Текст книги "Оазис (СИ)"
Автор книги: Елизавета Сагирова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
А когда в начавшей уже сереть предрассветной темноте подходила к крыльцу дома, снова заплакала.
Яринки хватились только к вечеру. Доктора обеспокоило то, что она ни разу за весь день не явилась к нему на осмотр, и он спросил об этом Ирэн. Ирэн, в свою очередь, побеспокоила Аллу, Алла – меня. Я, проспавшая до обеда и пребывающая в самом мрачном расположении духа, – думаю, не надо объяснять, почему, – вяло огрызнулась, заявив, что Яринка в клинике, где ей и положено быть после того, до чего её довела чудесная местная работа. Алла посмотрела на меня странно, но ничего больше не сказала.
Здесь я и совершила ошибку, впоследствии ставшую роковой. Мне следовало изобразить крайнюю обеспокоенность Яринкиным исчезновением, ведь все знали о нашей дружбе. Если бы я предусмотрела это и начала самостоятельные поиски подруги, стала бы доставать Аллу, доктора и Ирэн, бегать по Оазису, поднимать всех на уши, – думаю, тогда в отношении меня не возникло бы подозрений. Скорее всего, через какое-то время Яринку сочли бы очередной отчаявшейся, что предпочла быструю смерть в глубине Русалкиной ямы новым издевательствам своего постоянника. Но я вела себя подозрительно равнодушно, и это не прошло незамеченным.
Возможно, следующую ночь охрана острова посвятила бесплодным поискам пропавшей, не знаю: я спала. Но утром, когда стало ясно, что на острове её нет, ко мне снова подошла Алла. И, отводя глаза, сообщила, что Ирэн велит немедленно явиться к ней. Я пожала плечами и явилась. Никакого страха не было, чувство потери, не отпускающее меня с момента нашего с Яринкой прощания на берегу, притупило все эмоции.
В роскошном кабинете управляющей Ирэн оказалась не одна. Здесь же, на небольшом кожаном диванчике, том самом, на котором я сидела больше года назад, во время подписания контракта с Оазисом, развалился грузный пожилой мужчина. Я никогда не видела Бурхаева-старшего, но сразу поняла, что это он. Словно далёкая теперь Яринка вдруг шепнула мне это на ухо.
– Здравствуйте, – бесцветным голосом сказала я в пространство, едва переступив порог, и стала смотреть на шикарный пейзаж за панорамным окном.
– Здравствуй, – холодно ответила Ирэн, Бурхаев же не удостоил меня приветствием, только скосил водянистые глаза.
Сесть мне не предложили, но я была не в том настроении, чтобы ждать предложений. Сама прошла к столу и опустилась на одно из кресел, расположившись напротив Ирэн. Её тонкие безупречные брови взметнулись вверх. Бурхаев крякнул.
– Где твоя подруга? – Ирэн не стала тянуть и сразу перешла к делу.
– Не знаю, – я тоже не затруднила себя многословием.
– Как это – не знаешь? Тебя не беспокоит, что её второй день никто не видел?
– Беспокоит, – я посмотрела в тщательно накрашенные красивые глаза управляющей и слегка пожала плечами. – Но ведь, если кто-то и знает, где она, то это вы. И если почему-то не говорите, то и не скажете.
Ирэн дёрнула уголком рта. Надо думать, оценила моё спокойствие. Покивала.
– Ты хочешь, чтобы я поверила, будто тебе всё равно и что ты заранее смирилась с тем, что я, например, продала Ярину в другое заведение?
Я ответила, как мне хотелось думать, смиренным взглядом.
– Дайника, – Ирэн поднялась, обошла стол и угрожающе нависла надо мной, поставив руки на подлокотники кресла. В другой момент я бы сжалась от ужаса, но сейчас даже не опустила глаз. Чем она теперь может меня напугать?
Напугать Ирэн и не пыталась. Она попыталась обмануть. Её колокольчиковый голос вдруг стал сладким и тягучим, как мёд, обволок со всех сторон:
– Дайника, ты, конечно, можешь не верить, но нам небезразлична судьба Ярины. Я не знаю, как ей удалось покинуть остров, но за его пределами она в куда большей опасности, чем была бы здесь. Я понимаю, что имели место некие…хм… причины, – тут Ирэн бросила быстрый взгляд на молчаливого Бурхаева, – но, к сожалению, это издержки местной жизни. И есть все основания полагать, что подобного не повторится, ведь твоя подруга сама спровоцировала недовольство гостя. Обещаю, что не стану наказывать Ярину, если ты сейчас расскажешь, где она может быть. Мы просто постараемся её вернуть, и всё будет как раньше.
