Текст книги "Семейный пикник"

Автор книги: Элизабет Ролле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Я зажгу свет у ворот, – сказал первый.

Шаги стали приближаться, затем в беседке раздался шорох – кто-то шарил там в поисках выключателя, Бэрридж ошибся: уличные фонари включались не из дома, а из беседки, возле которой он расположился. Доктор бесшумно отступил в глубь кустарника, сама беседка была погружена во мрак, свет от ворот терялся в густой листве. Через пару минут подошел второй, их фигуры смутно вырисовывались через ажурные переплетения беседки.

– Без пяти девять. Пора снимать замок с ворот. Где инструменты?

– Здесь, у меня. Я сделаю.

Один из говоривших направился в сторону ворот, и вскоре там раздался скрежещущий звук.

"Ломает замок", – догадался Бэрридж.

К его досаде, человек у ворот стоял, повернувшись к нему спиной. Бэрридж ждал, когда он закончит и пойдет обратно, теперь там было достаточно светло, чтобы разглядеть его, однако, когда он повернулся, доктор увидел только низко надвинутую на лоб шляпу и поднятый воротник пальто.

– Я зажгу еще фонарь на аллее, – сказал остававшийся в беседке. – Пусть он отойдет подальше от ворот, чтобы не успел удрать, если я с первого раза промахнусь. Хотя я вряд ли промахнусь.

От вспыхнувшего на аллее фонаря стало светлее и в самой беседке, но оба находившихся там человека смотрели в сторону ворот, и Бэрридж мог изучать только их спины.

– Давай уйдем, – неожиданно сказал тот, который ходил к воротам; Бэрридж различал их силуэты, сбивавший замок был пониже и потоньше. – Уйдем, – повторил он просительно. – Я не могу.

– Я же говорил, что незачем тебе со мной идти. Уходи, пока еще есть время.

– Уйдем вместе, прошу тебя! Ты будешь потом раскаиваться.

– Уходи один. Я должен застрелить Карлайла – другого выхода у меня нет.

– Без тебя я не пойду.

– Тогда молчи, нам больше нельзя разговаривать! Вдруг он явится раньше назначенного срока?

"Что предпринять? – напряженно думал Бэрридж. – Высокий вооружен и будет стрелять, как только Патрик покажется на аллее. Предупредить его я уже не могу... Надо было договориться, чтобы он уезжал обратно, если я не подам знака, а так он какое-то время будет ждать, а потом наверняка пойдет сюда. И если я ничего не сделаю, его застрелят".

Бэрридж решил, что медлить не имеет смысла. Шум листвы при порывах ветра позволял ему потихоньку передвигаться, не привлекая к себе внимания. Вынув револьвер, он приблизился к беседке почти вплотную, чтобы посмотреть; держит высокий оружие в руке или оно у него пока в кармане. Последнее давало шанс обойтись без кровопролития; из их диалога Бэрридж сделал вывод, что низкорослый проявит решительность разве что в бегстве, у высокого же, как он надеялся, хватит благоразумия не сопротивляться, видя направленный на него револьвер. Впрочем, надежда эта была довольно слабой: высокий – убийца и терять ему нечего. Бэрридж сделал еще шаг – обломившаяся сухая ветка хрустнула. Высокий моментально обернулся, вскинув правую руку. Дальше доктор действовал совершенно автоматически – сказалась выучка, приобретенная за годы увлечения охотой на крупного зверя. Он выстрелил (оба выстрела слились в один), целясь в правое плечо противника, и метнулся в сторону, под защиту дерева. Короткий крик засвидетельствовал, что его выстрел достиг цели, но шума падающего тела не последовало, из беседки доносился лишь слабый шорох. Что они там делают? Пригибаясь и прячась за кустами, Бэрридж перебежал к следующему дереву, которое росло совсем близко к беседке, и оттуда выглянул: оба, присев на корточки, шарили по полу руками.

"Ищут упавший револьвер", – догадался Бэрридж.

– Выходите! – крикнул он. – Иначе буду стрелять!

Оба поднялись. Левой рукой Бэрридж достал из кармана фонарь и, включив его, осветил лица стоящих перед ним мужчин: это были Альберт Ли и Гарольд Уиллис.

