Текст книги "Шерлок Холмс против Джека Потрошителя"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Эллери продолжает

Эллери поднял глаза от рукописи. Грант Эймс Третий опять потянулся к бутылке.

– Ты кончишь циррозом печени, – сказал Эллери.

– Зануда, – ответил Эймс. – В данный момент я чувствую себя частью истории, сынок. Актером на Великой Сцене.

– Упиваясь вусмерть?

– До посинения. Но я говорю о рукописи. В 1888 году Шерлок Холмс получил загадочный хирургический набор. С присущим ему талантом он пустился в очередное свое удивительное приключение. Три четверти века спустя другой пакет был доставлен другому знаменитому детективу.

– К чему ты клонишь? – буркнул Эллери, явно разрываясь между рукописью доктора Ватсона и молчаливой своей пишущей машинкой.

– Этот исторический круговорот событий служит одной цели – чтобы современный талант показал себя в современном приключении. К делу, мой дорогой Эллери. А я возьму на себя роль Ватсона.

Эллери смутился. Плейбой не отступал:

– Конечно, ты можешь усомниться в моей bona fide.[2]2
  Здесь: добросовестность (лат.).


[Закрыть] Но я могу доказать, что преданно следил за карьерой Мастера.

Эллери прищурился на своего гостя:

– В самом деле? Ладно, знаток. Цитирую: «Весной 1894 года весь Лондон был взволнован, а светское общество даже потрясено убийством…

– …юного графа Рональда Адера». Конец цитаты, – тут же отчеканил Эймс. – «Пустой дом», сборник «Возвращение Шерлока Холмса».

– Цитирую: «В ее руке блеснул маленький пистолет. Один выстрел, другой, третий… Дуло пистолета было в двух футах…

– …от груди Милвертона». Конец цитаты. «Конец Чарльза Огастеса Милвертона».

– Блистательно, Ватсон! Цитирую: «Они были подавлены, но не попраны. Они были на самом дне, но никогда…

– …не смирялись». Конец цитаты. – Плейбой зевнул. – Твои старания поймать меня носят просто детский характер, мой дорогой Эллери. Ты процитировал самого себя. «Игрок на другой стороне».

Эллери ухмыльнулся. Этот парень увлекается не только длинноногими блондинками и дорогим виски.

– Хорошо, я на лопатках. Теперь давай посмотрим… уверен, что смогу приспособить тебя…

– Не сомневаюсь, что сможешь при больших стараниях, но вот именно этого я и не хочу позволить тебе. Занимайтесь своим делом, мистер Квин. Вы прочитали только первую главу рукописи. Если ты не пустишь в ход знаменитую дедукцию Квинов, я никогда и в руки не возьму ни одну твою книгу.

– В данный момент я могу сказать тебе только следующее. Хотя почерк несколько неразборчивый, можно уверенно утверждать, что он принадлежит Ватсону.

– Ты для меня явно не Холмс, старина. Вопрос решен – это Ватсон. А кому принадлежит рукопись – не тебе разве? Давай, давай, Квин! Напрягись.

– Ох, заткнулся бы ты, – сказал Квин и вернулся к чтению.

Глава 2
ЗАМОК НА БОЛОТАХ

В последний период жизни, как я неоднократно упоминал, мой друг Шерлок Холмс удалился от лихорадочной лондонской жизни и из всех возможных вариантов избрал возню с пчелами в Южном Дауне. Он нимало не сожалел о завершении своей карьеры и занялся ведением своего хозяйства с той же целеустремленностью, что позволяла ему разоблачать даже умнейших преступников мира.

Но в то время, когда Джек-потрошитель бродил по улицам и переулкам Лондона, Холмс до мозга костей был плотью от плоти городской жизни. От рассвета до заката все его способности были посвящены лишь одному – тайнам Лондона. Зловоние аллей Сохо заставляло его ноздри возбужденно трепетать, а вот от весенних ароматов, которыми были полны сельские просторы, он чихал.

Так что для меня было сюрпризом, что он с интересом рассматривал пробегающие за окном пейзажи, пока утренний экспресс нес нас в Девоншир. Он сосредоточенно глядел в окно, но внезапно распрямил худые плечи.

– Ах, Ватсон! Как бодрит воздух близкой зимы!

В данный момент я не мог с ним согласиться, потому что все купе заполнял удушливый дым жуткой сигары, которую держал в зубах мрачный пожилой шотландец. Но похоже, Холмс не замечал этого смрада. Мимо нас бежали деревья с опадающей листвой, окрашенной осенними красками.