Ах ты лживая гадина.
В том, что Ирэн врёт, у меня не было ни малейших сомнений. Не станешь наказывать? Конечно, не станешь, ведь, если тебе удастся добраться до Яринки, ты просто отдашь её Бурхаеву, верно? Комплимент постоянному клиенту от проштрафившегося заведения. Получите виновницу своих неприятностей, делайте с ней, что хотите, и давайте забудем об этом досадном инциденте?
Голову я не опустила, продолжала молча смотреть в глаза управляющей и видела, как в них притворная ласковость постепенно сменяется сначала раздражением, а затем неприкрытой злобой. Она опустила ладонь на мою кисть, лежащую на подлокотнике кресла, и неожиданно сильно сдавила. Длинные ярко-красные ногти глубоко вдавились в кожу, но я не дрогнула. И неизвестно, чем бы закончилось наше безмолвное противостояние, но тут Бурхаев счёл нужным напомнить о себе.
Он шумно завозился на диванчике, угрожающе запыхтел и изрёк:
– Уважаемая Ирина…эээ… сударыня. Долго мне ещё ждать?
Сказано это было сварливо-ядовитым тоном. И готова спорить, что Бурхаев не забыл отчества Ирэн, но нарочно пренебрёг им, желая напомнить о том, кто здесь платит, а, следовательно, заказывает музыку.
На щеках управляющей вспыхнули алые розочки румянца. Но когда она заговорила, голос продолжал сочиться мёдом:
– Одну минутку, пожалуйста. Дайника умная девочка, она понимает, что на самом деле будет лучше для её подруги, и всё нам расскажет. Не правда ли, дорогая?
Я не успела ответить, потому что Бурхаев внезапно взревел:
– Да мне насрать, кто тут у вас умный, а кто дебил! Мой сын пропал вместе с моими деньгами! И это ваша рыжая прошмандовка его надоумила! Пока вы тут кудахчете, они могут свалить куда угодно! Сделайте уже что-нибудь, или я пущу ваш бордель по миру!
Его рёв был ужасен, особенно после медового голоса-колокольчика Ирэн, но я обрадовалась. Раз Бурхаев так психует, значит, Яринка и Ян имеют все шансы скрыться бесследно. И он, по крайней мере, пока, не имеет никакого представления, где их искать.
Ирэн стремительно выпрямилась, её глаза сверкали. На миг мне показалось, что сейчас она взревёт не хуже Бурхаева, но управляющая справилась с собой, и, хоть теперь её голос уже не звучал тепло, он остался подчёркнуто вежливым.
– Сударь, я ещё раз приношу вам свои извинения за случившееся и обещаю, что заведение исправит свою оплошность и компенсирует вам все издержки.
Бурхаев скривился.
– Компенсирует, как же. Вы знаете, сколько бабла было в том сейфе, который подчистил мой сынок по наущению вашей шлюхи? Чтобы это компенсировать, нужно всех вас продать с потрохами!
Я вдруг поняла, что ситуация меня забавляет. Было интересно наблюдать, как Ирэн борется с собой, пытаясь оставаться вежливой. Её кулаки сжались, губы нервно дёргались, но через силу складывались в извиняющуюся улыбку.
– Сударь, я прошу, дайте мне несколько минут, и у нас будет информация.
Ага, конечно, будет. Информация о том, куда вам на парочку следует поспешно отправиться и откуда желательно подольше не возвращаться. Уж такую информацию с удовольствием предоставлю.
Я вдруг поняла, что улыбаюсь. Весело и открыто, словно не сижу тут на допросе, который вот-вот перейдет в пытки, а валяюсь на пляже с девчонками, потягивая холодный сок и болтая о пустяках. Заметили мою улыбку и Ирэн с Бурхаевым. Заметили и резко замолчали, уставившись на меня, как бараны на новые ворота, отчего мне стало ещё смешнее.
