Текст книги "Оазис (СИ)"
Автор книги: Елизавета Сагирова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Когда кончился дождливый ноябрь и началась зима, я стала всё чаще ловить себя на том, что мне трудно ориентироваться во времени. Казалось, месяцы, проведённые в Оазисе, слились в один бесконечный день, в течение которого менялась лишь погода. Я смотрела на календарь, потом в окно, и испытывала чувство, похожее на клаустрофобию. То же море, то же небо, тот же песок, те же вечнозелёные пальмы. О приходе зимы говорил разве что термометр на крыльце, который теперь показывал градусов на двадцать-тридцать ниже, чем летом. Но ни разу, даже по ночам, он не опустился за нулевую отметку. Я спрашивала у соседок, бывает ли здесь снег и как они встречают Рождество без снеговиков и горок, без ёлок и тихих морозных вечеров. Но на меня смотрели снисходительно, и отвечали только, что, когда я начну работать, в рождественские праздники подобные вопросы у меня даже не возникнут.
Смысл этих слов я начала понимать примерно к середине декабря. Каждый день в Оазис прибывали новые гости. Об их растущем количестве я могла судить не только по числу праздношатающегося на улице народа, но и по объёму свалившейся на меня работы. Сейчас, приходя утром в кафе, я вставала к раковине и до обеда мыла посуду за бесконечным потоком посетителей, не имея возможности даже перекинуться парой слов с официантками, как делала это обычно. Вика, Ася, Алла и другие девушки теперь возвращались в наш домик, только чтобы принять душ и на несколько часов упасть в постель, после чего, поспешно наложив макияж и сменив наряд, исчезали до следующего утра, невыспавшиеся и раздражённые. Только Яринке, казалось, всё было нипочём, энергия фонтаном била из моей подруги, и она умудрялась не только работать, учиться и танцевать в прежнем темпе, но даже вспомнила своё появившееся в приюте хобби и заявила, что сама хочет сшить себе костюм для дебюта. Правда, Гаспаровна всё равно ей этого не позволила, и выкройки отправились куда-то на берег, в профессиональное ателье.
А за неделю до начала января Яринка впервые не пришла ночевать домой. Я провела ту ночь одна в номере, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к шуму ставшего теперь холодным моря. Не то что бы мне было тревожно, в безопасности Яринки на острове сомневаться не приходилось, но я грустила. Эта ночь стала первой за долгие годы, что мне пришлось провести в полном одиночестве, и я невольно думала о том, сколько ещё таких ночей у меня впереди.
Подруга появилась утром, когда серый рассвет заползал в окна, а я только-только погрузилась в дремоту. Она зашла на цыпочках и, косясь на меня, принялась торопливо раздеваться, распространяя вокруг запах пряных духов и табачного дыма. Я притворилась, что сплю, задавать какие-то вопросы не хотелось. Как ни старалась я понять и поддержать Яринку в её стремлении стать частью Оазиса, но сейчас мне было обидно. Обидно за эту одинокую бессонную ночь и за принесённый подругой чужой неприятный запах, вторгнувшийся в наш номер, в место, которое я почти начала считать своим домом. И поэтому даже днём, когда мы встретились в библиотеке, я не спросила у Яринки, где она была и что делала до утра, хоть и не раз ловила на себе её выжидательные взгляды.
На следующую ночь подруга не пришла снова, и теперь я уже не ворочалась с боку на бок, а уснула, хоть и с ощущением некой утраты. Так продолжалось до Нового года. Теперь мы виделись только на занятиях, а там не было времени болтать о своём. Исподтишка наблюдая за Яринкой, я видела, что она рассеянна, что её взгляд блуждает, а мысли далеко. Даже наши преподавательницы заметили эти перемены, но не делали ей замечаний, зная о предстоящем дебюте моей подруги и, видимо, списывая всё на её волнение по этому поводу.
Я тоже собиралась молчать до последнего, обиженная тем, что между нами уже нет прежнего доверия. И молчала бы, не случись одного момента.
