Текст книги "Труп на балетной сцене"

Автор книги: Эллен Полл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Позади нее забытые Кирстен и Сабатино пытались повторить те же движения. А солист Артуро Руиз ждал указаний, как вести себя второму Покету.

– Понял? – продолжала хореограф. – Но это не дар, а подачка. Чаевые, будто швыряешь коридорному пару скомканных баксов. И постоянно думай о себе как о звере – грубом, приземленном, неотесанном. Не благородном, не возвышенном, не просвещенном, не величественном… – Рут запнулась и, виновато покосившись на Джульет, встретилась с ее многозначительным взглядом. Смущенно похлопала Харта по руке и поспешно закончила: – Ну, я уверена, ты все понимаешь.

А Джульет подумала, что тоже смутилась бы, если бы пришлось похлопать Хейдена по руке. Это казалось неловкостью, если только ты не партнерша, привыкшая к условным прикосновениям и ласкам. В нем ощущалось некое сияние, которое охлаждало желание касаний и поглаживаний, одновременно притягивающая и отталкивающая, почти стерильная чистота. Трудно было себе представить Харта, скажем, хихикающим, икающим или телесно раскрепощенным. Он был из тех людей, для кого урчание в животе казалось трагедией. Самообладание! Все было под контролем у Хейдена. И тем не менее этот человек был интеллигентным, приветливым, легким в общении. Да, решила Джульет, Харт не так прост, как показалось ей с первого взгляда.

Но каковы бы ни были его истинные чувства, телом Харт отдался Рут. Сначала он работал с Алексеем, изображая проказливыми прыжками то грозящего, то насмешливого Пипа. Но еще до того, как хореограф начала репетировать, что-то ощутил внутри и почти по-обезьяньи сгорбил плечи. Джульет обрадовалась, что (хотя и случайно) не ошиблась в артисте: Хейден был способен сыграть «приземленного» Пипа. Рут внимательно следила за его экспериментами и соединяла их в общий рисунок с танцем Покета.

– Замечательно! – воскликнула она в ответ на импровизацию пируэта, в котором Харт, казалось, чуть не потерял равновесие, и Джульет узнала в голосе подруги неподдельный восторг. Она отвела глаза от репетирующих, взглянула на Лэндиса. И с удивлением заметила, что тот смотрит на нее. В тот миг, когда их взгляды встретились, детектив показал глазами на дверь и поднял указательный палец. Это надо было понимать так: «Выходи в коридор и жди». Джульет, не обращая внимания на укоризненный взгляд Рут, повиновалась. В коридоре было пусто, только в воздухе разлетались фортепьянные аккорды из соседних репетиционных.

Через несколько минут к ней вышли Лэндис и Фейлз, состоялось формальное знакомство.

– Мы можем где-нибудь спокойно поговорить?

Джульет предвидела такой вопрос и проверила следующую по коридору студию. Она оказалась пуста. Все трое прошли туда. Мюррей увлек ее подальше от окошка в двери, чтобы не заметили из коридора.

– Полицейские и воры, – смущенно пошутила Джульет.

– Если верить тебе, то полицейские и убийцы, – поправил Лэндис, который, судя по всему, решил держать дистанцию. И Джульет подумала, что так даже лучше. – Можно я воспользуюсь твоим мобильным телефоном? – попросил детектив. – Хочу позвонить в лабораторию, узнать результаты.

– А что, ребята, город не обеспечивает вас связью? – поинтересовалась она.

Мюррей рассмеялся:

– Мы до сих пор печатаем рапорты на машинках. А ты пока помоги детективу Фейлзу составить план зала номер три.

Джульет обозначила основные ориентиры: зеркала, станки, ящик с канифолью, а полицейский в это время быстро рисовал в записной книжке со спиральной пружинкой. Мюррей отошел в угол и тихо разговаривал по телефону. Джульет невольно улыбнулась, вспомнив, как странно выглядели сыщики в репетиционной. И решила, что сама не лучше – в глазах танцовщиков выглядит неуклюжей, нелепой фигурой.

Вскоре Лэндис сложил мобильник и возвратился с задумчивым лицом.