– А знаете, что?! – вдруг взвизгнул папаша Яна неестественно высоким голосом. – Оставьте меня с ней, и я мигом узнаю всё, что мне нужно! От ваших идиотских увещеваний толку не будет!
– Боюсь, это невозможно… – всё тем же ровным делано-вежливым тоном начала Ирэн, но Бурхаев истерично перебил её:
– Ну, хорошо, хорошо, я заплачу! Я куплю эту разрисованную шалашовку на час, так уж и быть, потрачусь ещё раз! В вашем притоне без этого никак, понятно! Сколько она стоит?!
– Боюсь, это невозможно, – терпеливо, но явно уже еле сдерживаясь, повторила Ирэн. – Эта девушка куплена другим гостем на продолжительный срок и больше ни с кем не работает.
– Ну так я её перекуплю! – Бурхаев вскочил на ноги, полез за пазуху, выхватил бумажник и затряс им перед собой. – Просто назовите уже сумму, чёрт вас дери! Или это будет продолжаться бесконечно?!
Он вдруг стремительно приблизился, схватил меня за руку и выдернул из кресла с такой силой, что я растянулась бы на полу, не поймай Ирэн мою вторую руку.
– Пожалуйста, – она судорожно попыталась освободить меня от бурхаевского захвата, – отпустите девушку, мы не имеем права оказывать на неё физическое воздействие! Её постоянный гость…
– Да мне насрать на её гостя и на вас заодно! – Бурхаев усилил хватку, и я вскрикнула от боли в безжалостно вывернутой кисти. – Или она сейчас же рассказывает, где может быть мой сын, или я ей шею сверну!
Что-то крича друг другу, они продолжали дёргать меня в разные стороны так, что моя голова болталась на плечах, а зубы лязгали. Я уже совершенно перестала что-либо соображать и была готова издать вопль ужаса, когда пришла неожиданная помощь.
Тяжёлая, тёмного дерева входная дверь вдруг распахнулась без стука, и на пороге появился Ральф. Его волосы были взъерошены, словно он только что поднялся с постели, рубашка застёгнута лишь на нижние пуговицы, глаза, сейчас снова казавшиеся чёрными, грозно блестели.
– Что здесь происходит? – вопросил он очень спокойным, даже учтивым голосом, который совершенно не вязался с его внешним видом.
От неожиданности Ирэн и Бурхаев одновременно выпустили меня, и я всё-таки плюхнулась попой на ковёр, продолжая изумлённо таращиться на так внезапно появившегося Доннела.
– Ральф?! – воскликнула Ирэн, удивлённая не меньше меня. Она судорожно поправляла волосы, растрепавшиеся во время противостояния Бурхаеву, а в расширившихся глазах появился неподдельный испуг. – Что ты здесь…
– Да вот решил зайти, – оборвал её Доннел, решительно пересекая кабинет, – и, как выяснилось, – не напрасно.
Он остановился возле меня, помог подняться на ноги, окинул быстрым, но внимательным взглядом. Убедившись, что со мной всё в порядке, обернулся к застывшей управляющей и повторил вопрос:
– Так что происходит? Почему Дайника оказалась здесь без моего ведома? Насколько я помню, это противоречит правилам. Разве не нужно было спросить разрешения на то, чтобы отзывать от меня девушку, за которую я заплатил?
Ирэн нервно прокашлялась, её зрачки бегали.
– Произошло ЧП, – наконец сказала она, избегая смотреть на Ральфа. – На острове пропала девочка, она была подругой Дайники. Вот я и хотела узнать, может быть, ей что-то известно.
– Неужели? – Ральф держал ладонь на моём плече, и у меня не появилось желания высвободиться. – И поэтому вы двое трясли её, как грушу?
Он перевёл глаза с Ирэн на Бурхаева, который, в отличие от управляющей, не выглядел смущённым. Скорее, раздосадованным. И взгляд Ральфа встретил уверенно.
– Это было недоразумение, – быстро сказала Ирэн. – Мы все на нервах. Исчезновение этой девушки повлекло за собой ряд неприятностей, вот и…
– Это ваши проблемы, – отрезал Ральф. – Что вы хотите от моей девочки?
