряя в зубах в поисках остатков завтрака. – Ты начинаешь звучать как его эхо, Сэм. Просьба отклоняется. Встречаемся в десять часов в зале суда, джентльмены.

Эллери нашел ответ во второй половине дня в полупустом зале, пока жюри решало судьбу Джона Кэрролла, после мучительной переоценки фактов. Он анализировал их бесчисленное множество раз, но теперь наконец в голове у него сверкнула долгожданная молния.

К счастью, в этот момент рядом никого не было. Кэрролла увели в камеру, а его жена и оба адвоката ушли с ним, чтобы не подвергать его в одиночестве мукам ожидания.

Чувствуя тошноту, Эллери встал и отправился в мужской туалет.

Когда он вернулся в зал суда, его ожидал Талли Уэст.

– Хелена хочет поговорить с вами. – Лицо Уэста также было зеленым.

– Нет.

– Прошу прошения?

Эллери тряхнул головой.

– Я имел в виду, да, конечно.

Уэст неправильно оценил ситуацию.

– Я вас не порицаю. Мне самому хотелось бы оказаться в другом месте. Рейфилд поступил умно – пошел «выпить кофе».

Придя в камеру, Эллери был удивлен при виде спокойного лица Кэрролла. Зато глаза Хелены были безумными. Кэрролл держал ее за руки, пытаясь утешить.

– Все будет в порядке, дорогая. Они не станут осуждать невиновного.

– Почему они совещаются так долго? Уже целых пять часов!

– Это хороший признак, Хелена, – сказал Уэст. – Чем дольше они совещаются, тем больше шансов у Джона.

Увидев Эллери, Хелена подбежала к нему так быстро, что он отпрянул.

– Я думала, вы считаетесь чародеем в таких делах! Но вы ничего не сделали для Джона!

Кэрролл попытался оттащить ее, но она вырвалась. Ее искаженное болью лицо пылало яростью.

– Оставь меня, Джон! Ты должен был нанять настоящего детектива, пока еще оставалось время. Я умоляла тебя и Талли не полагаться на человека, так тесно связанного с полицией!

– Право же, Хелена… – Уэст был смущен.

– Миссис Кэрролл права, – холодно произнес Эллери. – Я был неподходящим человеком, хотя и не по той причине, которую она назвала. Лучше бы я никогда в это не ввязывался.

Хелена уставилась на него:

– Это звучит, как будто…

– Как будто что, Хелена? – Уэст пытался отвлечь ее.

– Как будто он знает… Талли, он действительно знает! Посмотри на его лицо! – Она вцепилась в Эллери: – Вы все знаете, но не хотите говорить! Скажите мне, кто стоит за всем этим?

Уэст выглядел изумленным. Джон Кэрролл с удивлением изучал лицо Эллери, потом повернулся к зарешеченному окну и застыл.

– Кто? – плача, настаивала его жена.

Но Эллери стоял так же неподвижно, как Кэрролл.

– Сожалею, миссис Кэрролл, но я не могу спасти вашего мужа. Слишком поздно.

– Слишком поздно? – истерически вскрикнула она. – Как вы можете так говорить, когда…

– Хелена. – Уэст обнял ее и силой заставил сесть. Потом он повернулся к Эллери; его худощавое лицо помрачнело. – Что все это значит, Квин? Вы говорите так, словно покрываете кого-то.

Эллери посмотрел на неподвижного человека у окна.

– Предоставляю решение Джону, – сказал. – Джон, я должен ему ответить?

Какой-то момент казалось, что Кэрролл его не слышит. Но затем он повернулся. Достоинство и решительность, ощущавшиеся в его позе, заставили Талли Уэста и Хелену умолкнуть и посмотреть друг на друга.

– Нет, – четко ответил Кэрролл.

* * *

Глядя в окно над тюремным двором из кабинета начальника тюрьмы Синг-Синг, Эллери думал, что еще никогда не видел более прекрасного и более печального ночного неба. Человек должен был умереть бурной ночью, словно против этого протестовала вся природа. Это жестокое и необычное наказание.

Эллери посмотрел на часы.

Кэрроллу оставалось жить четырнадцать минут.