– Ты была права, – сказал он Джульет, отдавая аппарат, и повернулся к Фейлзу. – Напиток был изрядно сдобрен экстази.

– А отпечатки пальцев? – с надеждой спросила Джульет.

Лэндис покачал головой:

– Проверим, что удалось обнаружить. Но боюсь, что это ничего не доказывает. Кто угодно мог невинно глотнуть из горлышка или подать бутылку хозяину. Ты и сама могла наследить, когда открывала дома рюкзак.

– Я тебе говорила, что не открывала его дома, – раздраженно отрезала Джульет.

– Плюс продавец или посыльный, – продолжал Лэндис.

– Бутылка куплена в автомате.

– Откуда ты знаешь?

Несколько секунд Джульет не отвечала.

– Просто мне так кажется. Такие же продаются здесь в автомате в комнате отдыха артистов.

– Проверим. И попытаемся выяснить, не видел ли кто-нибудь, какой покупал колу. И когда. Если бутылка была куплена внутри здания и в нее подсыпали наркотик, надо будет узнать, кто мог находиться рядом с момента ее приобретения. Сюда не проникнуть посторонним?

Джульет покачала головой. Из соседнего зала доносились звуки «Подглядывающего Пипа».

– Придется обязательно пройти через приемную. Другого пути нет.

– А выбраться наружу?

– Есть несколько путей: пожарный выход и парочка дверей, которые ведут на лестничную клетку здания.

– Нам понадобится список всех, кто побывал здесь вчера.

– Это не проблема. Каждый день выпускается расписание, в котором указано, кто, где и когда должен находиться.

– А обслуживающий персонал? Посетители?

– Спроси лучше Гейл, абрикосовую блондинку в приемной. Ты разговаривал с родными Антона?

Прежде чем ответить, Мюррей покосился на Лэндиса, а тот приподнял и опустил кустистые брови, давая понять, что ему безразлично, если напарник немного нарушит правила.

– Они, естественно, в отчаянии, – начал Лэндис. – К тому же пришлось общаться через переводчика – его родственники почти не говорят по-английски. Но из того, что мне сказали, я понял, что у Антона была бурная юность. – По мере того как детектив продолжал, его бруклинский выговор удивительным образом пропадал, в голосе появились теплота и нотки сочувствия. – Взлеты, падения, взлеты, падения… Психиатры, воспитатели. Неприятности с законом, главным образом из-за наркотиков. – Детектив прервался и выразительно посмотрел на Джульет. Она поджала губы. – Скажу тебе так: родители Антона потрясены, но отнюдь не удивлены. Видимо, ждали, что однажды нечто в этом роде произойдет.

– Ждали, что их сына убьют?

– Боялись, что он способен совершить самоубийство. Безрассудно, по беспечности, на пике отчаяния. Как угодно. Хотя прямо этого не сказали. Но вместо обычного «Не может быть!» воскликнули: «Значит, вот так все кончилось!»

– Но у него было все, ради чего стоит жить, – возразила Джульет. – Он стал звездой в высокопрофессиональной труппе и мог танцевать по всему миру. Находился в отличной физической форме. И вообще был лучшим человеческим экземпляром, какого я когда-либо видела.

– Да… я тоже его видел, – протянул Мюррей, и Джульет не сразу поняла, что он имел в виду вскрытие. – Печально… Но это не причина для убийства.

– Но объясни, с какой стати, по-твоему, ему разводить наркотик в бутылке? Мог бы просто принять таблетку.

– Притворство? Игра с собственной персоной? – предположил Мюррей. – Известно, что некоторые наркоманы сыплют экстази на еду или принимают с напитками. Так им кажется интереснее. Теперь взгляни на это дело под другим углом: экстази обладает характерным привкусом – с горчинкой. Если Антон употреблял наркотик не по доброй воле, почему он не удивился, что напиток так странно отдает горечью?

Джульет нахмурилась, не зная, что ответить. Но если… Вдруг ее осенило.

– В тот день у него была простуда. Здесь все простудились, и я в том числе. Антон решил, что у колы такой странный вкус из-за насморка.

