Текст книги "Семейный пикник"

Автор книги: Элизабет Ролле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава VII

Расслабившись, Бэрридж полулежал на диване. Сегодня он успешно провел очень сложную операцию и теперь наслаждался бездействием, как гурман – изысканным блюдом. Впрочем, это бездействие не было абсолютным: хотя он не делал ни малейшего движения, его ум был занят загадкой, притягивающей Бэрриджа подобно магниту.

После того как суд оправдал Камиллу Карлайл, инспектор Мортон, в ходе следствия державшийся с Бэрриджем так же, как с остальными, хотя они были старыми знакомыми, пригласил его к себе и подробно рассказал о проведенном следствии и своих соображениях. По-прежнему считая леди Карлайл убийцей, Мортон, однако, был вынужден признать, что улик против нее действительно маловато. Бэрридж заявил, что не разделяет его мнения.

– Вы считаете ее невиновной? – спросил Мортон.

– Как вам сказать... – Бэрридж задумчиво повертел в руках свой портсигар, не спеша достал сигару, предложил Мортону – тот отказался – и закурил. Хорошие сигары были его слабостью. – Прежде, чем ответить на вопрос, кто убийца, следует разгадать маленькие загадки, имеющиеся в этом деле.

– Что вы подразумеваете под маленькими загадками?

– Во-первых, то же, на что и вы обратили внимание: зачем Луиза Олбени пригласила Альберта Ли? Во-вторых, почему горничная Гловера столь неохотно отвечала на ваши вопросы и особенно насчет звонка Луизы к мистеру Ли? Вы сами говорили, что буквально вытягивали из нее каждое слово.

– Верно, но она вообще выглядела запуганной. Вначале я на основании этого заподозрил, что здесь что-то кроется, однако мистер Ли не имел ровным счетом никакого отношения к леди Камилле и заявление, которое собиралась сделать мисс Олбени, ему ничем не угрожало. Что касается горничной, то, поверьте моему опыту, ее поведение объясняется гораздо проще: не очень то приятно служить в доме, хозяина которого пытались убить, а его невесту убили.

– Странно получается: мистер Ли не имел никакого отношения к леди Карлайл, с Луизой его связывало, как он утверждает, поверхностное знакомство, а его приглашают на встречу, где речь должна идти о сугубо семейных делах. И заметьте, он приходит.

– Здесь мне нечего вам возразить, – признал Мортон. – Замечу только, что люди порой совершают довольно странные поступки. Вы сказали: "Во-первых" и "во-вторых". "В-третьих" тоже будет?

Бэрридж кивнул.

– В-третьих, вот что: я был очень близко к мисс Олбени, и столик с бокалами тоже постоянно находился у меня перед глазами – леди Камилла не могла подсыпать в бокал яд.

– А кто мог?

– Никто.

– Однако Луиза и ее жених были отравлены, – с оттенком снисходительности произнес Мортон. – Ваши рассуждения противоречат фактам, а значит, вы ошибаетесь. Вы ошибаетесь, Джеральд, – повторил он с удовлетворением. – Предлагаю пари: если когда-нибудь выяснится, что Луизу Олбени убила Камилла Карлайл, вы приносите бутылку коньяка, если же выяснится, что она ее не убивала, тогда бутылка с меня.

– Согласен. Боюсь только, что коньяк не достанется ни вам, ни мне: дело закончено и мы никогда не узнаем правды. А главная странность этого дела как раз и заключается в том, что двое оказались отравленными, хотя никто не мог их отравить.

– Просто одна особа оказалась настолько ловкой, что проделала это незаметно для остальных, – упрямо сказал Мортон.

Возразить Бэрриджу было нечего, он промолчал, и на этом они с Мортоном расстались, однако существовала еще четвертая загадка, говорить о которой инспектору Бэрридж не стал вовсе. Почему Патрик Карлайл, встречая его на вокзале, сказал: "Я не могу быть среди них один"? Он явно чего-то боялся – чего?

Посмотрев на часы, Бэрридж потянулся и сел. Будь погода получше, он пошел бы прогуляться, однако затянутое тучами небо к прогулке не располагало. Мысли Бэрриджа потекли но прежнему руслу.

