Текст книги "Оазис (СИ)"

Автор книги: Елизавета Сагирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Лето придёт во сне.

Часть вторая.

«Оазис»

Дон-Жуан.

На заре морозной

Под шестой березой

За углом у церкви

Ждите, Дон-Жуан!

Но, увы, клянусь вам

Женихом и жизнью,

Что в моей отчизне

Негде целовать!

Нет у нас фонтанов,

И замерз колодец,

А у богородиц —

Строгие глаза.

И чтобы не слышать

Пустяков – красоткам,

Есть у нас презвонкий

Колокольный звон.

Так вот и жила бы,

Да боюсь – состарюсь,

Да и вам, красавец,

Край мой не к лицу.

Ах, в дохе медвежьей

И узнать вас трудно,

Если бы не губы

Ваши, Дон-Жуан!

Марина Цветаева.

Пролог.

Я парю в янтарном медовом мареве. Моё сознание стремится раствориться в нём, как уже растворилось тело, и я хочу этого, но что-то мешает. Может быть, отголоски недавней боли там, где раньше было моё лицо. А может, голоса, навязчиво лезущие в уши, мешающие оторваться от реальности, уплыть вдаль по молочной реке в кисельных берегах.

– Зачем тебе это нужно? – первый голос мне не нравится, мужской, грубый, со скандальными нотками, он царапает остатки моего сознания, как кора деревьев недавно обдирала ладони, – Куда ты смотрела, это же деньги на ветер!

– Не истери, – второй голос приятнее, он женский и звонкий как колокольчик. Пожалуй, ухватившись за него, я бы могла помочь себе уплыть быстрее, но и в нём есть нечто настораживающее, к чему не хочется прикасаться, – Я знаю, что делаю.

– Что знаешь?! Сколько ты денег отдала вот за это? Да мы больше на лечение потратим! И вряд ли вылечим, ты видела её лицо?! Она уже никогда не будет красивой.

– Не истери, говорю! Ватсон сказал, что лазерная шлифовка всё исправит.

– Ничего она не исправит, это же рваные, а не резаные раны! Да и не только лицо, она вся – в лоскуты! Ещё не факт что выживет.

– Выживет, раны не опасные. Сейчас кровь перельём, и очухается.

Кровь… Теперь к напоминанию о боли добавилось напоминание о страхе. Медовое марево поменяло цвет, стало багровым, сгустилось, уже не несло меня, а сжимало со всех сторон.

– Очухается, а потом ещё сколько её лечить?

– Сколько надо, столько и будем лечить! – колокольчиковый голос тоже изменился, в нём зазвучала сталь, – С каких пор ты оспариваешь мои решения?

– Не оспариваю! Поздно уже оспаривать, она здесь. Просто не понимаю, первый раз вижу, чтобы ты так глупо тратила деньги.

Колокольчик снова зазвенел, почти весело:

– У меня интуиция, Карл, ты должен это помнить. И интуиция мне подсказала, что эта потрёпанная куколка нам ещё очень пригодится.

– Это уже не куколка, – мужской голос напротив стал ещё более мрачным, – И ею не станет, хоть зашлифуйся. Вот со второй ты не ошиблась, хоть и придётся ждать, пока подрастёт. Сколько им обеим?

– Двенадцать. И ждать не обязательно, не мне тебе рассказывать.

– Ну, со второй-то возможно, а вот эта ободранная, ещё неизвестно когда вообще на ноги встанет.

– Не нагнетай. Раны хоть и глубокие, но кости целы, сухожилия не порваны. Девчонки – как кошки живучие, по себе знаю.

– Полицаи совсем оборзели – такие деньги драть за брак…

Багровое марево стало тяжёлым, давило со всех сторон, норовило залиться в нос и рот, вернуло мне боль, ноющую – в руках и ногах, резкую и дёргающую – в лице. Оказывается, тело никуда не делось, оно оставалось со мной и теперь напоминало о себе, плакало, жаловалось. Только чем я могла ему помочь?

– Кажется, пошевелилась. Надо сказать Ватсону, чтобы дозу увеличил.

– Не лезь не в своё дело, – колокольчиковый голос отдалился, звучал глухо, – Пойдём, не будем ему мешать.

