Текст книги "Шерлок Холмс против Джека Потрошителя"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Эллери пытается

Эллери оторвался от рукописи.

– Ну? – покончив с энной порцией выпивки, серьезно спросил Грант Эймс.

Эллери встал и, сдвинув брови, подошел к книжной полке. Покопался, взял какой-то том и углубился в него. Грант ждал. Эллери поставил книгу на место и вернулся за стол.

– Продукция Кристиансона.

Грант смотрел непонимающе.

– По справочнику, Кристиансон был весьма известным производителем бумаги того времени. Страницы рукописи имеют его водяной знак.

– Значит, сходится!

– Не обязательно. Во всяком случае, указывает на подлинность рукописи. Но если кто-то хочет продать ее мне, я не куплюсь. Если она подлинная, я не могу это себе позволить. Если же подделка…

– Думаю, суть не в этом, старина.

– Тогда в чем же?

– Откуда мне знать? Предполагаю, кому-то было нужно, чтобы ты прочел.

Эллери раздраженно потер нос.

– Ты уверен, что ее подложили к тебе в машину именно во время той вечеринки?

– Иначе быть не может.

– И надпись сделана женщиной. Сколько там было женщин?

Грант посчитал по пальцам.

– Четыре.

– Кто они такие? Книжные черви? Любительницы книг? Библиотекарши? Старушки, пахнущие сухой лавандой и плесенью?

– Да нет, черт возьми! Гладкие молодые девки соблазнительного вида. С мужьями. Честное слово, Эллери, сомневаюсь, чтобы хоть одна из них могла отличить Шерлока Холмса от Аристофана. А ты сам-то пошевели мозгами и к концу дня вычислишь проказницу.

– Послушай, Грант, в другое время я бы поиграл в эти игры. Но я уже говорил тебе – как раз сейчас я занят по горло. Мне просто некогда.

– Значит, так все и кончится, маэстро? Ты кто, наемный работник? Я дал тебе в руки потрясающую тайну…

– А я, – ответил Эллери, решительно кладя рукопись на колени Гранту, – возвращаю ее тебе. У меня есть предложение. Ты принимаешь последний стакан и валишь отсюда искать свою таинственную даму.

– Я попробую, – простонал миллионер.

– Вот и отлично. Дай мне знать.

– А сама рукопись тебя не заинтересовала?

– Конечно, заинтересовала. – Эллери против воли взял ее и пролистал.

– И это мой старый друг! – Эймс встал. – Почему ты ее себе не оставишь? Тем более что она и адресована лично тебе. А я время от времени буду докладываться тебе…

– Сделай интервалы подлиннее.

– Как скажете, сэр. Ладно, постараюсь тебе надоедать минимально.

– А лучше – еще меньше. Ну все, пора отвалить, Грант. Я совершенно серьезно.

– Ты, друг мой, беспросветно скучен. В тебе нет ни капли юмора. – Эймс направился к дверям. – Да, кстати, закажи еще шотландского. У тебя больше нет.

Оставшись в одиночестве, Эллери немного постоял посреди комнаты. Потом положил все-таки рукопись на диван и подошел к письменному столу. Уставился на клавиатуру пишущей машинки. Клавиши уставились на него. Он опустился в кресло-вертушку, посидел так, придвинул кресло поближе. Почесал нос.

Рукопись тихонько лежала себе на диване.

Эллери вставил в машинку лист чистой бумаги. Вскинул руки, размял пальцы и начал печатать. Быстро отщелкав несколько строк, он остановился и перечел последнюю.

«Господь знает, – сказал Никки, – кто приносит ему хитрые дары».

– Сдаюсь! – сказал Эллери. – Еще одну главу!

Он, вскочив, кинулся к дивану, схватил рукопись, открыл ее и углубился в третью главу.

Глава 3
УАЙТЧЕПЕЛЬ

– Кстати, Холмс, куда делся Уиггинс? – спросил я ближе к полудню у нас на Бейкер-стрит.

Накануне вечером, когда мы на скорую руку перекусывали на вокзале по возвращении из Ширского замка, Холмс вдруг сказал:

– Сегодня в Алберт-Холле играет молодой американский пианист Бентон. От всей души рекомендую вам послушать, Ватсон.

– Я и не знал, что Штаты способны производить талантливых пианистов.