Разумеется, он сказал «моей девочки», имея в виду вовсе не то значение, какое обычно вкладывают в такие слова, но мне всё равно стало неожиданно приятно. Я даже приосанилась, подняла опущенную до этого голову, расправила съёженные плечи. Что бы ни произошло между мной и Ральфом ранее, но в эту секунду я снова была ему искренне благодарна.
– Она должна что-то знать! – воскликнула Ирэн. – Они попали сюда вдвоём и всегда держались вместе!
Ральф указательным пальцем приподнял мой подбородок, посмотрел сверху вниз.
– Ты что-то знаешь, милая?
У меня хватило ума отрицательно потрясти головой.
– Ей ничего не известно, – сообщил Доннел Ирэн. – Ты довольна?
Ты? Неожиданно меня тревожно царапнуло такое свойское обращение Ральфа к нашей управляющей. Насколько я знала, во всём Оазисе тыкать ей позволялось лишь доктору Ватсону да Карлу, её заместителю, но он появлялся здесь редко.
– Нет, не довольна! – вспылила Ирэн и, словно разом забыв о Ральфе, вперила в меня пронзительный взгляд. – Хочешь сказать, что твоя Ярина пропала, а ты так спокойно на это реагируешь?! Алла говорит – спишь, как сурок, а доктор ни разу не видел тебя в клинике после того, как вы ушли оттуда вдвоём! И ты думаешь, после этого я поверю, что тебе ничего не известно?!
Я пожала плечами: не хотите, не верьте. А Ральф перешёл в наступление:
– Девочка потеряла единственную подругу, она расстроена и напугана! А тут ещё вы вцепились в неё, как клещи! Ты получила ответ на свой вопрос, чего ещё хочешь?
– Ральф! – в голосе Ирэн зазвучало отчаяние, а меня снова задела их панибратская манера общения. – Мы в очень трудном положении! Убытки, которые понесёт заведение, если девицу не найти, могут быть чудовищными! А ты, вместо того чтобы помочь, начинаешь сводить старые…
Тут она замолчала так резко, словно окончание фразы кто-то обрубил ножом. Метнула злой взгляд на меня, нервно сцепила руки в замок.
Ральф какое-то время молчал, вопросительно приподняв брови, но, не дождавшись продолжения, с плохо скрытым злорадством ответил:
– Я помог. Спросил у девочки о том, что вас интересовало, и получил ответ. Чего тебе ещё надо? Прикажешь её пытать?
Бурхаев, до этого стоящий посреди кабинета и медленно переводивший тяжёлый взгляд с Ирэн на Доннела и обратно, вернулся к диванчику и развалился на нём, всем своим видом демонстрируя ангельское терпение. Выглядело это зловеще и не предвещало ничего хорошего даже не мой взгляд. А уж Ирэн, наверняка хорошо знающая нрав отца Яна, внезапно приняла решение с отчаянием загнанного в угол животного.
– Сударь Доннел, – заговорила она металлическим отстранённым голосом. – Я приношу свои извинения, но вынуждена просить вас покинуть кабинет, а девушку оставить здесь. Позже заведение будет готово компенсировать вам доставленные неудобства, но сейчас, в связи с возникшей чрезвычайной ситуацией, это необходимо.
– Вот как? – вкрадчиво поинтересовался Ральф, выслушав её заявление. – А, позволь спросить, Ирочка, что ты сделаешь, если я проигнорирую твою так называемую просьбу? Вызовешь охрану?
Взгляд Ирэн снова заметался, словно в поисках чего-то, что подскажет ей ответ. Такого не нашлось, и она заговорила прежним голосом, в котором звучало отчаяние:
– Ральф, тебе обязательно делать это сейчас?! Ты… ты дискредитируешь меня в глазах… – она выразительно глянула на меня и Бурхаева по очереди. – Я не могу этого допускать! Я – управляющая заведением, и, если понадобится прибегнуть к помощи охраны, буду вынуждена так поступить!
Она перевела дыхание, попыталась улыбнуться; как мне показалось, многообещающе.
– Мы ведь можем обсудить всё позже, и, я уверена – придём к согласию. Но сейчас мне необходимо…
– Мне наплевать на то, что необходимо тебе, – оборвал её Доннел. – Мы уходим. Очень надеюсь, что впредь у тебя хватит благоразумия не делать чего-то через мою голову.
