Текст книги "Полюби дважды"
Автор книги: Элизабет Торнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
– Лукас! – требовательно сказала она. – Лукас?
Он лег на нее сверху. Ее пальцы то сжимали, то отпускали его руки и плечи, она не могла совладать с этим неистовым желанием, охватившим ее. А в нем все ликовало и пело. Он осторожно раздвинул коленями ее ноги, приготовившись овладеть ею.
Когда она почувствовала, что он замер, она внимательно вгляделась в его лицо. Свет и тени от мерцающих свечей резче обозначили его черты, четче обрисовали скулы. Волосы казались черными как смоль. Но ее взгляд притягивали глаза. В них читалось нечто странное – ярость и решимость одновременно.
– Послушай меня, Джесс, – сказал он с усилием. – Это впервые для нас обоих, ты понимаешь? Со мной никогда ничего подобного не было. Никогда, И я не позволю тебе все нам испортить. Мне плевать, были ли у тебя любовники до меня. Начиная с этого дня я буду твоим единственным мужчиной, а ты – моей единственной женщиной. И только это имеет значение. Поверь мне.
Нежность, он был сама нежность, сама доброта. Она больше не сомневалась, что любила его, будучи девочкой. Потому что она любила его и сейчас. Дважды в своей жизни она влюблялась в него, и, если бы жизнь их разлучила, а потом опять свела вместе, она знала, что снова полюбила бы его. И только его. Она всегда будет его любить. Но это чувство она сохранит в тайне. Она не станет обременять его тем, о чем он не просил и чего не желал.
Она обеими руками обхватила его лицо и поцеловала в губы. Он сделал короткий резкий вдох и медленно вошел в нее. Острая боль пронзила ее тело, когда он взломал барьер невинности. Она задыхалась. Она не могла сказать ни слова, потому что воздух не поступал в ее легкие. Но он не понимал. Он знал лишь то, что не отпустит ее, не остановится. Она вонзила ногти в его плечи, пытаясь донести до него свою боль. И он понял: что-то было не так. Но это казалось невозможным. Она понимала, что он старается быть нежным, но боль становилась сильнее. Он шептал успокаивающие слова, но они не помогали. Она толкалась, брыкалась, пытаясь спихнуть его с себя, но он застыл неподвижно. Она прекратила борьбу, когда поняла, что, пытаясь высвободиться, каждым движением только помогает ему проникнуть в нее еще глубже. Неожиданно обжигающая боль прошла, и ее тело расслабилось.
Он поднял голову и посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы, а взгляд винил его за боль, которую он причинил ей. Он не мог высказать всего, что чувствовал в этот момент, – ему не хватало воздуха. Но она, должно быть, прочитала что-то в его глазах, потому что взгляд ее изменился – осуждение исчезло, и появилось недоумение. А когда она наконец поняла, ее щеки порозовели и на губах появилась победная улыбка. Сияющие на ее лице радость и восторг ослепили его.
– Ты мой первый любовник, – выдохнула она.
– Нет, – поправил он ее, – я твой первый и последний любовник. И так будет всегда.
Она дотронулась до его лица и озабоченно нахмурилась.
– Ты в порядке? – спросила она, глядя на него полными восторга глазами.
– Сейчас – да. Но признаюсь тебе, что никогда больше я не хотел бы пройти через такое испытание. – Он вздохнул с облегчением и улыбнулся.
Она хихикнула.
– Лукас, а знаешь, что я думаю? – спросила она.
Он понял, что ей хочется поговорить и что она даже не представляет тех мучений, которые он сейчас испытывал. Она была вся горячая, влажная и невероятно зажатая, а он был готов взорваться. Он боялся, что ему не хватит сил ни минуты больше сдерживать себя.
– Я думаю… – начала она, но он закрыл ей рот поцелуем.
Когда он медленным толчком вошел в нее глубже, он услышал, что она вздохнула. Поняв, что страсть в ней не угасла, он начал двигаться более энергично, стремясь к заветной цели сильными, глубокими толчками. И она последовала за ним, не позволяя ему больше сдерживать страсти. Она приподнималась навстречу ему, отдаваясь полностью, без страха и сомнений. Он мечтал о такой Джесс. Выбравшись из передряг в Испании, он только о ней и думал. Он желал ее именно такой, дикой и своенравной, под стать ему самому. Его мысли оборвались, когда он почувствовал, как сильно она дрожит под ним.