Поведение Патрика Карлайла порой вообще было необъяснимым, и если инспектор Мортон, преувеличивая тяжесть его заболевания, целиком приписывал странности поведения сэра Карлайла болезненному состоянию его психики, то Бэрридж был уверен, что действия Патрика имели логическую основу. Вспоминая его лицо и голос в тот момент, когда на вокзале он произнес эту загадочную фразу, Бэрридж успокаивал себя тем, что если Патрик хотел получить от него какую-то помощь, то следовало выразиться более ясно. Он этого не сделал возможно, Бэрридж вообразил то, чего на самом деле не было. Или что-то помешало Патрику?

Иногда Бэрриджа начинали мучить сомнения: правильно ли он поступил, умолчав о кое-каких деталях, которые заставили бы инспектора Мортона обратить на Патрика Карлайла большее внимание? Разумеется, это были его личные наблюдения и он имел право держать их при себе, однако Бэрридж прекрасно сознавал, что, если бы речь шла о человеке, к которому он был равнодушен, он поступил бы иначе. Итак, он умолчал о своих соображениях из личной симпатии. Правда, он честно ответил на все заданные в ходе следствия вопросы, однако мог сказать кое-что и сверх этого, но не сказал. Впрочем, из собравшихся в тот вечер в доме Карлайлов не один Патрик вел себя странно. Альберт Ли слишком много лгал: он солгал, сказав, что практически незнаком с человеком, называвшим себя Гарольдом Уиллисом (кстати, в телефонной книге такого не было), и, по мнению Бэрриджа, солгал снова, когда заявил, что не знает, с какой целью Луиза пригласила его. Он не явился бы в дом малознакомого человека, к которому испытывал антипатию – похоже, взаимную, без достаточно веских оснований.

Бэрридж снова посмотрел в окно – погода не улучшилась – и решил, что надо как-то отвлечься. В конце концов, сколько можно думать об одном и том же! Он взял медицинский справочник, но через четверть часа отложил его и потянулся за начатым на днях романом. В это время зазвонил телефон.

– Бэрридж? Как поживаете? – раздался в трубке жизнерадостный голос инспектора Мортона. – Теперь-то вы убедились, что я был прав?... Как, вы еще не читали сегодняшние газеты? Тогда слушайте: Камилла Карлайл покончила с собой, признав, что отравила Луизу Олбени. Она написала письмо, где во всем призналась, и отправила его в полицию. Когда мы его получили, она была уже мертва. Застрелилась.

Бэрридж крепче прижал к уху телефонную трубку и засыпал Мортона вопросами.

– Если хотите знать все подробности, приезжайте в Лондон, – заявил инспектор. – Да, не забудьте привезти коньяк.

– Приеду, – неожиданно для самого себя ответил Бэрридж. – Завтра же.

Повесив трубку, он начал лихорадочно соображать, как поступить с делами в больнице, ругал себя за опрометчиво данное обещание и в то же время знал, что непременно поедет. Оставшиеся до отъезда три часа (Бэрридж хотел успеть на ночной поезд) он был занят по горло и лишь в поезде смог как следует обдумать сообщение Мортона.

Камилла Карлайл была найдена на пустыре в районе Ист-Энда, в руке она сжимала револьвер, из которого, как установила экспертиза, и был произведен выстрел; следы насилия на теле отсутствовали. Она приехала туда на своем мерседесе одна, как утверждал единственный объявившийся свидетель – проезжавший мимо таксист, видевший, как она всходила из машины. В отправленном в полицию письме говорилось, что она подсыпала яд Луизе Олбени и Гловеру, потому что Луиза шантажировала ее, но, совершив это, она не может больше жить и намерена покончить с собой! Чтобы избавить мужа от тяжелого зрелища, особенно тягостного из-за обстоятельств смерти его отца, она собирается сделать это вне дома. Письмо было напечатано на машинке, подпись отсутствовала, но на листке имелись отпечатки пальцев леди Камиллы; на револьвере, принадлежавшем, как установили, Роджеру Карлайлу и хранившемся до последнего времени в доме, тоже были найдены только ее отпечатки. Когда Бэрридж приехал в Лондон, полиция уже установила, что письмо было напечатано на машинке, находившейся в доме Карлайлов.

Подъехав к гостинице, Бэрридж вылез из такси, но потом передумал, сел обратно и дал шоферу адрес Патрика Карлайла.

Патрик выглядел даже хуже, чем предполагал Бэрридж: взгляд его был совсем безумным.