Последнюю фразу я не совсем поняла, да и не старалась. Мне хватило уже того, что Ральф взял меня за руку и повёл прочь. Я ещё успела увидеть застывшее, как маска, побелевшее от злости лицо Ирэн. Бурхаева, продолжавшего сидеть с самым мрачным видом. А потом дверь за нами захлопнулась, отрезая меня от их полных ненависти взглядов, и я смогла жадно перевести дыхание, чувствуя себя так, словно до этого не дышала вовсе.
Не говоря ни слова, продолжая сжимать мою руку, Доннел довёз меня на лифте до первого этажа, вывел на улицу, под яркое солнце и обманчивый простор, и только тогда отпустил. Мы стояли рядом на высоком крыльце, глядя на раскинувшееся до горизонта синее море, и, кажется, оба не знали, что делать дальше. Наконец, Ральф негромко произнёс:
– Иди к себе. Ирэн вряд ли посмеет ещё кого-то прислать за тобой, но на всякий случай не соглашайся никуда выходить, говори, что это моё распоряжение. Тебе, конечно, было бы спокойнее у меня в номере, но я не буду настаивать. Мои слова в силе – придёшь, только если сама захочешь.
Я кивнула. Теперь, когда рядом не было ни Ирэн, ни бешеного Бурхаева, моя обида на Ральфа вернулась. Впрочем, это даже обидой нельзя было назвать – обижаться можно на кого-то равного себе, он же своим поступком раз и навсегда указал мне моё место. И я, помня об этом, не думала, что когда-нибудь между нами всё может стать, как прежде. Да и было ли это «как прежде», или я просто нафантазировала, будто наше общение когда-то выходило за рамки отношений хозяин-наложница?
Не дождавшись от меня ответа, Ральф развернулся и исчез в дверях Айсберга, возвращаясь в свой номер, а я стала спускаться с крыльца…
…Домик встретил меня настороженной тишиной. Несколько девочек, в их числе Алла и Вика, сидели в столовой за столом, что-то оживлённо обсуждая. Но при моём появлении разговор стих, глаза опустились. Никаких вопросов, никакого праздного любопытства или вежливого сочувствия. Я тоже не подала виду, будто заметила, что нахожусь тут не одна. Прошла к холодильнику, достала оттуда распечатанный пакет сока (в горле пересохло после всего недавно произошедшего) и мимо девушек, которые чуть заметно отшатнулись при моём приближении, прошла наверх. Я не осуждала соседок и не чувствовала никакой обиды. Своя шкура ближе к телу, а общаться с той, кто, возможно, имеет отношение к самой злостной из всех провинностей, которые только могут быть совершены здесь, – к побегу, себе дороже.
До наступления ночи я выходила из номера только в туалет. Несколько раз заходили то Ася, то Вика, но, взяв что-то из своих вещей, они торопливо исчезали, словно боясь, что я заговорю о чём-то, чего бы им знать не хотелось. Я и не говорила. Изображать обеспокоенность отсутствием Яринки после целого дня и двух ночей равнодушия было бы глупо и неубедительно.
Поэтому я молчала. Смотрела в окно, усевшись на подоконник, как давным-давно любила сидеть в приюте. Лежала на Яринкиной кровати, пытаясь уловить остатки её запаха. Пролистывала наши фотографии в планшете. Но больше просто смотрела в пространство перед собой и думала. Пыталась представить: где сейчас моя подруга, её возлюбленный, а также их белокурый друг Ига? Удалось ли им найти безопасное укрытие? Куда они двинутся дальше? Я не знала, что собирался предпринять Ян после того, как сумеет вырвать Яринку из Оазиса, и был ли у него вообще какой-то план действий. Не знала, и сейчас, вспоминая взбешённого Бурхаева, была рада этому. Ведь благодаря своему незнанию я не смогу выдать друзей, даже если меня станут заставлять.