В один из предновогодних дней, закончив работу в кафе, я, как обычно, спешила в наш домик, чтобы, пообедав, отправиться на занятия в библиотеку, когда краем глаза поймала на пустынном пляже знакомый золотистый блеск рыжих волос. Словно солнечный зайчик мелькнул на фоне пасмурного серого неба и такого же серого моря. Повернув голову, я увидела шагающую вдоль прибоя Яринку, которой вообще-то полагалось сейчас быть в Айсберге, где она и обедала последние недели, не тратя время на возвращение домой. Я уже набрала воздуха в грудь, чтобы громко позвать подругу, когда из одинокого шезлонга навстречу ей приподнялась чья-то фигура.
Я заморгала. На миг показалось, что двоится в глазах: Яринка присела на шезлонг и словно встретила своё отражение, порывистый ветер с моря смешал в одну две рыжие гривы.
Мне пришлось прищуриться и даже сделать несколько шагов вперёд, прежде чем я поняла, что в действительности происходит. На шезлонге полулежал молодой парень с длинными, до плеч, волнистыми волосами того же медово-морковного цвета, что и у моей подруги. Он порывисто поднялся при её приближении, и теперь они, обнявшись, прижимались друг к другу губами.
Я глядела во все глаза, машинально поднеся руку к приоткрытому от изумления рту. Яринка целуется с парнем?! И что это за парень? Раньше я его никогда не видела, точно не забыла бы такого рыжего, значит, не местный, из гостей. Но если это гость, то Яринка сейчас нарушает все правила Оазиса, а за этим обязательно последует суровое наказание! От наших соседок мне приходилось слышать истории девушек, пытавшихся заработать деньги в обход заведения, встречающихся с гостями тайно и за свою цену. Судьба их была незавидна – перепродажа. И потом, зная Яринку, ни за что не поверю, что она способна на такое. Одно дело, когда у тебя нет выхода, другое – добровольно начать продавать себя, да ещё рискуя при этом всем тем немногим, что ещё осталось.
И чем дольше я смотрела на рыжую парочку, тем больше убеждалась: здесь нечто иное. Целовались они недолго, потом о чём-то разговаривали, почти соприкасаясь лбами и положив ладони на плечи друг другу. А когда Яринка поднялась с песка и сделала шаг прочь, парень тоже вскочил, поймал её за руку, снова привлёк к себе… Они смеялись, толкались, забавно гримасничали, но никак не могли расстаться. Наконец, моя подруга вырвалась и побежала по пляжу, посылая через плечо воздушные поцелуи. Я отшатнулась за угол, боясь быть замеченной, хоть и понимала, что эти двое вряд ли сейчас способны видеть что-то ещё, друг кроме друга.
Парень смотрел вслед Яринке, пока она не скрылась между домами, потом рассеянно пригладил ладонью растрепавшуюся огненную шевелюру и побрёл в противоположную сторону. Я успела разглядеть, что он очень молод, не старше двадцати лет, и это тоже показалось странным: обычно гости Оазиса были уже зрелыми людьми.
Весь день я не находила себе места, на занятиях не столько запоминала то, что пытались объяснить преподавательницы, сколько следила за подругой. Но она имела вид не более задумчивый и отсутствующий, чем в остальные дни. Обиды на Яринку я больше не чувствовала, всё затмила тревога. Ведь, если я увидела её свидание с рыжим парнем на пустом пляже, то его мог увидеть кто угодно, а это было чревато самыми ужасными последствиями.
И, когда мы вместе покинули библиотеку, готовые уже привычно разойтись в разные стороны, я, поймав Яринкин взгляд, строго шепнула:
– Сегодня приходи ночевать. Мне надо поговорить с тобой, это очень важно.
Вообще, я не очень верила, что подруга придёт, ведь, если она где-то пропадала все прошлые ночи, значит, на то у неё был веский повод. Но Яринка появилась на закате, непривычно тихая, с опущенным взглядом. Чмокнула меня в щёку, присела рядом на кровать. Я внимательно вгляделась в её порозовевшее лицо и с удивлением поняла, что она чего-то стесняется. Учитывая, что стеснение – вообще не свойственная Яринке эмоция, я сама растерялась, и заготовленное заранее начало разговора вылетело у меня из головы. Вместо этого я лишь неловко спросила:
– Как ты?