– Надеюсь, вы извините меня за вторжение, – сказал Бэрридж. – Не возражаете, если я поживу у вас несколько дней?

– Пожалуйста, оставайтесь, – ответил Патрик, хотя по его виду трудно было предположить, что он вообще понимает о чем идет речь. – Мне все равно.

Конечно, последняя фраза звучала довольно невежливо, но в данных обстоятельствах не стоило обращать на это внимание – и Бэрридж спокойно направился в комнату, которую занимал в предыдущий раз.

К столу Патрик не вышел, и доктор пообедал в роскошно обставленной столовой в одиночестве, однако отсутствие Патрика его серьезно обеспокоило, поэтому, выждав еще с полчаса, Бэрридж постучал в его спальню и, не дождавшись ответа, вошел. В углу шевельнулось что-то бело-коричневое – сенбернар. Патрик, одетый, в ботинках, ничком лежал на кровати, которая находилась в полнейшем беспорядке: одна подушка валялась на полу, другая – на самом углу постели, скомканное одеяло наполовину сползло на пол, стоявший на столике высокий узкогорлый кувшин был опрокинут на бок, а на ковре темнело мокрое пятно. Тяжелые шторы были спущены, и только маленький ночник освещал комнату. Было очевидно, что здесь не убирали по крайней мере со вчерашнего дня.

– Патрик, – Бэрридж тронул лежащего за плечо.

– Оставьте меня, – пробормотал Патрик, не отрывая лица от подушки. – Уйдите.

Дверь приоткрылась, и в комнату робко заглянула горничная.

– Сэр Карлайл, вас просят к телефону.

– Скажите, что меня нет и не будет. И не зовите меня больше, кто бы ни звонил.

Обескураженная горничная удалилась.

– Вы не обедали, – сказал Бэрридж. – Наверно, и не завтракали?

– Что вам нужно от меня? – Патрик повернулся к Бэрриджу; глаза у него были сухие, с расширенными зрачками, спутанные белокурые волосы падали на лоб. – Я не хочу никого видеть.

– Здесь необходимо прибрать, – спокойно заметил Бэрридж. – Я позову прислугу.

– Не надо никого звать! – закричал Патрик. – Зачем вы меня мучаете!

– Я вас не мучаю, –  мягко ответил Бэрридж. – Я хочу вам помочь, вот только хотите ли этого вы сами?

Патрик посмотрел на него долгим взглядом, его светло-карие глаза были полны смятения.

– Хорошо, – неуверенно произнес он, вставая, – зовите.

– Вот и отлично. А вы пока пообедаете.

Обед прошел сравнительно благополучно. Ел Патрик совершенно машинально, не замечая, что лежит на тарелке, часто подносил руку ко лбу и потирал его.

– У вас болит голова? – спросил Бэрридж.

– Да, немного. А что вы сейчас будете делать? – задал вопрос Патрик, поднимаясь из-за стола; похоже, он теперь не хотел оставаться один.

– Вам лучше лечь, – сказал Бэрридж, окинув его профессиональным взглядом. Патрик сделал протестующий жест. – Не возражайте, я все-таки врач. Ложитесь, а я посижу с вами, если хотите.

– Только не задавайте мне вопросов, – тихо попросил Патрик. – Хорошо?

Доктор молча кивнул. Они вернулись в спальню, уже приведенную в порядок, но Патрик ложиться не стал и устроился у окна. Бэрриджу постепенно удалось втянуть его в разговор о всяких пустяках; так прошло около часа, затем Патрик со слабой улыбкой сказал:

– Вот вы со мной разговариваете, а сами наверняка ищете ответы на свои вопросы и жалеете, что пообещали ни о чем не спрашивать.

– Я не настолько любопытен, как вы считаете, – отшутился Бэрридж.

– Спрашивайте, – стал настаивать Патрик с внезапным раздражением. – Не заставляйте меня гадать, о чем вы думаете!

Противоречить – значило лишь ухудшить его состояние, к тому же вопрос, который Бэрридж собирался задать, казался вполне безобидным.

– Раз вы настаиваете... Вам случалось видеть, чтобы леди Камилла печатала на машинке?