– Да, да, я жду тебя, я хочу тебя, как ни одну женщину на свете, – прошептал он хрипло и властно потребовал: – Отдайся мне. Ты навсегда моя.
Он понял, что она стремительно несется к вершине блаженства, и перестал сдерживаться. Их тела слились в едином стремлении достичь пика наслаждения, и не было на свете ничего, кроме этого желания, и никого, кроме них.
Она медленно приходила в себя, постепенно осознавая, что с ней произошло. Она лежала на смятых простынях, волосы спутались и разметались по подушке. Сквозь полуприкрытых веки она видела мерцание свечей. Все ее тело было жарким и влажным. Она ощущала доселе незнакомые запахи. Любви. Страсти.
В широко раскрытых глазах Джессики читался восторг и удовлетворение. Отбросив простыни, Лукас наслаждался видом ее прекрасного обнаженного тела. Он сидел на краю кровати, накинув халат. Его рука покоилась на ее груди, нежно поглаживая и пощипывая розовый набухший сосок. Наклонившись, он легонько подул на чувствительный бутон. Джессика сглотнула комок, вставший у нее в горле, а он то ли увидел, то ли услышал это и улыбнулся.
Перед ней сейчас предстал совсем другой Лукас, какого она не знала. Взгляд его стал немного сонным, а улыбка – ленивой и… греховной.
Ей захотелось, чтобы он прилег рядом и она смогла бы показать ему, что тоже может быть греховно-чувственной. И она бы сделала это, если бы ей не было так стыдно. От одной мысли о минувшей ночи ее бросало в жар.
Он потянулся к ней, чтобы поцеловать, но прежде, чем его губы коснулись ее уст, она вскочила с кровати. Она должна сделать кое-что до того, как опять потеряет голову. Прошлой ночью перед тем, как заснуть, она испытала такую близость к нему, такое доверие, что ей захотелось поделиться с ним всеми своими тайными мыслями и чувствами. Она решила, что обязательно сделает это. Она не хотела, чтобы между ними стояли ложь и недоговоренность. Она хотела, чтобы они стали одним целым. А для этого ей надо сейчас с ним поговорить.
Он вздохнул.
– Опять у тебя в глазах этот беспокойный блеск. Ну, что на этот раз? – спросил он. – Я надеялся, что теперь-то уж ты будешь счастлива, убедившись, что до меня у тебя не было любовников.
– Ну да, я счастлива… – начала она, но он не позволил ей закончить фразы.
– Но?.. – поинтересовался он. Она отвела взгляд. Он приподнял ей подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.
– Но?.. – мягко повторил он.
Он был таким честным, откровенным, тогда как ее все еще угнетали неясные подозрения, тени прошлого тревожили ее, она не понимала сама себя. Лукас всегда думал обо всех только хорошее, не допуская и мысли о том, что кто-то может его обмануть. В характере же Джессики лежали недоверие и подозрительность. Почему у нее не получается быть такой же доверчивой и доброй, как он?
Когда он отпустил ее руки, она смущенно натянула на себя простыню.
– Лукас, – начала она серьезно, но вдруг осеклась. Ей было мучительно трудно подобрать нужные слова. Слишком большое значение придавала она этому разговору. – Лукас, ты ведь знаешь, что меня сбила карета? – Когда он кивнул, она продолжила: – Так вот, я боюсь, что в результате этого происшествия я не только потеряла память, но и… В общем, что-то не так с моей головой…
– Я слушаю, – ободрил он ее. – Продолжай. Он действительно слушал ее внимательно, и его сосредоточенность помогла ей собраться с мыслями.
– Дело в том, что прошлой ночью, – продолжила она, – все казалось мне таким знакомым, как будто это уже происходило со мной когда-то. Я знала, что случится за несколько мгновений до того, как это действительно происходило. Я не знала всего до мелочей, то есть я не знала, что буду при этом чувствовать. Но я знала, как ты будешь ко мне прикасаться, что ты будешь делать и чем все это кончится. Разве это не странно, как ты думаешь?