Раздались удаляющиеся шаги, что-то стукнуло, и наступила тишина. Я надеялась, что уж теперь-то ничто не помешает мне уплыть по молочным рекам, оторваться от плачущего тела, дать отдохнуть и ему, и себе. Но из багрового марева внезапно сунулась ко мне оскаленная чёрная морда с горящими глазами и длинными белыми клыками в клочьях пены. Сунулась, рявкнула, и бросилась в лицо. А вместе с ней бросились воспоминания, принялись рвать душу, как недавно звериные клыки рвали тело.

Я попыталась закричать, закрыться руками, но густое марево не давало пошевелиться, и не выпускало крики, заталкивало их обратно в рот, душило.

Неожиданно сквозь него протянулась прохладная рука, легла на лоб, и голос, не похожий на те, что звучали до этого, сказал:

– Тихо, тихо… ох и сильная ты, девка! Казалось бы – в чём душа держится, места живого нет, а наркоз не берёт. Ничего, сейчас добавим…

Комар укусил в руку. Это был хороший комар, потому что от его укуса стало легче, багровое марево отступило, смягчилось, снова налилось янтарным светом. Я всхлипнула от облегчения, тело перестало плакать, и отправилось, наконец, по своим делам. А я – по своим, по молочным рекам, меж кисельных берегов…

Глава 1.

Поезд.

Звёзды падали совсем недолго. Гораздо дольше горела церковь. Каждый раз, оглядываясь назад, мы видели оранжевое зарево, сияющее на полнеба. Правда, оглядываться много нам не пришлось. После краткого отдыха на вершине холма, подъём на который дался с таким трудом, мы снова бежали по дороге сколько могли бежать. Потом перешли на быстрый шаг, а вскоре впереди засветились фары машины, и пришлось торопливо шмыгнуть в лес, после чего возвращаться на дорогу уже не хотелось. Мы шли по лесу наугад пока ночь не начала сереть, а силы не покинули нас окончательно. Тогда опустились на землю, прислонившись к могучей сосне и прижавшись друг к другу.

Усталость, как моральная, так и физическая была так велика, что даже разговаривать не хотелось. Не хотелось ничего обсуждать или строить дальнейшие планы, тишина казалась благословением. Я попыталась сообразить, как далеко нам удалось уйти от приюта, но в голове сплошные леса, дороги, и ночные тени замкнулась в заколдованный круг. Я почувствовала, как Яринка всё тяжелее наваливается на меня, и поняла, что в ближайшие часы двигаться дальше не получится.

Мы расстелили на земле одно пальто, укрылись вторым, и положили под головы наши сумки, которые, благодаря упиханным в них Яринкиным нарядам оказались мягкими и тугими как подушки. Так и уснули, согреваясь друг о друга, вздрагивая от недавно пережитого…

… Растревожил меня солнечный луч, упавший на лицо. Я пыталась отворачиваться от него, прятаться под одеяло, но одеяло стало странно неудобным и никак не натягивалось на голову. Вдобавок к этому, неожиданно кто-то сильно дёрнул его на себя. Я приоткрыла глаза, и сразу проснулась – резко, рывком. Не было никакого одеяла, было пальто, которое я чуть не стянула с Яринки, и в которое она вцепилась, не просыпаясь.

Какое-то время продолжала лежать, разглядывая окружающий нас утренний лес и восстанавливая в памяти вчерашние события. Солнце ещё не успело подняться высоко, из чего я сделала вывод, что проспали мы не долго, было довольно свежо, и очень влажно от выпавшей росы, сильно пахло хвоей. Пели птицы. Больше, сколько я не прислушивалась, ничего не услышала.

Странно это было – проснуться не на своём верхнем ярусе нашей с Яринкой кровати, не в тёплой постели под укрытием стен и крыши, а вот так – на земле, в одежде и обуви. Словно я всё ещё спала и видела сон, который был бы даже приятным, если бы не ноющие мышцы, искусанное комарами лицо, и замёрзшие ноги.

– Вторник, – зачем-то сказала я вслух, и ужаснулась, поняв, что при самом удачном раскладе, просыпаться нам вот так, голодными и холодными, ещё три раза. Если, конечно, нас не поймают раньше.