– Нет, – ответил Патрик. – Зачем ей печатать? – Потом он уставился на Бэрриджа, и на его бледном лице проступили пятна лихорадочного румянца. – Почему вы спросили про машинку?! – выкрикнул он. – Думаете, это не она написала письмо? – Он сорвался с места, подскочил к Бэрриджу и схватил его за плечи. – И что, значит, ее убили! Так вы думаете, да?!.. – кричал он, судорожно дергая опешившего от неожиданности Бэрриджа.

– Патрик, успокойтесь! – Бэрридж тоже встал и попытался стряхнуть его руки, но Патрик вцепился в пиджак и не отпускал. Хотя коренастый Бэрридж был ниже Патрика, руки хирурга обладали большей силой – лицо Патрика исказилось от боли, когда Бэрридж сдавил его запястья, и пальцы разжались. Поправив воротник рубашки, доктор спросил: – Вы что, задушить меня собрались?

– Нет, – с нарастающим ужасом выговорил Патрик; отступая, он продолжал пятиться до тех пор, пока не уперся спиной в стену.

– Что с вами? – встревожился Бэрридж. – Патрик!

Патрик стоял неподвижно, прижимаясь к стене всем телом.

– Уходите! – сказал он, не отводя от Бэрриджа неестественно широко раскрытых глаз. – Уходите, прошу вас!

Подумав, что лучше уступить, Бэрридж вышел, однако он боялся оставлять Патрика в таком состоянии одного и решил, что настало время вызвать его психиатра доктора Рэморни.

Рэморни занимался своим пациентом, когда перед домом остановилась машина, из которой вышла Джоан Мортисс. Присутствие в доме Бэрриджа ее очень удивило. Когда они расположились в гостиной, Бэрридж сказал:

– Так получилось, что я принимаю вас в качестве хозяина – к сожалению, сам сэр Карлайл на это сейчас не способен.

– Ему совсем плохо?

– Я вызвал его психиатра, – уклончиво ответил Бэрридж. – Он слишком нервничает.

– Еще бы... Вчера вечером он позвонил мне и попросил достать наркотик.

– Он пользуется наркотиками?

Бэрридж был уверен, что Патрик Карлайл не наркоман.

– Нет, – ответила Джоан. – Точно нет. Он даже не знает, как они называются, сказал: – "Какой-нибудь, все равно какой".

"Хотел оглушить себя, чтобы отключиться", – подумал Бэрридж, а вслух заметил:

– Не совсем обычная просьба. Почему он обратился с ней именно к вам?

– Наверно потому, что мой муж – совладелец фармацевтической фирмы.

– И вы достали?

– Нет, конечно. Я и не пыталась, ему же от этого только хуже будет. Я приехала посмотреть, как он тут. Видите ли, доктор Бэрридж, мы с Патриком друзьями никогда не были, но Роджер после смерти моего отца всегда заботился обо мне. На свой лад, правда... В общем, я была бы рада сейчас чем-нибудь помочь Патрику. Конечно, лучше бы Гловеру о нем позаботиться, но после суда... Ужасная история! Вряд ли он теперь сюда приходит.

– Патрик очень раздражителен, – сказал Бэрридж. – Лучше пока оставить его в покое.

– Его нельзя оставлять без присмотра – это рискованно. Я его знаю: в таком состоянии он способен на все.

– На что именно? – поинтересовался Бэрридж, внимательно глядя на собеседницу.

Джоан слегка пожала плечами.

– Его поступки нельзя предвидеть. Патрик вообще очень неуравновешен, а когда нервничает, с ним надо обращаться осторожно.

– Да, временами он ведет себя крайне агрессивно.

– Агрессивно? – переспросила Джоан.

– Вас это удивляет?

– Пожалуй, нет. –  На лице Джоан Мортисс промелькнула язвительная усмешка. – Он способен быть и агрессивным.

"Ее доброжелательности хватило ненадолго", – подумал Бэрридж.

Вскоре после ее отъезда из спальни Патрика вышел доктор Рэморни.

– Утром я сюда загляну, – сказал он Бэрриджу. – Вы останетесь здесь на ночь? Не хотелось бы оставлять его с прислугой.

– Боюсь, мое присутствие ему неприятно.

– Он скоро заснет, так что вам нечего беспокоиться. И еще, мистер Бэрридж, будьте добры, не расспрашивайте Патрика об обстоятельствах гибели его жены. Довольно тех вопросов, на которые ему пришлось отвечать в полиции.

