Текст книги "Труп на балетной сцене"

Автор книги: Эллен Полл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

На следующий день, в понедельник, доктор Келлер позволил Антону Мору вернуться к работе. За несколько дней вынужденного отсутствия солист простудился и теперь влился в ряды таких же, как он сам, хлюпающих носом. А в остальном, если не считать лодыжки, которую все еще приходилось бинтовать, был как новенький.

Во вторник Рут попросила Патрика и Харта показать ему новые поддержки и прыжки, которые до полного выздоровления ноги Антон мог только смотреть. Прогон был назначен на среду на три часа.

– Будет полный провал, – шепнула Рут Джульет, когда та приехала утром в студию. Хореограф в это время собиралась начать репетицию. Был приглашен весь состав, и танцовщики собирались вокруг них. Рут потянула подругу в угол. – Вот увидишь. Антон едва помнит новые па. Мне не хватает трех переходов. Макс увидит, что за чушь получилась, и изменит решение по поводу гала-представления. Наймет другого хореографа. Потом… слушай, а что он сделает потом? Придумать бы что-нибудь еще, чтобы вообще крыша поехала…

Джульет взяла подругу за руку.

– Все будет хорошо. – И кивком поздоровалась с Тери Малоун, которая появилась на пороге, мимолетно дружески улыбнулась и пошла к остальным. – Ты создала новую прекрасную постановку. Вот что увидит Макс.

– Верно.

Джульет легонько подтолкнула ее к танцовщикам:

– Тогда иди и твори балет. – Сама она села в передней части зала, откуда могла потихоньку подбадривать подругу. А той явно требовалась помощь.

Первый час репетиции сразу не заладился. Не успела Рут хлопнуть в ладоши, чтобы привлечь внимание труппы, как к ней подошла Викторин Вэлланкур.

– Та поддержка, которую вы придумали для мисс Хэвишем… – начала она достаточно громко, чтобы слышала Джульет и вся глазеющая на них труппа. – Когда она поднимает и крутит над собой Эстеллу…

– Да, и что?

– Наши балерины не привыкли к подобной… акробатике. Боюсь, вам придется внести изменения.

Джульет насторожилась. Даже на ее непросвещенный слух слово «акробатика» звучало как оскорбление. Возможно, танцевальная наставница всего лишь хотела оградить от чрезмерных нагрузок свою протеже, но она не сомневалась, что Рут примет замечание в штыки.

Но хореограф, к своей чести, сдержалась.

– Нет никаких оснований сомневаться в том, что одна женщина способна поднять другую, – спокойно заявила она. – Этого требует сюжет, и этого требую я. Если движение трудно для… наших Эстелл, я попрошу Патрика их потренировать.

– И тем не менее, – не сдавалась Викторин, – вы должны внести изменения.

– Никаких изменений не будет, – отрезала Рут. – И вообще, поскольку па-де-де не включено в сегодняшний прогон, лучше отложим этот разговор.

Викторин милостиво кивнула, но при этом с бешенством пробормотала:

– Еще как будут. – Джульет заметила, что при этом она бросила заговорщический взгляд на Лили Бедиант, которая безучастно молчала, наблюдая за спором. И невольно почувствовала укол неприязни к балерине, которая разрешала пожилой защитнице сражаться за себя.

Рут подняла руки, приготовившись хлопнуть в ладоши, но на этот раз ее прервал пианист Луис Фортунато:

– Синьорина, такт шесть в па-де-де. – Он пересек зал с нотами в руке. – Иногда вы требуете: та-та-Та. А иногда: Та-та-Та. – Он взмахнул листами, нахмурился и поманил Рут к роялю. – Композитор написал та-та-Та, – объявил он, видя, что хореограф нехотя последовала за ним. – Но ваши па требуют та-Та, та-Та. Я не против, только хочу знать, что вы хотите. И танцовщики тоже.

Рут недовольно поморщилась: дорога была каждая минута – пока не явились приглашенные, надо было подготовить Антона. Однако она не решилась отмахнуться от проблемы пианиста (если, конечно, то, что он говорил, можно было считать проблемой). У инструмента к ним присоединился Патрик, и они битых десять минут разбирали эту и другие фразы, которые, как выразился Луис, хореограф трактовала неточно. Помечали па, считали такты, а вся труппа стояла без дела и наблюдала.