Яринкины ресницы затрепетали, она бросила на меня быстрый лукавый взгляд, улыбнулась уголками губ.
– Хорошо. Даже очень, – и вдруг глубоко набрав в грудь воздуха, затараторила, – Дайка, ты прости, что я эти дни так мало с тобой виделась и ничего не рассказывала, но мне очень надо было успеть до своего дебюта…
Я думала, что речь пойдёт о репетиции танца или пошиве костюма, но подруга сказала другое:
– Мне надо было подружиться с девушками из Айсберга, чтобы они помогли.
Девушками из Айсберга называли тех, кто работал с самыми дорогими гостями, тех, у кого был постоянник. Обычно он снимал для такой девушки номер на одном из этажей Айсберга, где она и жила, ожидая, когда хозяин явится на остров в очередной раз. Такие привилегированные особы не работали с другими гостями, но, если было желание, танцевали по вечерам или брали дневную подработку. И я понятия не имела, зачем Яринке вдруг понадобилась дружба с "элитой".
Прочитав этот вопрос в моих глазах, подруга пояснила:
– Ну, помнишь, я тебе говорила, что обязательно найду себе постоянника? Не хочется каждую ночь менять мужиков. Так вот, я и подумала, что те, кто его себе уже нашёл, наверняка знают, что надо для этого сделать. Вот и пропадала в Айсберге.
– Как ты там пропадала? Нам же нельзя общаться с гостями до дебюта.
– А с гостями я и не общалась. Я уговорила Гаспаровну, чтобы она разрешила мне смотреть, как выступают перед гостями другие девушки. Ну, вроде, чтобы я училась и не боялась дебюта. Там в гримёрке… это такая комната, где они переодеваются и красятся, – есть монитор на подиум. Чтобы каждая знала, когда ей пора выходить. Вот в него я и смотрела. Но это только для вида, хотя тоже интересно. А на самом деле ждала, когда эти девушки зайдут переодеваться и разговаривала с ними, расспрашивала. Только…
Яринка собрала на лбу знакомую складочку и удручённо вздохнула:
– Ну и стервы же они! Сначала я думала, что просто устают после танца, вот и крысятся, а они, похоже, всегда такие. Если и отвечают, то только насмешкой, а смотрят так, что… будто ты вошь перед ними. Гаспаровна сказала не обращать внимания, мол, это здоровая конкуренция. Тем более, у меня скоро дебют, вот злюки и трясутся за своих мужиков, вдруг я им больше понравлюсь? Короче, через несколько ночей я поняла, что помощи ждать глупо, скорее, можно дождаться, что тебе перед дебютом в волосы жвачки напихают… был, кстати, случай. И решила действовать сама.
– Как? – рассказ меня заинтересовал, но наслаждалась я не этим. Яринка снова была рядом, делилась со мной своими мыслями, а главное – никаких других закадычных подруг у неё не появилось! Она по-прежнему только моя.
– Ну, для начала стала приглядываться к гостям и думать, с кем же из них будет не слишком противно… ну ты поняла. Вот только они почти все или старые, или толстые, вечно пьяные… В общем, чем больше я их разглядывала, тем больше мне казалось, что Русалкина яма не такое уж плохое место.
Я прикрыла глаза и попыталась представить, что сама смотрю на окружающих мужчин, зная, что вот-вот окажусь наедине с одним из них, чтобы… По коже побежали мурашки отвращения. Тут Яринка права, не видела я на улицах и пляжах Оазиса никого, с кем было бы не омерзительно даже просто поцеловаться, как целовались сегодня на берегу моя подруга и рыжеволосый парень.
– Ярин, слушай, а кто…
– Подожди, – мягко перебила она. – Давай я до конца расскажу, а то потом опять всё из головы вылетит.
Я удивлённо подняла брови. Да уж, что-то не то происходит с Яринкой, никогда она за словом в карман не лезла и не видела трудности в том, чтобы изложить свои мысли.