Последняя мысль заставила меня сесть. Не важно, который сейчас час, но наша пропажа в приюте уже обнаружена, а значит и погоня в пути.

– Ярина, – я потрясла подругу за плечо, а когда она, застонав, попыталась оттолкнуть мою руку, затрясла сильнее, – Ярин, надо идти!

Яринка долго моргала, оглядывалась с потерянным видом, и безудержно зевала. А первым про что спросила, было:

– А воды нет?

Вода. Вчера мы переживали из-за того, что придётся четыре дня голодать, но ни разу не подумали о воде. И вот сейчас, после сумасшедшей ночи, изматывающего бега, и короткого, но очень крепкого сна, есть не хотелось совершенно, зато очень хотелось пить. Я остро осознала это после Яринкиных слов.

Мы побродили между деревьев, пытаясь слизывать росу с травы и листьев, но это лишь раздразнило жажду.

– Пойдём, – наконец решила я. – Пойдём вперёд, и может быть, наткнёмся на ручей.

Яринка мрачно кивнула. Мы обе помнили, что, судя по карте местности, которую изучили вчера, поблизости не было водоёмов. Но вот ручьи… ручьи, возможно, были.

Накинув пальто, и подобрав сумки, мы побрели через лес. К счастью, таёжные навыки я не растеряла, и, ориентируясь по солнцу, придерживалась курса, уводящего нас всё дальше от приюта. Но очень скоро деревья впереди расступились, и мы увидели бетонный забор с возвышающимися за ним строениями и трубами, от которых шёл низкий и ровный гул.

– Что это? – спросила я Яринку хриплым шепотом – от жажды рот и горло словно кто-то выстлал наждачной бумагой.

– Какой-то завод, – так же ответила Яринка, – Нечего нам тут делать.

С этим я согласилась, и мы стали огибать забор на безопасном расстоянии, пока не вышли на дорогу. Дорога оказалась более узкой чем та, по которой мы двигались ночью, но прямой, как стрела, она упиралась в широкие ворота, возле которых (это мы увидели даже из леса) прохаживались мужчины в пятнистой камуфляжной форме. И это заставило нас повернуть назад, как красные флажки заставляют загнанных волков поворачивать навстречу пулям. Не то, чтобы мужчины в форме напомнили мне Белесого, но интуиция ясно подсказала – через дорогу нам не надо.

Мы снова двинулись вдоль бесконечного забора, но уже в обратном направлении, надеясь обойти внезапно возникшее на пути препятствие с другой стороны. Время перевалило за полдень, жара заставила нас снять пальто и нести их в руках, затрудняя и без того не слишком быстрое передвижение. А пить хотелось всё сильнее.

Забор в итоге не кончился, но повернул вправо, дав нам возможность встать на прежний курс. И мы шли пока низкое гудение не стихло позади, а высокие полосатые трубы не скрылись за верхушками сосен. Только тогда устроили привал. Честное слово, если бы у нас было чем перекусить, а главное что попить, привал показался бы намного лучше, почти как праздничный пикник в честь обретённой свободы. А так мы просто посидели на краю солнечной поляны, слушая птиц, и давая отдых гудящим ногам. Но даже отдохнуть толком не получилось, жажда гнала нас дальше, на поиски воды. И образ прозрачного звонкого ручья уже давно уступил место мечтам хоть о какой-нибудь луже. Сейчас мы бы и росу стали собирать в ладони по капелькам, чем пренебрегли утром. Но вся роса давно высохла.

Чувствовала ли я все эти часы радость от долгожданной свободы? Да, чувствовала, но она пряталась за усталостью, за жаждой, и за страхом быть пойманными. Пока мы не справились даже с половиной поставленных задач. Нужно было как-то протянуть ещё четыре дня, а в ночь на пятый добраться туда, откуда всё началось – почти к самому приюту, к нашему лесу, на перекрёсток дорог, где нас должна будет ожидать машина. А вот когда я сяду в эту машину, переложу заботу о себе и подруге на плечи друзей Дэна, других, тогда и порадуюсь от души.

Яринка тоже не выглядела счастливой. Да, она с интересом озиралась вокруг, шагала легко, и не жаловалась, но с её лба не исчезала тревожная складочка, а пальцы нервно подрагивали.