– По-моему, ничего странного в этом нет, – ответил он не задумываясь. – Возможно, к тебе возвращается память.
– Я… я не знаю, – сказала она. – Есть какие-то мелочи, совсем незначительные. Но они не могут объяснить того, что со мной случилось. По крайней мере, я не могу собрать их воедино, выстроить логический ряд причин, действий и последствий.
– Может, это проблески памяти? – предположил Лукас, внимательно следя за ее рассказом.
– Но я не знаю, что это значит, – пожаловалась, Джессика.
– Честно говоря, ты была развита не по годам, а я сходил по тебе с ума, хотя держал себя в руках. Раза два мы с тобой заходили довольно далеко. Может, проблески этих воспоминаний волнуют тебя?
– Я была не по годам развита? – возмутилась она. – Ты упрекаешь меня, хотя ты старше меня! Это нечестно! А как далеко мы заходили, Лукас Уайльд? А?
Его глаза заблестели. Не отводя взгляда от ее лица, он взял руку жены и поцеловал раскрытую ладонь.
– Клянусь, не дальше, чем мы заходили с тех пор, как ты вернулась ко мне. Разумеется, за исключением прошлой ночи, – ответил он с улыбкой.
– И ты меня никогда не раздевал? – спросила она.
– Только в мечтах, – признался он. – Джесс, ты была девственницей. Мы убедились в этом прямо здесь, на этой кровати. Я не понимаю, в чем проблема.
– Вся проблема в том, – сказала она, начиная раздражаться, – что теперь я не знаю, что со мной было на самом деле, а что мне только кажется.
Он поцеловал ее в губы.
– Постарайся не беспокоиться по этому поводу, – попросил он. – Ты не сумасшедшая, могу поклясться. Ты потеряла память. Ты жила в монастыре целых три года, как настоящая монахиня. Тебе действительно никто не мог подсказать, что произошло на самом деле, а что являлось лишь плодом твоего воображения. Успокойся, подожди, потерпи немного, пройдет время, и все встанет на свои места. Джесс, ты абсолютно нормальная. Просто на твою долю выпало слишком много испытаний, вот и все.
Сумасшедшая. Ненормальная. Эти слова отдавались в ее голове тревожным звоном. Он ей не поверит. Он будет думать, что она душевнобольная. И он ошибается, если думает, что время все расставит по своим местам. Время здесь бессильно. Все будет только запутываться. Она думала сейчас не о прошлой ночи, а о том, что все это было ей так знакомо, будто она пережила подобное давно. Она хотела рассказать Лукасу о Родни Стоуне. А еще больше она хотела рассказать ему о своем Голосе. Но сейчас она не ощущала присутствия Голоса, и это было тоже довольно странно.
Лукас смотрел на нее, подбадривая взглядом. Он хотел, чтобы она выговорилась. А она струсила. Ей ни за что не хотелось, чтобы мнение Лукаса о ней изменилось или он стал бы смотреть на нее с отвращением. А может, он прав?
Лукас молча наблюдал, как менялось выражение ее глаз, отражая борьбу эмоций и переживаний, и думал о том, что такое же выражение он видел в глазах у раненого оленя, когда охотники готовились добить его. Но вдруг это выражение в глазах Джессики сменилось сиянием улыбки. Однажды он уже попался на такую улыбку. Теперь он ей не поверит. Он достаточно хорошо знает ее.
– Джесс, в чем дело? – спросил он мягко.
– Ни в чем. Правда ни в чем, – заверила она его, но он ей не поверил.
– Поговори со мной, – попросил он, подсаживаясь к ней поближе.
Он изучающе смотрел на нее, и ей пришлось отвлечь его внимание, иначе он вынудил бы ее рассказать всю правду. А она как раз решила, что лучше бы ему не знать, насколько она ненормальная. Она подняла руки, запрокинула голову и пробежалась пальцами по волосам. Простыня соскользнула с ее груди, как она и хотела. Однако Лукас и глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на нее вопрошающим взглядом.
Она улыбнулась, но улыбка получилась неуверенной. Она положила его руку себе на грудь.