Когда же началась репетиция, дело пошло еще хуже. Антон, как и говорила Рут, только-только начал заучивать новые движения, танцевал неуверенно, шмыгал, сморкался и сопел. Постоянно делал ошибки и так промахнулся с поддержкой, что Кирстен просто переломилась пополам и с минуту не могла продолжать репетировать. Не раз хореограф просила вмешаться Харта и показать первому Пипу, как и что делать. И хотя Антон схватывал на лету, было очевидно, что даже он недоволен собой.

– Вчера ты говорил не так, – мрачно заметил он Харту, когда Рут в очередной раз велела помощнику продемонстрировать па.

Джульет заметила, что Рут и Патрик обменялись такими же скептическими взглядами, как в тот день, когда Антон заявил, что причиной его падения стало нечто постороннее. Насколько знала Джульет, Рут никому не рассказала о тальке, даже своему помощнику.

– Видимо, сегодня получилось яснее. Извини, – спокойно отозвался Хейден.

Джульет оценила дипломатичность ответа. Антон выслушал пояснение так же мрачно, но вскоре усвоил последовательность движений.

Рут начала акт сначала, и на этот раз Антон танцевал если не с душой, то по крайней мере правильно.

– Десятиминутный перерыв, – наконец объявила хореограф, расстроенно посмотрев на часы. Повернулась к Джульет, но смогла лишь обменяться с подругой безнадежными взглядами – в дверь, стуча каблуками, с ворохом бумаг ворвалась Гретчен Мэннинг и тут же набросилась на Рут. А Джульет даже испытала облегчение и отправилась к пожарному выходу провести перерыв в обществе Олимпии Андреадес.

К добру или нет, как и два дня назад, у нее оказалось нечто общее с членами труппы – жуткая простуда. И хотя Джульет ненавидела простужаться, нынешняя болячка уже дважды сослужила ей добрую службу. Во-первых, Джульет наградила такой же простудой одного из героев своей книги, Фицроя Кавендиша, что усилило комический эффект всей любовной сцены в Бате. Во-вторых, появился общий со всем балетным коллективом повод посетовать и поплакаться. Джульет не умела изобразить пируэт или прыжок, зато теперь она могла не хуже остальных шмыгать носом. И наконец, положительная сторона любой простуды – ей не требовалось курить: носоглотка в изобилии увлажнялась самой природой. Но ради слухов она вышла на пожарную площадку.

Первые две минуты она провела с подругой по несчастью Олимпией, делясь бумажными салфетками и от души сморкаясь. Какое-то время они находились на площадке вдвоем. Погода круто переменилась: стало душно, видимый из их колодца между зданиями кусочек неба сделался до странности серовато-желтым. С Колумбус-авеню, где в этот день снимали кино, доносились сигналы грузовиков. Памятуя, что Олимпия была среди любовниц Антона и в день его несчастного падения тоже болталась рядом с ящиком с канифолью, Джульет решила выспросить балерину о ее бывшем. Не забыла она и брошенную Олимпией фразу, что, мол, Мор – такой же мужской, как и дамский угодник. Это предполагало, что Олимпия в курсе: у нее есть соперники (если, конечно, она считала их соперниками). Джульет решила попытаться разузнать их список.

Немного поболтав и попросив прикурить, Джульет потянулась, зевнула и принялась лгать:

– Господи, как я устала, – Откинула голову назад и тихонько чувственно всхлипнула. Как и ожидала Джульет, Олимпия немедленно спросила:

– Не спали прошлую ночь? – Балерина улыбнулась, полные губы обнажили ровный ряд белоснежных зубов. Она была хороша, но почему-то напомнила Джульет Эмейбл Эдвардс, второстепенную героиню «Современной любви», у которой был один пунктик: она намертво прилеплялась к «подруге» и не позволяла оставаться наедине с предметом обожания.

– Не выспалась, – сонно улыбнулась она и продолжала с намеком: – Поначалу нам было хорошо, но… Сами знаете, как бывает. – Если Джульет рассчитывала, что собеседница, в свою очередь, немедленно выложит полный отчет о своих недавних любовных похождениях, ей пришлось разочароваться.

– М-м-м… – промычала Олимпия, затянулась и выпустила дым двумя струйками из забитых ноздрей. Что за отвратительная привычка курить, подумала Джульет. Кто бы мог подумать, что она станет настолько популярной?