– А у вас, мистер Рэморни, я могу кое-что спросить? – вежливо осведомился Бэрридж.

Тряхнув седой гривой, Рэморни смерил Бэрриджа ироническим взглядом.

– Вы хирург, мистер Бэрридж, и хирург превосходный, а я психиатр – наши интересы находятся в разных областях, и я вряд ли смогу быть вам чем-нибудь полезным. Всего хорошего, мистер Бэрридж.

"Итак, доктор Рэморни тоже не хочет, чтобы ему задавали вопросы, – следовательно, он что-то знает", – решил Бэрридж.

Раздумья Бэрриджа относительно того, что известно доктору Рэморни, были прерваны визитом Фрэнсиса Гловера.

"Любопытно, – подумал Бэрридж, отвечая на его приветствие, – Миссис Мортисс считает, что после показаний Гловера на суде дом Карлайлов для него закрыт. Выходит, она заблуждается".

Гловеру Бэрридж сообщил то же, что и Джоан: Патрика лучше пока не тревожить.

– Я хочу побеседовать с его психиатром, – сказал Гловер. – У Патрика порой бывают странные капризы. После смерти Роджера, когда он лежал в клинике у Рэморни, он почему-то категорически отказался от ночной сиделки. Ему было очень плохо, и Рэморни считал необходимым, чтобы за ним присматривали и ночью, но Патрик закатил по этому поводу настоящую истерику, и врачу пришлось уступить, чтобы не раздражать его. Может, Патрику лучше уехать отсюда на время? В таком случае я поехал бы вместе с ним в любое место, куда он захочет.

– Доктор Рэморни обещал быть здесь завтра утром.

– Тогда я останусь, дождусь его.

* * *

Ночью Бэрридж пару раз заглядывал в спальню Патрика – тот дышал ровно и спокойно. Утром Патрик выглядел лучше, чем вчера, по-видимому, эта ночь была первой после смерти Камиллы, когда он нормально спал.

– Извините меня за вчерашнее, мистер Бэрридж, – сказал он, опустив глаза и нервно теребя край одеяла. – Я вел себя ужасно. Мне очень жаль, что так получилось.

– Пустяки, не стоит и вспоминать, –  ответил Бэрридж. – Только что звонил мистер Рэморни и сказал, что скоро придет.

– Это вы его вчера вызвали?

– Да. Вы меня немного напугали.

– Чем? – быстро спросил Патрик. – Что я сделал?

Этот вопрос привел Бэрриджа в замешательство. Описывать Патрику, как он вчера набросился на него, было сейчас неуместно и даже жестоко. Что-то из этого Патрик, определенно, помнил, раз извинился, но тогда почему спрашивал?

– Вы не помните? – осторожно спросил Бэрридж.

Патрик потер виски.

– Плохо, не все. Я на вас кричал... Потом не помню. Что еще я делал?

– Ничего существенного, – постарался замять эту тему доктор, но Патрик проявил ко вчерашним событиям острый интерес и вынудил Бэрриджа рассказать, как все было.

Сама формулировка вопросов показывала, что Патрик помнит больше, чем говорит; очевидно, он помнил все, но смутно, как в тумане, и теперь стремился выяснить, насколько воспоминания соответствуют действительности, а когда выяснил, реакция его была резко отрицательной: он повернулся к стене, и Бэрридж успел заметить на его лице отпечаток ужаса и какой-то обреченности. Это поставило Бэрриджа в тупик: он тщетно старался понять, что во вчерашнем эпизоде настолько напугало Патрика.

– Вчера приезжала миссис Мортисс, – сказал Бэрридж, чтобы отвлечь его.

Патрик повернул голову.

– Она что-нибудь оставила для меня?

– Нет. И по правде говоря, если бы она привезла наркотик, я бы вам его все равно не дал. Вы что, погубить себя хотите?

– Какая разница, – вяло пробормотал Патрик.

– Посмотрим, как отнесется к этому доктор Рэморни.

– Вы ему скажете? Он будет ругаться. Пожалуйста, не говорите, – попросил Патрик, краснея.

– Хорошо, только не делайте впредь таких глупостей.

Патрик лег на спину и, глядя в потолок, спросил:

– Зачем она тогда приезжала?

– Интересовалась, не надо ли вам что-нибудь.

Губы Патрика скривились, но он ничего не сказал.