Глава X

Левой рукой Уиллис держался за правую чуть выше локтя – пуля Бэрриджа попала в цель.

– Встаньте вон туда, к дереву, – велел доктор.

Ли повиновался сразу, Уиллис помедлил, а затем тоже подчинился. Держа их под прицелом, Бэрридж вошел в беседку и, не спуская с них глаз, стал на ощупь искать выключатель, чтобы зажечь свет в самой беседке, однако ошибся: когда он нажал на выключатель, свет в аллее и в беседке погас и вокруг стало совсем темно. Воспользовавшись этим, Уиллис рванулся к Бэрриджу (вероятно, его рана была пустяковой) , но Ли перехватил его и потащил назад.

– Не надо, он же тебя убьет!

Доктор снова нажал на выключатель – на фоне освещенной аллеи фигуры Ли и Уиллиса стали хорошо видны. На пол беседки свет не падал, и Бэрридж отказался от первоначального намерения завладеть вторым револьвером; он шагнул к выходу и тут, на мгновение посмотрев вниз, чтобы не оступиться, увидел в траве револьвер. Пол в беседке местами подгнил от сырости и покоробился; очевидно, потерянный Уиллисом револьвер упал на наклонную доску и съехал на ступеньки, а с них – на землю. Бэрридж быстро нагнулся, поднял револьвер и сунул его в карман, после чего сказал:

– Я слышал ваш разговор: вы хотели убить Патрика Карлайла.

На лице Уиллиса застыло угрюмое и высокомерное выражение, а Ли растерянно смотрел то на Бэрриджа, то на Уиллиса.

– Идите к воротам, – приказал доктор.

Ли шагнул в указанном направлении, однако, заметив, что Уиллис не двинулся с места, тоже остановился. Бэрридж угрожающе поднял дуло револьвера: оба противника вели себя так, как он и предполагал.

– Мистер Бэрридж, что вы собираетесь делать? – Голос Ли выдавал его паническое состояние. – Вам не удастся бесследно избавиться от двух трупов, и вы за это ответите.

"От страха он совсем ничего не соображает", – подумал Бэрридж и сказал:

– Ведите себя благоразумно, и я сдам вас в полицию в целости и сохранности.

– Что вы сказали? – В тоне Уиллиса слышалось величайшее изумление. – Вы собираетесь сдать нас в полицию?

– Разумеется, – подтвердил доктор.

Уиллис и Ли переглянулись.

– Я чувствовал, что здесь какое-то недоразумение, – пробормотал Ли. – Причем тут полиция?...

– Не разыгрывайте комедию! – рассердился Бэрридж. – Вы убили трех человек и сейчас собираетесь убить четвертого.

Ли издал звук, похожий на прерванный крик, а Уиллис, во все глаза уставившись на Бэрриджа, воскликнул:

– Так вы думаете, что их убили мы?! Это серьезно? Мистер Бэрридж, сначала я решил, что вы с ним заодно, но тогда вы просто пристрелили бы нас на месте. Мы никого не убивали!

– Вы станете уверять меня, что явились сюда, только чтобы поразмяться и подышать свежим воздухом?

– Нет, – сказал Уиллис. – Я признаю, что пришел сюда с целью убить Патрика Карлайла. Я хотел застрелить его, потому что он сначала убил Роджера Карлайла, потом Луизу Олбени, а затем свою жену, леди Камиллу. Роджера он убил на наших глазах, но я, а ради меня и Ли, были вынуждены скрыть это, чтобы избежать огласки. Если бы дошло до суда, мне пришлось бы давать показания в качестве свидетеля. И газеты – мне не удалось бы скрыть свою поездку в Альпы и это стало бы для меня катастрофой. Моя настоящая фамилия не Уиллис, а Кроуфорд, я младший, а теперь единственный сын лорда Кроуфорда, поскольку мой брат Джон два года назад погиб в горах. Чтобы объяснить свое поведение, мне придется немного рассказать о своей семье. Мы разорены, хотя отцу пока чудом удается поддерживать видимость былого благополучия. Для него такое положение является настоящей трагедией. По своему складу и понятиям о ценностях он – человек минувшей эпохи. Такие слова, как фамильная честь, родовая гордость, для него не отвлеченные понятия, а смысл жизни. Если нам придется расстаться с фамильным замком, он этого не переживет. Теперь о другом: у нас есть очень богатый родственник, мистер Хайнд, который обещал сделать своими наследниками меня и Джона, своих детей у него нет. Когда Джон погиб, он потребовал, чтобы я прекратил заниматься альпинизмом. Я пообещал, но не воспринял это всерьез. Словом, я нарушил обещание, а он узнал и заявил, что, если это повторится, он лишит меня наследства и изменит завещание в пользу своей племянницы. Теперь вы понимаете, почему я старался скрыть свое пребывание в Альпах?