– Вот это – настоящее, – сказала она. – Когда ты прикасаешься ко мне, когда ты ласкаешь меня, я забываю обо всем на свете. Люби меня, Лукас. Прямо сейчас.
Несколько мгновений он еще держался. Но потом его пальцы дрогнули, поглаживая нежный бугорок ее груди, и она затрепетала. Он прикоснулся к ней снова. Она в истоме откинулась на подушки. И тут он отдернул руку.
– Потом, – возразил он. – Мы не закончили разговор.
На самом деле он не был так тверд, как хотел казаться. Она видела это по его потемневшим глазам, распознала по хрипоте, которая вдруг возникла в его голосе. Столь долго сдерживаемое самообладание почти покинуло его.
– Я больше не хочу разговаривать. – Она надеялась, что ее улыбка достаточно соблазнительна. – Лукас, я хочу тебя. Я умираю от желания.
Она не стала ждать, пока он ей ответит. Она просунула руки ему под халат и одним движением сбросила его с плеч. При первом же прикосновении ее пальцев все его мышцы напряглись. Он не сказал ни слова, не пошевелился, и это его молчание и неподвижность только сильнее взволновали се. Она совершенно не была знакома с искусством обольщения и боялась, что все делает неправильно.
Древнейший инстинкт подсказал ей дальнейшие действия: она прикоснулась губами к его набухшей плоти. Сдавленный стон наслаждения, вырвавшийся из его груди, прозвучал для нее как сладчайшая музыка. Она приободрилась, толкнула его на подушку и улеглась на нем сверху.
Он являл собой великолепный образец мужчины. Но она уже знала об этом. Сейчас она увидела его как бы с другой стороны. Столько необузданной силы, столько безусловной мужественности, которую он ради нее так жестко сдерживал. Он не воспользовался своей силой во время любовного акта. Вместо этого он полностью подчинился ей, предоставив ей возможность распоряжаться им.
Она дотронулась до его напряженной мужской плоти, но тут же отдернула руку. Он резко приподнялся, а потом, сжимая ее в объятиях, перекатился и оказался сверху. Его взгляд был полон страсти, но где-то в глубине зрачков плясали искорки смеха.
– Дорогая, – сказал он, – есть вещи, которые не может выдержать ни один мужчина. Ожидание убивает меня.
Тут веселые искорки исчезли из его глаз. Осталась только страсть.
Его губы, требовательные, настойчивые, приблизились к ее губам, и она поняла, какой же самонадеянной дурочкой она была, надеясь, что сможет все делать по-своему. Его покорность обернулась неистовством. Поцелуем он требовал подчиниться ему. И она подчинилась, но не потому, что боялась его, а потому, что упивалась его мужественностью. Никогда в жизни она не ощущала себя женщиной. Сейчас ей казалось, что на свете нет ничего чудеснее этого ощущения.
– Я ждал тебя много лет, – прошептал он, – я мечтал о тебе и желал. Я хочу тебя всю, до последней клеточки.
Он не был нежным, да ей и не нужна была сейчас нежность. Они оба вдруг стали нетерпеливыми, необузданными, дикими. В какой-то момент, когда он был слишком грубым, она вскрикнула. Он замер и удивленно взглянул на нее.
– Ну же, – выдохнула она, – ну же!
Ее ногти вонзились в его плечи, заставляя его взять ее всю.
Он тихо засмеялся и опустился на нее. Она вскрикнула, когда он вошел в нее. Он приподнялся на руках, делая проникновение самым глубоким. Они смотрели друг другу в глаза, а потом их взгляды затуманило наслаждение. Потеряв способность мыслить трезво, она рванулась ему навстречу, и это послужило ему сигналом, которого он с таким нетерпением ждал. Он перестал себя контролировать. Пламя страсти охватило их и одновременно привело к желанной кульминации. Позже тишину нарушало только их прерывистое дыхание.
Когда эмоции улеглись, он захотел поговорить. Она же мечтала уснуть. Он долго еще лежал без сна, вспоминая разговор, который произошел у них до того, как они вновь занялись любовью. Она намеревалась что-то сказать ему, что-то, что беспокоило ее, но в последний момент почему-то передумала. Чем дольше он об этом размышлял, тем больше убеждался в том, что она нарочно увела его от темы, которая действительно беспокоила ее.