Холмс засмеялся:

– Ну-ну, мой дорогой друг! Пусть себе американцы идут своим путем. Они встали на него более столетия назад и неплохо справляются.

– Вы хотите, чтобы я составил вам компанию? С удовольствием.

– Нет. Надеюсь, этот концерт скрасит вам вечер. Я прикинул, что кое-какие изыскания лучше всего провести попозже.

– В таком случае я предпочитаю мягкое кресло у камина в обществе ваших прекрасных книг.

– Я бы посоветовал вам новинку – «Хижина дяди Тома» некоей американки по фамилии Стоу. Очень волнующее повествование. Оно могло бы заставить нацию исправить огромную несправедливость, которую я считаю одной из причин войны между штатами. Мне пора. Может, еще застану вас у камина, и мы пропустим рюмочку перед сном.

Однако вернулся Холмс очень поздно, я уже был в постели, и он не стал будить меня. Так что встретились мы только за завтраком. Я надеялся услышать рассказ о ночных похождениях, но напрасно. Он явно никуда не спешил и, облачившись в свой халат мышиного цвета, неторопливо наслаждался чаем, время от времени выпуская из своей любимой глиняной трубки густые клубы табачного дыма.

Внезапно на лестнице послышался топот множества ног, и к нам ворвалась дюжина самых грязных, самых оборванных уличных мальчишек. Они составляли неповторимый отряд Холмса, собранный из беспризорников, который он называл то «Бейкерским отделением сыскной полиции», то своей неофициальной командой, то партизанами Бейкер-стрит.

– Смирно! – приказал Холмс, и сорванцы застыли ломаной линией, изображая на своих чумазых физиономиях то, что они считали боевой готовностью.

– Итак, вы нашли его?

– Да, сэр, нашли, – ответил один из команды.

– Это я, сэр! – вмешался другой и расплылся в улыбке, демонстрируя щербину на месте трех выпавших зубов.

– Очень хорошо, но мы работаем командой, – строго сказал Холмс. – Без личной славы. Один за всех и все за одного.

– Да, сэр, – откликнулся хор.

– Докладывайте.

– Это в Уайтчепеле.

– Ага!

– На Грейт-Хиптон-стрит, рядом с переходом. Улица узкая, сэр.

– Очень хорошо, – опять сказал Холмс. – Вот ваш гонорар. Пока всё.

Он дал каждому мальчишке по блестящему шиллингу. Они радостно высыпали на лестницу, и скоро мы услышали с улицы их звонкие голоса.

Холмс принялся выбивать пепел из трубки.

– Уиггинс? О, он в полном порядке. Служит в армии ее величества. На последнем письме от него была африканская почтовая марка.

– Насколько я припоминаю, он был способным юнцом.

– Как и все они. Но количество маленьких бродяг в Лондоне не уменьшается. А теперь надо кое-что выяснить. Двинулись.

Чтобы предсказать, куда мы направляемся, особого ума не требовалось. Я совсем не удивился, когда мы остановились перед окном ломбарда на Грейт-Хиптон-стрит в Уайтчепеле. Улочка, как Холмс вычислил, а его команда подтвердила, была узкая, с высокими зданиями на противоположной стороне. Когда мы явились, луч солнца как раз упал на стекло с надписью: «Джозеф Бек. Займы».

Холмс указал на витрину:

– Футляр лежал вот здесь. Видите, Ватсон, куда падает солнце?

Я только кивнул. Вроде бы привык к безошибочной точности суждений Холмса, а все не переставал изумляться, когда они подтверждались.

В помещении нас встретил невысокий полноватый человек средних лет, с нафабренными усами и военной выправкой. Джозеф Бек был олицетворением немецкого торговца, и то, как он пыжился походить на прусского солдата, выглядело довольно смехотворно.

– Чем могу служить, господа? – По-английски он говорил с сильным акцентом.

Я предположил, что мы сильно отличаемся от его обычных клиентов, живущих в этом районе; возможно, он надеялся получить от нас в залог ценную вещь. Он звучно щелкнул каблуками и застыл, полный внимания.

Холмс сказал:

– Приятель недавно преподнес мне подарок. Набор хирургических инструментов, приобретенный у вас.

Маленькие выпуклые глазки герра Бека изобразили понимание.

– Да?