– Это я виноват, – подал голос Ли. – Я уговорил Гарольда поехать. Мы не собирались лазить по горам, так – обычная прогулка.

– Ли прав, однако боюсь, мистер Хайнд расценил бы ее как нарушение своего запрета и вычеркнул бы меня из завещания – он человек слова, – продолжил Кроуфорд. – Мистер Бэрридж, я не намерен оправдываться, однако мне бы не хотелось, чтобы вы думали обо мне хуже, чем я того заслуживаю. Разумеется, наследство значит для меня многое, и все же я не стал бы ради денег покрывать убийцу, но мой отец... Если бы Хайнд лишил меня наследства, он этого не вынес бы! Смерть Джона подорвала его здоровье, а утрата последней надежды на благополучие нашего рода окончательно доконала бы. Я не мог нанести ему такой удар...

– Скажем так: я принял ваши слова к сведению. – Бэрридж старательно выбирал выражения; он пока затруднялся определить свое отношение к происходящему. – Вы объяснили мотивы своего поступка, а теперь пора перейти к самим событиям.

– Именно это я и собираюсь сделать. Роджер Карлайл был хорошо знаком не только со мной, но и с мистером Хайндом. Когда вы представили меня под фамилией Уиллиса, он деликатно промолчал. В тот вечер я искал случая объясниться с ним наедине, хотел попросить не говорить Хайнду, что он видел меня здесь, однако рядом с ним все время кто-то был, и я отложил разговор на завтра. Наутро мы с Альбертом ждали его перед отелем, где уже сидел Патрик. С Патриком я раньше не встречался, хотя Роджер говорил о нем. Роджер вышел в восемь, как мы и договаривались, и подошел к нам, пройдя мимо Патрика так, словно это был посторонний человек. Он с ним даже не поздоровался, Я сразу заметил, что у Роджера плохое настроение, и предложил отложить прогулку, но он сказал, что пойдет с нами, и спросил, взяли ли мы веревку.

Веревки у нас не было, и он направился за ней обратно в отель. Патрик побежал за Роджером, заговорил с ним и потом пошел в отель, а Роджер вернулся к нам. Патрик принес веревку, она была очень толстая и совсем новая, в магазинной упаковке. Роджер спросил, зачем хозяин отеля дал ему такую толстую веревку, а Патрик ответил, что тот просто пустил его в кладовку, где хранил снаряжение, и он сам выбрал. Мы двинулись в путь. Роджер по-прежнему был не в духе, и сначала мы шли молча. Патрик поглядывал на нас так, словно мы ему мешали. Когда мы немного отстали, а затем нагнали их, они с Роджером о чем-то говорили, но при нашем приближении замолчали. По-моему, ссорились. Тогда мы снова отстали, чтобы дать им возможность обсудить свои дела. Роджер иногда оборачивался, проверяя, не потерялись ли мы вовсе, потом помахал нам рукой, это было уже возле пещеры. Мы пошли быстрее. Было десять часов. Тропа там делает поворот – и мы на несколько минут потеряли их из виду. Последнее, что мы видели: Роджер, привязав к дереву веревку, начал по ней спускаться. Потом мы услышали крик, и, когда подбежали, Роджера на веревке уже не было и самой веревки тоже. На дереве болтался обрезок длиной ярда в три, а рядом стоял Патрик. Лопнуть веревка не могла, я занимаюсь альпинизмом пять лет и разбираюсь в этом: она спокойно выдержала бы троих. Перетереться ей тоже было негде: она была совершенно новая. Патрик Карлайл перерезал ее. Когда мы подбежали, он заглядывал вниз, потом отступил от края, покачнулся и упал. В самом деле с ним был обморок или он нас дурачил, не знаю. То, что Роджер разбился насмерть, стало ясно сразу. Тогда я подумал о суде и о всех вытекающих последствиях. Когда Патрик очнулся, я сказал ему, что он убийца, что нам ясно, из-за чего погиб Роджер. И еще я сказал, что некоторые обстоятельства вынуждают меня оставаться в стороне от этого дела и поэтому мы с Ли согласны представить это как несчастный случай. Патрик ничего не ответил и вообще был похож на сумасшедшего, у меня даже мелькнула мысль, что он перерезал веревку в невменяемом состоянии, не соображая, что делает. Обсудив с Ли ситуацию, мы придумали, что говорить, но тут возникло одно затруднение: вместе с Роджером на дно ущелья упала веревка. Это была улика, которая противоречила нашему рассказу. Сказать, что кто-нибудь из нас случайно уронил ее туда или что развязался узел, которым Роджер привязал ее к дереву, и он упал вместе с ней, было рискованно. Веревка, как я уже говорил, была в магазинной упаковке и имела стандартную длину, если бы кому-нибудь пришло в голову измерить ее, обнаружилось бы, что она на три ярда короче, чем должна быть. Это могло вызвать подозрения, а я стремился во что бы то ни стало избежать настоящего расследования.