Лэндис посмотрел на Фейлза. Тот кивнул.

– Что ж, вполне возможно, – признал детектив.

– Не возможно, а точно, – не отступала Джульет. – Я тебе клянусь, Антон…

– Слушай, закрой фонтан, – бруклинский выговор неожиданно вернулся к Мюррею. – Расследование веду я. И если потребуется, опрошу всех и каждого в труппе. И весь персонал. – Он повернулся к напарнику: – Давай после обеда заедем к нему домой. Он жил на Парк-Слоуп. Считаешь нужным проверить его телефон?

Фейлз утвердительно наклонил голову.

– Это значит запросить сведения, с кем и когда он разговаривал. Но тебе лучше уяснить (лу-ше уаснить), – теперь бруклинский акцент, как решила Джульет, напоказ напарнику, лился из Мюррея свободным потоком, – что парень баловался зельем и давно маялся депрессией. Так что на убийство не очень похоже.

Фейлз снова согласно затряс тяжелой головой. На секунду Джульет захотелось его придушить.

– А теперь давай выйдем в коридор, встанем у окошка, а ты нам расскажешь, кто есть кто, – предложил Лэндис. – Но сначала я выгляну, нет ли кого…

Джульет не двинулась с места. Тогда он подошел и легонько обнял ее за плечи:

– Не сладко. Понимаю, очень не сладко. Ужасно наблюдать, как уходит из жизни человек. Я тебе помогу. А теперь пойдем со мной.

Мягко, но настойчиво он увлек Джульет за собой. По полу плюхали его башмаки «Док Мартенс». Позади шаркал кроссовками Фейлз. Умом Джульет была благодарна за сочувственные слова, нутром желала, чтобы Мюррей снял руку с ее плеча. Ей не хотелось, чтобы ее успокаивали, хотелось вопить, что совершено грязное убийство.

– Напрасно ты брала эту бутылку домой, – вздохнул Лэндис, взявшись за ручку двери. – Боюсь, что теперь в качестве официального вещественного доказательства она ничего не стоит. Кстати, Джули, – небрежно продолжал он, пока Фейлз придерживал створку, пропуская их вперед, – у тебя никогда не снимали отпечатки пальцев?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мюррей Лэндис никогда не получал удовольствия, обследуя жилища жертв. Если там был труп, хотелось бежать прочь, но вместо этого приходилось подходить вплотную. Хотелось чем-нибудь накрыть несчастного, однако требовалось осматривать и изучать.

Но еще страшнее казалось ему, если жертва погибала где-нибудь еще. Особенно если человек жил один. Входишь в дом и видишь на столе открытую коробку из-под «Тотала», [10]10
  Товарный знак фирмы, выпускающей сухие завтраки в виде пшеничных хлопьев с железисто-минеральными добавками.


[Закрыть]в раковине мисочку с недоеденными хлопьями в засохшей капле молока. Открытую на рекламе автомобилей или на спортивной колонке «Дейли ньюс». Иногда находишь на полях нацарапанное напоминание: «Не забыть купить электролампочки». Все здесь вопит о том, что вот жил человек, поднялся утром, вышел за порог… и сгинул. Мюррей предпочел бы присутствовать на трех вскрытиях, чем идти в дом жившего в одиночку погибшего.

Но работа полицейского не цепочка развлечений, а постоянное исполнение того, что предписано. И он был обязан смотреть, что оставил после себя очередной погибший. Поначалу ему даже нравилось, что он может совать нос в чужие дела. Мюррей отличался любопытством, и служба давала ему право задавать массу вопросов. Но в последние несколько лет ответы начали бередить душу. Вы знали даму, которую изнасиловали? Вы знали, что это незаконно – проникать на детскую площадку без ребенка? Вы знакомы с законами относительно владения оружием в нашем штате? Какого рода ответы можно ждать на такого рода вопросы?