– Но там не хватает одного инструмента. Я хотел бы дополнить набор. У вас есть какие-нибудь хирургические инструменты, из которых я мог бы подобрать недостающий?

– Боюсь, сэр, что не смогу помочь вам. – Ростовщик был явно разочарован.

– Но вы припоминаете, о чем идет речь?

– О да, сэр. Его купили у меня неделю назад. Такого рода вещи здесь редко бывают. И когда женщина купила его и унесла, там все было на месте. Это она вам сказала, что одного инструмента не хватало?

– Не помню, – с рассеянным видом сказал Холмс. – Жаль, что вы не можете мне помочь.

– Очень сожалею, сэр. У меня вообще нет хирургических инструментов.

Холмс изобразил крайнюю расстроенность:

– Проделать такой путь, и все впустую! Вы меня очень огорчили, Бек.

– Вы несправедливы, сэр, – возразил Бек. – Разве я могу отвечать за сохранность вещи, когда она попадает в чужие руки?

Холмс пожал плечами:

– В самом деле. Но все равно досадно. Я надеялся.

– Но, сэр, если вы интересуетесь той бедняжкой, которая купила набор…

– Бедняжкой? Не понимаю.

Серьезность голоса Холмса испугала торговца. Руководствуясь инстинктом, предписывающим не огорчать покупателей, он стал торопливо извиняться:

– Прошу прощения, сэр. Эта женщина тронула меня до глубины души. Строго говоря, я уступил ей вещь чуть не даром. Ее страшно изуродованное лицо так и стоит у меня перед глазами.

– Так-так… – пробормотал Холмс. – Ну что ж… – Искусно изобразив разочарование, он было двинулся к выходу, но тут его сухое, с ястребиным профилем лицо просветлело. – Идея! Тот мужчина, который принес вам этот набор… если бы я сумел как-то связаться с ним…

– Сомневаюсь, сэр. Это было довольно давно.

– А именно?

– Я должен справиться с гроссбухом. – Наморщив лоб, он вытащил из-под стойки гроссбух и углубился в него. – Вот. Почти четыре месяца назад. Как летит время!

– Совершенно верно, – холодно согласился Холмс. – У вас есть имя и адрес этого джентльмена?

– Это не джентльмен, сэр. Это была леди.

Мы с Холмсом переглянулись.

– Ну что ж, – снова сказал Холмс, – даже спустя четыре месяца старания могут принести результат. Будьте любезны, как ее имя?

Ростовщик разбирал свои записи.

– Янг. Мисс Салли Янг.

– Адрес?

– Приют на Монтегю-стрит.

– Странное место для жилья, – вмешался и я.

– Да, мой господин. В самом сердце Уайтчепеля. В наши дни довольно опасное место.

– Действительно. Будьте здоровы, – учтиво распрощался Холмс. – Вы очень помогли нам.

Когда мы отошли от ломбарда, Холмс издал тихий смешок:

– Этот Джозеф Бек – изрядный ловкач. Возись с ним сколько угодно, но он не сдвинется ни на дюйм.

– А я подумал, что он охотно сотрудничал с нами.

– Конечно. Но стоило ему понять хоть слабый намек на официальность, и у нас пропал бы весь день.

– Ваша версия, Холмс, что изъятие скальпеля имеет символическое значение, кажется, верна.

– Может быть, хотя этот факт не слишком важен. А теперь в распорядке дня – визит в приют на Монтегю-стрит, к мисс Салли Янг. По всей вероятности, вы уже сформировали мнение о двух женщинах, которых мы ищем?

– Конечно. Та, что заложила футляр, явно находилась в стесненных финансовых обстоятельствах.

– Возможно, Ватсон, хотя далеко не безусловно.

– Почему же в таком случае она заложила набор?

– Я склонен думать, что с ее стороны это была услуга другому лицу. Кому-то, кто не мог или не хотел показываться в ломбарде. Хирургический набор – вещь не из женского обихода. А как насчет той, что выкупила залог?

– О ней ничего не известно, кроме того, что у нее изуродовано лицо. А не может ли она быть жертвой Потрошителя, которая избежала смерти от его рук?

– Браво, Ватсон! Восхитительная гипотеза. Но я отметил нечто иное. Вспомните, что герр Бек, говоря о покупательнице, называл ее женщиной, а вот о той, которая принесла залог, говорил в куда более уважительном тоне, называя ее леди. Следовательно, мы можем предположить, что мисс Салли Янг имеет право требовать к себе уважения.