Воцарилась тишина, разумеется, насколько вообще могло быть тихо на Манхэттене. Джульет в отчаянии шепнула:

– Антон Мор, кажется, быстро набирает то, что упустил на прошлой неделе?

– Антон способен на все, – без тени намека ответила балерина. – Он потрясающий.

– Вы его, наверное, неплохо знаете, – предприняла очередную попытку Джульет.

Олимпия вдруг напустила на себя усталый вид.

– Его не так-то легко узнать. – Не похоже, чтобы она безумно ревновала или чувствовала себя брошенной. Но по каким признакам можно об этом судить?

– Я слышала, у Лили Бедиант была интрижка с ним, – не сдавалась Джульет.

– А у кого не было? – беспечным тоном ответила балерина, но ее глаза настороженно вспыхнули.

– Я оставалась в репетиционной, когда он упал, – быстро призналась Джульет. – Кошмар! Невозможно представить, я по крайней мере не могла, с какими опасностями приходится сталкиваться артистам балета. Но тогда мне все стало ясно.

– М-м-м… – снова протянула Олимпия, и, пока она таким образом высказывалась, Джульет следила, не появится ли на лице собеседницы признаков ликования или расстройства. Но та оставалась по-деловому собранной.

– Я поняла, что стало причиной его падения. – Джульет по-прежнему разглядывала балерину.

Олимпия пожала плечами, ее лицо ничего не выражало. И вдруг она повернулась к Джульет:

– Ему еще повезло. Три месяца назад вот так же упал Райдер – потянул спину и выбыл на три месяца. Он очень злился.

– Бедняга. Как ужасно для танцовщика лежать без движения!

– Ничего, он справился, – изогнула бровь Олимпия. – И даже время от времени поколачивал Электру.

У Джульет пересохло во рту, она различила в голосе балерины ехидные нотки. Она уже заметила привычку Олимпии подбрасывать во время разговора неожиданную, провокационную информацию. Было очевидно, что их отношения с сестрой напряжены до крайности.

К тому же Джульет была шокирована. Как бы плохо ни складывались ее отношения с Робом, до рукоприкладства никогда не доходило. Ни с Робом, ни с каким другим мужчиной.

– Муж ее бьет?

Олимпия снова пожала плечами:

– Они дерутся. Лупят друг друга. И поверьте, она дает ему поводы…

– Например? – Джульет на секунду забыла о своей роли осторожного следователя и тактичной собеседницы.

Балерина посмотрела на нее долгим взглядом, пухлые губы удивленно скривились.

– Не знаю, заметили вы или нет: моя талантливая сестра ведет себя капельку холодно. Капельку капризно. Я хочу сказать, с такими смертными, как Райдер или я.

По правде говоря, Джульет ничего подобного не заметила. Да, конечно, Электра вела себя и с ней не так приветливо, как ее партнер Харт. Но вполне вежливо. Однако теперь Джульет поняла, что скорее всего балерина держалась отстраненно благодаря ее особому статусу. Подруга хореографа. Гость, которому Макс Девижан и Грегори Флитвуд оказывали почтительное внимание. Джульет представила себе Электру и решила, что в сравнении с ее мужем, человеком такой подвижной, эмоционально прозрачной натуры, ее холодное высокомерие вполне могло раздражать.

Хотя это ничуть не оправдывало физического насилия.

– Похоже, ее проблемы вас не слишком заботят, – не удержалась Джульет.

Олимпия снова пожала плечами:

– Электра вполне самостоятельна. Я перестала пытаться играть роль старшей сестры. В конце концов, это она звезда. А у меня… – она замялась, но все-таки закончила: – У меня есть чувство юмора, – и отрывисто рассмеялась.

– Вы ведь достаточно близки с Райдером? – спросила Джульет.

– С Райдером? – Олимпия глубоко затянулась и надолго закашлялась. Джульет даже испугалась, что балерина, когда оправится, потеряет нить разговора. – Мы ладим, как все остальные, – наконец проговорила она. – У сукиного сына несносный характер. – Олимпия рассмеялась, но на сей раз в ее смехе послышалась затаенная злоба. – А я тоже стерва с несносным характером. – Она затушила сигарету о перила площадки и легкомысленно махнула рукой. – Желаю вам снова развлечься сегодня ночью.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Джульет подумала, не случилось ли во время перерыва с Антоном Мором чего-нибудь необычного.