Дверь кабинета открылась и закрылась. Эллери не обернулся. Он знал, кто это, так как уже час ожидал прихода отца.

– Эллери, я искал тебя в камере смертников.

– Я был там раньше, папа, и долго говорил с Кэрроллом. Я думал, ты уже давно здесь.

– Я вообще не собирался приходить. Это не мое дело. Я уже сыграл в нем свою роль. А может, именно потому я здесь. Всю жизнь занимаясь такими делами, я еще не совсем очерствел… Эллери.

– Да, папа?

– Хелена Кэрролл все еще преследует меня. Сейчас она ждет в баре Оссининга с Уэстом. Я отвез их туда. Миссис Кэрролл думает, что я имею на тебя какое-то влияние. Это так?

– Имеешь практически во всем, папа, – ответил Эллери, стоя у окна. – Но не в этом.

– Не понимаю тебя, – вздохнул инспектор. – Если ты располагаешь информацией, которая может спасти Кэрролла, то как ты можешь молчать в такой момент? Допустим, ты обнаружил что-то, что мы упустили, и беспокоишься о моей работе, так как я помог отправить Кэрролла на электрический стул. Если тебе известно какое-то доказательство его невиновности, то черт со мной!

– Я не думаю о тебе.

– Значит, ты думаешь только о самом Кэрролле. Он кого-то защищает и готов ради этого умереть, а ты помогаешь ему в этом. Эллери, ты не можешь так поступать! – Старик сжал руку сына. – Осталось несколько минут. У начальника есть прямая связь с офисом губернатора.

Но Эллери покачал головой.

Инспектор Квин посмотрел на неподвижный профиль сына, потом подошел к стулу и сел. Оба молча ждали.

В четыре минуты двенадцатого электрический свет внезапно потускнел. Эллери и инспектор напряглись. Свет опять стал ярким, но через три минуты это произошло снова, а еще через пять минут повторилось опять.

* * *

Эллери отвернулся от окна, ища сигареты.

– У тебя огонька не найдется, папа?

Старик чиркнул спичкой. Эллери кивнул и сел рядом с ним.

– Кто скажет ей? – внезапно спросил его отец.

– Ты, – ответил Эллери. – Я не могу…

Инспектор встал.

– Век живи – век учись, – промолвил он.

– Папа…

Дверь открылась, и Эллери вскочил. Лицо начальника тюрьмы было изможденным. Он вытер его влажным носовым платком.

– Никогда не смогу к этому привыкнуть… Он был абсолютно спокоен – не сопротивлялся и не кричал…

– Этого и следовало ожидать, – отозвался Эллери.

– Между прочим, он передал вам сообщение.

– Полагаю, просил его поблагодарить? – с горечью осведомился инспектор Квин.

– Да, – подтвердил начальник. – Кэрролл просил передать вашему сыну свою благодарность. Интересно, что он имел в виду.

– Его не спрашивайте, – сказал инспектор. – Мой сын считает себя подкомиссией Господа Всемогущего в одном лице. Где ты будешь ждать меня, Эллери? – спросил старик, когда они вышли из кабинета. – Я имею в виду, пока я закончу грязную работу?

– Сначала отвези в город Хелену Кэрролл и Талли Уэста, – ответил Эллери.

– Скажи только одно. За что Кэрролл благодарил тебя? Кого ты помог ему прикрыть?

Но Эллери покачал головой.

– Увидимся дома.

* * *

– Ну? – сказал старик. Он облачился в старый халат и шлепанцы и держал в руках чашку кофе.

Эллери не переодевался – даже не снял пальто. Он сидел в комнате после долгой поездки, ожидая отца и уставясь на стену.

– Это была обмолвка, которую я внезапно вспомнил. Впрочем, если бы я о ней забыл или если бы ее не было вовсе, это ничего бы не изменило. Я имею в виду, для Кэрролла. Он был обречен с самого начала. Я не мог спасти его, папа. Его ничто не могло спасти.

– Какая обмолвка? – спросил инспектор. – Чья? Или я был не только слеп, но и глух?