– Да, Холмс. Готов признать, что эта деталь ускользнула от меня. Покупательница принадлежит к более низкому слою общества. Может, и проститутка. Ведь в этом районе полно таких несчастных.

Монтегю-стрит лежала неподалеку – менее чем в двадцати минутах ходьбы от ломбарда. Выяснилось, что это небольшая поперечная улица, соединяющая Парди-Корт и площадь Олмстед; этот квартал пользовался известностью как пристанище кишащих в Лондоне попрошаек. Мы свернули на Монтегю-стрит, но через несколько шагов Холмс остановился:

– Ага! И что же мы тут имеем?

Вслед за ним я посмотрел на арку старинного каменного дома. Там была надпись, состоящая из одного слова: «Морг». Я не отношу себя к особо чувствительным натурам, но, глядя в мрачную глубину прохода, напоминающего туннель, я испытал тот же упадок духа, который охватил меня при первом взгляде на Ширский замок.

– Это не приют, Холмс, – сказал я. – Разве что для мертвецов.

– Давайте отложим суждения, пока не разберемся во всем, – ответил он и толкнул скрипучую дверь, за которой открылся мощеный двор.

– Здесь отчетливо пахнет смертью, – сказал я.

– И весьма недавней, Ватсон. Что иное могло привести сюда нашего друга Лестрейда?

В дальнем конце двора разговаривали между собой двое людей, и Холмс узнал одного из них быстрее, чем я. Это и в самом деле был инспектор Лестрейд из Скотленд-Ярда. По сравнению с тем, каким я его помнил, он похудел и еще больше напоминал хорька.

Лестрейд повернулся на звуки наших шагов. Он был удивлен и не пытался этого скрыть.

– Мистер Холмс! Что вы здесь делаете?

– Как приятно видеть вас, Лестрейд! – с теплой улыбкой воскликнул Холмс. – Становится спокойней на душе, когда видишь, что Скотленд-Ярд идет по следу.

– Можно и без сарказма, – буркнул Лестрейд.

– Вы нервничаете? Похоже, у вас серьезные неприятности.

– Если вы не знаете, в чем дело, значит, не читали утренних газет, – коротко бросил Лестрейд.

– Вы совершенно правы.

Повернувшись, полицейский обратил внимание на мое присутствие:

– Доктор Ватсон! Давненько наши дорожки не пересекались.

– Очень давно. Надеюсь, у вас все в порядке?

– Порой приступы люмбаго. Но я потерплю. – И мрачно добавил: – По крайней мере, пока не увижу, как вздернут этого уайтчепельского маньяка.

– Снова Потрошитель? – резко бросил Холмс.

– Он самый. Четвертое нападение, мистер Холмс. Вы, конечно, читали о нем, хотя я что-то не слышал, чтобы вы предлагали свои услуги.

Холмс не стал парировать этот выпад. Вместо этого он бросил взгляд в мою сторону:

– Мы приближаемся, Ватсон.

– О чем речь? – воскликнул Лестрейд.

– Говорите, четвертое? Вы, без сомнения, имеете в виду четвертое зафиксированное убийство?

– Зафиксированное или нет, Холмс…

– Я хочу сказать, что у вас не может быть уверенности. Вы обнаружили тела четырех жертв Потрошителя. Но могли быть и еще – предположим, они расчленены и тщательно скрыты или уничтожены.

– Приятная мысль, – пробормотал Лестрейд.

– По поводу четвертой жертвы… Я хотел бы взглянуть на тело.

– Там, в морге. А вот и доктор Мюррей. Он тут командует.

Доктор Мюррей был бледен лицом и худ, как скелет. Мне понравилась его сдержанная манера поведения. В нем чувствовалась внутренняя отрешенность, часто свойственная тем, кто имеет дело с трупами. Лестрейд представил нас, доктор коротко поклонился и сказал:

– Я тут командую, это верно, но меня больше знают как директора соседнего приюта. Там у меня хоть какие-то возможности помогать людям. Бедняги, которые попадают сюда, уже не нуждаются ни в помощи, ни в поддержке.

Лестрейд повел нас к дверям, за которыми стоял едкий запах формалина, слишком хорошо знакомый мне со времен службы в Индии.