Ближе к вечеру мы снова вышли к забору, на этот раз деревянному, покосившемуся, с недостающими в нём досками. Из-за него виднелись такие же деревянные крыши и верхушки лиственных деревьев.

– А это что? – снова спросила я у Яринки, не узнавая своего голоса – он растрескался от сухости, как трескается земля, долго не видевшая дождя.

На этот раз она ответила не сразу, щурилась, прикрывая рукой глаза от солнца, жевала губы.

– Кажется, сады.

– Какие ещё сады? – не поняла я.

– Ну, вроде вашей деревни, – попробовала объяснить подруга, – Только люди здесь не живут, а приезжают летом, растят овощи, зелень, отдыхают.

– А здесь охрана есть?

– Сторожа должны быть.

Словно подтверждая эти слова, за забором залаяла собака, причём таким низким и густым голосом, которого я раньше не слышала. Наши маслятовские лайки были звонкоголосые как бубенчики, а этот лай больше походил на взрёвывание медведя.

Яринка изменилась в лице и попятилась.

– Ты чего?

Я это… – подруга нервно оглядывалась, – Собак боюсь. Меня кусали.

Я слегка пожала плечами. Меня тоже кусали пару раз, ещё меня царапали, лягали, бодали, и клевали – когда тесно общаешься с живностью, конфликтов не избежать. Но как можно бояться домашних животных, я всё равно не понимала.

– Да брось, она же наверняка там привязана, – попробовала я успокоить подругу, но она затрясла головой.

– Может, привязана, а может, и нет. Давай уйдём, пока нас не увидели?

Но я не могла уйти. Перед глазами маячила всплывшая из памяти картина – большая жестяная бочка, которую мы ставили в огороде для сбора дождевой воды на полив грядок. И не только мы, это делали все деревенские – не таскать же каждый раз вёдра из колодца. Так может быть и здесь поступают так же?

– Яринка… тут должна быть вода.

– Ага, а ещё нас тут могут увидеть! – зашипела подруга, пытаясь за рукав оттащить меня назад, в лес, – О нас уже по-любому по телику передавали, мы в розыске! Увидят, позвонят в полицию, и всё.

– Да подожди ты. Видишь, дыра в заборе? Постой тут, а я только загляну и обратно. Если увижу бочку с водой или колодец, мы сможем ночью пробраться туда и попить.

Мысль о том, что придётся ждать темноты, когда вода – вот она, рядом, повергла меня в отчаяние, но отступать я не собиралась. В любом случае найти воду здесь было куда вероятнее, чем в лесу.

Мягко вывернувшись от пытающейся удержать меня Яринки, я, пригнувшись, потрусила к забору.

Одной отсутствующей в нём доски вполне хватило, чтобы протиснуться на территорию садов. Оказавшись по ту сторону, я торопливо присела. Прислушалась. Собака больше не лаяла, но до меня доносились детские голоса и стук молотка по дереву. Люди здесь, несомненно, были, оставалось лишь выяснить насколько близко. Хорошо хоть дом, рядом с которым я оказалась, выглядел нежилым: не копаные грядки, заросшие травой дорожки между ними, тусклые, давно немытые окна.

Не выпрямляясь, почти на четвереньках, я пробралась до одной из теплиц, заглянула внутрь сквозь пожелтевшую от старости плёнку, и ещё больше успокоилась, увидев потрескавшуюся землю с торчащими из неё засохшими прошлогодними стеблями огурцов. Да, в этом году хозяева здесь или не бывали, или по какой-то причине не торопились с огородом.

Обогнув теплицу, я выглянула с другой стороны и замерла. Бочка. Жестяная бочка, почти как та, что была у нас в Маслятах, только не крашенная, стояла у угла дома под водостоком.

Забыв про осторожность, я метнулась вперёд, поскуливая от нетерпения, ухватилась пальцами за край бочки, доходивший мне до груди, перегнулась через него… и почти окунулась лицом в воду. В прекрасную, душистую, отражающую небо и солнце воду!

К своему стыду я совсем забыла про Яринку, не стоило начинать пировать без неё. В оправдание могу лишь сказать, что заняло это не больше минуты. Обняв бочку как некогда потерянного, но вновь обретённого друга, я пила огромными глотками, давясь и захлёбываясь, отчаянно фыркая от попадающей в нос воды, но и не думая отстраниться. А когда, наконец, отвалилась в сторону, живот мой, казалось, не уступал объёмами самой бочке.