Ещё я думала об Ирэн. О том, что она, по непонятной причине невзлюбившая меня после аукциона, теперь, когда я стала причиной и свидетельницей её капитуляции сначала перед Бурхаевым, а после – перед Ральфом, окончательно станет моим врагом. И почему так получилось? Когда-то Ральф сказал мне, что давно знаком с Ирэн и у них даже было что-то вроде общего дела. Допустим, это объясняет свойскую манеру их общения, но не объясняет непонятной и плохо скрытой враждебности. И что означала недосказанная фраза Ирэн о сведении старых счётов? Какая кошка пробежала между ними в прошлом? И как это дало Ральфу право вести себя здесь не как гостю, но как хозяину? И почему псих Бурхаев, оравший до этого на Ирэн, самому Доннелу не сказал ни слова?
От Бурхаева мои мысли снова вернулись к Яринке и Яну. Яринка пообещала, что без меня не убежит на Запад, значит, скорее всего, они займутся поисками Дэна, Михаила Юрьевича и остальных, тех, кого Ральф называет террористами и вредителями. Других. Но, даже если у них всё получится, я узнаю об этом только из ямки под поваленной сосной, в необозримом будущем, если сумею туда добраться. А вообще символично, что мне в любом случае предстоит вернуться к исходной точке, к приюту, в сосновый лес, куда я когда-то убегала стрелять из Пчёлки.
Я вдруг заметила, что держу руки перед собой так, словно в одной сжимаю рукоять рогатки, а другой оттягиваю кожеток. И почему мне ни разу не пришло в голову смастерить здесь вторую Пчёлку? Уж тут-то за это никто не стал бы меня наказывать. Может, потому и не было это больше интересно? Да и скучала я именно по той Пчёлке, которая познакомила меня с Дэном, ещё больше сблизила с Яринкой, сопровождала в коротком, но насыщенном приключениями путешествии, последовавшем за побегом из приюта. Знать бы тогда, где оно кончится…
А после полуночи, когда на остров легла бархатная темнота, домик наш опустел и тишина стала невыносимой, я встала с постели, оделась и, почти бегом миновав многочисленные закоулки и лестницы Оазиса, поднялась в Айсберг, к Ральфу. Я понимала, что могу снова застать в его номере черноволосую девицу или кого-нибудь не менее грудастого (возможно, даже Аллу), но это меня не остановило.
Ведь больше на всём свете мне не к кому было пойти.
Глава 19
Одиночество.
– Тебе это совсем не нравится? – спросил меня Ральф, когда мы, обнажённые, улеглись рядом и накрылись одеялом, а я не смогла сдержать долгий вздох облегчения от того, что вот и ещё один раз остался позади.
Вопрос заставил меня виновато замереть. Ведь сегодня я пришла сама, никто не звал и тем более не заставлял. Сама пришла, сама разделась и сама залезла в постель к уже спящему на тот момент Доннелу. Он был один. Никакой Аллы, никакой черноволосой девицы, лишь початая бутылка коньяка на прикроватной тумбочке. Ждал ли он меня? Знал, что я не выдержу пытку одиночеством? Судя по неподдельному удивлению, с каким Ральф открыл глаза, когда я нырнула под одеяло, – нет. По крайней мере, не сегодня, не так быстро. Возможно, предполагал, что я буду дуться до его отъезда, но появлюсь потом, когда он приплывёт на остров в следующий раз, а я к тому времени успею соскучиться.
Мне было стыдно за свою скорую капитуляцию, я прятала лицо в подушке и не хотела смотреть ему в глаза, когда он принялся осторожно покрывать поцелуями сначала мои плечи, потом спину. Ёжилась и прижимала локти к бокам, жалея о том, что не додумалась принести с собой пижаму, чтобы не пришлось сейчас лежать в одних трусиках, словно я явилась за сексом. Наверное, Ральф так и подумал, потому что секс у нас состоялся незамедлительно.
И теперь я не знала, что ответить на его вопрос. Соврать, что нравится? Это даже будет не совсем враньё, ведь мне действительно нравятся некоторые моменты, но, к сожалению, лишь те, что считаются прелюдией. Поцелуи, объятия, ласки – ничего более. Нравится потом лежать, обнявшись, растворяясь в тепле и неге, постепенно погружаясь в сон. За этим я и пришла. Меня пугала долгая ночь в пустом номере под мрачный рокот прибоя, я не думала, что смогу уснуть там, в домике, где нет и не будет больше Яринки, где соседки теперь избегают меня, как прокажённой. Я чувствовала себя бесконечно несчастной, и Ральф виделся мне единственным источником тепла, островком света в ночи. Он большой и сильный, он сможет окружить меня собой, обнять, прижать, согреть своим дыханием, так, что одиночество и тоска не смогут ко мне подступиться. Тогда я усну. А завтра станет уже легче, как всегда бывает: утро нового дня приносит облегчение.