– Это Англия, Ватсон. Второй Эдем, почти рай.

Я узнал цитату, близкую к оригиналу, и снова удивился. Конечно, я знал, что у моего друга есть сентиментальные черточки, но они редко давали о себе знать, скрытые покровом его рациональной натуры. Да, гордость оттого, что тебе довелось родиться в Британии, – это национальное качество, которого не был лишен и Холмс.

По мере того как наше путешествие близилось к завершению, благодушие покидало его лицо, и он все более погружался в задумчивость. Мы ехали через вересковые пустоши – эти зыбкие трясины напоминают струп на лице Англии. И словно Природа хотела предъявить их истинную сущность, солнце скрылось за плотными облаками, и мы попали в край вечных сумерек.

Вскоре мы оказались на платформе маленькой сельской станции. Холмс засунул руки в карманы, и его глубоко посаженные глаза зажглись живым интересом, как часто бывало, когда он приступал к решению какой-то проблемы.

– Вы помните дело семейства Баскервиль и проклятие, омрачавшее их жизнь?

– Еще бы мне не помнить!

– Мы недалеко от их владений. Но теперь нам предстоит двигаться в противоположном направлении.

– И слава богу. Этот адский пес все еще гоняется за мной во сне.

Я был удивлен. Обычно, когда Холмс приступал к новому делу, он целенаправленно изучал то, что его окружало; он мог обратить пристальное внимание на сломанную ветку и забыть о пейзаже, частью которого она являлась. В такие моменты воспоминаниям не было места. Но теперь он испытывал беспокойство, словно сожалел, что, повинуясь импульсу, пустился в это путешествие.

– Ватсон, – сказал он, – давайте-ка наймем пролетку и покончим с этим поскорей.

Пони, запряженный в пролетку, без сомнения, имел отношение к своим диким предкам, которые носились по здешним пустошам, но этот маленький конек оказался достаточно послушным и спокойно зарысил по дороге от деревни к поместью семьи Шир.

Спустя какое-то время в поле зрения появились башни Широкого замка, и их вид лишь добавил меланхоличности ландшафту.

– За нами остался охотничий заповедник, – сказал Холмс. – Владения герцога довольно разнообразны. – Он обвел взглядом лежащее перед нами пространство и добавил: – Сомневаюсь, Ватсон, что в этих забытых развалинах нас встретит добродушный краснощекий хозяин.

– Почему вы так считаете?

– Люди со столь длинной родословной принимают окраску своего окружения. Вспомните, ведь в Баскервиль-Холле не было ни одного веселого лица.

Я не стал спорить. Мое внимание было приковано к мрачной серой громаде замка Шир. В свое время в замковый комплекс входили ров и подъемный мост.

Но последующие поколения решили доверить защиту жизни и здоровья местной полиции. Ров был засыпан, и уже много лет никто не слышал, как скрипят цепи моста.

Дворецкий, который выслушал наши имена, как Харон перед переправой через Стикс, ввел нас в огромную холодную, как пещера, гостиную. Вскоре я убедился, что Холмс был прав в своем предсказании. Из всех людей, которых я встречал в жизни, никто не отличался такой ледяной сдержанностью.

Герцог был настолько худ, что казалось, у него туберкулез. Это было обманчивое впечатление. Хрупкое на вид тело обладало жилистой силой.

Герцог не предложил нам сесть. Вместо этого он резко бросил:

– Вам повезло, что вы застали меня здесь. Еще час, и я был бы уже на пути в Лондон. Здесь, в сельской местности, я бываю редко. Какое у вас ко мне дело?

Интонации Холмса никоим образом не походили на дурные манеры этого аристократа.

– Мы не займем у вас времени, ваша светлость. Мы явились лишь для того, чтобы доставить вам вот эту вещь.

Он протянул ему набор инструментов, завернутый в коричневую бумагу и запечатанный восковой печатью.

– Что это? – даже не пошевелившись, сказал герцог.

– Я полагаю, ваша светлость, – ответил Холмс, – что вы сами это выясните, когда откроете.

Герцог Ширский нахмурился и снял обертку.

– Откуда это у вас?

– Сожалею, но предварительно я должен попросить вашу светлость опознать данную вещь как свою собственность.

– Я никогда раньше не видел ее. Чего ради вы принесли ее мне? – Подняв крышку, герцог уставился на набор инструментов с неподдельным удивлением.

– Если вы отведете подкладку, то обнаружите тиснение на коже футляра. В этом и причина нашего появления.