Только сейчас я додумалась вновь пригнуться, и медленно поползла обратно, чувствуя удивительную наполненность и гармонию с миром. И как мало, оказывается, нужно для счастья…

Увидев меня, со съехавшими в кучу осоловевшими глазами и глупой улыбкой на губах, Яринка сразу всё поняла.

– Вода?! Где?

Я махнула рукой себе за спину, и подруга тут же кинулась туда, забыв про свой страх перед собаками.

Когда мы обе, напившиеся до одурения, ополоснувшие лица и руки, вернулись за забор, в лес, и растянулись там на траве, я сказала:

– Думала, помру. Никогда в жизни так не хотелось пить.

– Я тоже, – тяжко отдуваясь, ответила Яринка, – Теперь понимаю папашку, когда он говорил, что у него сушняк и что он сейчас сдохнет.

– Сушняк? – не поняла я.

– Ну, похмелье. Когда люди пьют, им утром плохо делается.

Это я знала. У нас в Маслятах баба Тася делала брагу, которую взрослые пили по праздникам. Но случалось это редко, и на следующее утро никто не подыхал, хоть и любили подшучивать друг над другом на эту тему.

– Подожди, – внезапно вспомнила я, – А разве в городе можно так пить? Разве продают?

Яринка фыркнула:

– Знать надо, где продают. Батя знал. Если бы и я знала как оно всё дальше будет, то заложила бы его на фиг.

Мы замолчали. Солнце уже клонилось к западу, но грело ощутимо, в лесу не шевелился ни одни листок. Похоже, лето в этом году пришло раньше.

Незаметно для себя я задремала, убаюканная теплом и тишиной. Яринка видимо тоже, потому что прозвучавший внезапно грохот застал врасплох нас обеих. Резко сев, я затрясла головой, начала оглядываться, не понимая куда пропал солнечный свет и почему деревья вокруг гнутся и стонут.

– Гроза! – первой сообразила Яринка, – Сейчас ливанёт!

Я запоздало посетовала на себя за несообразительность. Следовало ожидать, ведь парило целый день, и ветра не было. Вот ведь закон подлости! Первая майская гроза и, разумеется, именно тогда, когда мы остались без крыши над головой.

– Дайка! – Яринка вскочила на ноги и бестолково заметалась между деревьями, – Надо куда-то спрятаться! Если мы промокнем – ночью дуба дадим!

Так точно, дадим. В сыром после ливня лесу одежда будет сохнуть целую вечность.

– Теплицы! Давай в теплицу!

Подхватив с земли пальто и сумки, и чуть приободрившись, мы снова побежали к забору. Но, как выяснилось, приободряться было рано. Когда мы забрались под прикрытие натянутой на металлический каркас тепличной плёнки, я поняла, что убежище это никудышное. Конечно от дождя оно укрыло бы нас отлично, но не от взгляда того, кому бы вдруг вздумалось посмотреть в нашу сторону.

– Не годится! – я начала выпихивать Яринку наружу, но она упиралась, – Теплица вся прозрачная, нас видно!

– Куда тогда?!

Отчаявшись вытолкать подругу под надвигающийся дождь, я вылезла сама, и кинулась к дому, прижалась к стене. Но козырёк крыши, нависающий надо мной, был слишком узок и не мог послужить укрытием. А гроза была уже близко, молнии вспарывали тучи над лесом, крепкий ровный ветер гнул кусты и травы к земле. Тогда я скользнула за угол, огибая дом, и там нашла то, что искала.

Небольшая деревянная веранда за сплошными перилами. Чуть не взвизгнув от такой удачи, я повернулась, чтобы привести сюда Яринку, но та уже оказалась рядом, и по ступенькам на веранду взбежала раньше меня. А там мы уселись на пол, невидимые с улицы, защищённые от дождя и от ветра, снова почти счастливые.

И сразу с неба рухнула водяная стена.