– Вот этим я и занималась по ночам, понимаешь? Смотрела на гостей, они же постоянно меняются, одни уезжают, другие приезжают. После того, как стало понятно, что на девиц из Айсберга надежды нет, я перебралась на кухню, в ресторан, где сейчас посуду мою. Там меня знают и не гонят. И через окно раздачи подглядывала в зал. Так и заметила Яна.
– Рыжий? – не выдержала я, и у Яринки смешно приоткрылся рот.
– Да… рыжий. А ты откуда…
– Да видела я вас! Сегодня днём, на пляже, – меня понесло. – Ты головой совсем не думаешь? Вы бы ещё посреди улицы обжиматься начали! А если Ирэн узнает?
Яринкина голова нырнула в плечи, она совершенно по-детски шмыгнула носом и затеребила подол короткой юбочки.
– Да, это Ян. Нам надо было поговорить, вот мы и… короче, слушай уже по порядку!
И я стала слушать.
Яринка, несколько ночей подряд внимательно наблюдающая за гостями в их, так сказать, естественных условиях, совсем уж было отчаялась, и её прежняя шальная уверенность в своих силах начала таять перед лицом суровой действительности. Никто не собирался ей помогать, никто не стремился делиться советами о том, как быстро и надёжно заполучить мужчину, который захочет сделать её только своей. И чем больше Яринка смотрела на этих мужчин, тем больше понимала, что и она не хочет становиться приобретением кого-то из них, пусть даже ей удалось путём долгого самовнушения смириться с такой необходимостью. Ей хотелось пусть не полюбить того, кто станет её покупателем, но хотя бы испытывать к нему уважение. А испытывать уважение к тем, кого она еженощно видела в зале и на танцполе ресторана: пьяных, курящих, расхристанных, рыгающих и сорящих вокруг себя объедками, – моя подруга никак не могла. Все они напоминали ей отца: тот же бессмысленно-ленивый взгляд, то же презрительное выражение на лоснящихся лицах, те же грубые голоса. Тот же возраст. А Яринка могла представить себя если не с ровесником, то хотя бы с тем, кто не старше её больше чем на двадцать лет.
Поэтому, когда однажды среди уже знакомых, приевшихся до отвращения морщинистых лиц, она увидела одно юное, то, даже не успев разглядеть его, уже знала – то, что надо! Тот, кто ей нужен. И, как ни странно, но это действительно оказался он. Ян. Молодой, симпатичный, с такими же, как у самой Яринки, рыжими, чуть вьющимися волосами, такими же зелёными глазами в обрамлении золотистых ресниц, таким же изящным телосложением.
Он и вёл себя по-другому, не похоже на остальных, тех, от скотского поведения которых Яринку уже воротило. Не пил алкоголь, не курил вонючие сигареты, чей дым неизменно висел в воздухе ресторана, начиная с раннего вечера, не пытался шлёпнуть по попам проходящих мимо официанток, не свистел в два пальца, глядя на очередную крутящуюся на подиуме красавицу. И за его столиком было чисто, что среди царящего вокруг свинства выглядело просто чужеродно. А ещё он казался скучающим и даже печальным.
Понаблюдав за удивительным юношей и не обнаружив в нём ни малейшего изъяна, Яринка бросилась к девушке-официантке, которая обслуживала его столик. Девушка оказалась простой, она жила в одном из типовых домиков недалеко от нас, и в ней не было ни грамма той заносчивости, которой отличались девицы Айсберга. Она охотно рассказала моей подруге, что видит этого молодого человека здесь впервые, но он пришёл с одним из постоянных гостей, и есть основания предполагать, что это его сын. Выслушав доброжелательную официантку, Яринка снова прильнула к окну раздачи, украдкой наблюдая за сидящим к ней вполоборота юношей. И именно в эту минуту почувствовала нечто, что она назвала озарением, а я про себя решила, что это было не что иное, как Яринкина версия голоса-без-слов.
