Текст книги "Моря Африки (ЛП)"

Автор книги: Элизабетта Ердег

Соавторы: Карло Аурьемма
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

4. Женщины на войне

Широкий подъезд погружён в полумрак. У лестницы стёртые ступеньки и расшатанные перила. На втором этаже Абеба останавливается перед дверью и стучит, крича что-то на гортанном наречии. Появляется девушка, высокая и худая с приятным лицом. Она уже поняла, кто эта иностранка, что стоит перед ней и на церемонном английском приглашает меня войти. Мы входим в длинный коридор, который дальше поворачивает под прямым углом. Высокие потолки и стены цвета упаковочной бумаги, пестрят пятнами отвалившейся штукатурки. В середине коридора окно, выходящее на лестницу. Стёкла в нём заменены кусками картона. В полумраке различаю двери, но свет виден только из комнаты в самой глубине коридора. Любезная девушка показывает нам дорогу и жестами головы и рук, сопровождаемыми «Please» и «Welcome» ведёт нас к свету.

Заглядывая изподтишка в другие двери, вижу комнаты, совершенно пустые, кроме санузла, где возвышается облупленная ванна на ножках. Освещённая же комната является одновременно кухней, спальней и салоном. Лампа, свисающая с тёмного потолка, отбрасывает приглушённый свет а от керамической печи периодически исходят красные отблески.

Абеба приветствует всех присутствующих по очереди, наклоняясь и троекратно целуя их в щеки, потом берёт меня за руку и тянет к соломенному тюфяку, на котором сидит пожилая женщина.

– Это мама. Поприветствуй её, пожми ей руку.

Удивительная старушка. Посеребрённые волосы разделены на множество косичек, которые проходят полосами по голове и расширяются гривой к плечам, сильные серые глаза стального цвета улыбаются. Ладони и ступни выкрашены в тёмно-красный цвет, тонкое прямое тело обёрнуто белой марлей. Ещё две молодых женщины в брюках и свитерах, и на углу того же тюфяка, на котором сидит старушка, свернувшись клубочком и сунув палец в рот, спит девочка.

С улыбками и фразами на английском языке девушка готовит нам кофе. Мама отодвигается на край тюфяка и мы с Абебой садимся рядом.

Какое приятное тепло. Здесь, в Асмаре, когда заходит солнце становится жутко холодно, чуть больше десяти градусов. Уже почти Рождество, и хоть мы близко к тропикам, мы так же на 2500 метров выше уровня моря.

Приехать из зноя Массавы в одних джинсах и футболках было опрометчиво. «Barca Pulita» осталась на якоре посреди порта а мы приехали сюда. Дорога длинной чуть больше пятидесяти километров подняла нас с уровня моря на эфиопское плато.

Едва мы прибыли, Карло заболел. Уже два дня он в постели с высокой температурой и завтра ему предстоит тест на малярию. Я провожу дни отчасти составляя ему компанию в гостиничной комнате с тёмными полами и стенами цвета охры, отчасти просто брожу по улицам.

Старые Multipla 600 и 1100 припаркованы вдоль тротуаров, на маленьких улочках часовые мастерские, булочные и кондитерские. Во всех уголках города разбросаны виллы в которых раньше жили богатые итальянские бизнесмены. Есть рынок специй, овощной, старой мебели и рынок на котором продаётся всё железо использовавшееся на войне. Есть проспект, который раньше назывался – проспект Италия, потом Муссолини, теперь называется – проспект Освобождения. И есть бары: бар Рома, бар Каффе Чентрале, бар Италия, бар Альба.

Войдя внутрь, словно попадаешь в прошлое. Мраморные или из нержавейки барные стойки, кофейные машины Фаэма, ещё огромные, округлой формы, с рукояткой, которую нужно потянуть вниз, чтобы получить кофе. Миксеры с механической частью закрытой цветным пластиком и с хрустальным бокалом, круглые столики с металлическими ножками и пластмассовыми столешницами пастельных цветов. Стулья тоже из пластика и металла, а вместо двери что-то вроде ширмы из цветных полосок, вроде тех что ещё можно встретить у нас в сельских магазинах.