В отеле я от кого-то слышал, что дальше за пещерой есть спуск на дно ущелья. Тропа там местами становилась опасной, но в конце концов я спустился и низом пошел назад. Потом я увидел тело Роджера... Было уже около двенадцати. Веревка упала прямо на него, поднимая ее, я увидел на руке Роджера разбитые часы, которые показывали десять часов пять минут. Путь от пещеры до тела Роджера занял у меня около двух часов, столько же обратно и еще два часа до отеля – получалось, что мы попадем в отель лишь к четырем часам. Как объяснить, где мы провели столько времени после гибели Роджера? Я не видел иного выхода, кроме как сказать, что он погиб не в десять, а в два часа. Я снял с его руки часы. Конечно, проще было ударить по циферблату камнем, чтобы окончательно разбить его и сломать стрелки, но я просто не смог это сделать... Взяв часы и веревку, я поднялся наверх. По дороге в отель я еще раз повторил Патрику, что он должен говорить. Насчет часов я тогда еще ничего не придумал, так как не предполагал, что они попадутся кому-либо на глаза. После того как полицейский инспектор принял нашу версию несчастного случая, я решил избавиться от часов – они жгли мне руки. Отойдя от отеля, я забросил их в кустарник. Когда мы с Альбертом увидели, что вы идете в ту сторону с собакой, я забеспокоился, как бы пес не нашел часы. Так оно и получилось. Надо было задержать вас, чтобы успеть предупредить Патрика насчет часов, поэтому Альберту пришлось рассечь себе камнем лоб и разыграть перед вами небольшое представление. Потом мы уехали из отеля, и больше с Патриком Карлайлом я не встречался. Что касается дальнейших событий, о них лучше расскажет Альберт.

Ли, судя по его виду, уже справился со своим недавним смятением, во всяком случае, говорил он теперь почти спокойно.

– Когда мне позвонила мисс Олбени и назвала себя, я не сразу вспомнил, кто это. Полиции я солгал, когда заявил, что встречался с ней в Лондоне. Я это выдумал, чтобы обосновать, почему пришел по ее приглашению в чужой дом и еще неизвестно зачем. Она напомнила, что мы жили в одном отеле в Альпах, и попросила вечером прийти в дом Патрика Карлайла. Я отказался, потому что не желал поддерживать с ним никаких отношений. Тогда мисс Олбени сказала, что знает, кто убил сэра Роджера. Для меня ее заявление прозвучало, как удар грома, ведь когда он погиб, кроме нас троих, там никого не было. Сказать большего мисс Олбени не пожелала. Я обещал прийти. Она попросила меня привести и мистера Уиллиса – я ответил, что не знаю ни его адреса, ни телефона. В доме Карлайлов я видел ровно столько же, сколько и вы, мистер Бэрридж, однако я-то знал, зачем мы там собрались! Поэтому, когда мисс Олбени и мистера Гловера отравили, я сразу понял, чьих рук это дело. Разумеется, она не сказала Патрику заранее, что собирается разоблачить его, однако по составу приглашенных ему было нетрудно догадаться, о чем пойдет речь.

– У вас есть какие-либо предположения, каким образом он подсыпал им яд?

– Нет. Но ведь кто-то, бесспорно, это сделал, а причины для убийства были только у него. Мистер Гловер заблуждался относительно леди Камиллы. Вероятно, мисс Олбени невзначай бросила фразу, которой он после ее смерти придал чересчур большое значение. Разумеется, если бы леди Камиллу признали виновной, мы сказали бы правду, но ее оправдали.

– Я чувствовал себя виновным в смерти мисс Олбени, – заговорил снова Кроуфорд, – Если бы я тогда, в Альпах, повел себя так, как следовало, Патрик Карлайл был бы осужден, и мисс Олбени осталась жива. Однако она уже была мертва, и я снова промолчал, а из-за меня и Альберт. Если бы я знал, что мисс Олбени не последняя жертва Патрика Карлайла! Потом он застрелил свою жену, ловко воспользовавшись показаниями мистера Гловера, чтобы представить ее смерть как самоубийство. Наверно, она тоже что-то узнала. Например, он мог во сне сказать нечто, вызвавшее у нее подозрения, она задала вопрос, а он перепугался и застрелил ее. После этого я решил его убить. Понимаете, мистер Бэрридж, я должен был выбрать одно из двух: или сообщить обо всем в полицию и при этом лишиться наследства и погубить своего отца, не говоря уже о тех неприятностях, которые ждали нас с Ли за ложные показания, или убить его самого. Оставлять его на свободе нельзя хотя бы потому, что он может убить еще кого-нибудь, скорее всего мистера Гловера, раз тот выжил после отравления. Я выбрал второе и дважды звонил ему, чтобы назначить встречу, но он не подходил к телефону, и тогда я послал письмо. Мистер Бэрридж, скажу честно: мне жаль, что вы нам помешали. Он убил трех человек, и я застрелил бы его со спокойной совестью.

У входа в беседку шевельнулась неясная тень.

– Да, я их всех убил, – сказал Патрик, выступая вперед. – Роджера – потому что мне были нужны его деньги, а Луизу и Камиллу – потому что они догадались. – Его лихорадочно блестевшие глаза остановились на лице Бэрриджа, – Вас я тоже хотел убить, вы задавали слишком много вопросов. Не смотрите на меня так! – крикнул он, затем пошатнулся, схватился обеими руками за резной столб беседки и медленно сполз на землю, бормоча:

– Я убил, убил, убил...

Глава XI

Патрик Карлайл лежал на земле без сознания, уткнувшись лицом в примятую траву. Старания Бэрриджа привести его в чувство успеха не имели.

– Нам надо уходить отсюда и побыстрее, – сказал доктор, выпрямившись. – Где ваша машина?

– Мы оставили ее там. – Кроуфорд махнул рукой в сторону площадки для гольфа,

– Мистер Ли, помогите мне втащить его в машину. – Бэрридж кивнул на неподвижно лежащего Патрика.

Когда Патрика уложили на заднее сиденье его "ягуара", Бэрридж окинул взглядом "мерседес", на котором приехал он сам, а затем обратился к стоявшему рядом Кроуфорду:

– Что у вас с рукой?

– Ничего серьезного. Я могу вести машину, – ответил тот, поняв ход мыслей Бэрриджа. – Ли сядет в эту, а я поведу свою. Не стоит ничего здесь оставлять. Куда вы поедете?

– В дом Карлайлов. И вы тоже. – Кроуфорд нахмурился и хотел было возразить, но Бэрридж опередил его: – Вам все равно придется обратиться к врачу, и лучше этим врачом буду я. Наличие огнестрельной раны надо как-то объяснять, особенно если там обнаружится застрявшая револьверная пуля. Если вы не хотите лишних осложнений, поезжайте за мной.

Гарольд Кроуфорд молча сел в машину. По дороге Бэрридж остановился возле телефона, позвонил знакомому лондонскому хирургу и, дав адрес Патрика, попросил привезти инструменты и кое-какие медикаменты; кроме того, он позвонил в дом Карлайлов и велел снявшей трубку горничной немедленно вызвать доктора Рэморни. Когда они приехали, и Рэморни, и чемоданчик с инструментами были уже на месте.

Патрик по-прежнему находился в глубоком обмороке. Бэрридж предупредил Рэморни, что, когда тот придет в себя, следует ждать самого худшего. Рэморни начал задавать вопросы, однако Бэрридж прервал его, во-первых, потому что не хотел говорить всей правды, а во-вторых, потому что у него просто не было времени на разговоры: входя в дом, он заметил, что у Кроуфорда рукав пальто намок от крови, и понял, что рана серьезней, чем он думал, основываясь на том, как Кроуфорд держался.

– Я выстрелил на редкость удачно, – заметил Бэрридж после того, как извлек действительно застрявшую в ране пулю. – Повреждены только мягкие ткани, кости целы.

– Благодарю вас, а теперь я поеду к себе.

– Вы потеряли много крови, и вам сейчас нельзя никуда ехать.

– Меня отвезет Ли.

– Я категорически против, – решительно заявил Бэрридж, – причем по двум причинам. Первая: вам необходимо немедленно лечь в постель, а завтра утром я посмотрю, как ваше плечо, и тогда решим, как быть дальше.

– Я не желаю ночевать в этом доме, – упрямо сказал Кроуфорд.

– Вы меня не дослушали! Вторая причина такова: прежде чем всем нам расстаться, следует внести в это дело полную ясность.

– По-моему, яснее уже некуда!

– А вот мне пока еще не все ясно, – задумчиво произнес Бэрридж. – К примеру, зачем Патрик выбрал самую толстую веревку, если намеревался ее перерезать? Логичнее было бы взять, наоборот, потоньше, чтобы создать видимость, будто она сама лопнула.

– Возможно, когда мы уходили из отеля, он еще не собирался убивать. Роджер держался с ним очень холодно, потом между ними что-то произошло, и он перерезал веревку. К чему теперь эти разговоры? Он же сознался, что убил Роджера, и даже назвал причину: деньги. Что еще вам нужно? Однако раз вы настаиваете, я останусь здесь до завтра, хотя не вижу в этом никакого смысла.

Бэрридж промолчал. Через полчаса он постучал в смежную со спальней Патрика комнату, где расположился доктор Рэморни.

– Что вам угодно? – осведомился тот ледяным тоном.

– Для начала я хотел бы узнать, каково состояние Патрика.

– Он спит, – коротко ответил Рэморни.– После ваших слов я решил, что будет лучше, если обморок сразу перейдет в сон. А теперь, может быть, вы все-таки объясните мне, что произошло?

– Позвольте сначала задать вам один чисто профессиональный вопрос. Скажите как психиатр, считаете ли вы Патрика Карлайла полностью ответственным за свои поступки?

– Я не обязан вам отвечать, – холодно ответил Рэморни.

– Вы хотели знать, что произошло. Так вот, доктор Рэморни: Патрик Карлайл признался, что убил Роджера Карлайла, Луизу Олбани и свою жену, – сказал Бэрридж. – Если вы передумаете и решите, что нам есть о чем поговорить, я к вашим услугам. Спокойной ночи, доктор Рэморни.

В своей комнате Бэрридж устроился полулежа в кресле. Сигарный дым витал над головой, расползаясь по комнате. Бэрридж открыл окно и облокотился о подоконник. Шум большого города был почти не слышен, поскольку особняк Карлайлов располагался на одной из самых тихих улиц Лондона. Глубоко задумавшись, Бэрридж не ощущал ночной прохлады. Наконец сильный порыв ветра заставил его закрыть окно, и он снова уселся в кресло. Через некоторое время он вдруг вскочил, ринулся к телефону, набрал номер своей больницы и попросил позвать доктора Уоррена.

– Уоррен? Мне нужна ваша консультация как специалиста по ядам, – сказал он.

Разговор длился долго. Положив трубку, Бэрридж глубоко вздохнул, как пловец, вынырнувший на свет из темных глубин, и невзирая на то, что шел уже третий час ночи, направился к комнате Рэморни. Под дверью виднелась полоска света. Бэрридж потянул за ручку и, прежде чем доктор Рэморни, настроенный, судя по его виду, очень недружелюбно, успел произнести хоть одно слово, сказал:

– Мистер Рэморни, я ввел вас в заблуждение! Патрик никого не убивал. Извините меня за столь поздний визит, но я подумал, что вам надо это знать. Еще раз спокойной ночи.

Поведение доктора Рэморни моментально изменилось.

– Куда же вы, мистер Бэрридж! Пожалуйста, заходите, – любезно сказал он. – Вы сами врач, – продолжил Рэморни, когда Бэрридж уселся напротив, – и должны понимать, что врачебная этика запрещает мне разглашать сведения, полученные в результате наблюдений за своим пациентом, однако теперь я готов сделать исключение. Но сначала скажите: вы действительно уверены, что Патрик никого не убивал?

– Уверен.

– В таком случае я отвечу на все вопросы, которые вы зададите.

Рэморни провел рукой по лицу, и Бэрридж только сейчас заметил, что Рэморни очень устал: Патрик Карлайл был трудным пациентом.

– Мистер Рэморни, вы, определенно, подозревали, что Патрик совершил какое-то преступление. Почему?

– Меня насторожило его поведение. Сначала он расспрашивал, встречались ли в моей практике случаи нарушения психики, которые приводили к преступлению, потом стал интересоваться заболеваниями, связанными с провалами в памяти. Он даже высмотрел у меня в шкафу книгу о расстройствах памяти и попросил почитать. Я не дал, сказал, что это литература для специалистов и ему незачем забивать себе голову вещами, в которых он ничего не смыслит. После этого я однажды увидел у него на столе книгу о маньяках, а совсем недавно он прямо спросил у меня, мог ли кого-нибудь убить и этом не помнить, как это сделал.

– И что вы ответили? Что вы думаете об этом?

– Ему я сказал, что у него чересчур причудливое воображение, но сам серьезно задумался. Я слишком хорошо знаю Патрика – хотя он делал вид, будто спрашивает просто так, чисто теоретически, я понял, что он думает о конкретном лице и конкретной ситуации. Мое мнение таково: совершить ранее обдуманное убийство Патрик не способен, что же касается убийства под влиянием сильного и внезапного чувства... Он очень эмоционален, и я не берусь утверждать что-либо определенно. Когда вы сказали, что он сознался в убийстве Роджера Карлайла, Луизы Олбени и своей жены, я сразу подумал, что насчет леди Камиллы здесь что-то не так. Ее застрели, а Патрик ни за что не избрал бы такой способ, он не в состоянии воспользоваться огнестрельным оружием. Таким образом, леди Камилла исключается. Теперь сэр Роджер... Между ними были очень хорошие отношения. Очень хорошие, – повторил Рэморни, – без всяких оговорок. Конечно, деньги... В общем, я рад, что Патрик всего лишь ввел меня в заблуждение.

– Почему он думал, что убил и не помнит этого? У него были провалы в памяти?

– Да, один раз. Как-то его пригласили на охоту, и он поехал. Там ему при первом же выстреле стало плохо, он потерял сознание, а потом не мог всё отчетливо вспомнить.

– Благодарю вас за разъяснения. Теперь я, наконец, понял, почему он признался в трех убийствах, хотя, до моему глубокому убеждению, не совершил ни одного. Когда Патрик проснется, пожалуйста, позовите меня, надо будет сразу же сказать ему, что он не убийца. Можете сказать сами, но, по-моему, будет лучше, если это сделаю я: мне он скорее поверит. Извините, что не посвящаю вас во все подробности, но в этом деле замешаны и другие люди, и я не имею права подводить их.

Рэморни понимающе кивнул.

Спал Бэрридж всего пять часов, в восемь утра его разбудила горничная и сказала, что доктор Рэморни просит его прийти.

О пробуждении Патрика свидетельствовали только открытые глаза: застывший взгляд был устремлен в потолок, лицо, даже не белое, а восковое, не выражало никаких чувств, и эта безучастность тревожила доктора Рэморни сильнее любого взрыва.

– Патрик! – Бэрридж наклонился над ним, взял за плечи. – Вы никого не убивали! Патрик, вы слышите меня? Вы никого не убивали.

Лицо Патрика оставалось по-прежнему безучастным. Бэрридж ощутил леденящий ужас.

– Доктор Рэморни, сделайте что-нибудь, чтобы он меня понял!