Все еще хмурясь, герцог последовал совету Холмса. Я внимательно следил за ним, пока он изучал герб, и теперь пришла моя очередь удивляться. Лицо его изменилось. По тонким губам скользнуло подобие улыбки, глаза блеснули, и он уставился на футляр с выражением, которое я бы охарактеризовал как глубокое удовлетворение, почти триумф. Но это выражение столь же быстро исчезло.

Я перевел взгляд на Холмса, поскольку понимал, что такая реакция и от него не ускользнула. Но его проницательные глаза были прикрыты веками, а знакомое лицо превратилось в маску.

– Теперь вы получили ответ на свой вопрос, ваша светлость, – сказал Холмс.

– Конечно, – небрежно ответил герцог, словно отбрасывая этот инцидент, как совершенно несущественный. – Этот предмет принадлежит не мне.

– Может быть, в таком случае ваша светлость укажет нам его владельца?

– Думаю, это мой сын. Вне всяких сомнений, эта вещь принадлежала Майклу.

– Она поступила из лондонского ломбарда.

Герцог скривил губы в жестокой и презрительной усмешке:

– В чем я и не сомневался.

– И если вы дадите адрес своего сына…

– Сын, которого я имел в виду, мистер Холмс, умер. Мой младший, сэр.

– Мне искренне жаль, ваша светлость. Его унесла болезнь?

– И очень серьезная. Вот уже шесть месяцев, как он умер.

Ударение, с которым он произнес слово «умер», как-то странно поразило меня.

– Ваш сын был врачом? – поинтересовался я.

– Он изучал эту профессию, но ему не повезло, как не везло во всем. А теперь он мертв.

Снова это странное ударение. Я посмотрел на Холмса, но, похоже, его больше занимала мебель в замке: сцепив за спиной тонкие сильные руки, он блуждал взглядом по комнате-склепу.

Герцог Ширский протянул футляр:

– Возвращаю вам, поскольку это не мое, сэр. А теперь извините меня, я должен подготовиться к поездке.

Меня удивило поведение Холмса – он безропотно воспринял высокомерие герцога! А у Холмса не было привычки позволять людям наступать ему на ногу подкованными сапогами. Мой друг почтительно поклонился со словами:

– Не смеем больше вас задерживать, ваша светлость.

Герцог остался груб до конца – он даже не притронулся к шнуру колокольчика, чтобы вызвать дворецкого, и нам пришлось самим искать выход под прицелом его взгляда.

Что и принесло нам удачу. Мы пересекали просторный холл, направляясь к внешнему порталу, когда из боковых дверей показались двое – мужчина и девочка лет десяти.

Не в пример герцогу в них совершенно не чувствовалось враждебности.

Девочка улыбалась во все свое маленькое бледное личико. В быстрых живых глазах мужчины появилось вопросительное выражение. Как и герцог, он был хрупкого телосложения, их несомненное сходство позволяло сделать единственный вывод: это другой сын.

Как мне показалось, в их появлении не было ничего особенного, но отчего-то оно привело в замешательство моего друга Холмса. Он резко остановился, футляр выпал у него из рук и раскрылся; лязг стали о каменные плиты эхом разнесся в просторном холле.

– До чего я неуклюж! – воскликнул он и доказал свою неуклюжесть тем, что преградил мне дорогу, когда я попытался собрать разлетевшиеся инструменты.

Мужчина с улыбкой бросился ему на помощь.

– Позвольте мне, сэр, – сказал он, опускаясь на колени.

Девочка отреагировала с такой же быстротой:

– Дай я помогу тебе, папа.

Мужчина просиял:

– Приступай, детка. Поможем вместе джентльмену. Можешь подавать мне инструменты. Только осторожней, не порежься.

Мы молча наблюдали, как девочка один за другим подавала отцу блестящие инструменты. Видно было, как он нежно относится к ней, – темные глаза отца отрывались от нее лишь на те секунды, когда он укладывал инструменты в гнезда.

Когда с этим было покончено, он поднялся. Но малышка продолжала изучать каменные плиты вокруг.

– И еще должен быть, папа. Куда он делся?

– Наверное, потерян, милая. Не думаю, что он просто выпал из футляра. – Мужчина вопросительно посмотрел на Холмса, и тот вынырнул из глубокой задумчивости:

– Он в самом деле утерян, сэр. Благодарю вас, и простите мою неловкость.

– Ну что вы. Надеюсь, ничего не сломалось.

Холмс улыбнулся:

– Кстати, я имею честь говорить с лордом Кэрфаксом?

– Да, это я, – учтиво подтвердил наш смуглый собеседник. – А это моя дочь Дебора.