Помещение, в котором мы оказались, наглядно демонстрировало, как мало мы уважаем достоинство покойников: даже не комната, а длинный широкий коридор; стены и потолок покрыты грубой побелкой. По одной стороне тянулись подмостки, на которых почти вплотную друг к другу громоздились деревянные столы. Больше половины из них были заняты застывшими фигурами, прикрытыми простынями. Лестрейд повел нас в дальний конец.

Там тянулась другая платформа со своими столами и останками тех, кто еще недавно были людьми. Она была чуть выше, чем предыдущая, и над ней была надпись «Сегодняшние трупы».

– Анни Чэпмен, – мрачно сказал Лестрейд. – Последняя жертва нашего мясника. – С этими словами он откинул простыню.

Холмс всегда был объективен и сдержан во всем, что касается преступности, но сейчас на его лице отразились жалость и скорбь. Должен признаться, что и у меня – при том, что я-то уж привык к виду смерти и в постели, и на поле боя, – даже у меня перехватило дыхание. Девушка была выпотрошена, как скот на бойне.

К своему удивлению, я увидел, что Холмс разочарован.

– На лице нет шрама, – словно сетуя, пробормотал он.

– Потрошитель не уродует лица, – сказал Лестрейд. – Он уделяет внимание более интимным частям тела.

Холмс превратился в воплощение холодной аналитичности. Сейчас он был прозектором в анатомичке.

– Ватсон, обратите внимание на мастерство, с которым он занимался своей дьявольской работой. Это доказывает то, о чем мы читали в прессе. Злодей не нападает на кого попало.

Лестрейд осклабился:

– Вот уж в том, как он располосовал ей живот, нет ничего искусного, Холмс. Потрошитель пользовался мясницким тесаком.

– Но до того живот был вскрыт, и, возможно, хирургическим скальпелем, – сказал Холмс.

Лестрейд пожал плечами:

– Второй удар, в сердце, был тоже нанесен большим ножом.

– Левая грудь, Лестрейд, ампутирована с незаурядным мастерством, – содрогнувшись, указал я.

– Похоже, хирургические приемы Потрошителя меняются в зависимости от того, сколько у него времени, – просветил нас инспектор. – Порой они еле заметны – в тех случаях, когда ему помешали в этих дьявольских занятиях.

– Вынужден скорректировать кое-какие идеи, которые я сформулировал с излишней торопливостью. – Холмс, казалось, разговаривает сам с собой. – Без сомнения, сумасшедший. Но умный. Может, просто блистательный.

– То есть вы признаете, мистер Холмс, что Скотленд-Ярд имеет дело не с идиотом?

– Более чем уверен, Лестрейд. И я буду счастлив оказать вам любое содействие, в меру своих скромных способностей.

Лестрейд вытаращил глаза. Он никогда раньше не слышал, чтобы Холмс умалял свои таланты. Полицейский замялся в поисках достойного ответа, но так и не нашел – настолько был изумлен. Тем не менее он быстро спохватился и придал голосу привычные интонации:

– А если вам повезет схватить злодея…

– Я ни на что не претендую, Лестрейд, – сказал Холмс. – Можете заверить Ярд, что вся слава достанется полиции. – Помолчав, он мрачно добавил: – Если она вообще будет. – Холмс повернулся к Мюррею: – Вы позволите нам осмотреть ваш приют, доктор?

Доктор Мюррей поклонился:

– Сочту за честь, мистер Холмс.

В этот момент открылась дверь, на пороге появилась неуклюжая фигура и неверной шаркающей походкой приблизилась к нам; меня поразила совершенная пустота взгляда. Вялые черты лица, полуоткрытый слюнявый рот – все говорило, что перед нами идиот. Волоча ноги, он подошел к платформе и бросил бессмысленный взгляд на доктора Мюррея, который улыбнулся ему, как ребенку.

– Вот и Пьер. Можешь прикрыть тело.

В пустых глазах мелькнуло понимание. Я не мог не подумать, что он ведет себя как преданный пес, получивший подачку от доброго хозяина. Мы спустились с платформы.

– Я ухожу, – сказал Лестрейд, морщась от формалина. – Если вы получите какую-либо информацию, мистер Холмс, – учтиво сказал он, – прошу вас, без промедления свяжитесь со мной.