В одном из этих баров я и встретила Абебу. Я зашла перекусить. За стойкой стоял мужчина, чернокожий, седые волосы, спокойная улыбка и глаза, горячие и хитрые.

– Добро пожаловать. Могу поспорить, что ты хочешь горячий капуччино Он не сомневался, сразу заговорил по-итальянски, как собственно и все, кто останавливал меня на улице, чтобы поприветствовать.

В Асмаре пока ещё нет туристов и немногие белые, которые живут здесь всю жизнь, знакомы всем. Естественно, что я, с моим нелепым аварийным одеянием против холода, вызываю всеобщее любопытство. И никто его не скрывает. На улице меня все приветствуют, белые и чёрные, и без всякого колебания начинают говорить по-итальянски.

– Я учился в итальянской школе.

– Я работал с итальянцами.

– Я десять лет жил в Италии, а теперь вернулся.

– Мой муж был итальянец, и я тоже итальянка.

Чувствуешь себя просто как дома. Так же холодно и кругом рождественские украшения, простые и наивные, как те, что мы делали дома, когда были маленькими.

– Капуччино! С тех пор, как мы отправились из Италии я не выпила ни одного! – начинаем мы болтать с седым мужчиной в баре. Я рассказываю ему о лодке, о путешествии, что прибыла в Эритрею несколько недель назад и почти всё время провела в Массава.

– О, Массава больше почти не существует. Раньше она была красивой! Её построили итальянцы. В порт: заходили роскошные суда полные элегантных людей со всего света.

На стенах за моей спиной висят старые фотографии Массавы. Пассажирское судно и военный корабль с поднятыми флагами расцвечивания пришвартованы у пристани, много зелени и цветущие клумбы. Набережная, где с одной стороны видны припаркованные шикарные автомобили а с другой барные столики, женщины в белых одеждах, мужчины в соломенных шляпах, зонты и закрытые веранды – неузнаваемо.

Теперь там, в порту стоят суда FAO, разгружающие гуманитарную помощь, мешки с мукой, да маленькие деревянные лодки – самбуки, грузящие овец, чтобы везти их в Мекку.

Посреди порта два эфиопских судна, затонувших во время войны и здания вокруг несут на себе отметины сражений. Стены портовых и таможенных офисов испещрены отверстиями от пулемётных пуль, половина главного фасада белого здания, которое раньше было Центральным Банком, обрушена, великолепный дворец Hailé Selassié, в центре маленького круглого островка, сияет голубым блестящим куполом, разрушенным пушечным выстрелом.

В то время как я пью мой капуччино с мягкой булочкой с повидлом и сахарной глазурью – совсем как те, что я ела в детстве в Генуе – неожиданно с улицы доносится звук взрыва.

Может быть это просто глушитель старого авто, но я подскакиваю. От одного из столиков доносится голос:

– Не беспокойся. Уже два года как не стреляют.

Это девушка. Чёрная, полноватая, одета по европейски, неопределённого возраста, между двадцатью и тридцатью.

– Меня зовут Абеба. Я говорю по-итальянски, потому что училась в итальянской школе.

Потом правда пришлось бросить.

И за несколько минут рассказывает всю свою историю, тесно связанную с событиями страны: эфиопы, DERG[2]2
  Коммунистическая военная хунта, которая пришла к власти в Эфиопии после свержения Хайле Селассие I (Прим. редактора)


[Закрыть], сражение у Керен[3]3
  Керен – третий по величине город в Эритрее. В Керене проходила главная битва между итальянской и британской армией в 1941 году (Прим. редактора)


[Закрыть], Массава, освобождение.

– Ты тоже воевала?

– Нет. Я, нет. Я хотела сбежать. Но одна моя подруга… Как это сказать по-итальянски, которая участвует в сражениях…

– Солдат?

– Да нет. Солдаты были эфиопы. Мы были…

– Партизаны?

– Да, правильно. Она была партизанка. Её зовут Зеуди, она живёт рядом. Если хочешь я отведу тебя к ней.