Серия «Тени», которую начал Мюррей, во многом имела отношение к преступникам и преступлениям, тщательно скрываемой темной стороне человеческой личности. Но он предпочитал думать о ней как о художественном эксперименте, о чем-то вроде игры с содержанием и формой. И поверхностью, которая производила впечатление глубины, двухмерности живописи. И материалом. И денежной стоимостью, возможностью продать свои работы. Это было забавно, но иногда тень ускользала – приковывала глаз и сбивала с толку. И тогда разум тщился отгадать сокрытый в образе символ, так он по крайней мере считал. И теперь экспериментировал с разными источниками света, чтобы одни тени казались темнее других.

Но в тот день, когда Мюррей и Фейлз вошли в квартиру Антона Мора, в ней не было никаких примечательных теней. Два крохотных окошка выходили во двор, а день стоял жаркий, душный, небо затягивали облака, и, судя по всему, через пару часов мог собраться дождь.

Пусть Антон Мор и считался королем балета, но снимал однокомнатную квартиру на третьем этаже пятиэтажного здания без лифта, где жили и другие танцовщики труппы Янча. Его администратор Анита Перес оформила иммиграционные документы и помогла устроиться в Нью-Йорке. Она знала, что вскоре освобождалась эта квартира, но сама ее скорее всего не видела. Помнила только, что квартира находится в приличном окружении и сдается по сходной цене. Но такое жилище никто не порекомендовал бы другу или страдающему депрессией человеку. Она была очень маленькая, тесная. На полу дешевый линолеум, потолок низкий. Кухню предполагалось прятать за раздвижной дверью из планок, но полдвери некогда угодило в аварию, и она лишилась дюжины сегментов. И без того крохотные окна были еще темнее от каких-то казенных ставен. Воздух казался спертым, словно хозяин не появлялся здесь месяцами. Мюррей невольно сравнил квартиру Антона с той, в которой обитала Джульет. Ничего не скажешь, она недурно устроилась.

Когда Фейлз включил верхний тусклый свет, во все стороны расползлись тараканы.

Мор по крайней мере сделал все, что мог, чтобы украсить свое жилище. Центральным объектом комнаты была поставленная по диагонали от угла кровать с пологом на четырех столбиках. Она была застелена черно-белыми простынями, покрыта черным атласным одеялом. Повсюду постланы коврики из овчины. На стенах висели балетные афиши – в некоторых значилось имя ныне уже бывшего жильца квартиры. На небольшом стеллаже расположились несколько книг – главным образом о балете и фитнесе, автоответчик, маленький телевизор, стереосистема и изрядная коллекция джазовых и классических компактов. Черная лакированная китайская ширма образовывала альков, где Мор мог разминаться, – там были гири, маты и какие-то странные штуковины для растяжки. На кухне стоял единственный стол, который выполнял функции и журнального, и письменного, и обеденного. И хотя квартира производила впечатление опрятной (на сушке рядом с раковиной Мюррей заметил перевернутую вверх донышком мисочку для каши), этот стол был завален бумагами, главным образом нераспечатанной почтой.

На автоответчике моргала лампочка, и Фейлз, указав кивком напарнику на аппарат, подошел и проиграл записанные сообщения. Последовали обычный гул, щелчки, и механический голос произнес: «Три сообщения».

Первое подтверждало запись к стоматологу на следующий понедельник.

– Господи, до чего я ненавижу покойников, – не удержался Лэндис от ненужного комментария. – Почему они так скоропостижно уходят из этого мира?

«Следующее сообщение, – продолжал гнусавить автоответчик. – Антон, это Фрэнк. У меня есть кое-что, что может тебя заинтересовать. Позвони, если надумаешь».

Детективы переглянулись. Мюррею уже приходилось пару раз расследовать убийства вместе с Фейлзом. Напарник был ленив – никогда не делал ничего, о чем Лэндис его специально не просил. Но отличался сообразительностью.

– Наркодилер? – предположил Мюррей.

– Десять к одному, – согласился Фейлз.

Фрэнка сменил женский голос: «Привет, Антон, это Аманда. Подруга Кортни. В субботу вечером мы собираемся в клуб „Парадизо“. Около полуночи. (Около полуночи?) Хочешь пойти? Может, развлечемся втроем?» – Голос растворился в хихиканье, затем исчез. Некоторое время в аппарате раздавался скрежет, словно девушка никак не могла попасть трубкой на рычаг. Мужчины вновь переглянулись.