– Благодарю вас, мистер Лестрейд, – в тон ему ответил Холмс. Видно было, что до окончания этой жуткой истории два сыщика решили заключить перемирие – первое такого рода, должен заметить.

Когда мы покидали морг, я обернулся: Пьер аккуратно разглаживает простыню, прикрывающую тело Анни Чэпмен. Холмс тоже бросил взгляд на этого простака, и что-то блеснуло в его серых глазах.

Глава 4
ПРИЮТ ДОКТОРА МЮРРЕЯ

– Каждый делает, что может, – помолчав, сказал доктор Мюррей, – но в таком городе, как Лондон, это напоминает попытку ложкой вычерпать море. Море нищеты и отчаяния.

Выйдя из морга, мы пересекли двор, вымощенный каменными плитами. Старое здание приюта когда-то служило конюшней – длинное низкое каменное строение, где и сейчас отчетливо были видны места для денников. Стены здесь тоже были в побелке, присутствовал и неизменный аромат формалина, но к нему примешивались запахи лекарств, овощного супа и немытых тел. Чтобы приспособить конюшню для приюта, денники расширили и превратили в отдельные каморки, вдвое, а то и втрое больше их первоначальных размеров, и поставили там топки. Таблички с черными буквами определяли спальные места для мужчин и женщин. Имелась также амбулатория и приемная с каменными скамьями. Висел указатель: «В часовню и в столовую».

Занавеска перед входом в женскую спальню была задернута, но мужская открыта настежь – несколько бедолаг самого жалкого вида спали на железных койках.

Перед больничным отсеком ждали трое пациентов, а в амбулатории сидел огромный, звероподобный мужчина, у которого был такой вид, словно он только что вылез из каминной трубы. Он следил с мрачной ухмылкой, как симпатичная молодая особа возится с ним. Громадная его ножища лежала на низкой подставке, молодая женщина заканчивала бинтовать ее. Поднявшись, она отбросила со лба завиток темных волос.

– У него глубокий порез осколком стекла, – сказала она доктору Мюррею.

Доктор нагнулся проверить повязку, уделив этой лапище не меньше внимания, чем оказывают пациентам в кабинетах на Харли-стрит.

– Вам надо явиться завтра и сменить повязку, – заботливо сказал он. – И не беспокойтесь, заживет.

Этому чурбану было полностью чуждо чувство благодарности.

– Я не могу ботинок натянуть. Как мне прикажете шлепать?

Он говорил таким тоном, как будто доктор несет за него ответственность, и был так бесцеремонен, что я не сдержался:

– Если бы вы, милейший, были трезвы, то, скорее всего, не наступили бы на битое стекло.

– Тоже мне учитель, – нагло ответил он. – Человек имеет право разок пропустить пинту!

– Сомневаюсь, что вы ограничились пинтой.

– Подождите, пожалуйста, несколько минут, – прервал нас доктор Мюррей. – Я попрошу Пьера принести вам трость. У нас есть для таких случаев. – Потом он обратился к молодой женщине: – Салли, это мистер Шерлок Холмс и его коллега доктор Ватсон. Джентльмены, это мисс Салли Янг, моя правая рука. Не знаю, как бы приют существовал без нее.

Салли протянула нам изящную руку.

– Очень приятно, – спокойно и сдержанно сказала она. – Я слышала о вас. Но не предполагала, что встречу столь известных людей.

– Вы очень любезны, – пробормотал Холмс.

Она исключительно тактично упомянула и меня, простую тень Шерлока Холмса, и я поклонился.

– Я сам принесу трость, Салли, – сказал доктор Мюррей. – Покажешь приют нашим гостям? Может, они захотят осмотреть часовню и кухню.

– Конечно. Вот сюда, пожалуйста.

Доктор Мюррей заторопился в морг, а мы последовали за мисс Янг, но совместной прогулки не получилось. Едва мы вышли за дверь, как Холмс решительно сказал:

– Наше время ограничено, мисс Янг. Давайте закончим осмотр в следующий раз. Сегодня нас привели профессиональные причины.

Девушка не выказала удивления.

– Понимаю, мистер Холмс. Я чем-то могу быть полезной?

– Возможно. В свое время вы сдали некую вещь в ломбард на Грейт-Хиптон-стрит. Припоминаете?