Она еще постояла на пожарной площадке – не хотелось возвращаться в зал, где наверняка атмосфера еще сильнее накалилась. Но, переступив порог студии, обнаружила, что второй час репетиции идет полным ходом. В центре зала танцевал Мор, но на этот раз действительно танцевал. Он каким-то образом умудрился не только усвоить все новые па – он обрел убедительность. Он стал Пипом. Джульет с удивлением наблюдала, как танцовщик перевоплощался то в хилого мальчишку в первых сценах, то в угловатого, сексуально неуклюжего подростка в трио с Эстеллой и мисс Хэвишем. От его простуды не осталось и следа. Казалось, когда он ежился от страха или несся по залу, безуспешно пытался поймать летающие апельсины, прятался или жаждал внимания Эстеллы, движения с необыкновенной легкостью рождались сами собой. Рядом с ним холодная красота Кирстен Ахлсведе казалась испорченной, исковерканной наставлениями злобной патронессы. А мисс Хэвишем – Лили Бедиант, – до этого суровая, но эмоционально неубедительная, вдруг обрела ощутимую неумолимость злобы и боли минувших лет. Балет внезапно зажил собственной жизнью.

Это поразило не только Джульет. Вся труппа ощутила перемену, все вытаращили глаза. Для танцовщика нет другого такого зрителя, как его коллеги из балета. Если он спотыкается, они обязательно заметят, если движение ему удается, они восхищаются. В зале царило странное возбуждение. Даже Рут перестала делать записи. Девятнадцать хореографически поставленных минут первого акта завершались па-де-де Пипа и Эстеллы «Притяжение-отталкивание», так что весь кордебалет и другие солисты снова сидели без дела и только смотрели. Когда дуэт подошел к концу, зал разразился аплодисментами.

Но запыхавшийся, с тяжело вздымавшейся грудью Мор только улыбнулся и больше никак не отреагировал на похвалу. Кирстен и Лили бросали друг на друга довольные взгляды. Рут тоже улыбнулась, похвалила исполнение и поблагодарила всех троих. Лили вежливо поблагодарила хореографа в ответ.

– Как это ему удалось? – спросила Джульет Патрика Уэгвайзера после того, как Рут сделала все замечания и отпустила танцовщиков на обед. Поскольку на прогоне должны были присутствовать художники, Рут решила переговорить с ними заранее. А также с главным менеджером сцены Янча, старшим мастером по сцене и остальными. Так что Патрик, которому она, как правило, давала на перерыв задания, как и что подготовить к следующему часу, на этот раз оказался свободен.

Его продолговатое лицо светилось гордостью, маленькие голубые глаза излучали радость.

– Антон – он и есть Антон. Выдающийся танцовщик. Считайте, что вы пока еще ничего не видели. Дайте ему время, посмотрите, как он вживется в свой персонаж!

– Он уже вжился, – возразила Джульет. – Не понимаю, как у него получилось. До перерыва едва мог вспомнить па…

Патрик опустился на колени сложить свои вещи в полотняный рюкзачок.

– Это его интерпретация характера. Мгновенная, непосредственная. Похоже на… Как бы вам объяснить? – Он помедлил, все еще оставаясь на коленях. Люминесцентный свет пронизывал курчавые рыжие волосы короткими лучиками. – Понимаете, как у великих актеров, которые, увидев текст, дают волю интуиции, и душа парит по строкам. Антон обладает подобным даром. Он не бравурный исполнитель, не из тех, что заставляют екать сердце зрителя, поражая высотой прыжков. Ему, как и всем, необходимо работать, чтобы овладеть движением. Это чисто техническая часть. Но уникально то, как он свободен в движении. Он живет в танце. Вот увидите, Антон покорит Пипом Кадуэлл-холл. У него способность постоянно перевоплощаться. У большинства танцовщиков ее нет. И у меня никогда не было, – почти с горечью добавил он. – Зрители надолго запомнят, как Антон Мор танцует Пипа.

Джульет задумчиво слушала.

– Вы сказали, что Антон Мор покорит Кадуэлл-холл. Но до этого говорили, что долгое время звездами Янча были Харт и Электра. Тогда вы не докончили фразы. Что вы имели в виду?