Так или иначе, но подруга поняла: сейчас или никогда. Или решиться взять судьбу в свои руки, или сдаться и покорно ждать, когда её выберет одна из старых свиней в мужском обличии, недостатка в которых тут никогда не наблюдалось. Она бросилась в гримёрку, нашла на столе чей-то карандаш для бровей, клочок бумаги, нацарапала на нём несколько слов, и вернулась в кухню ресторана, где второй раз поймала добрую официантку.
Услышав, чего от неё хотят, та испугалась и принялась отнекиваться. Однако, то ли Яринка была очень убедительна, то ли девушка действительно попалась понимающая, но после отчаянных уговоров она взяла Яринкину записку. И положила её под салфетку на подносе, который вскоре понесла медноволосому юноше.
– Ничего себе! – я слушала, раскрыв рот. Подруга словно пересказывала мне один из тех романов, что в приюте доставал для нас Дэн: тайные послания, запретная любовь, встречи украдкой… – А что ты написала-то?
Яринка гордо улыбнулась.
– Ну, я подумала, что, если всё откроется, то на семь бед один ответ, и решила писать так, чтобы он не мог не заинтересоваться. И написала: "Только вы можете мне помочь! Ровно в полночь в мужском туалете".
Я недоверчиво вытаращила глаза, а потом начала хохотать.
– В туалете?! Серьёзно? Ну вот, я только на романтику настроилась, а тут… туалет! А как ты туда попала вообще?
– Да проще некуда. Надела халат уборщицы, он всегда в подсобке висит, взяла пакет под мусор и пошла, вроде как прибираться. Никто и внимания не обратил.
– И он пришёл?
– Пришёл, – голос Яринки зазвучал тепло. – Ровно в полночь. И я сказала, что хочу с ним встретиться, чтобы поговорить. Он удивился сначала, даже немного рассердился, но я сделала руки вот так, будто молюсь, и напомнила, что рыжий рыжему всегда должен помогать.
Я снова засмеялась, откинувшись на подушку.
– Ага, ему тоже стало смешно, – довольно кивнула Яринка. – И он сказал, что, раз уж волею судьбы мы оба рыжие, то можем увидеться сейчас на улице, там и поговорить. Тут я вспомнила Дэна, как он встречу со скамейкой придумал, и мы договорились, что через пятнадцать минут Ян выйдет из Айсберга и сядет на последнюю скамейку справа от крыльца. Помнишь, там кусты с цветами? Вот я в них и спряталась, прямо за скамейкой. И мы с Яном поговорили.
Решив, что терять нечего, Яринка была откровенна от начала и до конца. Она рассказала новому знакомцу о своём скором дебюте, о том, в каком ужасе она от здешних гостей, о том, что времени почти не осталось и что он единственный здесь, кто ей понравился. Ян внимательно слушал мою подругу, и выражение его лица постепенно менялось с недоумённого на рассерженное. Яринка было струхнула, подумав, что негатив парня направлен на неё, и потерянно умолкла. Однако всё оказалось иначе. Неожиданно Ян ударил по скамейке кулаком и разразился гневной тирадой о гнусности этого заведения, где чистых девочек принуждают торговать собой, делая из них предмет потребления, товар, бесправных рабынь, ломая их жизни и лишая простого женского счастья.
– Представляешь, – ликовала Яринка. – Он так возмущался, что я слова вставить не могла, мне даже просить ни о чём не пришлось. Ян сам сказал, что, пусть не сможет спасти всех, но попробует хотя бы одну – меня. Что это сам господь привёл его сюда как раз тогда, когда мне нужна помощь.
– Господь? – насторожилась я.
– Ага, – Яринка погрустнела, – Ян жутко верующий. Понимаешь, он сын какой-то большой шишки, не знаю, какой именно, но подозреваю, что с политикой связано. Так вот, его отец сюда постоянно ездит, а в этом году Яну исполнилось восемнадцать, он и его притащил. Ян вообще не хотел приезжать, но отец настоял. Ему кажется, что сын не от мира сего, слишком правильный. Отец из него преемника растит, а Ян хочет быть художником, писать иконы, они вечно ругаются.
– А что, у него других детей нет?