Без секунды промедления она ответила:

– Конечно. Это было не так давно.

– Вы могли бы рассказать нам, как набор попал к вам и почему вы решили заложить его?

– Охотно. Он принадлежал Пьеру.

Я поразился; на лице Холмса не дрогнул ни единый мускул. Он уточнил:

– Тому бедняге, который ничего не соображает?

– Да, очень жаль его, – сказала девушка.

– Осмелюсь предположить, он безнадежен, – сказал Холмс. – Мы видели его несколько минут назад. Что вам известно о нем?

– Ничего. Но само его появление у нас, должна сказать, было довольно драматично. Как-то поздней ночью я проходила через морг и заметила его: он стоял у трупа.

– И что он делал, мисс Янг?

– Ровно ничего. Просто стоял. Он был в таком потерянном состоянии, что нельзя было о нем не позаботиться. Я отвела его к дяде. С тех пор он и живет здесь. Не думаю, что его разыскивает полиция; во всяком случае, инспектор Лестрейд не проявил к нему никакого интереса.

Мисс Салли Янг заметно выросла в моих глазах. Она способна на незаурядное мужество. Девушка, которая может ночью пройти через этот склеп, видит страшноватую фигуру Пьера, стоящую у трупа, – и не убегает в ужасе!

– Вряд ли это можно считать критерием… – начал Холмс и умолк.

– Прошу прощения, сэр?

– Случайная мысль, мисс Янг. Прошу вас, продолжайте.

– Мы пришли к выводу, что кто-то привел Пьера к приюту и оставил здесь, как матери оставляют своих незаконнорожденных детей у ворот монастыря. Доктор Мюррей обследовал его и обнаружил следы ужасных ран, как от жестоких побоев. Раны на голове затянулись, но с тем сумеречным состоянием, в котором постоянно находится его мозг, ничего поделать нельзя. Мы убедились, что он безобиден, а он изо всех сил старается помогать нам, видите, даже обрел тут постоянное место. Мы, конечно, и в мыслях не имеем отправлять его обратно в мир: он там не сможет существовать.

– А хирургический набор?

– У него был при себе узелок с носильной одеждой. Среди нее и находился этот футляр, единственная ценная вещь из его имущества.

– Что он рассказывал вам о себе?

– Ничего. Говорит он с трудом, лишь отдельные слова, да и те сложно разобрать.

– Но его имя… почему Пьер?

Она засмеялась и порозовела.

– Это я взяла на себя смелость окрестить его. У него на одежде были французские ярлычки. Кроме того, был цветной носовой платок с вышитой по-французски надписью. Вот и все причины, почему я стала звать его Пьером, хотя я уверена, что он не француз.

– Как получилось, что вы заложили футляр?

– Очень просто. Как я говорила, у Пьера при себе практически ничего не было, а наши средства на содержание приюта весьма ограниченны. Мы были в таком положении, что даже не могли как следует одеть Пьера. Вот я и подумала о его наборе хирургических инструментов. Ясно, что вещь ценная, но ему не нужна. Я все объяснила ему, и, к моему удивлению, он стал яростно кивать. – Сделав паузу, она засмеялась. – Единственная трудность заключалась в том, чтобы заставить его принять эти деньги. Он хотел внести их в фонд приюта.

– То есть он все же способен на какие-то эмоции. По крайней мере, ему ведома благодарность.

– Конечно, – горячо подтвердила Салли Янг. – А теперь, сэр, может быть, и вы ответите на мой вопрос. Почему вас заинтересовал этот набор инструментов?

– Неизвестная личность доставила его мне.

У нее расширились глаза.

– Значит, его выкупили!

– Да. У вас есть хоть какое-то представление, кто это мог быть?

– Ни малейшего. – Подумав, она сказала: – Но связь тут не обязательна. То есть кто-то мог просто увидеть набор и купить.

– Когда я получил футляр, то одного инструмента в нем недоставало.

– Странно! Интересно, куда он мог деться?

– Когда вы сдавали набор, он был в комплекте?

– Естественно.

– Благодарю вас, мисс Янг.

В этот момент дверь перед нами отворилась, и в проеме возник мужчина. И хотя я менее всего ожидал увидеть здесь лорда Кэрфакса, это был именно он.