– Наверное, то, что ни у кого из этих звезд нет вдохновения Антона. Эта пара великолепна, но каждый делает только то, что велят. Так по крайней мере было при Рут. Хотя, по-моему, в «Больших надеждах» Харт проявил себя вполне изобретательно. Так о чем мы говорили? Ах да – о перевоплощении. Они превосходно умеют это делать. Как всякие выдающиеся танцовщики.

Патрик встал, забросил полотняный рюкзачок за плечо, а Джульет пришло в голову, что представилась хорошая возможность испытать, не он ли тот самый злодей. Справедливо, что его удача зависела от удачи Рут, так что помощнику не было смысла портить карьеру хореографа. Кроме того, судя по всему, Патрик боготворил Антона. Но не могли он завидовать ему сильнее, чем восхищаться им? И не могли тайно ненавидеть свою начальницу?

Патрик служил Рут верно, как пес: приходил раньше всех, работал во время обеденного перерыва, надолго задерживался. Но лишь изредка заслуживал благодарность танцовщиков и (насколько могла судить Джульет) своего работодателя. Что бы ни изобрела Рут, он тут же усваивал движения, чтобы она могла взглянуть со стороны на свои идеи. Затем Патрик воспроизводил их танцовщикам и учил, как правильно исполнять па. Он утихомиривал Луиса, увещевал кордебалет. Своей дипломатичностью латал прожженные едким обращением хореографа дыры. Танцевал с членами труппы и с Рут во время репетиций и даже в перерывах. Был выразителем замыслов Рут, ее телохранителем, ее тенью. Но когда Джульет спросила, сколько она ему платит, то была поражена – всего лишь половину того, что получала ее замечательная Эймс, которая работала строго до пяти. Даже памятуя о скромных заработках в балете, Джульет решила, что этого недостаточно. И каково это – ишачить, когда в лучах славы купаются другие?

– Не хотите пообедать? – спросила она. – Отведу вас туда, куда скажете. Угощаю.

– Спасибо, но мне придется перекусить здесь, – ответил Патрик. – Я могу понадобиться Рут.

– Тогда позвольте составить вам компанию. – Джульет встряхнула своей соломенной сумкой. – Поделюсь с вами сандвичем с болонской колбаской.

– А вот этого не надо, – улыбнулся Патрик. – Сандвич лучше съешьте сами. Встретимся здесь через десять минут. Мне надо отлучиться к массажисту, чтобы он размял шею.

Джульет осталась в репетиционной одна. Вышла за дверь и принялась бесцельно бродить по коридору – он был безлюден, даже музыки не слышно. Обычно во время обеденного перерыва в студии кто-нибудь да работал: наверстывали упущенное с балетмейстерами или разминали мышцы. Но сегодня Джульет никого не заметила – вообще ни души, – пока не оказалась в дальнем конце коридора, где еще ни разу не была. Там, между лестницей и кладовой, приютилась маленькая репетиционная. Она заглянула в окошечко и была поражена, увидев внутри одного Харта. Музыки не было, но он танцевал как… как ненормальный – вот что пришло в голову Джульет, пока она подглядывала в небольшой проем. Харт весь дергался – дергал коленями, плечами, головой. Затем запрокинул голову, запустил пальцы в волосы, рубанул воздух ладонью. Джульет почувствовала, что сама трясет головой и вот-вот начнет дергаться. Было нечто знакомое в этих движениях. Внезапно Харт начал успокаиваться, одернул одежду, пригладил волосы. И вскоре уселся на стуле, что-то невозмутимо изображая – как будто наливал в стакан из бутылки.

Джульет очнулась и испугалась, что он ее может заметить. Отпрянула от окошка, повернула назад по коридору. Очевидно, Харт разучивал какую-то сцену. Но в его движениях было нечто интимное – вот почему она не хотела, чтобы танцовщик ее заметил.

Она поспешила обратно в репетиционную и столкнулась на пороге с Патриком, возвращавшимся от массажиста.

– Как шея?

– Лучше, – ответил он, потирая загривок. – Идемте. Мне пришла в голову мысль, куда мы можем сходить.

Он повторил путь недельной давности в обратном направлении и сквозь путаницу коридоров и лестниц повел Джульет наверх, где олимпийцы от администрации отгородились от пота и криков нижних этажей. Джульет едва поспевала за ним – в студии Янча она всегда чувствовала себя скотинкой с фермы, оказавшейся в одном загоне с газелями. Наконец Патрик зашел в маленький угловой кабинет.