– Разрешите мне представить вам моего коллегу доктора Ватсона; я же Шерлок Холмс.

Похоже, это имя произвело впечатление на лорда Кэрфакса; его глаза удивленно расширились.

– О, сэр, я польщен. Я читал о ваших подвигах.

– Ваша светлость, вы слишком любезны, – ответил Холмс.

У Деборы заблестели глаза. Она сделала книксен и сказала:

– Для меня честь познакомиться с вами, сэр.

Она говорила с трогательной искренностью. У лорда Кэрфакса была гордая осанка, но, тем не менее, я чувствовал в его поведении какую-то печаль.

– Дебора, – сказал он, – ты должна запомнить это событие в твоей жизни – день, когда ты встретила таких знаменитых людей.

– Конечно, запомню, папа, – с торжественной серьезностью ответила девчушка. Хотя я был совершенно уверен, что она не слышала ни о ком из нас.

Завершив обмен любезностями, Холмс сказал:

– Мы явились, ваша светлость, чтобы вернуть этот футляр герцогу Ширскому, поскольку считали, что это его собственность.

– И выяснили, что ошиблись.

– Совершенно верно. Его светлость решил, что набор, скорее всего, принадлежал вашему покойному брату Майклу Осборну.

– Покойному? – удивленно переспросил он.

– Во всяком случае, нам ясно дали понять.

На лице лорда Кэрфакса появилась неподдельная грусть.

– Может, это правда, а может, и нет. Мой отец, мистер Холмс, человек суровый и непреклонный, что вы, без сомнения, заметили. Для него выше всего – доброе имя Осборнов. Он одержим идеей чистоты фамильного герба. Примерно шесть месяцев назад он отрекся от моего младшего брата и объявил, что Майкл умер. – Молчание, вздох. – Боюсь, что Майкл в глазах отца действительно умер, даже если он жив.

– А вы в курсе, – спросил Холмс, – жив ваш брат или умер?

Лорд Кэрфакс нахмурился, разительно напомнив герцога. Когда он заговорил, мне показалось, что я уловил уклончивость в его голосе.

– Скажем так, сэр: у меня нет весомых доказательств его смерти.

– Понимаю, – ответил Холмс и, опустив глаза на Дебору Осборн, улыбнулся.

Девочка подошла и взяла Холмса за руку.

– Вы мне очень нравитесь, – серьезно сказала малышка.

Это был трогательный момент. По-видимому, Холмс был смущен таким признанием, сделанным от всего сердца. Ее маленькая ручка все еще лежала в его ладони, когда он сказал:

– Я согласен, лорд Кэрфакс, что ваш отец – очень жесткий человек. Надо же, отречься от сына! Такое решение нелегко принять. Должно быть, ваш брат в самом деле совершил серьезный проступок.

– Майкл женился против желания отца. – Лорд Кэрфакс пожал плечами. – Я не привык, мистер Холмс, обсуждать семейные дела с чужими людьми, но… – он коснулся белокурой головки дочери, – отношение Деборы к людям служит для меня барометром.

Я подумал, что лорд Кэрфакс сейчас спросит, чем объясняется интерес Холмса к Майклу Осборну, но вопроса не последовало. Холмс тоже явно ждал этого. Помолчав немного, он протянул лорду футляр с хирургическими инструментами:

– Может быть, вы возьмете их, ваша светлость.

Молча поклонившись, лорд Кэрфакс взял футляр.

– А теперь – едва ли поезд будет нас ждать – мы должны покинуть вас. – С высоты своего роста Холмс посмотрел на девочку: – До свидания, Дебора. Встреча с вами, юная леди, – самое приятное событие, что случилось со мной и доктором Ватсоном за очень долгое время.

– Надеюсь, что вы еще приедете, сэр, – ответила девочка. – Мне тут так одиноко, когда нет папы.

За всю дорогу к деревне Холмс оборонил лишь несколько слов и почти не отвечал на мои замечания. Только в поезде он пригласил меня к разговору. С невозмутимой миной, так хорошо мне знакомой, он сказал:

– Интересная личность, Ватсон.

– Возможно, – кисло ответил я. – Но в то же время мне не приходилось встречать более отвратительной. Именно такие типы – слава богу, их немного! – и пятнают репутацию британского дворянства.

Мое негодование развеселило Холмса.

– Я-то имел в виду скорее filius, чем pater.

– Сына? Согласен. Я был тронут откровенной любовью лорда Кэрфакса к своей дочери…

– А вы почувствовали, как много он нам сообщил?

– У меня именно такое впечатление, хотя не понимаю, что вас обеспокоило. Я же не вступал в разговор.