– Хорошо… когда?

– Сейчас, если у тебя есть время. Сейчас пять часов, мы застанем её дома.

Сразу, как только Абеба заканчивает свой чай, мы вливаемся в движение озябшего проспекта. Она поворачивает направо, потом налево и мы входим в старые ворота. И вот мы пьём кофе, едим лепёшки, сидя на тюфяке в этой тёплой уютной кухне.

– Вот моя подруга партизанка – начинает Абеба, представляя одну из девушек в брюках.

Она очень красива, только лоб прочерчивают мелкие морщины.

– Мы с Зеуди знакомы с детства. С самого рождения мы только и слышали разговоры о войне. Эфиопские солдаты постоянно ходили по городу. Иногда они забирали какую-нибудь девушку, и больше о ней никто ничего не слышал, либо она возвращалась избитая и изнасилованная. Родители от страха не выпускали нас на улицу. Многие были рады, когда их дети уходили к партизанам. Лучше рисковать жизнью на войне, чем подвергаться насилию эфиопов.

– Жить в Асмаре, особенно молодым девушкам было ужасно. В восемнадцать лет мы решили сбежать. Украли свадебные золотые серьги своих матерей и пошли продавать их ювелирам, которые держат лавки возле рынка. Мы хотели уехать подальше и направились на север в сторону Судана. – Ты знаешь Судан, была там? – спрашивает Абеба.

Когда месяц назад я прибыла в Эритрею, как раз из Судана, первое ощущение было – освобождение от чувства подавленности которое витало там. Здесь та же бедность, но воспринимаемая, как нечто случайное, временное, как нечто, что завтра станет меньше а послезавтра ещё меньше. Как прекрасен оптимизм и гордость эритрейцев в сравнении с немой покорностью суданцев. Какая активность и человеческое тепло на разрушенных улочках Массавы в сравнении с тотальной инерцией и убожеством Порт Судана и Суакина.

В Массава есть разрушенное почтовое отделение со следами пуль на фасаде, но оттуда я звонила домой Маргарите, и оператор давала мне информацию на итальянском. Во всём Порт Судане не было ни одного телефона.

Но Абеба и Зеуди представляли себе Судан, одно из самых бедных и заброшенных мест какие я только видела, землёй обетованной в сравнении с Асмарой и с Эритреей, где они родились и где война всегда была у дверей дома.

Зеуди и Абеба убежали из дома и почти сумели добраться до границы когда наткнулись на колонну партизан. Их приняли за шпионов и взяли в плен. Но Абеба заболела. Партизаны её подлечили и оставили у миссионеров в ближней деревне. Зеуди же заставили вступить в отряд и она осталась. В одном только она была уверена, что никогда не хотела бы вернуться в Асмару.

Так две подруги расстались и больше пяти лет ничего не слышали друг о друге.

Зеуди говорит только на тигрино и в разговоре её переводит Абеба. Эту историю они рассказывали вместе уже тысячу раз и Абеба рассказывает наизусть приключения подруги, та только изредка вставляет некоторые детали.

Партизаны большей частью были молодые люди, ровесники Зеуди, многие из них девушки.

Жизнь была тяжёлая. Перемещались чаще всего ночью, чтобы не быть замеченными неприятельским патрулем. В горах и скалах не существовало троп. Днём прятались живя под землёй, в траншеях и землянках, которые партизаны нарыли за тридцать лет войны. Под землёй были госпитали, обучались врачи, медсёстры, планировались диверсии, помощь, координировались действия различных групп FLE (Фронт Освобождения Еритреи).

Зеуди научилась пользоваться оружием. Её научили наводить, прицеливаться, твёрдо держать автомат, чтобы не вскидывало при выстреле. Она научилась оказывать помощь раненым и подготавливать боеприпасы. Казалось это не очень сложно. И, наконец, она приняла участие в своей первой операции.