– Его предоставили Рут, пока она здесь работает, – пояснил он через плечо, сбрасывая рюкзачок на письменный стол.

Комнатка оказалась крохотной – без ковра и украшений, зато с окном. Патрик сел за стол, а Джульет пододвинула стул и выглянула на улицу: вид был так себе – старое конторское здание по другую сторону узкого двора, но стекло, в отличие от репетиционной, чистое. День разгуливался, и место показалось ей приятным. Джульет достала обед: приготовленную Эймс вареную спаржу и салат из тосканской белой фасоли – и разложила так, чтобы Патрик мог дотянуться.

– Хотите вина? – спросила она, извлекая из сумки пластмассовые стаканчики и плоский серебристый термос.

Он рассмеялся и отказался.

– Не подумайте, что я вовсе не пью. – Патрик развернул вощеную бумагу, в которой оказался сандвич с тунцом. – Но сегодня перед прогоном Рут будет совершенно не в себе.

– Да уж. – Джульет налила себе стаканчик шардонне и чокнулась с его бутылкой диетической «7 Up». – Как вы ладите? Я люблю Рут, но не сомневаюсь, что работать с ней нелегко.

Патрик пожал плечами, и Джульет показалось, что на его удлиненном, слегка веснушчатом лице на секунду отразилось смущение.

– Так и есть. Но я не обращаю внимания, разве что, если она совершенно расходится, представляю, что у нее не все в порядке с мозгами – травма лобной доли или что-нибудь в этом роде, отчего она не способна вести себя вежливо.

– У вас, должно быть, богатое воображение, – рассмеялась Джульет.

– Я вообще способный.

– И не злопамятный.

Она забыла, что Патрик отлично играл в гляделки – никогда не отводил взгляда и смотрел собеседнику прямо в глаза. Сама она смотрела на того, с кем говорила, но потом отворачивалась и не могла понять, почему люди так пристально смотрят на других людей. Знают больше прочих о человеческой натуре? Таким образом знакомятся с душами ближних? Что это – приглашение к общению или вызов? Но что бы там ни было (если что-нибудь вообще было), через несколько минут Джульет почувствовала себя очень неуютно, ей расхотелось разговаривать и потянуло уйти. Встретившись с Патриком глазами, она сознательно отвела взгляд и взбодрила себя, самозабвенно высморкавшись. Именно в этот неблагоприятный момент, когда она потеряла из виду его глаза, Патрик почти что пролаял:

– Пф-ф-ф…

Джульет взглянула из-под платка:

– Вы не согласны?

Помощник хореографа улыбнулся или по крайней мере сделал попытку растянуть губы. Джульет показалось, что он хотел сгладить впечатление от своей первой реакции. Его щеки вспыхнули и по цвету почти сравнялись с волосами.

– Никто не свободен от раздражения. И я в том числе, – проговорил он. Джульет попыталась выдержать его взгляд, надеясь прочитать правду в глазах собеседника, но воля Патрика оказалась сильнее, и она стала смотреть мимо – в окно за его спиной на здание напротив. Там в проеме страстно целовались мужчина и женщина.

– Например, по поводу чего? – без обиняков спросила она.

– Ну, например… – начал Патрик и запнулся.

Джульет заставила себя взглянуть ему в лицо. Его щеки покраснели еще сильнее.

– Например, несколько лет назад, когда кончился сезон, Грег Флитвуд предложил мне бесплатно репетиционное пространство, потому что… – он запнулся, но пересилил себя и продолжал, хотя щеки все еще пылали, – …потому что я оказал ему кое-какие услуги. Я сам немного занимаюсь хореографией и хотел поработать с несколькими друзьями. Время в студии стоит целое состояние. Но когда через шесть месяцев я стал ему звонить, он даже не отвечал на мои звонки. Будто мы вообще незнакомы. Даже сейчас я немного злюсь на него. Вот вам и пример.