Но сейчас она спала. Ее дыхание было спокойным и ровным. Он убрал волосы с ее лица и, устроившись поудобнее, обнял ее. Голова Джессики покоилась у него на плече. Он испытывал настоящее умиротворение. Наконец-то она стала его. Возможно, она еще не знает, даже не догадывается, но теперь все в их отношениях будет по-другому.
21
– Перри, если бы это был не ты, – серьезно глядя на младшего кузена, сказал Лукас, – а кто-нибудь другой, то мы целились бы сейчас друг в друга с двадцати шагов из дуэльных пистолетов. Надеюсь, ты это понимаешь, не так ли?
Перри ослабил шейный платок, словно ему вдруг стало нечем дышать. Лукас стоял спиной к окну, и неяркий солнечный свет мешал Перри разглядеть выражение лица двоюродного брата. Голос Лукаса тоже звучал необычно – он был лишен всякой выразительности, – и все вместе привело к тому, что Перри здорово разволновался. Ему чертовски захотелось выпить.
Взгляд молодого человека пробежал по комнате; это была одна из двух комнат, расположенных на Бонд-стрит над мануфактурной лавкой, которые он снимал. Взгляд Перри остановился на подносе с графинами, стоявшем на боковом столике. Все графины, однако, были пусты.
Перри кашлянул, прочищая горло.
– Прошу прощения, но мне даже нечего предложить тебе выпить, – неуверенно проговорил он.
– Я не стал бы ничего пить, даже если бы у тебя имелась выпивка, – несколько грубовато ответил Лукас и, окинув взглядом комнату, презрительно заметил: – Перри, эта твоя комната – настоящий свинарник! Не понимаю, как ты можешь так жить? Ты что, никогда не слышал слова чистота?
Перри удивленно огляделся. Он никогда не замечал ни грязных тарелок на столе, ни книг, в беспорядке разбросанных по комнате, ни замаранной одежды, кучами громоздившейся на всех стульях.
– Ну, не все же ведь графы, – защищаясь, заявил он с дурацкой улыбочкой, – и не у всех есть армия слуг, чтобы сутками наводить чистоту.
– Хорошая отговорка, но она не сработает, – заверил его Лукас. – Ты еще не забыл, что я – твой опекун? И мне прекрасно известно, что ты можешь себе позволить, а чего – нет? Итак, где твой лакей?
– Он известил меня о том, что оставляет службу, – ответил Перри, – но я забыл подыскать ему замену. И вообще не понимаю, что ты ко мне придираешься? – Юноша обиженно поджал губы и замолчал, но долго не выдержал и укоризненно произнес: Я отлично помню те комнаты в Оксфорде, в которых жили вы с Адрианом. Там не было ни одной вещи, не засиженной мухами со всех сторон!
Увидев, что Лукас рассмеялся, Перри глубоко и облегченно вздохнул. Ведь ему предстояло дать Лукасу отчет об их, Перри и Джессики, вчерашних ночи похождениях. Перри заговорил – и на протяжении следующих пятнадцати минут, вслушиваясь в собственный рассказ о происшествии, не мог не задать себе – со всей серьезностью – вопрос: уж не стоит ли его, Перри, немедленно отправить в сумасшедший дом? Ведь он глухой ночью бродил по улицам Лондона с чужой женой! Да еще не с чьей-нибудь, а с женой Лукаса! А Лукас был метким стрелком… Перри, конечно же, понимал, что кузен не стал бы убивать его, если бы дело дошло до дуэли. Но не преминул бы преподать ему хороший урок, отстрелив, например, кончик пальца. Или сделав проборчик на голове. И ходить бы Перри всю оставшуюся жизнь с этим пробором…
Выслушав Перри, Лукас сказал:
– Итак, из всего этого следует, что моя жена, – последние два слова он произнес с нажимом и улыбнулся, когда Перри при этом вздрогнул, – моя жена убеждена, что мистер Стоун плохо кончил…
– И я с ней вполне согласен, – откликнулся Перри.