Яринка что-то весело прокричала, но я не услышала её за шумом дождя и раскатами грома. Мы отползли в угол веранды, куда не долетали брызги, и легли, постелив пальто на дощатый пол. Бессонная ночь давала о себе знать, ливневая пелена отгораживала нас от остального мира, создавая иллюзию безопасности, и мы почти сразу уснули, не взирая на вспышки молний и грохот.

Сколько шёл дождь? Я не знаю. Когда открыла глаза, было темно и тихо, лишь звенели где-то капли. Яринка мирно сопела, уткнувшись мне в плечо. Судя по затёкшему, одеревеневшему телу, я очень долго пролежала в одной позе. Да и сна не было ни в одном глазу, и ноги перестали гудеть, что явно говорило в пользу того, что на сей раз мне удалось выспаться. Это и обрадовало, и напугало. Обрадовало потому, что я знала, как важен сон, особенно в такие трудные времена, какие наступили сейчас у нас. А напугало тем, что теперь, когда жажда и усталость отступили, дал знать о себе голод. Быстро прикинув в уме, я поняла, что у нас не было ни крошки во рту уже больше суток. Но удручало не это. Если даже сейчас так ужасно хочется есть, что же будет с нами к исходу четвёртого дня? Мы вообще сумеем идти? Сможем явиться на место встречи с другими?

Осторожно выбравшись из-под пальто и укрыв им Яринку, я сходила до бочки с водой, где снова от души напилась. Пить не хотелось, но я ещё слишком хорошо помнила недавние муки жажды. А ещё надеялась, что сумею хоть чуть-чуть обмануть этим голод. Не вышло, только в животе начало громко бурчать, словно бедный мой организм ругался за такое издевательство.

Вздохнув, я снова забралась под пальто и, прижавшись к Яринке, стала глядеть в ночное небо. Оно уже не было звёздным как прошлой ночью, теперь его закрывали низкие тучи¸ и оставалось лишь надеяться, что дожди не зарядят на несколько дней. Не можем ведь мы ещё почти трое суток отсиживаться на этой веранде.

Если бы я тогда знала, что отгремевшая недавно гроза спасла нас с Яринкой, то наверно сейчас не смотрела бы на тучи так сердито и уныло.

Церковь удалось потушить лишь под утро, но толку от этого получилось мало – изнутри она выгорела полностью, остался лишь кирпичный каркас с чёрными, обуглившимися колоколами… Когда пожарные машины уехали, и полиция занялась выяснением причины возгорания, охрана подняла записи с камер. И им не понадобилось много времени для того, чтобы отыскать на них кадры с двумя девичьими фигурками, сначала тайком пробирающимися к церкви, а потом убегающими от неё к забору. Агафья к тому времени тоже обнаружила наше отсутствие, вот всё и сошлось. Полицейские собаки напали на наш след за забором ближе к полудню, и уверенно повели за собой преследователей. Думаю, что они были уже недалеко, когда разразилась гроза и упавший с неба плотный ливень смыл наши следы, остановив погоню.

Но всё это я узнала намного позже, а сейчас зябко ёжилась на дощатом полу чужой веранды, глядя как над деревьями встаёт серый рассвет, а от земли поднимается туман. В этом тумане застучал колёсами, протяжно прокричал поезд. На этот раз звук был гораздо ближе и яснее, чем слышался из приюта. Отвечая ему, неподалёку снова по-медвежьи забухала собака, и Яринка завозилась рядом, жалобно застонала во сне. Я постаралась прижаться к ней плотнее, дать почувствовать поддержку, но чёртова псина не унималась, и, в конце концов, разбудила мою подругу.

– А еды нет? – совсем как в прошлое утро про воду спросила Яринка, перестав протирать глаза, и потеряно оглядываться.

– Знаешь же, что нет, – устало ответила я.

– А если… на огородах поискать? В других теплицах?

Я об этом уже успела подумать, пока лежала, но… начало мая, и боюсь, что многие владельцы здешних огородов, по примеру хозяина нашей гостеприимной веранды, пока ничего не сажали, и тем более не вырастили. Ещё я успела подумать о том, чтобы попытаться забраться в один из домиков и поискать запасы, но сразу отмела эту идею. Во-первых, велик шанс попасться, во-вторых, что мы можем найти кроме круп или картошки, которых нам всё равно негде приготовить? Не думаю, что кто-то станет оставлять здесь быстро портящиеся продукты.