– Я уже сделал все, что мог, – с горечью ответил психиатр. – Боюсь, что уже поздно. Он слишком долго считал себя убийцей.

Охватившее Бэрриджа чувство бессилия и своей вины ему уже доводилось испытывать, когда умирали его пациенты; он был выдающимся хирургом и брался за сложные случаи, от которых другие отказывались, считая их безнадежными, и наряду с блестящими победами бывали поражения, когда смерть оказывалась сильнее. Хотя умом Бэрридж понимал, что человеческий рассудок – вещь более хрупкая, чем те органы, с которыми имел дело он; происходившее сейчас казалось величайшей несправедливостью и нелепостью: Патрик уже не воспринимал того, что наконец избавило бы его рассудок от непосильного гнета.

Неплотно закрытая второпях дверь приоткрылась, в спальню проник сенбернар и подбежал к постели хозяина. Обнюхав свесившуюся руку Патрика, Ник встал передними лапами на край кровати и басовито залаял, потом потыкался носом в его щеку и залаял снова. Взор Патрика, прикованный к неведомой точке на потолке, оторвался от нее и стал медленно перемещаться вниз, но с прежним безучастным выражением, словно его сознание не воспринимало того, что находилось перед глазами, и лишь какой-то рефлекс притягивал к источнику звука. Однако, когда взгляд Патрика остановился на собаке, в его глазах появились проблески мысли.

– Отойдите, – прошептал Рэморни, отталкивая Бэрриджа от постели Патрика так, чтобы тот его не видел; сам он тоже отошел.

Губы Патрика дрогнули.

– Ник, – сказал он так тихо, что Бэрридж и Рэморни скорее угадали это, чем услышали, но Ник услышал, залаял еще громче, лизнул ладонь Патрика, а потом осторожно сжал зубами рукав пижамы и потянул на себя.

– Пусти, – сказал Патрик, и теперь Бэрридж с Рэморни тоже услышали его голос.

Бэрриджу было уже некогда советоваться с Рэморни.

– Доброе утро, – сказал он, выступая вперед.

Патрик оторвался от собаки и посмотрел на Бэрриджа. Смотрел он так, будто еще не до конца проснулся и не сов– ем ясно понимал, кто перед ним. Бэрридж напряженно следил за его лицом. Затуманивающая глаза Патрика дымка становилась все тоньше; надо было заговорить в тот момент, тогда он вспомнит, сказать раньше – он не поймет, о чем речь, а если промедлить, измученный рассудок, ища спасительного забвения, снова погрузится в омут безумия и на сей раз, возможно, уже навсегда.

– Вы никого не убили, Патрик, – негромко, но очень четко произнес Бэрридж, когда этот миг, по его мнению, настал. – Вы не виновны в их смерти.

Патрик вздрогнул, его ожившие глаза заметались между Бэрриджем и Рэморни.

– Что... Что вы сказали?

– Вы не убивали ни сэра Роджера, ни мисс Олбени, ни леди Камиллы! Вы вообразили, что сделали это, но на самом деле этого не было.

В глазах Патрика надежда боролась с недоверием.

– Пожалуйста, повторите, – попросил он.

– У вас чересчур богатая фантазия, – сказал Бэрридж, сел рядом и взял Патрика за руку. – Вы поддались влиянию чужого убеждения и вообразили, что совершили поступки, которых в действительности никогда не совершали. Вы не имеете никакого отношения к этим убийствам.

– Я никого не убил? Совсем никого? – как-то по-детски сказал Патрик, глядя на Бэрриджа с отчаянной мольбой о помощи, и доктор наконец понял, почему Патрик, встречая его на вокзале, сказал: "Я не могу быть среди них один!".

– Вы никого не убили, – подтвердил он.

– Но ведь кто-то их убил, – с оттенком вопроса сказал Патрик.

– Не вы, запомните это! Вам нельзя волноваться, мы поговорим обо всем позже. – Хотя Патрику хотелось узнать все немедленно, он был еще одурманен лекарствами и слишком слаб, чтобы настаивать на немедленном продолжении разговора. – Я приду к вам, – Бэрридж украдкой вопросительно посмотрел на Рэморни, и тот одними губами беззвучно сказал: "Завтра". – Завтра, – повторил Бэрридж.