– На Боу-стрит все же, судя по всему, считают, что он скрывается от кредиторов, – напомнил Лукас.
Перри изумленно вскинул голову, и Лукас утвердительно кивнул:
– Да-да, не удивляйся, я уже побывал на Боу-стрит. Сегодня утром я первым делом отправился туда, а потом уж поехал к тебе. Я тоже думаю, что это самое вероятное объяснение исчезновения мистера Родни Стоуна. Однако нельзя исключать, что, возможно, с ним произошел несчастный случай… Так или иначе, но именно неизвестность терзает Джессику.
Лукас присел на подоконник и, скрестив руки на груди, продолжил:
– А мне не нравится, когда моя жена терзается сомнениями, Перри.
– Да-да, разумеется, – отозвался Перри; что-то в тоне Лукаса заставило молодого джентльмена замереть на стуле.
– Мне не нравится, когда она ночью сбегает из дома, – перечислял Лукас, – и носится по всему городу, а меня нет рядом, чтобы защитить се.
Перри, не поднимая глаз, сдавленно произнес:
– Я тебя понял.
– А больше всего мне не нравится, – продолжал лорд Дандас довольно резким тоном, – когда ее запирают в камере на Боу-стрит, как какую-то мелкую воровку.
Перри молчал, ему нечего было сказать.
Лукас издал утомленный вздох.
– Думаю, что Джессика не успокоится, пока не будет точно знать, что же произошло со Стоуном, – после небольшой паузы сказал Лукас и внезапно продолжил: – И вот тут-то тебе и карты в руки, Перри. Давай-ка выясним, кто в Челфорде его запомнил? Кто последний видел его? Кто заметил, как он уезжал? На твоем месте я начал бы с «Розы и короны». Именно там он останавливался.
– В Челфорде?! Но у меня множество дел в Лондоне! – разволновался молодой человек. – Я не смогу уехать отсюда еще несколько дней, а то и недель!
Лукас изобразил улыбку и заявил:
– Полагаю, что вам с Джессикой будет во всех отношениях полезно отдохнуть немного друг от друга. – Он принялся натягивать перчатки.
– К тому же, оказавшись в Челфорде, – бросил он небрежно, – ты сможешь еще кое-что сделать для меня.
С улицы вдруг донеслись громкие крики, мешая их разговору. Прямо под окном завязалась злобная перебранка, и Лукас повернулся, чтобы взглянуть, что там происходит. Оказалось, что выехавшая из боковой улочки телега загородила дорогу потоку экипажам. Лукас уже отворачивался от этой сценки, когда взгляд его упал на даму и на джентльмена, шедших по другой стороне улицы. Никогда еще Лукас не видел свою мать столь прелестной и оживленной. Объектом ее внимания являлся сэр Мэтью Пейдж, и смотрела она только на него. Ни он, ни она даже не заметили яростной перепалки возчика и кучера, изливавших друг на друга потоки брани.
– Ну? – покорно спросил Перри. – Что же еще ты хочешь мне поручить?
Сделав над собой усилие, Лукас перестал хмуриться и повернулся к Перри.
– Когда ты будешь в Челфорде, навести там Беллу, – он стал давать указания младшему кузену. – Попроси у нее список всех джентльменов, которым она разослала те самые незаполненные приглашения на свой благотворительный бал. Пришли этот список мне, и я займусь им здесь. Да, и еще. Поговори с ее дворецким. Возможно, он что-нибудь помнит.
– Не понимаю, каким образом это поможет нам найти мистера Стоуна? – искренне удивился Перри, но возразить еще раз поостерегся.
– Возможно, и никаким, – ответил ему Лукас. – Но мне хотелось бы понять, как Стоуну удалось заполучить приглашение на этот бал, хотя никто его там, по-видимому, не знал.
– Так вот в чем дело! – воскликнул Перри, и внезапная догадка мелькнула у него в голове, – Значит, и ты тоже начинаешь подозревать, что мистер Стоун куда более загадочная личность, чем все думали!
– Нет, – возразил Лукас. – Я просто пытаюсь связать все воедино, чтобы развеять страхи Джессики. Вот и все.