– А еще кто приезжал? – спросил он после паузы. – Я слышал шум машины.

– Мистер Гловер.

Вопреки опасениям Бэрриджа, на Патрика это имя не произвело никакого впечатления – ни плохого, ни хорошего.

– Он уехал? – спросил Патрик через пару минут; его реакции были явно замедленными: очевидно, Рэморни использовал сильные средства.

– Нет, он здесь. Вы хотите его видеть?

– Потом... – Он искоса посмотрел на Бэрриджа. – По– вашему, мне не следовало принимать его после всего, что было?

– Это ваше дело, – дипломатично ответил Бэрридж.

– Фрэнсис не виноват... Луиза наплела ему всякую чушь, а он поверил. На суде он лишь повторил то, что сболтнула Луиза, ему потом было очень неловко. Он приходил сюда, когда Камилла куда-нибудь уезжала. Мог бы и при ней, она не стала бы устраивать сцен, Камилла была...

На слове "была" Патрик оборвал фразу и снова повернулся лицом к стене.

Вскоре приехал Рэморни, Гловер переговорил с ним насчет отъезда, но доктор был против: Патрик сейчас нуждался в медицинской помощи.

Проходя по коридору, Бэрридж услышал доносившийся из какой-то комнаты возмущенный женский голос:

– Что за безобразие! Я же здесь все позавчера прибрала. Такой беспорядок, даже окно распахнуто! А если бы дождь с ветром? Все намочило бы.

Другой голос ответил:

– Ты сама забыла закрыть окно на защелку, вот оно от ветра и открылось.

– Ничего я не забыла! Бумаги все как разбросаны, ты только посмотри.

– Ветром сдуло, я же говорю. Окно-то всю ночь было открыто, а может, и вчера тоже. Ты вчера сюда заходила?

– Нет, зачем? Неприятно как-то. Позавчера убрала, и все. Я и сейчас лишь потому зашла, что услышала, как окно хлопает.

– Вот видишь, за два дня все и сдуло.

– Заладила: сдуло, сдуло! А выдвинутые ящики? Их, по-твоему, тоже выдуло?

Бэрридж открыл дверь и увидел двух горничных. Одна, совсем молоденькая, запирала окно, а другая, постарше, собирала разбросанные по полу бумаги. .

– Что вам угодно, сэр?

– Почему здесь такой беспорядок? – строго спросил Бэрридж. – Чья это комната?

Обе горничные смутились, молоденькая густо покраснела.

– Сэр, здесь я убираю, – сказала та, что постарше. – Позавчера я все убрала и больше не заходила. Это комната покойной леди Карлайл.

– Вы забыли запереть окно?

– Мне кажется, я его закрыла.

– Не могло же оно само открыться.

– Конечно, сэр. – Горничная смутилась еще больше.

– Здесь ничего не пропало? – спросил Бэрридж, окидывая взглядом дорогие безделушки.

– Нет-нет, сэр, – торопливо в один голос заявили обе горничные. – Все разбросано, но ничего не пропало.

– Хм... а выдвинутые ящики?

– Мы ничего не брали, – испуганно сказала молоденькая.

– Может, сюда забрались воры?

– Нет, сэр, – уверенно возразила вторая. – Я хорошо помню все вещи – все здесь, до последней мелочи. А драгоценности леди Карлайл хранятся в другом помещении. Что до ящиков, так там не было ничего ценного: всякие бумаги, письма. Они тоже не пропали, только вывалились на пол.

– Кто же здесь хозяйничал?

Горничные переглянулись, потом молоденькая робко сказала:

– Мы думаем, тут рылся сэр Карлайл.

– Вы его видели?

– Нет, сэр, но больше некому.

Бэрридж рассеянно пригладил ладонью свою короткую бородку. Самоубийство леди Карлайл с самого начала вызывало у него сомнения, теперь же он был уверен, что ее убили и кто-то (скорее всего, сам убийца) произвел в ее комнате обыск и проделал это, наверно, нынешней ночью: сильный ветер дул уже три дня и, случись это раньше, хлопанье открытого окна услышали бы еще вчера. Выйдя на улицу, Бэрридж отыскал взглядом уже закрытое окно. Что ж, сильный и ловкий человек мог добраться до окна, но как его снаружи открыть, не оставив на раме царапин или иных повреждений?

Бэрридж вернулся в дом.