– По крайней мере депрессия не удерживала его дома по вечерам, – заметил Фейлз.

– Том, давай разделимся, – предложил Лэндис. – Что ты скажешь, если я попрошу тебя заняться светской жизнью Антона, а сам возьму его работу в труппе? – Он начал ковыряться в бумагах на столе (письма, счета, балетные программки). – Переговори с этой Амандой и наркоторговцем, если мы правильно решили, что Фрэнк зарабатывает наркотиками. А я начну таскать в участок балерунов.

– Собираешься в этом копаться? – удивился Фейлз.

– Во всяком случае, начну, потрачу пару деньков. – Акцент Мюррея заметно усилился, голос стал грубоватым, как обух. Он не хотел, чтобы напарник подумал, будто он пляшет под дудку Джульет Бодин. Мюррей нисколько не верил, что его старинная знакомая замешана в каких-нибудь противоправных действиях. И если честно, прислушивался к ее мнению. Хотя почти не думал о ней со времен колледжа, отнюдь ее не забыл. И как только увидел, почувствовал пьянящую, мучительную волну интереса. Ему пришло в голову, что если бы тогда, в колледже, он не связался с Моной, то попытался бы покорить Джульет. Она отличалась мягкой, ухоженной красотой, своеобразным привкусом затаенного изобилия. А к дочерям изобилия Мюррея, слава Богу, тянуло всегда.

И это их неизменно возмущало.

Джульет Бодин отличалась сообразительностью. И теперь тоже наверняка права: в напиток кто-то сыпанул наркотик.

– Если с шипучкой не обломится, мы бросим дело, – добавил он. – Просто я не хочу спешить, чтобы ничего не пропустить. Понимаешь?

Брови Фейлза дрогнули, и Мюррей понял – тот собирался ответить «нет», но промолчал. Это была еще одна хорошая черта его напарника.

– Я вернусь в студию, – продолжал Лэндис, – возьму пару бумажек и, может быть, пообщаюсь с парой человечков. Разберешься с этим дерьмом? – Он сгреб в горсть программки и древнюю корреспонденцию, распечатки автоматической системы телефонного узла. – А я осмотрю его раздевалку у Янча. И еще хочу позвонить в службу иммиграции и натурализации, может, даже свяжусь с Интерполом. Вдруг там что-нибудь известно? Чем черт не шутит – для девятнадцатилетнего паренька он изрядно поколесил по свету. Да, и надо поговорить с его психиатром.

– Удачи! – пожелал Фейлз и закатил глаза. Он несколько раз пытался выудить сведения у психиатров, но всегда безрезультатно. Конфиденциальность общения с пациентами. Права человека, с отвращением думал детектив, усаживаясь на кровать и принимаясь за корреспонденцию.

В штате студни Янча состояло шестьдесят три танцовщика плюс четыре балетмейстера-женщины и два мужчины, четыре пианиста, руководитель службы по связям с общественностью и три ее сотрудника, заведующий хозчастью со штатом в двадцать человек: электрики, плотники, помощники костюмеров и прочие; художественный руководитель, исполнительный директор, врач на договоре со своим массажистом, дама в приемной плюс дюжина всяких секретарей, бухгалтер, административная служба и курьеры. Не все из них присутствовали на прогоне в среду 14 июля. Но список зрителей подобрался к сотне. Не говоря уже о куче приглашенных, среди которых были: пара членов Совета, пара курьеров, трое заглянувших позвонить добровольных сборщиков средств, корреспондент журнала «Танец», который брал интервью у Макса Девижана, бригада из трех человек по ремонту кондиционеров и женщина, которая назвалась супругой одного из солистов, но, как выяснилось, была его обкуренной подружкой, продавец, который обслуживал торговый автомат (Лэндис поставил галочку напротив его фамилии), и Джульет Бодин.