Эфиопские солдаты провели рейд в деревне, где они думали скрываются эритрейские повстанцы, и убили пять человек. Группа Зеуди отправилась по следу патруля и преследовала их шесть дней и шесть ночей, перестреливаясь на расстоянии. Достать эритрейцев в их непроходимых горах было невозможно. В конце концов эфиопские солдаты попали в засаду. Зеуди должна была перезаряжать автоматы и сидела укрывшись за скалами, когда увидела неприятельского солдата и навела на него калашников.

– Я нажала на курок…Помню до сих пор выражение ужаса и боли на лице солдата, слышу его крик, вижу тёмные пятна, выступающие на одежде, поднимающуюся пыль. Потом у меня всё закружилось, я провалилась в темноту и ничего больше не видела. Когда пришла в себя, девушка, которая была со мной, сказала что это от того, что в первый раз. Со временем станет легче и проще.

Девочка спавшая на краю тюфяка посасывая палец, проснулась. Она очень маленькая, примерно двух лет. Поднялась и устроилась на животе Зеуди. Распахнула кофту, пошарила под рубашкой, достала грудь и принялась её сосать. Зеуди продолжает свой рассказ, лишь обняла одной рукой девочку и помогла расстегнуть рубашку. Совсем не изменилось выражение её правильного лица, не смягчился взгляд немного грустных глаз. Она продолжает рассказывать через Абебу о пяти годах проведённых с партизанами: о ночных переходах, боях, о раненых, которым нужно было оказывать помощь, о убитых эфиопских солдатах, о пленных, о обмене их на партизан, о Текле.

– Вначале я боялась партизан, но вскоре они стали моей новой семьёй. Сражаться было необходимо для нашей земли, для нашего народа, чтобы не было больше детей таких как я, рождённых и выросших в войну. Сначала я не понимала всего, что говорят о Фронте освобождения, о необходимости международной помощи, чтобы вернуть Эритрею её народу, но чувствовала, что они делают правое дело. Люди в деревнях обожали партизан. Старики и дети проделывали километры дороги, чтобы передать нам пакет муки, козу или немного молока.

Пока Зеуди рассказывает о мёртвых, раненых, о крови, девочка сосёт грудь, счастливая, далёкая от всего этого, иногда оглядываясь вокруг угольно чёрными глазами, словно чтобы убедиться, что всё по прежнему на своих местах.

В комнате находятся мама, Зеуди со своей дочкой, две сестры, Абеба и я – все женщины.

Здесь женская компания это не выбор. Это традиция, а теперь и грустная неизбежность. Отец девочек умер уже давно, их единственный брат не вернулся с войны, как и Текле – отец малышки.

Он был старше Зеуди. Он научил её многому, а она лечила его после ранения. Они полюбили друг друга и были вместе пять лет. Текле объяснил Зеуди истинное значение борьбы за освобождение. Как важно для достижения независимости своей страны, чтобы эритрейский народ оставался единым. Зеуди едва умела читать и писать. Она была старшей дочерью и начала рано работать, чтобы помогать родителям и братьям. Текле стал для неё учителем. Он доставал книги и помогал ей их прочитать и понять и потом доставал новые.

Когда Зеуди заметила, что ждёт ребёнка, все были счастливы: она, Текле, их товарищи.

Даже посреди войны ребёнок это всегда плод любви, обещание будущего. Может ему доведётся жить в независимой стране и в мире.

Но прежде чем закончилась война, эфиопская пуля настигла Текле, попав ему в голову. Это случилось днём. Вместе с другими он отправился на разведку окрестностей лагеря и они наткнулись на вражеский патруль. Текле погиб первым. Два других его товарища были серьёзно ранены и только третий сумел вернуться и принести известие.

Зеуди тоже хотела умереть. Она не ела, не разговаривала, не хотела не вставать не двигаться.

Прошло несколько месяцев, когда пришло известие. Известие, которого они ожидали тридцать лет: Еритрея свободна. В Эфиопии было свергнуто правительство, диктатор Менгисту в изгнании, Эфиопия освобождённая от диктатуры освободила также Эритрею от гнёта завоевания и возвратила ей независимость.

– Невозможно описать радость которая охватила страну при этом известии Люди на улицах пели плясали, обезумев от радости.