Так бы и случилось, не задай Ральф своего вопроса. Я бы свернулась в его объятиях и нашла там желанное забвение. Но вместо этого теперь судорожно придумывала ответ, который бы не поссорил нас снова. Валентина Карловна, наша здешняя преподавательница-психолог, не раз повторяла, что ни в коем случае нельзя подвергать сомнению способность мужчины быть великим любовником. Это самая вопиющая ошибка, какую только можно допустить в нашей профессии. Мужчины затем и прибывают сюда, к нам, чтобы почувствовать себя рысаками, отдохнуть от пуритански воспитанных жён, считающих, что приличная женщина не может получать удовольствия от плотских утех и уж тем более это удовольствие демонстрировать.
– Мне больно, – наконец виновато буркнула я, поняв, что отмолчаться не выйдет.
Рука Ральфа, до этого ласково перебирающая мои волосы, замерла.
– Больно? Почему тогда ты не говорила мне этого?
Я снова засопела, не зная, что ответить. Да потому и не говорила, что учили всегда выглядеть на вершине блаженства! Если я скажу, что мне больно, значит, не получаю удовольствия. Если не получаю удовольствия, значит, не выполняю свои прямые обязанности – создавать у мужчины иллюзию его сексуального могущества.
– Я предполагал, что тебе бывает больно в самом начале в силу твоих малых размеров, поэтому всегда старался быть осторожен, – продолжал Ральф, не дождавшись моего ответа. – Но, если больно постоянно, выходит, ты ещё совсем не выросла для всего этого. Скажи, тебе действительно плохо со мной?
Решив, что терять нечего, я попыталась растолковать ему, что именно мне нравится, а что нет, и почему я молчала до сих пор. Ральф внимательно слушал мои путаные объяснения, и, хоть я сама не совсем себя поняла, он ни разу меня не перебил и не задал ни одного вопроса. А когда я, наконец, замолчала, чувствуя невыразимое облегчение от того, что больше не нужно притворяться, Ральф снова начал поглаживать мои волосы.
Я притихла под ласкающей рукой, ожидая реакции на свою откровенность. Из-под опущенных ресниц вглядывалась в грубое мужское лицо, слабо освещённое ночником, и пыталась понять, какие эмоции вызвала в своём хозяине. Он не выглядел рассерженным или раздосадованным, что несомненно обрадовало бы меня в другой ситуации. Но сейчас я заметила нечто, напугавшее меня куда больше. Глубокую неподдельную печаль.
За три месяца нашего знакомства мне довелось видеть Ральфа разным: весёлым, пьяным, задумчивым, ласковым, ругающимся и даже хохочущим, задорно, как мальчишка. Но никогда – таким, каким он вдруг стал сейчас. Его брови не поднялись знакомым домиком, но вокруг рта залегли скорбные морщины, уголки губ устало опустились, а глаза потемнели, снова из тёпло-карих став чёрными и бездонными. И он продолжал гладить меня по голове, словно пытался этим заполнить возникшую паузу.
Из далёкого, теперь уже кажущегося нереальным прошлого, ко мне пришло воспоминание, от которого я похолодела, несмотря на духоту июльской ночи и близость тёплого мужского тела.
До лайки Зуйки, которая была у нас в Маслятах на момент конца деревни, мои родители держали Балуя, здоровенного медвежатника. Его я плохо помнила, потому что была тогда совсем маленькой. Но один эпизод врезался в мою память навечно. Однажды Балуй вернулся из тайги страшно израненный, мы обнаружили его утром у крыльца, куда он из последних сил сумел доползти и остался лежать на окровавленном снегу. Не знаю, что – или кто – было тому виной, но сразу стало ясно, что спасти Балуя не получится при всём желании. Отец принёс ружьё, а мама, вытирая мокрые глаза, поспешно увела меня в дом. Последнее, что я увидела, – папа опустился на колени перед умирающим псом и бережно гладит его шерсть, стараясь не задевать открытые раны.
И выражение его лица было точно таким же, как сейчас у Ральфа.