Мысли подруги, как выяснилось, текли в том же направлении, потому что она сказала:

– Раньше бомжи забирались в дачные домики и даже жили там, пока хозяев нет.

– Кто забирался?

– Бомжи. Ну, так называли бездомных людей, батя рассказывал. А потом, когда стали сажать в тюрьму за тунеядство, их всех переловили. Так что наверно можно залезть к кому-нибудь, найти поесть…

Её прервал вновь раздавшийся собачий лай. И на этот раз лай был не ленивым, таким, каким собаки развлекают себя в минуты безделья, а яростным, заполошным. Забренчала цепь, а потом, перекрывая эти звуки, прозвучал длинный требовательный автомобильный сигнал.

Мы рывком сели.

– Кто-то приехал, – шепнула Яринка, но я подняла руку, призывая её к молчанию.

Раздался сердитый мужской оклик и собака замолчала. До нас донеслись обрывки разговора. Кем ни были прибывшие, они не торопились проезжать в сад, а о чём-то деловито и строго расспрашивали сторожа. Спасибо туману, любезно донёсшему эту информацию до наших ушей. Я почувствовала, как волоски по всему телу встают дыбом – непередаваемое ощущение, пришедшее к нам, надо думать, от далёких, ещё мохнатых предков. И кто-то из этих предков сейчас протянул через тысячелетия мохнатую свою лапу, и ею ощутимо пихнул меня в бок.

– Уходим! – я вскочила, сдёрнула пальто с Яринки.

– Ты чего? – возмутилась было она, но я яростно зашипела.

– Тихо ты! Туман далеко звуки разносит. Думаю – это за нами, ищут.

– Да с чего ты взяла? – тем не менее, подруга встала, потянула на себя сумку, – Дачники приехали, вот и всё.

– Может быть. А может, и нет, – не рассказывать же ей про вставшие дыбом волоски и мохнатого предка, – Всё равно надо уходить, нельзя долго на одном месте. Иди попей, и пойдём.

Мы напились впрок, не смотря на то, что воды сейчас, после ливня, вокруг хватало, могло даже быть и поменьше. Обувь и низ колготок у нас стали мокрыми сразу, как только мы выбрались за забор и вступили в лес, а позже благодаря туману и падающим с листьев каплям, отсырела и остальная одежда. Чтобы не замёрзнуть мы шли быстрым шагом, иногда переходя на бег, уходя всё дальше от приютивших нас на ночь садов. Дождя больше не было, и на том спасибо, но вот туман очень затруднял передвижение. В нём я быстро потеряла любые ориентиры и вела подругу наугад. Впрочем, сейчас это было уже не важно, мы не преследовали цели прийти в некую конечную точку, нам просто нужно было двигаться. Мы и двигались, стараясь не замечать голода, грызущего нас изнутри, и рождённой им слабости в ногах. Несколько раз пересекали тропки, однажды вышли к линии электропередач на широкой просеке, но в основном вокруг был лишь сырой лес.

Когда по моим прикидкам наступило позднее утро, туман, наконец, рассеялся. Но тучи не разошлись, было по-прежнему пасмурно и прохладно. Идти мы уже устали, но садиться на мокрую траву совсем не хотелось, поэтому продолжали кое-как плестись вперёд.

– Мы ведь к вечеру вернёмся в сады? – уныло спросила Яринка, – Надо искать еду, я ещё два дня так не выдержу.

– Вернёмся, – успокоила я, не став уточнять, что думаю по поводу шансов раздобыть там хоть что-то съестное.

– И как только раньше жили эти… как их… бомжи? – голос подруги звучал изнеможенно, она делала паузы между словами, словно даже собраться с мыслями ей теперь было тяжело, – И ведь они даже зимой выживали, что же нам так плохо?

Никогда не надо жаловаться. Никогда. А в особенности, говорить, что тебе плохо. Потому что бог, судьба, вселенная, назови как хочешь, не упустит возможности доказать, что может быть ещё хуже. Намного, намного хуже.

Не успела Яринка договорить роковую фразу, как далеко в лесу, у нас за спинами зазвучал собачий лай. И был это не простой лай, а лай азартный. С таким лаем наши маслятовские лайки гнали добычу по тайге.