Когда Лукас Уайльд наконец вышел на улицу, ему ужасно не хотелось верить, что за исчезновением Родни Стоуна кроется что-то зловещее; ведь стоило бы ему, Лукасу, заподозрить здесь грязную игру, как это немедленно навело бы его на самые разные мысли… Предположения… Догадки… А Лукас ни о чем таком не хотел и думать. Не говоря уж о том, чтобы предпринимать в связи с этим какие-то шаги.
Вскоре он очутился на Бонд-стрит, но ни его матери, ни сэра Мэтью нигде не было видно. Похоже, они отправились к ней домой. А путь Лукаса лежал сначала к жилищу Родни Стоуна, а потом за город, в Хэмпстед, где ему надо было еще раз поговорить с родственницей мистера Стоуна. Но все равно… В последнее время Лукас слишком часто сталкивался с сэром Мэтью Пейджем – и это лорду Дандасу нравилось все меньше и меньше. Ему давно хотелось высказать все, что он чувствует н думает по этому поводу, и сдерживаться становилось все труднее.
У чугунных ворот Дандас-хауса Розмари Уайльд остановилась, но не спешила попрощаться с сэром Мэтью.
– Почему бы тебе не зайти и не выпить рюмочку шерри? – предложила она. – Мне хотелось бы, чтобы ты познакомился с моей невесткой. Она совсем не похожа на томную новобрачную, Мэт. Думаю, она попросит тебя помочь с устройством приютских детей или станет уговаривать, чтобы ты сделал пожертвование ее монастырю.
Розмари засмеялась.
В ответном смехе сэра Мэтью сквозила горечь.
– Мне бы очень хотелось, – сказал он, – зайти к тебе, Роди, но не думаю, что это понравится твоему сыну.
Улыбка исчезла с ее лица.
– Кое-что все-таки изменилось, Мэт, – тихо ответила она. – Теперь при встречах вы с Лукасом всегда вежливы друг с другом.
– О, не заблуждайся на этот счет, дорогая! – возразил сэр Мэтью. – Твой сын по-прежнему видит во мне своего смертельного врага.
Женщина побледнела.
– Я уверена, что ты ошибаешься, – быстро проговорила она.
– Ты действительно так думаешь? – всматриваясь в ее лицо изучающим взглядом, осведомился мистер Пейдж. – Тогда отчего Лукас до сих пор не соизволил представить меня своей жене? Случаев для этого было предостаточно. К тому же, учитывая происшествие на балу у Беллы…
– Лукаса сейчас нет, – быстро вставила Розмари, стараясь прервать неприятный разговор, но предложила: – Ничто не помешает мне представить тебя Джессике.
Сэр Мэтью нахмурился.
– Роди, – раздраженно промолвил он, – дело совсем не в этом! Ты же все прекрасно понимаешь. Так к чему притворяться? Между твоим сыном и мной никогда не будет мира. И ты должна это признать.
Розмари накрыла его руку ладонью и взглянула на него с мольбой в глазах.
– Ему нужно время, – попыталась она оправдать сына, – чтобы привыкнуть к мысли, что мы будем вместе. Будь терпелив, Мэт. Лукас давно не ребенок. Он смирится…
Но, увидев, что лицо Мэта окаменело, она воскликнула:
– Мы заставили его страдать, Мэт! Наш поступок он помнил все эти годы и испытывал боль. Такое нелегко простить…
– Меня не интересует, простил он нас или нет, – довольно резко ответил сэр Мэтью. – Я не стыжусь того, что мы были любовниками. Жизнь наша была невыносимой. Мы дарили друг другу радость, которой потом я был лишен пятнадцать лет! И если счастье мое зависит от твоего сына, то прямо скажи мне об этом. Тогда я буду знать: надеяться мне больше не на что.
Наступило молчание, и тихий стук собственного сердца показался женщине медленным и мерным, как похоронный звон. Еще минуту назад она наслаждалась теплом и светом солнечного дня. Они с Мэтью были счастливы и флиртовали друг с другом, довольные уже тем, что они вместе. Теперь же холод в его глазах пугал Розмари. Лицо Мэтью стало бледным и напряженным, точно он ожидал удара.