– Есть, но девочки, поэтому Ян как бы единственный наследник, а он вон что… Его батя и подумал, что, если они приедут сюда отдохнуть, будут бухать, играть в карты и с девками кувыркаться, то Ян станет нормальным парнем. Яну это совсем не нужно, поэтому он и сидел в ресторане такой весь грустный, ничего не пил и не курил. Представляешь, он вообще не знал, что такие места, как Оазис, на Руси существуют!
Я пожала плечами. Ничего удивительного, мы, например, тоже не знали.
– Нам-то не положено было знать, – прочла Яринка мою мысль. – Но Ян – сын большого человека, вырос в роскоши, где только не был, и вот… Он вообще странный, если честно. Как будто вчера родился. Я ему рассказываю про приют, про маму, про всё, что здесь… а он глазами лупает, говорит – не может быть…
– Погоди, – нетерпеливо перебила я, – так о чём вы договорились?
– Ах да! – Яринка бесшумно похлопала в ладоши. – Когда будет мой дебют, Ян скажет отцу, что хочет меня купить. Для себя, на постоянку. Его отец так мечтает, чтобы сын мужиком стал, что только обрадуется.
– А денег ему хватит? Аукцион же будет.
– Хватит, – отмахнулась Яринка. – Значит, отец Яна заплатит, мне не придётся работать с другими гостями, а Ян станет ко мне приезжать.
– Просто так? – усомнилась я.
– Ну… нет, – Яринка, кажется, снова застеснялась. – Мы с ним… вроде как теперь пара. Он меня потом отсюда заберёт насовсем, когда долг мой будет выплачен. И женится.
Я вздохнула. Вот уж не думала, что придётся спускать с небес на землю мою обычно такую трезвомыслящую, даже циничную подругу.
– Ярин, сколько вы уже знакомы?
– Вторая неделя пошла.
– И собрались жениться?
– А что, надо три года ждать? – в Яринкиных глазах заплясали чертенята.
– Пусть не три, но ты же понимаешь, что от слова до дела…
Продолжить я не успела, потому что подруга расхохоталась, хлопая меня по коленке.
– Ой, Дайка, видела бы ты себя сейчас! Успокойся, я не дура. Это Ян дурак, втюрился, представляешь? Мне только подыгрывать остаётся.
Я перевела дух. Уже легче. Только…
– Но я видела, как вы на пляже целовались.
– Ну, целовались, ну и что? – отмахнулась Яринка. – Мне же надо поддерживать его интерес, чтобы он не передумал.
– А потом? – на этот раз застеснялась я. – Ты будешь с ним… вместе спать?
Яринка равнодушно пожала плечами.
– Если он захочет, буду. Я ведь уже говорила, что не собираюсь всю жизнь оставаться девственницей. А Ян симпатичный, молодой, милый, уж всяко лучше любого, кого я здесь до сих пор видела.
С этим я не могла не согласиться, но не верила слишком беспечному Яринкиному тону.
– И ты даже не спрашивала его об этом?
– Нет, конечно! Как я спрошу? Он же весь такой правильный, ещё обидится. Может, ему вообще захочется только после свадьбы?
– Так ты и замуж за него пойдёшь, если вправду позовёт?
Яринкино лицо стало тревожным.
– Так далеко я не думала. Не знаю.
Я тоже не знала. Мне было радостно за Яринку, за то, что у неё появился шанс избежать участи большинства местных девушек – быть купленной человеком, к которому не чувствуешь ничего, кроме отвращения. Я гордилась ею, потому что она сумела найти выход, ухватить судьбу за шкирку и развернуть туда, куда хотелось ей, а не Ирэн, или кому-нибудь ещё. Но я до сих пор видела перед мысленным взором, как там, на пляже, ветер треплет и переплетает друг с другом одинаковые рыжие пряди, как сцепляются в замок загорелые руки, как губы прижимаются к губам. Да, Яринка не завела в Оазисе приятельниц, но, кажется, теперь у меня появился куда более серьёзный соперник. Я слишком хорошо знаю свою подругу, чтобы сейчас обмануться её деланным равнодушием.
– Сколько раз вы уже встречались?