Глаза Абебы блестели и ей не хватало слов, чтобы выразить эмоции по-итальянски. Слова мир и независимость были сказаны и повторялись много раз, но абсолютное большинство населения, молодёжь и дети знали лишь что такое война, плен, подчинение.

Зеуди проснулась от своей апатии, нельзя умирать, она должна родить ребёнка Текле, который будет жить в мире и свободе, которых его отец так и не дождался. Как только стало возможно, она вернулась в Асмару в поисках семьи: отца, матери сестёр и брата. Не все были живы, остались только женщины. Через месяц родилась Абеба. Зеуди дала дочери имя подруги, с которой она начинала своё большое приключение.

– Я её крёстная мать. Мы католики.

Смотрю на Зеуди, она запахивает кофту и гладит по головке маленькую Абебу. У неё есть возможность вырастить свою дочь в свободной стране, чего не довелось не ей самой не её матери, и маленькая Абеба сможет стать свидетелем строительства собственной страны.

5. Архипелаг Панго

Тридцать лет борьбы за независимость Эритрея была изолирована от мира. Немногие туристы отваживались появляться здесь, но только по суше, на лодке было невозможно. Пять лет назад, когда мы проходили мимо на «Vecchietto», возвращаясь из первой кругосветки, приходилось держаться подальше от территориальных вод считавшихся тогда эфиопскими.

За несколько месяцев до этого другая парусная яхта слишком приблизилась к берегу и была арестована.

В особенности оставался отрезанным от остального мира архипелаг Dahlak. Это десятка три островов, плоских и частично пустынных. Они расположены на отмели, около тридцати метров, как раз напротив Массава и тянутся на восток и юг около пятидесяти миль.

Последняя экспедиция на Dahlak была в шестидесятых годах и его острова, и особенно море описывались как хрустальный аквариум населённый разноцветными рыбками.

Кораллы, раковины, нетронутое дно, разнообразие видов, удивительные острова населённые прекрасными людьми.

Было от чего появиться желанию попасть туда. Для нас это был также шанс одними из первых прийти в эти девственные места на лодке, рассказать и задокументировать, прежде чем многие другие смогут попасть туда. И действительно, теперь, когда война закончилась, многие готовы отправиться, чтобы открыть заново и возможно колонизировать Dahlak.

Едва прибыв в Массава, наша первая мысль была найти хоть какую-нибудь информацию о островах. Последний опубликованный путеводитель «Touring» вышел в 1936 году. Мы хотели узнать, что можно ожидать там найти, куда лучше направиться и есть ли ещё места закрытые для иностранцев.

В Массава было легко завести дружбу с людьми. На улицах не было других белых. В магазинах все пытались завести разговор с нами и когда узнавали что мы итальянцы, глаза их просто светились. Через несколько дней нас знали все: таксист, который когда то был вратарём в национальной сборной по футболу, хозяйка бара, где в миксере, таком же какой был у моей мамы, когда мы были маленькими, готовили вкусный коктейль из папайи, хозяйка ювелирного магазина, вдова итальянца, которая десять лет жила в Милане в нескольких десятках метров от нашего дома, Филиппо, единственный итальянец оставшийся в Массава, Бруно, который ремонтировал моторы и у которого была коллекция вырезок из журналов, рассказывающих о Феррари а также жена, такая молодая, что мы сначала принимали её за внучку. А также многие другие, наполнявшие встречами наши дни среди груд развалин старой Массава.

Однажды, разговаривая с Саидом, который учился в Италии и теперь является единственным морским агентом, разговор заходит о том, что мы ищем информацию и хотели бы знать, могут ли быть какие либо проблемы для съёмок на островах Dahlak. По слухам некоторые из них могли быть заминированы.

Он не знает ничего об этом, но не теряется:

– Поехали, спросим у министра! – садит нас в машину и везёт на периферию Массава на виллу, не очень большую, чистую и свежеокрашенную с верандой поддерживаемой белой колоннадой.

Это дом и студия господина Салема Алеки, министра морского развития.

Министр принимает нас в полотняных брюках и цветастой рубашке, с широкой улыбкой и загорается когда мы начинаем рассказывать, что путешествуем по свету на парусной лодке, что приходится ждать нужный сезон, чтобы отправиться дальше, что проводим дни и недели между морем и небом. Он засыпает нас вопросами о нашей кругосветке, о Полинезии, о Галапагосских островах, о китах и дельфинах, о рыбах, которых нам доводится ловить.

– В детстве я ходил рыбачить с отцом на маленькой самбуке моего отца. Выходил днём и ночью, каждый раз когда была возможность. Доходил до Зелёного острова, первого из архипелага Dahlak. Я проводил в море всё свободное время, наблюдал рыб, птиц, водоросли, дрейфующие брёвна, раковины нараставшие на киле лодки и живущих на них крабов. Мой отец говорил, что я научился плавать раньше чем ходить.

Ему совсем не кажется странным, что кто-то беспокоит его, министра, чтобы получить банальную информацию, как та, что необходима нам. Он говорит, что Dahlak прекрасны, что в море там полно рыбы, что на некоторых островах можно увидеть важные исторические свидетельства: дохристианское кладбище, цистерны для сбора воды, места содержания рабов. Он говорит, что нет никаких препятствий для фото и видеосъёмки.

– Dahlak это наш парк. Уже есть много предложений по развитию морского туризма, но мы пока не готовы. Там нет инфраструктуры, нет государственного контроля, нет органов власти. Мы не можем дать детальную информацию. Даже население немногих обитаемых островов не описано. Подумайте только, рыбаки с островов предпочитают идти в Емен, чтобы продать улов там и не платить налоги здесь, в Эритрее. И мы не в состоянии их контролировать.

– Напротив. – добавляет он, – Возможно оставите нам потом немного материалов. Dahlak были изолированы столько времени. И у нас нет даже видеофильма о островах.

– А правда, что остались ещё заминированные острова?

– Нет, это только слухи распущенные во время войны. На самом деле у нас никогда не было возможности ставить мины.

Выходя из дома министра, мы на седьмом небе от счастья. Трудно поверить! Не только можно без всяких проблем идти на острова, которые обещают быть красивейшими, но даже можно собирать видео и фотоматериалы, которые послужат эритрейцам.

Наш проект начинает набирать силу. Отправимся на ближайшие острова архипелага, потом на всё более дальние, будем снимать, фотографировать, познакомимся с людьми, посмотрим подводный мир, отыщем памятники старины. В общем получилось.

Стараемся узнать как можно больше практических аспектов, разговаривая со старыми рыбаками, капитанами самбук, которые делают челночными рейсами перевозят людей в Саудовскую Аравию. Однажды, когда мы говорили о экспедиции, Карло пришла в голову идея:

– Раз это так просто, пойдём в министерство туризма. Там нам точно смогут что-то посоветовать.

И вот, будучи в Асмаре, как только Карло оклемался после болезни (это была банальная простуда) мы записались на приём к министру туризма.

На этот раз министр, любезная женщина, хоть и с агрессивным именем – Ворку.

Красивая женщина, больше похожа на загорелую европейку, чем на африканку. Приятные черты лица и красивая фигура. Но сразу же понимаешь, что для неё быть женщиной, и особенно красивой, не имеет никакого значения. Она одета в широкую юбку, что-то вроде мужской рубашки с закатанными рукавами и монашеские сандалии. Но не смотря на это всё равно остаётся привлекательной.

Она не встаёт из за стола за которым сидит и даже не удостаивает нас улыбки.

Спрашиваем, предпочитает она говорить по-итальянски или по-английски, жестом даёт нам понять, что не имеет значения. Нерешительно начинаем на английском.:

– Итак, мы прибыли из Италии на парусной лодке. Мы путешествуем по свету в поисках необычных, малоизвестных мест, нетронутой природы, пишем, фотографируем, снимаем фильмы. Лодка называется «Barca Pulita», потому что… защита окружающей среды…

Выражение на лице не меняется, не интереса не скуки, просто слушает.

– Сейчас мы собираемся на острова Dahlak и хотели бы узнать в министерстве туризма если есть какая-нибудь интересная информация, какие-то важные моменты, может вы можете чтото подсказать нам.

– А кто вам сказал, что вы можете идти туда?

Нарушившая тишину фраза даже не звучит особенно угрожающе.

– Ну мы думали… А что, нельзя?

– Нет!

– Ааа….мы думали можно. А почему?

Её жёсткое лицо совсем не меняет выражения и не даёт никакой подсказки. Мы смотрим друг на друг сконфуженные, потерянные и слегка разочарованные.

– А что, совсем нельзя…?

– Нет, без разрешения нельзя!

– Да… – появляется надежда – … и как можно получить разрешение?

– Нужно написать заявление!

– Кому и где?

– Мне!

– Чёрт возьми, она разрешения не даст – подумалось мне.

– И что мы должны делать?

– Напишите заявление. Без разрешения вы ни в коем случае не можете идти на Dahlak. До свидания.

Выходим из кабинета дезориентированные, не осмелившись даже спросить, как писать заявление.

Четверо служащих министерства проявляют намного больше любезности чем их начальница и помогают нам оформить заявление, задавая массу вопросов: где родились, где жили, вероисповедание, сколько раз были в браке, были ли мы когда либо в Эфиопии, Соединённых Штатах, Саудовской Аравии, Советском Союзе…и даже не собираемся ли мы посетить секретные военные объекты!

– Это просто чтобы произвести хорошее впечатление, чтобы показать, что вам нечего скрывать. – говорит один из служащих.

– Знаете, Dahlak наши острова, единственное, что у нас есть, поэтому мы должны беречь их. – говорит другой.

– Люди там не привыкли видеть посторонних, мы должны защитить их В конце концов заявление готово – Мы дадим вам знать, как только будут известия. – прощаются с нами.

Спустившись по лестнице полуразрушенного здания министерства туризма, выходим на холод, на улицу полную весёлых улыбающихся людей. Чтобы поднять себе настроение идём в бар на проспекте Освобождения и за чашкой дымящегося капуччино пытаемся воспрянуть духом.

– Именно в министерство туризма назначили эту мегеру. Да она разгонит всех туристов. – я разочарована и расстроена. – И потом, какого чёрта нам пришло в голову идти спрашивать чего-то. Другой министр нам уже сказал – да!

– Посмотрим на положительную сторону ситуации. – пытается размышлять Карло. – Если она принимает всех так, значит на Dahlak людей побывало действительно очень мало.

– И если их защищают так активно, острова должны быть прекрасны.

– И, видимо, абсолютно девственны.

Преодолев досаду, принимаемся с надеждой ждать ответа. Ещё несколько дней гуляем по Асмаре и окрестностям и возвращаемся на лодку в Массава.

Стоять в порту Массава интересно.

Прибывают суда FAO груженые мешками с мукой, старые грузовики, также с надписью FAO, развозят их по деревням. Видна цепочка грузовиков поднимающихся по серпантину ведущему на плоскогорье. Цепочка останавливается в каждой деревне и сгружается определённое количество муки. Потом деревенский староста распределяет её среди семей в соответствии с нормами. Думаю ни в каком другом месте в мире распределение не происходит так организованно и точно, без разбазаривания и воровства. Похоже на идеально организованное общество, как у пчёл или муравьёв.

Другой раз наблюдаем в порту погрузку овец, предназначенных для паломников направляющихся в Мекку. Каждый правоверный, согласно Корана, во время хаджа должен собственными руками принести в жертву овцу. Но в Саудовской Аравии нет овец, а паломников миллионы, поэтому торговля овцами между двумя берегами Красного моря процветает. Овец везут из Египта, Судана, а теперь ещё из Эритреи. Некоторые дни в Массава с утра весь мол и прилегающая территория бывают покрыты блеющей массой перепуганных животных, ожидающих погрузки на десяток самбук выстроившихся у причала. Их тащат за задние ноги и кидают в трюм, а когда трюм полон, размещают на палубе. Каждая самбука вмещает около сотни овец и ужас виден в сотнях пар глаз, сгрудившихся в тёмном тесном трюме или глядящих за борт на тёмную подвижную массу моря, которого они не видели никогда в жизни. И не важно если какая овца взбрыкнув поранится или поранит другую, конец который им предназначен не требует безукоризненной физической формы.

Одним прекрасным утром, когда мы завтракали бутербродами с яйцом и коктейлем из папайи в единственном баре городя, пришёл Саид.

– Пришло письмо которое вы ждали!

Белый конверт с государственными гербами Эритреи запечатан красным сургучом.

Вскрываем печать и внутри находим листок с тремя строчками на тиграи и подпись.

– Что здесь написано, Саид! – мы не можем сдержать волнения.

– В ответ на ваше заявление поданное в Асмаре такого-то числа, сообщаем, что в вашей просьбе о посещении островов Dahlak отказано. Подписала министр туризма государства Эритрея: госпожа Ворку.

– Это невозможно, ты уверен?

– Да. Мне очень жаль. – наш друг обескуражен.

– Я знала, что она не даст разрешения, но, по крайней мере, говорит почему?

– Нет. Здесь не говорится ничего другого. Может попробуем попросить министра морского развития убедить её… – Саид почти просит извинения.

– Думаю лучше не надо. Не хочу прослыть человеком создающим проблемы. – отвечает Карло, глядя вдаль.

Саид присоединяется к нашему завтраку и мы заканчиваем свои бутерброды. Потом идём бродить по пыльным улочкам и как только Саид оставляет нас и возвращается на работу, спрашиваю Карло:

– Ты и в правду хочешь оставить это дело?

– Я не хочу впутывать другого министра.

– А острова?

– На острова пойдём всё равно, без разрешения.

– Уверен? А если нас обнаружат?

– Ты помнишь что сказал министр? Там нет органов власти, они не могут контролировать рыбаков и не знают даже кто там живёт! Сначала пойдём на ближние острова и если будут проблемы, сразу уйдём, если нет, пойдём дальше!

Решено. Закупаем хлеб маленькими булочками, сыр типа провола, произведённый на плоскогорье, ветчину, напитки: ром, джин и дзибибо, делать который начали итальянцы а эритрейцы продолжают производить. Потом, после того как древняя пожарная цистерна fire brigades 1941 года заехала на мол, чтобы заполнить водой наши цистерны, оформляем выход и покидаем порт самбук с официальным пунктом следования Аден, но с твёрдым намерением остановиться на Dahlak.

Добираемся вечером. Dahlak Kebir пустынный, плоский и серый остров негостеприимного вида. С трудом становимся на якорь в большом заливе с жёлтой водой, так как ничего уже не видно.

– А разве здесь не должна была быть прозрачнейшая вода?

Не видно ни одной живой души, кроме миллионной колонии птиц. Много пеликанов. Они огромные, серого цвета, с огромным зобом, точно как в мультфильмах. Множество незнакомых птиц поменьше проносятся над головой в разных направлениях.

– Видишь как просто. Вот мы и на Dahlak.

– Действительно. Пока никого нет…

Жителей не видно, лодок нет, совсем никого. Спускаем на воду тендер и пробираемся к берегу отыскивая проходы посреди острых кораллов скрытых под мутной водой. Местность плоская и каменистая, вдали у подножия пустынного холма виден посёлок.

– Постой, не будем показываться.

Слишком поздно. Появление людей разрешает наши сомнения, идти дальше или нет.

Женщины одеты в старые выцветшие платья, оставляющие открытыми длинные руки, на мужчинах старые штаны или просто куски материи вокруг бёдер. Улыбаются, жестикулируют, говорят на неизвестном диалекте и немного на арабском, зовут нас в сторону глинобитных хижин стоящих на чёрной земле. Появляется деревянный балдахин с двумя подушками на которых мы церемонно восседаем ожидая пока приготовится кофе.

Женщины, отбросив свою обычную стыдливость, снимают вуали закрывающие лица.