Смущение Патрика стало постепенно проходить, а Джульет подумала: уж не возмущает ли его, что фаворитом Флитвуда сделался Антон, и не достаточно ли подобной обиды, чтобы возникло желание навредить любимчику? Вечно с людьми так, невольно подумала она, невозможно прочитать, что творится в сердцах. Приходится принимать на веру слова и по тому, как человек вел себя в прошлом, пытаться угадать поведение в будущем. Хотя о себе она знала, что постоянно лжет – прикидывается, что люди ей нравятся, хотя это не так, убеждает других, что она не злится на них, а на самом деле сердита, делает вид, что не заметила оплошностей и пренебрежения, хотя они ее возмутили. Не мог ли Патрик замышлять тайную, жестокую месть? Не взращивал ли в себе ненависть к начальнице, которая в конце концов обратилась в насилие?

Как выразилась бы Олимпия Андреадес: «А разве не каждый на это способен?»

По другую сторону двора целовавшаяся парочка теперь буйно хохотала. Джульет невольно задала себе вопрос: кто из двоих так удачно пошутил? Наверное, что-нибудь подслушали, – заливались они совершенно одинаково.

– Понятно, – проговорила Джульет вслух и невинно добавила: – И что же это были за услуги?

Патрик снова начал краснеть и (наконец!) опустил глаза. Чтобы ответить, ему пришлось собраться с духом.

– Это вовсе не то… Господи… Я ухаживал за его сусликами, когда он уезжал.

– Сусликами?

– Маленькими прыгающими грызунами. Не знаю, как сейчас, тогда он их держал. – В последних словах прозвучала нотка уязвленного достоинства, и Джульет посетило внезапное озарение, что это за натура. Патрик Уэгвайзер оказался не только расторопным помощником. Он наслаждался самоуничижением. Если бы он работал в конторе, то мыл бы за всеми чашки после кофе. И на вечеринках наверняка развешивал пальто и вытряхивал пепельницы. Что-то вроде удобного невроза не слишком звездного танцовщика. Или любого танцовщика?

– Люди – свиньи, – заявила она.

Патрик, судя по всему, был настроен на справедливость.

– Но все же лучше, чем грызуны.

– Больше, – лукаво согласилась Джульет. И внезапно спросила: – Почему вы тогда решили, что Антон покалечился сам? Что послужило причиной его падения?

На этот раз, хотя в носу немилосердно свербило и парочка за окном опять принялась отчаянно обниматься, она справилась с собой и не отвела глаз.

Но если Патрик и скрывал преступную мысль, он делал это очень умело.

– Случается, что танцовщики падают, – сообщил он бесстрастным тоном проводника в загадочной стране балета. – Приходится держать равновесие. А Рут иногда предлагает совершенно необычные движения.

– В тот раз это были не ее движения.

Патрик только пожал плечами.

– Антон сказал, что нечто заставило его упасть, – не отступала Джульет.

Патрик скомкал вощеную бумагу и смахнул крошки с губ.

– Бог свидетель, мне нравится Антон. Другого такого танцовщика на свете нет. Но мыслительный процесс – не самая сильная его сторона. А теперь мне пора вниз. Может быть, Рут меня ищет. Она нервничает перед прогоном. – Он поднялся и улыбнулся. – Рад был с вами потрепаться. Найдете дорогу в репетиционную?

Джульет кивнула и улыбнулась в ответ. Она тоже доела свой обед, но на несколько минут задержалась в кабинете, рассеянно глядя на парочку напротив. Любовники принялись раздевать друг друга, а их ни о чем не подозревающие коллеги в соседних окнах корпели над бумагами и огрызались в телефонные трубки. Забавный способ коротать рабочий день. Совершенно отличный от ее привычек… Джульет уложила в сумку стаканчик и термос-фляжку и мысленно вычеркнула Патрика Уэгвайзера из списка подозреваемых. Он слишком ценил Антона Мора, чтобы причинить ему вред. Разве что страдал некоторым раздвоением личности.

Но в списке остались (порядок не имел значения) Электра Андреадес, Олимпия Андреадес, Харт Хейден, Лили Бедиант, Викторин Вэлланкур, Райдер Кенсингтон и еще сорок или около того человек, которых она могла не заметить в те решающие пять минут после репетиции в прошлую среду, когда танцовщики потягивались, опускались на колени, укладывали рюкзачки и бродили во все стороны по залу, прежде чем отправиться в десятки мест по своим делам.

Джульет встала и смутилась, разглядев недавно скрывшуюся из вида парочку, которую не видела сидя: полураздетые любовники, вцепившись друг в друга, катались по серому конторскому ковру и то ли активно сопели, то ли хохотали словно ненормальные.