Внутренне ощетинившись, сжавшись в ожидании новой беды, внешне я осталась неподвижна, только закрыла глаза. Интересно, понимал ли Балуй, что должно последовать за последней хозяйской лаской?
– Лапка, – сказал Ральф, и моё сердце ухнуло в пустоту, столько сожаления было в его голосе, – Лапка, наверное, даже к лучшему, что меня какое-то время не будет. Ты подрастёшь, и тогда, когда мы увидимся в следующий раз, будешь воспринимать и чувствовать всё иначе.
– Почему тебя не будет? – через силу выдавила я, прекрасно понимая уже, что к этому всё и шло, это и предвиделось, беда не приходит одна. – Когда – в следующий раз?
– Не раньше Рождества, – сказал Ральф так быстро, словно боялся потом не решиться. – Скорее всего, к весне. Как раз, чтобы успеть заплатить за тебя ещё раз.
Я оценила расчёт. Сообщить плохую новость, и сразу, не дав опомниться, – хорошую, смягчить удар, сгладить вину, пусть я и сомневалась, что Доннел может чувствовать себя виноватым передо мной.
– Ты хочешь купить меня на второй срок? – уточнила я и сразу пожалела: настолько цинично это прозвучало.
Ральф чуть поморщился, но ответил мягко.
– Худышка, меня беспокоит твоя безопасность, хоть ты и не веришь в это. И я не хочу, чтобы до тебя добрался какой-нибудь псих вроде Бурхаева или Ховрина. Сейчас мне нужно уехать очень далеко: я не смогу вернуться на Русь раньше следующей весны, – но, когда вернусь, то сделаю всё от меня зависящее, чтобы тебе и дальше ничего не угрожало.
Я не стала спрашивать, куда уезжает Ральф и зачем: привыкла уже, что о его жизни мы не говорим. Но обещанию обрадовалась. Обрадовалась именно настолько, чтобы, как, наверное, он и рассчитывал, не пустить слезу о скорой разлуке. Совершенно не считаю, что Ральф думал, будто я влюблена в него, но он точно понимал, что его отъезд станет для меня потерей, особенно сразу после утраты Яринки. Ведь теперь я останусь совсем одна и мне уже не к кому будет прийти посреди ночи, спасаясь от этого одиночества.
Но Ральф пообещал купить меня на второй срок, а значит, мой долг перед Оазисом будет закрыт. И я смогу покинуть опостылевший остров, чтобы отправиться искать Яринку.
Словно прочитав мои мысли, Ральф сказал:
– Я не стану указывать тебе, что делать или чего не делать в моё отсутствие: всё равно не смогу ничего контролировать. Но буду надеяться на твоё благоразумие. Просто живи и жди меня. Ирэн тебя не тронет, но лучше вам лишний раз не пересекаться: после сегодняшнего она очень зла. Понимает, что пропажа твоей подружки без тебя не обошлась, хоть и не может этого доказать.
Я снова прокрутила в голове утренние события, вспомнила короткий, но эмоциональный разговор, состоявшийся между Ральфом и управляющей, и осторожно заметила:
– Ирэн сказала, что ты сводишь с ней старые счёты…
Ральф презрительно скривил губы.
– Если бы я хотел свести с ней счёты, она бы сейчас тут задницу не грела. Но лишний раз пнуть её, как сегодня, не откажусь.
Ободренная его ответом, я осмелилась спросить:
– Вы поссорились в прошлом?
Ральф снова усмехнулся.
– Ссорятся дети. А она просто оказалась неблагонадёжным человеком, отчего потеряла моё доверие.
– Ты с ней спал? – ляпнула я и тут же пришла в ужас. Кажется, сейчас кто-то получит словесный нагоняй за излишнее любопытство…
Но Ральфа мой вопрос позабавил. Он иронично заломил бровь и посмотрел на меня с живым интересом.
– Ревнуешь, Лапка? Неожиданно, конечно, но, признаюсь, – приятно.
Я засопела и уткнулась носом в подушку, мысленно дав себе клятву никогда больше не задавать Доннелу вопросов о его прошлом. К счастью, он не стал заострять на этом внимание, как не стал и отвечать. Вместо этого вдруг легко чмокнул меня в нос и сказал:
