Текст книги "Моря Африки (ЛП)"

Автор книги: Элизабетта Ердег

Соавторы: Карло Аурьемма
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

16. Мост через залив

Вот он, наконец, вход во фиорд. Пройдя последнюю коралловую банку, можно брать курс на вход, в середину этого залива, который врезается в берег на пару миль. С обоих сторон возвышаются два зелёных бастиона, поросших плюмерией и казаурином. Зелень постепенно редеет и далее обнажённые розовые скалы отвесно обрываются в море.

Ещё несколько лет назад этот залив прерывал длинную дорогу вдоль побережья, которая с юга, от Танзании пролегала вдоль берега Кении на север, дальше границы с Сомали. Здесь, в Kilifi приходилось останавливаться и ждать парома.

Всю мою последнюю ночную вахту я рассказывала о нём Карло. Конечно, он предпочёл бы остаться в постели спать, но случилось нечто, что заставило нас бодрствовать.

Я в кокпите контролировала курс, как неожиданно, прямо впереди, вдруг вспыхнуло небо.

Оранжевые огни горели в воздухе. Я не могла определить, на каком расстоянии и казалось, что мы идём прямо на огонь.

Может это метеориты проходящие через атмосферу? Опустившись до горизонта, огни потухли. Но не успела я сама себе ответить, как вспыхнула ещё одна цепочка огней, потом ещё. Красные линии прочерчивали небо до самой поверхности моря.

После третьей я начала паниковать.

– Карлоооо….!

Потом я вспомнила, когда последний раз я разбудила его криком, из за того, что птица залетела в каюту, Карло подскочил, сильно стукнувшись головой, будучи уверенным, что мы идём ко дну, и пока он оклемался и проснулся, чтобы спасти меня от вторжения, прошла целая вечность. Поэтому я спустилась в каюту и мягко, но настойчиво стала будит его.

– Моя вахта?

– Ещё нет, но происходит что-то странное…

– Что?

– Не знаю, иди посмотри. Давай скорее.

Спотыкаясь, я от страха, он, потому что не проснулся, мы выбрались на палубу как раз, когда очередной каскад огней падал в море.

– Что за чертовщина…?

Оранжевые цепочки из светящихся точек, следующих с равными интервалами, опускались вниз. Ночью, без ориентиров, невозможно оценить расстояние. За несколько минут огни достигали горизонта и один за одним гасли, оставляя в воздухе ощущение дымки.

– Это ракеты. Идут военные учения.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел их раз у Шетландских островов. Но тогда я слышал предупреждение по УКВ, подошёл поближе, чтобы посмотреть, но сохраняя безопасную дистанцию.

– Я не слышала ничего по УКВ.

– Может они и не предупреждали. Это не судоходная зона.

– Мы могли бы сами вызвать их.

– Ммм…попробуй ты. Возможно услышав женский голос…

Я села за рацию.

– Здесь итальянская яхта «Barca Pulita», следующая курсом на запад, предполагаемая скорость пять узлов, координаты 3° 56'50S, 40°21'47E. Проводятся военные стрельбы?

И так довольно долго, но никто не отвечал. И только минут через двадцать, на пределе слышимости я услышала кенийский флот, требующий от судна выйти на связь. Но на мои вызовы никто так и не ответил.

Когда я снова поднялась наверх, вспышки всё ещё появлялись в небе, но с более длительными интервалами.

– Возможно заканчивают. – зевал Карло.

– Да, но не оставляй меня здесь одну.

– Тогда постарайся, чтобы я не заснул. Давай поговорим.

– Идём в Mutuapa или в Kilifi? – я начала разговор с вопроса, который мы обсуждали уже не один день. И тот и другой – фиорды на побережье Кении. Mutuapa дальше на юг, недалеко от Момбаса. Якорная стоянка парусных яхт рядом с главной дорогой. По нашей информации там есть рудиментарная верфь, маленький ресторанчик, пара деревень и несколько магазинов.

Kilifi дальше на север. Там, я помню, парусные яхты стояли у ветхого рыболовного клуба, посещаемого бывшими англичанами, белыми как молоко. На вопрос: «Какой вы национальности?», они отвечали: «Кениец.». Когда в ответ улыбались, уточняли: «I carry a Kenia passport!».

От рыболовного клуба, чтобы добраться до главной дороги, нужно идти очень далеко, в обход болота или ждать отлива и идти милю по берегу фиорда. Там нет деревень, нет магазинов, нет мест куда можно пойти поесть, но место несравненно красивее. Берега фиорда высокие и зелёные, вода петляет излучинами и заканчивается в обширных мангровых зарослях.

Такие воспоминания остались у меня о Kilifi. Прошло уже пятнадцать лет, как я была там в последний раз, но в детстве бывала часто.

И всё таки, куда идём? Выбираем удобство или красоту?

– Не знаю, будет зависеть от течения. – Отвечает Карло, продолжая зевать. – В лоции говорится, что вдоль берега есть течение, которое может достигать четырех узлов. Позволим решить случаю и посмотрим, куда он нас приведёт.

– Kilifi очень красив. Подумай только, ещё несколько лет назад там ходил паром, соединяющий два берега.

– Деревянный, с верёвочной перетягой?

– Нет, железный и с мотором. Одно время был понтон, который двигали длинными шестами, потом его заменили старым разбитым паромом, который должно быть долгое время работал в каком-то другом месте.

– Рассказывай, рассказывай, а то я засну.

– Место было очень красивое. Дорога, которая с одной стороны идёт от Момбасы, а с севера из Watamu, Malindi из Сомали, проходит по верху, а потом резко опускается до уровня моря крутым спуском с поворотом, так что вода открывается неожиданно. Дорожное полотно заканчивается прямо в воде, словно дорога продолжается под водой, чтобы появиться с противоположной стороны. Во время отлива последний участок дороги покрыт водорослями и илом и колёса машин постоянно проскальзывали, когда они съезжали с парома и поднимались наверх.

– Никто никогда не пострадал?

– Как то мне рассказывали об одном matato – одном из тех автобусов, жутко перегруженных людьми, животными и багажом. Ночью он не остановился, или стал тормозить слишком поздно, колёса заскользили, он въехал прямо в воду и утонул.

Машины ожидали в очереди пока паром подойдёт, выгрузит цветастую толпу людей, ящики, узлы, коз, разбитые грузовики, держащиеся лишь на проволочных скрутках, автобусы и автомобили с той стороны залива. Почти всегда приходилось ждать минимум пол часа и в это время казалось, что находишься в другой стране. По обочинам дороги была другая Африка, не похожая на ту, которую видишь на протяжении всего пути от Lamu до Mombasa. Или мне так казалось, потому, что здесь приходилось останавливаться и было время понаблюдать.

– Там были хижины из глины и пальмовых листьев, на маленькой площадке перед ними горел огонь. На огне всегда стояла кастрюля с белой густой полентой – pocho. Это самая распространённая пища в этой зоне: в течении короткого времени варят муку из белой кукурузы, замешанную на воде, которая потом бродит в желудке, увеличиваясь в объёме и притупляя чувство голода.

Маленькие детишки, вооружённые длинными палками, пасли коз. Женщины появлялись неожиданно. Высокие, стройные, с длинными икрами, тело замотано в цветное парео, сквозь которое проступали выпуклые ягодицы, кажущиеся более округлыми от тряпок накрученных сверху. На спине, в выцветшей холстине сидит ребёнок, на голове цилиндрический сосуд.

Они шли молча, гуськом к какому то источнику, возможно просто ямке в земле с мутной водой. Иногда я видела, как они возвращались со своими глиняными сосудами, полными и потемневшими от воды. Они удалялись также в молчании, вытянувшись цепочкой и казалось что их босые ноги едва касаются земли.

Там всегда сидела старуха с огромной корзиной, полной кулёчков с орехами. Она продавала их по несколько центов, и каждый раз после них во рту скрипел песок. И всё вокруг было окружено крутыми зелёными стенами фиорда, заканчивающимися заиленными скалами, которые в зависимости от стадии прилива были на виду или исчезали в море.

– Да, видимо действительно красивое место!

– Но теперь этим мостом всё разрушили!

Мост! Я знаю, что уже несколько лет, как дорога больше не прерывается. Бетонный мост перекинулся с одного на другой берег фиорда. Знак прогресса и современности, предмет гордости страны. Наконец в ногу со временем, не нужно больше ждать, можно спокойно продолжать свой путь. Но возможно ещё один кусочек Африки со своей старомодной человечностью постепенно исчезнет с лица земли.

Вот он, перед нами этот мост. Похож на серую конструкцию из «Лего», вставленную в мягкий бархатистый пейзаж из зелёного пластилина. Наверху нескончаемое движение. Едут туристы с севера на юг и с юга на север, рабочие, женщины едут на рынок, дети в школу.

Течение, которое подхватило нас этим утром, когда мы подошли на расстояние видимости берега, несло нас на север со скоростью четырёх узлов, и мы отдались на его волю. Я предпочитала Kilifi, и хоть мост и нарушает немного мои воспоминания о нём, многое другое осталось: зелень берегов, цвет бугенвилей, запах цветов плюмерии.

Наша карта говорит, что подойдя к входу и преодолев коралловый барьер, можно идти вглубь фиорда на пару миль, однако это карта выпущенная до постройки моста и не говорит ничего о том как пройти под ним. И, словно мало этого, с одного берега на другой перекинуты провода, и их прогиб противоположен прогибу моста.

Решаем бросить якорь перед входом во фиорд, чтобы определиться с ситуацией.

– Итак, лучшее время ля прохождения моста, это отлив, когда заканчивается отливное течение выходящее из фиорда и есть время, прежде чем начнётся приливное. Так что, если будут проблемы, включаем задний ход и уходим. Согласна? – Карло листает приливные таблицы.

– Согласна!

– Через пол часа. Я поднимусь на мачту, ты стой на руле. Сначала пойдём к южному берегу, чтобы пройти под проводами там, где они выше над водой, потом иди к центру и проходи под мостом где пролёт выше. Всё понятно?

– Ну в общем… Но ты там сверху всё таки говори мне куда править.

– Хорошо. Надеюсь меня будет слышно, я полезу на самый топ, так я буду менее чем в метре от моста.

– Я не буду смотреть!

Мы подняли якорь и тронулись очень медленно. Я шла вдоль скал правого берега, пока не услышала крики Карло:

– Окей, провода прошли, теперь идём под мост. – Посмотрев на верх, я увидела, как он, как кошка, поднимется на грот мачту до самых последних ступенек. Его голова была выше топа мачты, выше поднималась лишь пластиковая УКВ антенна.

– Возьми ещё правее. Так хорошо.

Я видела, как он качается вместе с мачтой и думала: то ли мне совсем не смотреть наверх, или же со своего места, восемнадцатью метрами ниже, тоже попытаться предугадать, какая участь уготована нашей мачте.

На мосту остановились люди и выглядывали вниз, чтобы лучше разглядеть событие дня.

– Хорошо, мы в центре, думаю пройдём. Давай, пошли!

Я двинула слегка вперёд рычаг газа и услышала сверху голос:

– Пройдешь, дружище, acuna matata.

Наверное это был кто-то из стоящих на мосту. Потом мы оказались во влажной и немного прохладной тени пролёта, под дорожным полотном, которое вибрировало и громыхало, когда проезжали машины и автобусы. И, наконец, «Свободны, прошли!», солнечный свет снова залил лодку.

– Хорошо, можем править прямо к лодкам.

Примерно в полумиле впереди виднелись с десяток лодок, стоящих на якоре напротив строения, которое видимо и было рыболовным клубом. Идя вдоль берега мы прошли мимо старого причала парома. Ребятишки играли и прыгали в воду с топкой ухабистой дороги, виднелись глинобитные хижины.

На лодках, на якорной стоянке, здесь во фиорде, мы встретили очень пёструю публику.

Последний год плавания мы ходили малохоженными маршрутами и практически не встречали других бродяг на лодках, и наконец здесь, на этом неизбежном перекрёстке, можем обменяться идеями с теми, чей образ жизни похож на наш.

Здесь останавливаются лодки после перехода через Индийский океан из Таиланда, Шри Ланка и Сейшел. Кто-то приходит из Красного моря и ожидает благоприятного сезона, чтобы отправиться на юг или восток. Другие приходят с юга и ждут когда можно будет отправится на север или на восток – на Чагос.

В море полно больших и малых мест, похожих на это, где лодки и странные люди ожидают, пока окружающий мир станет благоприятствовать их мечтам и желаниям. Это значит ожидать благоприятного метео, хорошей погоды, попутного ветра и течения, а также когда будет достаточно денег, когда наконец будет готова лодка и будет подходящее настроение. Поэтому в таких местах всегда встретишь кого то, кто сел на мель, в ожидании всех этих условий, чтобы отправиться дальше. И это ожидание иногда длится годами.

И здесь, в Kilifi, таких людей много.

Место встречи – рыболовный клуб. Здесь есть маленький убогий бар, где по субботам в полдень собираются пообедать местные англичане, поглощая мясо, отварные овощи, белый рис и сладкие желе. Экипажи лодок собираются здесь каждый вечер, чтобы выпить вместе после жаркого дня или приготовить интернациональный ужин.

Периодически кто-нибудь снаряжается в Mombasa за продуктами и материалами на всех, и тогда вечером происходить раздача: цинки для нашего корпуса, лак по дереву для семейства из Австралии, пара infradito для англичанина с вечно обгоревшим носом, и для всех помидоры, яйца, хлеб, ананасы и рис. И вот в такие моменты происходит обмен опытом, завязывается дружба, выведываются секреты, спрашиваются советы и рассказываются истории.

Один итальянец из Бразилии купил здесь в Кении деревянную лодку по дешёвке, когда курс шиллинга сильно упал. Он мечтал плыть на Карибы и жить там. Но оказалось, что у лодки проблем больше, чем предполагалось, ремонт требовал квалифицированных специалистов, которых здесь не найти, запчасти найти невозможно, и курс шиллинга снова вырос. А время идёт.

Француз Роджер приехал сюда полный ожиданий, ему неожиданно досталось наследство – лодка для морской рыбалки. Но пока он занимается тем, что вывозит туристов и местных рыбаков в море, устраивая им соревнования, побеждает тот, кто поймает больше sailfish и wahu. Мы стараемся не пропустить момент когда он возвращается, стараемся перехватить рыбки на ужин. Он дарит нам лучшие экземпляры, говорит что мы, прибывшие недавно и собирающиеся вскоре уйти, помогаем ему не потерять свою мечту о свободе.

Гарри оказался жертвой искушения. Он из Новой Зеландии. Его алюминиевая лодка похожа на крепость. Он и его жена собирались остановиться здесь на пару месяцев, лишь привести в порядок лодку и поучаствовать в сафари, обязательно хотели увидеть носорогов, слонов и львов. Первые недели они провели разъезжая по паркам на джипе и с палаткой и раз встретили англичан из Найроби, которые узнали жену Гарри. Она тоже гражданка Британии и была олимпийской чемпионкой по конному спорту. Англичане как раз искали тренера для своих лошадей и своих детей. У них были фонды федерации конного спорта и жене Гарри предложили контракт отказаться от которого было невозможно.

И теперь они застряли в Кении. Она в течении недели живёт в Найроби а он в Kilifi, где сам тоже нашёл работу на чартерной лодке.

– Целый год это будет наша жизнь.

– А потом?

– А потом будет видно. Всё зависит от того, какие предложения получит моя жена.

Брюс и Хельда сами построили свой катамаран в Дурбане в Южной Африке, где жили и работали. Она из Зимбабве, у него английский паспорт, но в Африке с рождения. Им уже за пятьдесят и они хотели уехать, отправиться на Восток. Когда наконец закончили постройку катамарана, они забрали все свои деньги, пуделя и отправились в плавание. Их друзья, семейная пара, решили пройти с ними часть пути, чтобы попробовать, может быть им тоже понравится такая жизнь.

Они походили немного по Индийскому океану, заходили в Мозамбик, на Мадагаскар, Коморы, Майот. Раз, когда все сошли на берег, друг сказал, что забыл что-то и вернулся на лодку. Больше они его не видели!

А Когда Брюс и Хельда сами вернулись на свой катамаран, обнаружили, что их обокрали.

Все деньги, которые скопили за целую жизнь работы, которые они не могли легально вывезти из страны и собирались положить в банк в какой-нибудь цивилизованной стране.

Теперь они здесь, в Kilifi. Он работает в shipchandler, который один богатый кениец решил открыть неподалёку, она заботится о собачке, теперь уже состарившейся и облысевшей.

Вечером в баре клуба они изливают своё горе за батареей из пивных банок.

Это образованные люди, с которыми приятно побеседовать, но к сожалению они уже в последней стадии отчаяния. Она чередует затяжку сигаретой с прыском аэрозоля против астмы, он, с бородой пожелтевшей от табака. Вызывают бесконечную жалость их рассказы о том, как молодыми они работали с исследователями в природных парках Зимбабве, как строили катамаран в Дурбане, как мечтали о Востоке, который так притягивал их, ведь она музыковед а он антрополог.

Теперь они уже не строят планов и думают только о насущном, как протянуть до завтра, оба исхудавшие донельзя и озабоченные только тем, чтобы у собачки было достаточно еды.

– Боже мой. Надеюсь мы не закончим так как они. – повторяет Карло каждый вечер, когда мы задерживаемся в клубе поболтать с другими экипажами.

Но я оптимистка.

– Ладно тебе. У нас всегда есть свой дом в Милане, дети, родственники, друзья…и потом, я не пью пива и у меня нет астмы.

Но на следующий день мы ещё больше торопимся закончить работы на лодке, чтобы скорей уйти, пока неудача не прицепилась и к нам.

17. Ночь на доу

Ночь. Я неожиданно просыпаюсь с ощущением неясной тревоги. Тёплый ветер через массивный деревянный фальшборт пробирается на палубу, где мы спим, растянувшись на мешках с кукурузой. Чувствую, что лодка остановилась, но её качает, значит мы ещё в море.

Ветер дует в борт и доносит шум моря, разбивающихся волн и шум бегущей воды, как на реке. Это особенный звук, его ни с чем не спутаешь. «Должно быть течение» – подумал я.

«Да, судя по всему, здесь должно быть течение».

Мы находимся в проливе, который отделяет остров Занзибар от побережья Танзании.

Сомалийское течение, идущее с севера, очень сильное в это время года. Со скоростью три – четыре узла оно вклинивается между островами и материком, разделяясь на потоки, которые охватывают Занзибар и Пемба, усложняя жизнь мореплавателям. Течения, необозначенные мели, отсутствие маяков и сигнальных огней делают эту зону одной из самых опасных в мире для плавания.

Ветер пробирается сквозняками во все закутки судна и разгоняет застоявшийся воздух.

Запах моря. Запах старого дерева, рыбы, запах плесени грязи и немытых тел…

Лиззи просыпается, открывает глаза и садится на мешок с кукурузой, который служил ей лежанкой.

– Стоим? Что случилось?

– Не знаю, я сам только что проснулся.

– И куда все подевались?

Люди, спавшие рядом с нами, исчезли. Палуба на корме пуста и темна. Даже рулевого не видно на своём месте, и румпель, предоставленный сам себе, беспорядочно мотается при каждом наклоне судна.

– А это что за свет?

Я встаю, чтобы лучше разглядеть. На носу, за мачтой, жёлтый фитилёк колышется, отбрасывая слабый дрожащий свет и блуждающие тени: множество людей собрались вокруг чего-то большого неопределённой формы.

– Смотри, они все там.

– Они убрали паруса. Можешь сориентироваться, где мы находимся?

Смотрю вокруг. Огней Занзибара ещё не видно. Не видны также огни африканского побережья, откуда мы отправились несколько часов назад. Горизонт не виден, небо сливается с морем и без ориентиров невозможно понять, где мы.

На небе узнаю Южный Крест, чуть выше горизонта и созвездие скорпиона, которое восходит на востоке. Определяю стороны света. Чувствую ветер, взъерошивающий мне волосы и могу определить его направление. Знаю также, что есть течение, чувствую его по шуму моря… но более ничего не могу сказать. Мои чувства навигатора двадцатого века в этой темноте слепы.

Люди же, которые доставили нас сюда, в состоянии вести судно в полной темноте без карт, без компаса, без каких либо инструментов, как они делали это и тысячу лет назад.

Мы находимся на доу – деревянной парусной лодке длинной более двадцати метров с единственной короткой, наклоненной вперёд, мачтой и огромным, штопаным хлопчатобумажным парусом. Можно было бы подумать, что это судно построенное для исторического фильма, на самом же деле это настоящая лодка, так же как и множество других, что мы видели стоящими на якоре недалеко от нас в удалённых бухтах островов, в порту Дар Эс Салам и во фиорде Кении.

Это великолепные суда, массивные, построенные с помощью примитивных инструментов, но очень мореходные, благодаря форме корпуса выработанной за тысячелетия. Они точно такие же, как и лодки плававшие тысячу лет назад вдоль побережья Африки, по Красному морю и заходившие в средиземноморские порты. Тогда они перевозили рабов, слоновую кость и специи, предназначенные северным народам и султанам востока. Сегодня же они везут мешки с кукурузой, ящики с кока-колой и, иногда, даже автомобили.

– Нужно постараться попасть на один из них. – решили мы, – будут хорошие материалы для фильма.

Мы нашли бухту, где можно оставить лодку, нашли человека, который будет присматривать за ней, упаковали телекамеры и на автобусе отправились в Дар Эс Салам в старый порт, в надежде попасть на борт одного из доу. Но высокая ограда из металлической сетки с колючей проволокой по верху отделяет портовую зону от города.

«No tourist here… forbidden.» – охранник в грязной униформе преграждает нам путь у ворот, через которые в то же время течёт людской поток в обоих направлениях. Светлая кожа и чистая одежда выдают в нас тех, кем мы собственно и являемся – белые, иностранцы.

– No tourist here… forbidden.

– Да ладно, пропусти нас! Всего несколько кадров.

Охранник мотает головой. Он вежливо на ломанном английском старается объяснить нам то, что мы уже знаем: по закону в Танзании иностранцам запрещено подниматься на борт доу. Очень странный закон, возможно он был принят, чтобы защитить туристов от воровства и несчастных случаев на море, может потому, что стыдно показывать иностранцам нищету и безнадёжность сконцентрированные в старом порту у причалов и в окрестных переулках.

Каков бы не был мотив, но в результате мир доу оказывается нам недоступен.

Жалко! Через сетку видны мачты доу выстроившиеся вдоль причалов, серые корпуса выбеленные солнцем, жёлтые паруса из грубого хлопка, невозможная толпа чёрных грузчиков, полуголых, покрытых потом и пылью. Пёстрая и суматошная сцена, словно перенесённая сюда из давних тёмных веков.

– Чтобы попасть туда пришлось бы замаскироваться под чёрных.

– А если попробовать через Константина?

– Почему бы и нет. Попытка не пытка.

Возвращаемся в к новым причалам, где швартуются паромы, которые ходят на Занзибар и Кению.

– Знаешь Константина? – Спрашиваю первого попавшегося навстречу парнишку хулиганского вида.

С Константином мы познакомились два месяца назад, сразу как пришли в Танзанию. Мы прибыли поздно вечером в порт Дар эс Салам и собирались сойти на берег для оформления прихода. Только после улаживания формальностей можно уйти из этого грязного вонючего и, как и все порты, полного воров места. Но поход на таможню превращается в проблему: если мы пойдём вдвоём на тендере, лодка останется без присмотра и воры не заставят себя долго ждать, если Карло пойдёт один, то тендер останется без присмотра на берегу. Решили, что я провожу Карло до берега и быстро вернусь назад, сторожить лодку.

Мы встали напротив трущоб, примыкающих к порту, выбирая менее смрадное место, чтобы причалить, когда услышали свист и увидели человека размахивающего руками рядом с молом, к которому причаливают паромы.

– Итальянцы! Идите сюда. Я посмотрю за вашей лодкой.

Мужчина говорил по-итальянски совершенно без акцента, может быть слегка с римским.

Всё в этом порту выглядело враждебным и опасным, в том числе и его беззубая улыбка, его дырявая зелёная майка и разные ботинки. Но, почему то, он вызывал доверие и пока Карло ходил на таможню и в управление порта, я осталась с Константином.

– Не беспокойся за лодку, если тебя увидят со мной, никто к ней не подойдёт.

И я осталась сидеть на щелястых досках причала, среди мешков с зерном и гор сушёной рыбы, слушать рассказ этого человека неопределимого возраста, который рассказывал мне о своей жизни.

Десять лет назад, в этом самом порту он завербовался на греческое судно. Некоторое время плавал в Красном море, потом в Александрии поменял судно на итальянское и стал ходить между Италией, Грецией и Ливаном.

– В Италии было хорошо. Мы грузили мрамор. Отличная еда, равиоли, лазанья, красное вино…

В течении пяти лет судно было его домом а команда его семьёй. Но раз, в порту Бейрута, в их сухогруз попала граната и он затонул. К счастью на борту были только три человека и им удалось спастись. Остальной экипаж был на берегу, но всё их имущество, включая паспорта, утонуло вместе с судном.

Владелец был вынужден отправить команду по домам, возместив расходы и пообещав вызвать, как только для них будет другое судно.

– Уже прошло два года, я хочу вернуться в Италию, но без приглашения на работу меня не пустят туда. Пока я здесь, в порту, все меня знают и я всегда нахожу какую-нибудь работу.

Когда на пароме с Занзибара бывают итальянские туристы, всегда стараюсь немного поговорить с ними. Кто знает, может как-нибудь мне удастся устроится на итальянское судно.

Наконец Карло вернулся. Мы отблагодарили Константина небольшим подарком и распрощались.

– Если вам что-нибудь понадобится, ищите меня в порту. Просто спросите, меня все знают – сказал он на прощание.

– Зачем вам Константин? Он вам денег должен? – Ответил парнишка.

– Мы друзья. Скажи что его ищут итальянцы.

Константин материализовался через несколько минут, со своей беззубой улыбкой, счастливый что видит нас и что есть перспектива заработать несколько шиллингов.

– Старый порт? Доу? Я там всех знаю.

– Начальник? Он мой друг.

– Но мы хотим на борт доу.

– На доу? На борт? Зачем..?

Единственное, что мы не можем сказать даже Константину, так это то, что мы хотим снять фильм. Хотя ему это и не важно. Иностранцы, как известно, все немного странные, но у них полно денег, и лучше им не возражать. И потом, я в этом уверена, мы ему симпатичны. Через десять минут мы снова у ворот. Теперь он говорит с охранником. Спорит, жестикулирует, показывает на нас и на море. Наконец ворота открываются и мы можем зайти.

– Но что ты ему сказал?

Ответ теряется в шуме толпы. Люди приезжающие, люди уезжающие, кричащие, толкающие тачки и повозки, просто стоящие засунув руки в карманы. Грузчики, согнувшиеся под тяжестью своей ноши кричат требуя освободить дорогу. Те, что несут мешки с мукой, покрыты слоем белой пыли, контрастирующей с чёрной кожей.

– Держитесь рядом. – шепчет Константин. Рядом завязывается драка. Здоровый парень схватил за руки плюгавенького, у которого в правой руке зажата смятая купюра. Маленький вопит, большой орёт на него. Они толкаются и дёргают друг друга. Большой сильнее и старается вывернуть руку с банкнотой, маленький кричит и сопротивляется, скользя ногами в пыли, пытаясь сохранить равновесие и вырваться. Вокруг них собралась толпа, которая кажется вот-вот вмешается, но они никогда этого не сделают. Константин убыстряет шаг, последнее что я вижу, клубок из двух тел крутящийся в пыли, который теряется в море других, бросившихся не то разнять, не то помочь одному из них.

На главном причале наш покровитель находит хозяина одного из доу, они о чём то говорят очень быстро. Понимаю, что отправляются на Занзибар сегодня ночью. Хозяин однако мотает головой. Константин настаивает. Угадываю смысл его речи, он объясняет, что мы не просто туристы, что тоже плаваем, что пишем книги.

– Десять тысяч шиллингов. – чтобы закончить разговор хозяин называют сумму, которая по местным меркам целое состояние.

– Давай пять. – отвечаю с ходу.

– Хорошо, только я должен вас спрятать – говорит он, показывая на охранников у причалов.

Таким образом мы оказались на палубе доу в микроскопической деревянной шлюпке, которая обычно служит для перевозки людей на берег, но так как сейчас доу стоит у причала, она лежит на палубе, рядом с демонтированным бортовым гальюном.

Так мы провели вторую половину дня полулёжа в шлюпке в компании семейства тараканов и десятков других насекомых, невидимые для окружающих, шпионя за погрузкой и разгрузкой десятков судов, неизвестно откуда прибывших и неизвестно куда отправляющихся.

Вдруг причал наполняется зебу. Это африканский эквивалент наших буйволов. Для погрузки стада уложили доски с причала на борт доу. Но животные боятся воды и сопротивляются, упираются копытами, мычат. Люди толкают и хлещут их, тянут за рога, уши и хвосты без всякой жалости. Воздух наполняется тревожным мычанием и запахом навоза. Сотни напуганных животных спотыкаются, пятятся и толкаются, прыгают и в конце концов скатываются в трюмы закатив сумасшедшие глаза.

Сто лет назад из этого самого порта на точно таких же судах увозили стада человеческих существ. Захваченные в войнах или просто купленные в собственных деревнях африканцы совершали длинные переходы из глубины материка на побережье. Пока их вели по джунглям, пусть и закованными в кандалы и цепи, несчастные сохраняли какую то надежду.

Ведь джунгли были их домом, и глядя вокруг они всё время видели привычную среду.

Трагедия происходила здесь, по прибытию в порт. Люди, никогда не видевшие ничего, кроме долины в которой родились, оказывались вдруг на берегу моря. Бесконечное, огромное пустое пространство без деревьев, без травы, без животных. Двадцатиметровое судно должно было казаться им странным созданием, возможно зверем, притаившимся в мутной воде порта, готовым проглотить их навсегда. Видя своих товарищей, исчезающих в трюмах, поглощаемых тёмным люком ведущим под воду, многие вырывались из цепей, калеча конечности и умирая от потери крови. Другие бросались в море, третьи сходили с ума.

Хроники тех времён говорят, что только четверть рабов достигала пункта назначения.

Городок на побережье, служивший пунктом отправки рабов был переименован в Bagamoyo – «Оставь своё сердце».

Тем временем вереница грузчиков, каждый с пятидесятикилограммовым мешком кукурузы на плече, заканчивают погрузку нашего доу. Они подходят к причалу, поднимаются на борт по шаткой доске и сгружают мешки на палубу, где их принимают другие, поднимают и тащат в трюм. Многие мешки дырявые и оставляют за собой ручейки беловатых зёрен кукурузы, которые те же грузчики собирают украдкой. Один, самый смелый, повесил на шею что-то вроде сумки цвета кофе с молоком и ковыряет прямо в дырках, извлекая пригоршни золотистых зёрен, пока его не замечает охрана и не утаскивает прочь. Но как только охрана уходит, остальные используют момент, чтобы набить карманы зёрнами. Кто знает, может застуканный бедолага был в сговоре с товарищами.

Лежа здесь, на дне лодки, время кажется течёт ужасно медленно. Нас никто не видит, но солнце палит нещадно. Жара. Очень неудобно. Скучно. Я не могу даже вытянуть ноги и вспоминаю нашу лодку, просторную и удобную, стоящую на якоре в нескольких милях отсюда.