– Я был единственным, кто ее слышал. Это касалось Фелисии Хант. Ее муж умирает, и она облачается, как положено испанской женщине, в траур без всяких украшений. Но, отправившись одна в коттедж, Фелисия снова надевает яркое платье и любимые драгоценности. Повторяю, будучи одна, вдали от глаз даже своей горничной.

Когда мы вернулись в город, найдя ее тело, я сразу отправился в тюрьму сообщить Кэрроллу об убийстве единственного человеческого существа, способного подтвердить его алиби. Кэрролл был в ярости. Он думал только о заявлении, которое Фелисия подписала и украла из его портфеля. Если она не уничтожила, а только спрятала бумагу, его еще можно было спасти. Кэрролл бомбардировал меня вопросами, проверили ли мы ее багаж, автомобиль, не было ли потайного ящика в ее столе. Он называл все новые и новые возможные тайники – в том числе медальон с рубинами и изумрудами, который она так любила. «Вы заглядывали туда, когда обыскивали ее тело?» – спросил он меня.

Эллери отшвырнул сигарету, которую так и не зажег.

– Этот вопрос я наконец вспомнил.

– Он знал, что на ней был медальон…

– Вот именно, хотя этого не мог знать никто, кроме нас и того, кто убил ее пять дней назад.

Эллери закутался в пальто.

– Это был страшный удар, но все становилось ясно. Фелисию Хант убил Джон Кэрролл. Разумеется, у него имелась возможность. Ты и Вели согласились, что ее убили самое позднее в прошлое воскресенье. Тогда Кэрролл был еще на свободе под залог. Только в понедельник утром он вернулся под стражу перед началом процесса.

– Но какой в этом смысл? – возразил инспектор Квин. – Показания миссис Хант могли оправдать его. Зачем Кэрроллу было убивать единственного свидетеля, который мог подтвердить его алиби?

– Об этом я спросил и себя. И нашел единственно возможный ответ: у Кэрролла была причина считать, что Фелисия, придя в суд, скажет правду.

– Правду? О чем?

– О том, что алиби Кэрролла ложное.

– Ложное?

– Да. И это должно было вынудить Кэрролла заставить Фелисию умолкнуть навсегда.

– Но без нее у него не было никакого алиби – ни подлинного, ни ложного!

– Правильно, – кивнул Эллери. – Но когда Кэрролл поехал в Уэстчестер, он не знал этого, так как думал, что подписанное ею заявление заперто в сейфе его офиса. Только спустя несколько дней после убийства Фелисии – когда Уэст и я открыли сейф и обнаружили там пустой конверт – он понял, что у него больше нет заявления, подтверждающего алиби, и не было уже месяцы – как я указал ему, Фелисия украла бумагу из его портфеля, когда он спустился проводить нотариуса. Неудивительно, что Кэрролл потерял самообладание.

– Будь я проклят! – пробормотал инспектор.

Эллери пожал плечами:

– Если алиби Кэрролла на время убийства Мередита Ханта было ложным, значит, все улики против него были неопровержимыми. Только алиби придавало ему видимость невиновности. При отсутствии алиби все указывало на то, что он убил Ханта, как справедливо решило жюри.

Кэрролл сообщил мне все подробности сегодня вечером в камере смертников. – Взгляд Эллери вновь устремился на стену. – Когда он вышел из дому в ту дождливую ночь, чтобы остыть после ультиматума Ханта, туман подал ему слабую надежду. Возможно, самолет еще не взлетел и Хант пока что в пределах досягаемости. Кэрролл позвонил в Ла Гуардиа и узнал, что все вылеты задерживаются на несколько часов. Рассчитывая, что Хант ждет в аэропорту, он зашел к себе в офис и взял пистолет. По его словам, у него была мысль, что угрозой он заставит Ханта изменить решение.

Кэрролл приехал на такси в Ла Гуардиа, застал Ханта ожидающим, пока рассеется туман, и убедил его забрать машину со стоянки, чтобы они могли поговорить наедине. Хант вернулся на Манхэттен и остановился на Восточной Пятьдесят восьмой улице. Разговор в автомобиле перешел в бешеную ссору. Кэрролл вышел из себя и застрелил Ханта. Он оставил тело в «тандерберде» и под дождем поплелся домой.