Яринка замерла с повисшей в воздухе ногой, её ресницы задрожали, рот жалобно округлился.

– Собаки…

– Если бы только собаки, – я дёрнула подругу за руку, выводя из ступора, – Это могут нас искать! Бежим…

Просить дважды не пришлось, Яринка рванула вперёд с такой резвостью, что временно оставила позади даже меня. Я спешила за ней, изо всех сил стараясь подавить прущую из подсознания панику, густой тёмный страх загнанного зверька, лишающий воли и разума. Нельзя полагаться на одни инстинкты, сейчас, как никогда нужно думать головой. Хотя, о чём тут думать? Спрятаться посреди леса, если нас действительно преследуют собаки, не удастся, а значит остаётся одно – бежать, пока хватит сил.

И мы бежали.

Ветки трещали под ногами, обувь давно промокла насквозь, а одежда была заляпана летящей из-под ног грязью. А ещё очень давала о себе знать слабость – последствие голода и усталости, и уже через каких-то минут десять я поняла, что долго нам уходить от погони не удастся. Яринка, теперь слегка отстающая от меня, дышала хрипло и надсадно, иногда судорожно кашляла, а один раз упала, зацепившись ногой за что-то скрытое в траве. Я помогла ей встать, и уже не отпускала руку подруги. Но нам всё равно скоро пришлось перейти на шаг, чтобы иметь возможность восстановить дыхание.

Погони больше не было слышно, но это ни о чём не говорило. Вовсе не обязательно собакам лаять без перерыва, чаще они идут по следу молча. Конечно, есть надежда, что мокрый лес не будет хранить следы долго, или, что это вообще не погоня, а те же дачники, выгуливающие в лесу своих питомцев… только что-то, похожее на пристальный взгляд в затылок, ясно говорило мне, что такие надежды напрасны.

Лес пошёл под уклон, и я обрадованно потащила Яринку в низину. Если там ручей или болотце, то у нас есть шанс сбить погоню со следа, пусть даже ради этого придётся окончательно вымокнуть. Но скоро впереди среди деревьев наметился просвет, и пришлось замедлить шаги, а потом и вовсе остановиться.

Мы опять вышли к людям.

– Что это? – спросила я Яринку, которая тяжело дышала, привалившись к ближайшему сосновому стволу. Сама я, как ни приглядывалась, не могла понять, что вижу там, где обрывалась линия деревьев. Вроде бы снова забор? Только на этот раз не бетонный, и не деревянный, а… железный? И запах… не то гарь, не то дым. Снова завод?

Яринка проследила в направлении моего взгляда, и устало выдохнула:

– Железка…

Мне это совершенно ничего не объяснило, и, решив, что раз идти назад всё равно нельзя, и выбора у нас нет, я осторожно двинулась дальше. Но лишь приблизившись почти вплотную к странному "забору" и разглядев под ним ряды больших металлических колёс, я поняла, что вижу. Поезд. Товарный поезд на рельсах тянулся перед нами в обе стороны без конца и края.

Так вот откуда доносился стук колёс и гудки тепловозов, которые были слышны по ночам в приюте…

Мы вышли из леса и приблизились к составу. Яринка опустилась на колени, заглянула под железное брюхо ближайшего вагона. Не поднимаясь на ноги, сказала:

– С той стороны дома. Похоже, это какая-то станция.

Я почувствовала бесконечную усталость. Выходит, и вперёд нам тоже нельзя. Кто угодно, увидев двух мокрых, заляпанных грязью девочек в одинаковой одежде, с самодельными рюкзаками, и растрёпанными косами, заподозрит неладное. А учитывая то, что, скорее всего наши лица уже висят на каждом столбе и мелькают в теленовостях, то отправиться к людям – всё равно, что назад, в руки преследователей.

Стоило подумать о погоне, как она дала о себе знать – далеко в лесу снова залаяла собака. Яринка дёрнулась всем телом.

– Мы не успеем обойти поезд, придётся лезть под ним!

– Куда лезть? – уныло спросила я, – На той стороне люди.

– Лучше люди, чем собаки, – Яринка так и не встала на ноги, и явно примеривалась, как проскочить под вагоном подальше от устрашающих пар могучих колёс.