– Ваше лицо подобно зеркалу, мой дорогой Ватсон, – сказал он.

– Он даже признал, что слишком свободно говорит о личных семейных делах, – напомнил я.

– Первым делом следует допустить, что человек он не очень умный. Да, он любящий отец, но не умеет держать язык за зубами.

– А если приложить усилие и допустить, что он вовсе не так глуп?

– Значит, он создал именно тот образ, какой и хотел. Вот этому я склонен поверить. Он знал мое имя и мою репутацию. Как и вас, Ватсон. Я крепко сомневаюсь, что он воспринял нас всего лишь как простых добрых самаритян, которые проделали такой путь только для того, чтобы вручить старый хирургический набор его законному владельцу.

– Обязательно ли было ему откровенничать?

– Мой дорогой друг, он не сообщил нам ничего такого, чего я не знал или не мог бы легко выяснить, просмотрев архив любой лондонской газеты.

– И чего он нам не сказал?

– Жив или умер его брат Майкл, и если жив, то поддерживают ли они контакты.

– Исходя из его слов, я предполагаю, что он ничего о нем не знает.

– Вполне возможно, Ватсон, что он хотел, чтобы вы сделали именно такой вывод. – Холмс продолжал, не дав мне ответить: – Прежде чем отправиться в дорогу, я собрал информацию о герцогах Ширских. У Кеннета Осборна, нынешнего обладателя фамильного титула, два сына. Майкл, младший, конечно, не может унаследовать титул. Я не знаю, по какой причине, – возможно, из ревности, из чувства протеста против такого порядка вещей, но он лез из кожи вон, чтобы заработать в среде лондонских журналистов кличку Дикарь. Вы обратили внимание на непреклонную строгость его отца, Ватсон. А вот все данные, наоборот, говорят, что герцог проявлял удивительную снисходительность к младшему сыну. Но мальчишка слишком далеко зашел, испытывая терпение отца, – женился на женщине древнейшей профессии. Грубо говоря, на проститутке.

– Начинаю понимать, – пробормотал я. – То ли назло, то ли из ревности, но он опорочил титул, который не мог унаследовать.

– Не исключено, – сказал Холмс. – Во всяком случае, едва ли герцог мог прийти к иному выводу.

– Я ничего не знал, – смиренно согласился я.

– Это так по-человечески, мой дорогой Ватсон, – принять сторону униженных и оскорбленных. Но куда умнее предварительно выяснить, кто же они такие. В случае с нашим герцогом я признаю, что он тяжелый человек, но он несет свой крест.

Я впал в уныние:

– Значит, моя оценка лорда Кэрфакса тоже ошибочна.

– Не знаю, Ватсон. У нас слишком мало данных. Тем не менее он ошибся дважды.

– Я не заметил.

– Он тоже.

Но в голове у меня рисовалась более широкая картина.

– Холмс, – сказал я, – вообще все это дело вызывает у меня подозрение. Конечно же с вашей стороны резоном для этой поездки было не только желание вернуть человеку потерянное имущество? Это лишь предлог, верно?

Холмс смотрел в окно купе.

– Хирургический набор доставили прямо к нашим дверям. Я сомневаюсь, что кто-то по ошибке принял нас за бюро потерянных вещей.

– И кто же его послал?

– Тот, кто хотел, чтобы он оказался у нас.

– То есть нам остается только ждать.

– Знаете, Ватсон… не сказать, чтобы я тут почувствовал божественное предначертание, – это было бы чересчур. Но попахивает сильно. Может быть, ваше желание и будет удовлетворено.

– Какое желание?

– Припоминаю, еще недавно вы настаивали, чтобы я оказал Ярду хоть какую-то помощь в деле Джека-потрошителя.

– Холмс!

– Конечно, нет никаких доказательств связи Джека-потрошителя с хирургическим набором. Но скальпель для вскрытия пропал.

– Этот подтекст тоже не укрылся от меня. Господи, а может, в это самое время он погружается в тело какого-то несчастного!

– Возможно, Ватсон. Изъятие скальпеля может носить и символический характер: этакий тонкий намек со стороны дьявольски жестокого бродяги.

– Но почему тот, кто доставил футляр, так и не показался на глаза?

– Тому есть масса причин. На первое место я бы поставил страх. Думаю, в свое время мы узнаем правду.

Холмсом овладела задумчивость, тоже хорошо мне знакомая. Я знал, что попытки расшевелить его будут бесполезны. Мне оставалось лишь мрачно смотреть в окно, пока поезд приближался к Паддингтону.