Но удара не будет. Она не собирается отказываться от Мэтью второй раз – и не столько потому, что сама мечтает о любви, сколько ради счастья этого мужчины. Все те годы, что они прожили в разлуке, Розмари по-настоящему не понимала, как он страдал. Она была слишком поглощена собственными чувствами: виной, горем, отчаянием… Она знала, что у него были после нее другие женщины, много женщин; и решила, что, потеряв ее, он оправился от потрясения гораздо быстрее, чем она. Однако это было не так. Несмотря на все его романы и всех его любовниц, он был все время страшно одинок. Господи, она даже не представляла себе, как же одинок он был! Ведь у нее был сын. А все, что было у Мэтью, – это жена, больная, прикованная к инвалидной коляске, которая к тому же глубоко презирала его.
Розмари знала об этом и все это понимала – умом. Теперь же она почувствовала все это сердцем. Мэтью не был непобедимым рыцарем в сверкающих доспехах, каким казался ей в те давние годы, когда она была молодой. Он был нормальным мужчиной, со всеми недостатками и сомнениями, присущими живым людям.
И она не могла допустить, чтобы он снова страдал от одиночества.
Наконец Розмари прошептала:
– Когда я с тобой, все кажется таким простым…
– А все действительно очень просто! – Глаза его сверкнули. – Давай перестанем оглядываться на других. И поженимся немедленно. Что мешает нам сделать это? В конце концов, мы ведь можем сбежать. Я хочу сказать – прямо сейчас, в эту самую минуту. Мы могли бы купить все необходимое по пути в Шотландию или в какую-нибудь другую страну на континенте. Мы отправимся туда, куда ты сама захочешь. Ну давай хоть раз в жизни подумаем о себе! А лучше – вообще не будем думать и поступим так, как велит нам сердце!
Она изумленно взглянула на него.
– Ты шутишь, Мэт! – воскликнула она.
– Никогда в жизни я не был более серьезным, – заверил ее сэр Мэтью.
– Но, Мэт, я же не могу просто так взять и все бросить! – в отчаянии вскричала она. – У меня есть обязательства, долг перед семьей… К тому же я несу ответственность за свою подопечную. Ты должен это понять!
– То же самое – или что-то очень похожее – ты уже писала мне однажды иного лет назад, – с горечью напомнил ей мистер Пейдж. – Значит, ничего не изменилось… Все осталось по-прежнему, верно, Роди?
– Тогда мы оба состояли в браке и… – стала оправдываться она.
Он прервал ее, не дав договорить.
– Да, и с той поры мы только и делали, что расплачивались за свои грехи, – заявил он несколько язвительно. – И если твой сын будет стоять на своем, то мы будем расплачиваться за них до конца своих дней.
Розмари тихо сказала:
– Я прошу только об одном: дай мне еще немножко времени! Ты же понимаешь, что дело тут не во мне, а в моем сыне. Я не хочу сделать ему больно, Мэт, и не хочу потерять его.
В глазах сэра Мэтью появилось неприятное выражение холодной покорности, и, прежде чем он заговорил, Розмари уже знала, что он сейчас скажет.
– Итак, мы вернулись к тому, с чего начали, – с горечью промолвил сэр Мэтью. – Мне кажется, я давно подозревал, каким будет твой ответ, хотя и пытался убедить себя в обратном. Из нас двоих – меня и твоего сына – ты всегда выберешь сына.
Розмари побледнела.
– Да почему я должна выбирать кого-то из вас?! – вскричала она в страшном волнении.
– Потому что он заставит тебя это сделать, – ответил сэр Мэтью.
Он стряхнул ее ладонь со своей руки и отступил на шаг назад.
– Я думал, что мое терпение безгранично, – проговорил он спустя мгновение, – однако теперь понял, что заблуждался. Оказывается, всему есть предел. Больше я вынести не в силах. Я был глуп, полагая, что смогу воскресить прошлое. Я был глуп, надеясь, что ты когда-нибудь изменишься. Лучше бы мне не начинать все это снова! Нас всегда будут преследовать мысли о старых грехах и о неизбежной расплате.
В голосе его было столько горечи и отчаяния, что душу Розмари захлестнула волна леденящего страха.