– Да почти каждую ночь. Ян приходит на ту скамейку, я его уже жду в кустах. В ресторане думают, что я ушла в номер, спать. Ян садится на скамейку, а когда убедится, что вокруг никого нет, лезет ко мне в кусты. Нас не видно, туда даже фонарь почти не достаёт. Вот мы в этих кустах и сидим, – Яринка тихонько засмеялась, – Ян с собой из ресторана всяких вкусняшек приносит, кормит меня, разговариваем обо всём. А на пляже мы сегодня первый раз встретились, вчера он просто сказал, что будет здесь, и я решила подойти.
– Балда! А если бы вас увидели? Потерпеть не можете, немного же осталось!
Яринка виновато потупилась.
– А я-то что? Это он хочет.
Что-то здесь не клеилось. Что-то не сходилось. Судя по словам Яринки, Ян был скромнягой и идеалистом, но тут же он, рискуя благополучием своей новоявленной возлюбленной, искал с ней тайных встреч, чтобы обжиматься чуть ли не на виду у всего острова.
Под моим подозрительным взглядом Яринка нервно заёрзала, и, чем дольше я на неё смотрела, тем розовее становились щёки моей подруги. Думаю, мне бы удалось припереть её к стенке несколькими вопросами, но я не стала этого делать. Отвела глаза в сторону и сменила тему:
– Ну а с твоим дебютом-то что? Костюм уже готов?
Яринкин дебют состоялся, как и планировалось, на Рождество, и подруга готовилась к нему так, словно это был её личный праздник, а не презентация нового товара, которым она отныне становилась. Мне хотелось думать, что это скорее защитная реакция, попытка обмануть саму себя, но никак не искренняя радость. Радоваться было нечему. И я не выразила никаких восторгов, когда за день до Рождества Яринка прибежала к нам в номер и сообщила, что я, даже не будучи вхожей в Айсберг, тоже могу увидеть её дебют. Что Алла разрешила мне прийти в кухню ресторана и через окно раздачи посмотреть, как она, Яростная Ярина, будет танцевать в зале, на подиуме.
В первую минуту я хотела отказаться, понимая, что мне будет горько видеть, как подруга прилюдно раздевается, вынужденная со всех сторон демонстрировать себя потенциальным покупателям. Но потом подумала, что должна быть рядом. Неважно, действительно ли Яринка радуется предстоящему выступлению, или это упрямое желание показать, что ей всё нипочём, но я буду там, чтобы поддержать её.
Алла не только разрешила мне прийти в фешенебельный ресторан Айсберга, но и сама лично привела меня туда. Разумеется, не предполагалось, что я стану несколько часов подряд только пялиться в зал, поэтому большую часть времени я чем могла помогала поварам, благо, заказов в ночь рождественского торжества хватало.
Ресторан блистал. Зря я переживала об отсутствии в Оазисе снега и прочей новогодней атрибутики. Здесь были и наряженная ёлка, сверкающая игрушками, и искусственные снежинки, время от времени начинающие парить в воздухе, и бесчисленные гирлянды, мигающие со стен и потолка. Официантки носились между столиками в костюмах, напоминающих наряд снегурочки, только в очень облегчённом варианте, оставляющем голыми их ноги и животы. Небольшой оркестр, пристроившийся с краю подиума, без устали исполнял новогодние мелодии, танцовщицы сменяли одна другую, ведущий что-то истерично вопил в микрофон.
Всё это так не походило на тихое уютное кафе, в котором я привыкла работать, что мне расхотелось лишний раз даже приближаться к окошку в зал. И, чтобы заставить время идти быстрее, я сосредоточилась на мытье посуды, стараясь не слышать гремящей с танцпола музыки и нетрезвых выкриков.
Яринкино выступление было торжественно запланировано на время сразу после полуночи, когда в зале должно собраться максимальное количество гостей. Оно и собралось. Время от времени выглядывая в окно раздачи, я уже плохо что-либо различала в клубах кальянного и сигаретного дыма, в порхании искусственных снежинок, но то, что все столики уже заняты, можно было понять по духоте и ровному гулу множества голосов. Официантки сбились с ног и бегали с подносами, как ошпаренные, повара выражались нехорошими словами, их руки с ножами и поварёшками двигались так быстро, что, казалось, размывались в воздухе.