Лэндис не видел проблемы в том, чтобы допросить всю сотню свидетелей или сколько их там наберется, но хотел убедиться, что был предмет для разговора. Детектив сел за свой стол, немного подумал, поднял трубку и позвонил в студию Янча.

– Говорит Мюррей Лэндис, следователь. Соедините меня, пожалуйста, с руководителем службы связи с общественностью. – И когда в трубке послышался голос Гретчен Мэннинг, попросил: – Будьте любезны, сделайте копии со всех пресс-релизов и публикаций о членах труппы: пиар, очерки, брошюры, все, что есть. Понимаю, материалов наберется много, но это мне очень поможет.

Гретчен с готовностью ответила, что почтет за честь немедленно или в самом ближайшем будущем направить детективу Лэндису любое количество ксерокопий. И Мюррей не сомневался, что она назовет в честь него своего первенца, отправит его самого хоть на Таити или окажет любую другую мелкую услугу, только бы он молчал о подробностях гибели Антона Мора в тряпочку. Мюррей позвонил ей после четырех. К тому времени пресса уже накинулась на историю с Мором, и, когда Лэндис возвратился в участок, его стол оказался завален сообщениями из пресс-службы полиции по поводу звонков корреспондентов различных изданий. А один пронырливый журналюга умудрился перехватить детектива у дома Мора после того, как он распрощался с Фейлзом. Мэннинг и ее служба придерживались версии несчастного случая, детали сообщили только родным, а дальше – на их усмотрение. Гретчен сказала, что звонила герру Генриху Мору, отцу Антона, и тот заверил студию, что с его стороны никакой утечки информации не будет. Янч надеялся, что к тому времени, когда факт смерти Мора станет достоянием общественности (что совершенно неизбежно), сенсаций не случится. Гретчен не сомневалась, что и сам детектив Лэндис считает, что так будет разумнее.

Мюррей познакомился с ней, когда несколько часов назад вернулся в студию, чтобы еще раз оглядеться. Тогда же он познакомился с Максом Девижаном, Грегом Флитвудом и другими. И решил, что Грег позер, но в целом человек ничего себе. А его письмо о «предумышленном инциденте» не что иное, как бюрократическая отписка, трюк, чтобы получить возможность заявить, что он кое-что попытался сделать. К тому же выяснилось, что Флитвуд так и не рассказал Антону о тальке, мол, не хотел выводить приму из равновесия. Надо было и в этом разобраться. Но Лэндису понравилась Мэннинг – за свою приверженность работе, хотя ему показалось, что в отношении прессы она чуточку оптимистичнее, чем нужно. Тип Девижана ему был прекрасно знаком – по опыту расследований в нескольких театрах и собственным занятиям искусством: хитрый, но задушевный, весь поддельный, но искренний, высший класс, но (поскольку постоянно клянчил деньги у спонсоров) с некоторым ощущением собственной ущербности. Кстати, сам Мюррей не считал зазорной профессией выбивание средств для искусства.

Шкафчик Мора не открыл следователям ничего нового. Еще немного нардила в пузырьке с фамилией врача. За час до обыска Лэндис уже знал, кто прописал лекарство, – женщина-психофармаколог, которую Антон посещал всего дважды. Она сообщила, кто его лечащий врач, направивший пациента к ней. Несколько минут назад Мюррей оставил на его автоответчике сообщение. Детектив хотел выяснить, кто совершил просчет и не сообщил пациенту о несовместимости препарата с наркотиками. По его мнению, должен был отвечать тот, кто выписывал рецепт, а там как знать. Америка есть Америка – любой может подать на каждого в суд, во всяком случае, попытаться.

Лэндис написал дневной рапорт, дал распоряжение, что отвечать на звонки журналистов, разделил список сотрудников студии Янча на четыре группы и отправился домой. Сообщения о смерти Мора не успели попасть в готовящиеся накануне вечером утренние выпуски таблоидов: танцовщик умер буквально несколькими минутами позднее. Мюррей вышел из метро на Бродвей под мелкий дождик, покосился на газетные стенды и представил завтрашние разухабистые заголовки: «Па-де-де со смертью» или «Последний пируэт звезды».