– Ваша светлость! – воскликнул Холмс. – Наши дороги снова пересеклись.

Лорд Кэрфакс был очень удивлен, как и я. Строго говоря, он был откровенно растерян. Молчание нарушила Салли Янг:

– Ваша светлость, вы знакомы с этими джентльменами?

– Мы имели удовольствие беседовать лишь вчера, – ответил за него Холмс. – В резиденции герцога Ширского.

Лорд Кэрфакс наконец обрел голос:

– Мистер Холмс посетил сельский дом моего отца, – и затем, повернувшись к Холмсу, продолжил: – А приют? Для меня это куда более приятное место, чем для вас, джентльмены. Я провел тут немало времени.

– Лорд Кэрфакс – это наш ангел небесный, – восторженно сказала Салли Янг. – Он так щедро жертвует нам свои деньги и время, что и сам приют можно считать его детищем. Вряд ли он мог бы существовать без его поддержки.

Лорд Кэрфакс смутился:

– Он обязан вашим стараниям, моя дорогая.

Она порывисто протянула ему руку; глаза ее блестели. Но тут же их сияние поблекло, и манера поведения решительно изменилась.

– Лорд Кэрфакс. Появилась еще одна. Вы слышали?

Он скорбно кивнул:

– Когда это все кончится! Мистер Холмс, может быть, вы приложите свои таланты для поиска Потрошителя?

– Посмотрим, как будут развиваться события, – коротко сказал Холмс. – Мы отняли у вас немало времени, мисс Янг. Надеюсь еще встретиться с вами.

Мы раскланялись и вышли через молчаливый морг, который сейчас был совершенно пуст, если не считать мертвых.

Уже вечерело, и на пустынные тротуары Уайтчепеля падали пятна света от уличных фонарей; тени вокруг казались еще темнее.

Я поднял воротник.

– Не буду скрывать, Холмс, что хороший камин и чашка горячего чая…

– Осторожней, Ватсон! – вскрикнул Холмс, обладавший куда более быстрой реакцией, чем я; через мгновение нам уже пришлось бороться за жизнь. Из темноты двора вынырнули трое грабителей и набросились на нас.

Сверкнул нож, и один из них крикнул:

– Вы, двое, займитесь тем длинным!

Я остался лицом к лицу с третьим грабителем, но и его мне хватало, поскольку он был вооружен блестящим лезвием. Ярость нападения не оставляла сомнений в его намерениях. Я в долю секунды уклонился от его взмаха, но выронил трость, и, не оступись он, нож пропорол бы меня. Нападающий чуть не упал лицом вперед, хватаясь за воздух, я инстинктивно вскинул колено и почувствовал боль, когда моя коленная чашечка встретилась с физиономией противника. Из носа у него хлынула кровь, он зарычал и отступил назад.

Холмс пустил в ход трость и свое мастерство. Краем глаза я видел, как он уклонился от удара. Орудуя тростью как шпагой, он сделал выпад и попал в живот тому, кто был ближе. Металлический наконечник вонзился глубоко в тело, грабитель издал вопль и повалился ничком, прижимая руки к животу.

Больше я ничего не видел, потому что мой противник оправился и снова кинулся на меня. Я перехватил его запястье и выкрутил его, отведя острие ножа от своей шеи, после чего мы сцепились в отчаянной схватке и рухнули на каменные плиты двора. Он был крупный и мускулистый, и, хотя я напрягал все силы, отводя его руку, лезвие угрожающе приближалось к моему горлу.

Я уже был готов вручить душу Создателю, как в воздухе мелькнула трость Холмса, и глаза моего без пяти минут убийцы остекленели. Я не без усилия скинул с себя его грузное тело и привстал на колени. Один из нападавших на Холмса крикнул в бессильной ярости:

– Шевелись, Батч! С ними не справиться!

Мой противник с трудом поднялся на ноги, и вся троица скрылась в темноте. Холмс присел рядом со мной:

– Ватсон! С вами все в порядке? Нож задел вас?

– Так, царапина, – успокоил я его.

– Если бы вы пострадали, я бы себе этого никогда не простил.

– А вы-то в порядке, старина?

– Если не считать синяка на подбородке. – Помогая мне подняться на ноги, Холмс мрачно добавил: – Я идиот. Меньше всего я ждал нападения. В этом деле появляются новые аспекты.