В общем, мне, любящей тишину и уединение, всё это показалось преддверием ада, и я твёрдо решила до последнего отнекиваться от работы в Айсберге, если когда-нибудь мне поступит такое предложение.
В полночь грянул апофеоз безумия. На улице с треском начали рваться фейерверки, и вся пьяная публика повалила наружу, чуть не растоптав у дверей охранника. Пользуясь временным затишьем, официантки судорожно кинулись собирать со столов пустые тарелки, уборщицы набросились на разлитое по полу шампанское и раскиданный мусор, музыканты позволили себе небольшую передышку, обессиленно присев на блестящий подиум рядом со своими инструментами. А я невольно вспомнила прошлое Рождество, нашу приютскую церковь полную просветлённых лиц, мерцанье множества свечей, раскатистый бас батюшки Афанасия, читающего молебен, и свой собственный тонкий голос, вторящий ему, вплетающийся в общий хор. Вспомнила – и в который уже раз подивилась превратностям судьбы, так неузнаваемо изменившей мою жизнь за последнее время.
Когда салют отгремел и отсверкал в чёрном южном небе и зал ресторана снова наполнился народом, музыка не зазвучала. Вместо неё на подиуме в одиноком луче света возник ведущий с самым торжественным видом.
– Милые судари-и-и! – взвыл он, на мой взгляд, весьма придурковатым голосом. – Дорогие наши гости-и-и! Сегодня большой праздник, а что мы делаем по большим праздника-а-ам?!
Зал ответил дружным рёвом и свистом.
– Правильно-о-о-о! – зашёлся визгом ведущий. – По праздникам мы представляем вам новых цыпочек! Новеньких наших девочек! И сегодня-а-а! В эту холодную рождественскую но-о-очь! Я имею честь дать вам шанс согреться-а-а! Согреться в языках пламени нашей юной красотки-и-и! Горячей, яркой, огненной, во всех смыслах этого слова-а-а! Встречайте! Яростная Ярина-а-а!
Последний безумный вопль утонул в приветственном грохоте оваций. Одинокий луч погас, исчез вместе с ведущим, и в наступившей на миг темноте по углам подиума взметнулись вверх четыре алых фонтана искр. Ударил резкий музыкальный аккорд, вспыхнули гирлянды под потолком. И на пустое пространство перед блестящим шестом стремительно и мягко выметнулась Яринка.
Признаться, в первую секунду я даже не поняла, кто это. И не потому, что подруга в своём оранжевом, под цвет волос, костюме, с искусно наложенным вызывающим макияжем, на высоких игольно-острых шпильках, сильно изменилась внешне. Свою Яринку я бы узнала в любом наряде, под любым гримом, но в том-то и дело, что сейчас это была не она. Другой взгляд, другая пластика движений, другое выражение лица. Невероятно красивая, холодно-надменная, ставшая вдруг словно старше на несколько лет, отрешённая от всего – такой подругу я ещё не видела.
Она замерла на несколько секунд, вскинув подбородок и отведя назад вытянутые руки, давая всем присутствующим рассмотреть себя, но сама не глядя ни на кого. Потом тряхнула головой так, что рыжая грива волос с вплетёнными в неё золотыми нитями взмыла в воздух и опала подобно языку пламени. И начала танцевать.
Я ничегошеньки не понимаю в танцах. Не знаю ни их названий, ни правил, ни тем более критериев, по которым эти самые танцы можно оценивать. Но то, что делала сейчас Яринка, несомненно, было искусством. Я не улавливала каких-то отдельных её движений, прыжков, поворотов, наклонов, их словно и не было. Вместо этого на подиуме, среди шипящих алых искр, под быструю, но мелодичную музыку, порхала и билась огненно-рыжая бабочка. Трепетная, нежная, до жути хрупкая, невыносимо прекрасная. И в зале стояла тишина. Никто не свистел, не подвывал, не ухал, как это было на протяжении всего вечера во время выступления других девушек, никто, казалось, даже не дышал.