На следующее утро, когда мы пришли к миссис Хант сообщить, что ее муж убит, и застали там Кэрролла и Уэста, ты упомянул, что убийца оставил оружие в машине. Помнишь, Кэрролла стошнило и он побежал в ванную. В тот раз он не притворялся. Впервые Кэрролл осознал, что в гневе и панике напрочь забыл об оружии.

Как юрист, – продолжал Эллери, – он понимал, что против него существуют веские косвенные улики и его может спасти только такое же надежное алиби. Кэрролл видел лишь единственную возможность обзавестись им. Он никогда не уничтожал любовные письма Фелисии Хант и знал о ее страхе перед скандалом. Поэтому Кэрролл сфабриковал заявление о том, что во время убийства находился в спальне Фелисии, умоляя ее повлиять на мужа, и отнес заявление ей. Ему было незачем озвучивать свою угрозу. Фелисия достаточно ясно поняла смысл его предложения – если она не обеспечит ему ложное алиби, он предаст огласке ее письма, после чего от нее отвернутся ее чопорное латиноамериканское семейство и соотечественники. Фелисия подчинилась.

– Но почему Кэрролл сразу не заявил о своем алиби, Эллери? Какой был смысл его утаивать?

– Снова подействовал юридический ум. Если бы он заявил об этом во время расследования, дело формально не было бы закрыто, и он мог в любой момент снова погрязнуть в нем по уши. Но если бы Кэрролл предстал перед судом за убийство Ханта, предъявил там свое алиби и был оправдан, то оказался бы в полной безопасности по закону, запрещающему двойную подсудность. Его не могли бы снова сулить по тому же обвинению, даже если бы в будущем выяснилось, что алиби ложно.

Кэрролл знал с самого начала, что Фелисия Хант – самое слабое место в его плане. Она была невротичной особой и могла сломаться под давлением в самый критический момент. По его словам, с приближением суда он все сильнее тревожился из-за нее, поэтому за день до начала процесса решил поговорить с ней еще раз. Узнав, что она скрылась в Уэстчестере, Кэрролл нашел предлог, чтобы отлучиться из дому, и поехал в коттедж. Его худшие опасения оправдались. Фелисия сказала ему, что передумала. Скандал или нет, она не собирается давать ложные показания под присягой и подвергать себя риску быть судимой за лжесвидетельство. Но Фелисия не сообщила ему – а если бы она так поступила, это могло бы ее спасти, – что она украла и уничтожила заявление об алиби, которое он вынудил ее подписать.

Кэрролл схватил ближайший тяжелый предмет и ударил ее по голове. Теперь, утешал он себя, она не сможет отказаться от подписанного ею заявления, которое, как он считал, лежит в сейфе его офиса.

– И ты держал все это при себе, – пробормотал старик. – Почему, Эллери? Ведь ты не был ничем обязан Кэрроллу.

Эллери отвернулся от стены. Он выглядел смертельно усталым.

– Нет, я не был ничем обязан Кэрроллу – человеку с абсолютно извращенными принципами; слишком гордому, чтобы жить на деньги жены, но способному украсть двадцать тысяч долларов; преданному мужу, тем не менее хранившему любовные письма презираемой им женщины в надежде, что они пригодятся в будущем; честному по натуре, но разыгрывающему сцены, как актер; любящему отцу, убившему двух человек…

Но в этом деле был замешан не только Кэрролл. И никто не знал это лучше, чем он. В тот день, когда я увидел истину, ожидая возвращения жюри, я сказал миссис Кэрролл, что не могу спасти ее мужа, так как уже слишком поздно. Кэрролл, единственный из присутствовавших, знал, что я имею в виду. Он знал, что я не могу спасти его, поскольку мне известно, что он виновен. И когда я изложил ему все это, он попросил не выдавать его. Не ради него самого – Кэрролл понимал, какой вердикт вынесет жюри и что он практически уже мертвец.

Я уважил его последнюю просьбу. Я не мог спасти Кэрролла, но мог спасти воспоминания о нем его семьи. Теперь Хелена Кэрролл и маленькие Брек и Луанна всегда будут думать, что Джон Кэрролл пал жертвой судебной ошибки. – Эллери сбросил пальто и направился к спальне. – Как я мог отказать им в этом утешении?