Текст книги "Блэк Сити (ЛП)"
Автор книги: Элизабет Ричардс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Мое тело начинает трясти, когда до меня, наконец, доходит правда.
– Я знаю, что подмешивают в Золотой Дурман, – говорю я, дрожащим голосом.
Я смотрю на Сигура.
– Вирус Разъяренных.
Глава 31
Натали
Я смотрю на больного Дарклинга, лежащего на каталке. У меня голова идет кругом.
– Яд Бастет вызывает превращение в Разъяренных, – выпалила я, не веря в то, что говорю.
Все пялятся на меня, даже Дарклинги на больничных койках.
– О чём ты говоришь? – спрашивает Эш.
– Думаю, Золотой Дурман заражен ядом Бастет, – предполагаю я.
– Но в этом нет никакого смысла, – говорит Эвангелина. – Яд Бастет токсичен для Дарклингов. Он мгновенно их убивает. Мы бы не смогли прожить достаточно долго, заразившись вирусом Разъяренных.
– Прожили бы, если бы яд чем-нибудь разбавить. Например, Дурманом или кровью, – мрачно говорит Эш.
– Это объясняет, почему Разъяренные страдают от некроза, – робко добавляю я, вспоминая то, о чем прочла в музее о Бастет. Их яд содержит плотоядных бактерий, Вибоио некрозис, которые вызывают отмирание тканей.
Ужасная мысль приходит мне в голову. Первые Дарклинги, заразившиеся вирусом Разъяренных, были из тех, кто был отправлен в концентрационные лагеря во время войны. Неужели Стражи тестировали эффект яда Бастет на Дарклингах уже тогда? Значит, так они и обнаружили, что яд вызывает появление вируса Разъяренных впервые?
Эш поворачивается ко мне, его лицо встревожено.
– Откуда ты знаешь, что Золотой Дурман был отравлен ядом Бастетов?
Я прикусываю губу.
– Говори! – требует он.
– Эш, пожалуйста... – мой голос дрожит.
– Это дело рук Эмиссара, верно? – говорит Сигур. – Она догадалась, что мы протестировали Кровь Синт-1 на наличие ядов и ей пришлось найти другой способ, чтобы заразить нас. Значит, они создали Золотой Дурман и раздали его в притоны...
– Люди становились носителями инфекции и передавали её Дарклингам, которые питались ими, – заканчивает Эвангелина мысль. – Кроме того Золотой Дурман убивает и людей тоже. Поэтому Эмиссар пыталась повесить эти смерти на нас.
Эш испускает страдальческий звук, словно раненый зверь.
– Эш, мне жаль, – говорю я.
– Почему ты мне не сказала? – спрашивает он.
– Я пыталась сказать тебе сегодня утром, потом вернулся Себастьян и...
– Нужно было получше пытаться! – огрызается он.
Сигур рычит на меня:
– Они умышленно отравили нас. Они убили Аннору.
У меня едва ли есть возможность как-то отреагировать на это, потому что Сигур хватает меня за горло, крепко его сжимая.
– Мне следовало бы бросить тебя на растерзание Разъяренным, – говорит он.
– Нет, пожалуйста! – задыхаюсь я, вцепляясь в его руки.
– Отпусти её! – требует Эш.
– Имей сострадание, Сигур! Она всего лишь дитя, – вступается преподобный Фишер.
– Её мать убила наших детей! О чем ты говоришь?! Око за око! – говорит ему Сигур.
Дарклинги в палате воют в унисон и это ужасный кровожадный звук.
– Если ты её убьешь, я никогда тебе этого не прощу. Моя мама никогда бы не позволила бы тебе сделать это. И ты это знаешь, – говорит Эш.
Кажется, это задело невидимую струну в сердце Сигура. Он бросает меня, и я тяжело опускаюсь на землю. Преподобный Фишер поднимает меня на ноги.
– Тебе нужно уйти, – говорит мне Эш, голос у него холодный и отстраненный.
– Эш, мне жаль. Прошу тебя, прости меня, – говорю я.
– Просто иди, пока Сигур не передумал, – отвечает он.
Преподобный Фишер тащит меня из комнаты.
– Отпустите меня! – протестую я. – Мне нужно вернуться.
– Не глупи, дитя. Они убьют тебя, – наставляет он.
В данный момент он очень похож на Эша. Раньше я этого не замечала, так как его лицо было скрыто растрепанной бородой. У них одинаковая форма глаз, одинаковые приподнятые скулы, тот же прямой нос. Трудно не слушать его, когда он так сильно напоминает мне Эша.
Мы плывем на лодке назад к трущобам у выхода Пограничной стены. Охранники провожают нас к воротам, держа меня за руки с большей силой, чем это было необходимо. Новости распространяются в округе со скоростью лесного пожара. Я слышу их бормотание друг с другом. Мне не понятно, о чем именно они говорят, но ярость в их голосе отчетливо слышна. Они плюют в мою сторону, когда я прохожу мимо. Железные ворота распахиваются, и меня выбрасывают через них, словно мусор. Преподобный Фишер остается внутри.
Я пристально вглядываюсь в ворота, молясь, чтобы Эш вышел оттуда следом за мной. Пожалуйста, пусть это не станет концом. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Но ворота остаются запертыми.
Глава 32
Эш
В погребальном зале почти темно. В полумраке видны только серебристые очертания других Дарклингов, стоящих вокруг маминого тела прикрытого простыней. Я держу папу за руку, держась рядом с ним – он не может видеть в темноте так же хорошо, как я.
Эвангелина слабо улыбается мне. У меня ноет сердце. Как бы мне хотелось, что бы здесь была Натали. Не нужно было мне так резко ранее обходиться с ней, но я был расстроен. Даже если так, это было неправильно, я должен был проводить её к пограничным вратам и дать ей понять, что между нами все хорошо, особенно, учитывая, что всего несколько часов назад мы занимались любовью. Должно быть сейчас она сбита с толку.
Первосвященник начинает петь. Я смутно узнаю мотив и немного подпеваю, то немногое, что помню. Я жалею, что мало знаю об этой стороне моей культуры, но я не придавал этому особого значения.
Пение прекращается, и Первосвященник приглашает нас выйти вперед.
– Что нам полагается делать? – спрашиваю Эвангелину.
– Мы все должны сказать вслух о том, что нам больше всего запомнилось связанное с Аннорой, чтобы это осталось в нашей памяти.
Сигур говорит первым:
– Я запомню твои поцелуи.
Эвангелина с трудом заставляет себя заговорить:
– Я запомню твою доброту.
Следующий отец:
– Я запомню твой смех.
А затем Первосвященник называет мое имя. Я смотрю на мамино тело, соображая, что сказать. Что больше всего мне запомнится? Как она пела мне перед сном? Как она читала мне "Пиноккио" каждую ночь, даже тогда, когда, наверное, была уже смертельно больна? Как она каждый год писала мне ко дню рождения поздравительную открытку, даже, когда не могла её отправить?
– Я запомню, что ты всегда со мной, – говорю я.
Первосвященник берет погребальную урну, которую я уже видел, и передает её Сигуру. А потом он из-за пояса вынимает из ножен церемониальный нож.
– Что они делают? – шепчу я.
– Тебе не обязательно на это смотреть, – говорит Эвангелина.
Первосвященник заносит нож над маминым телом.
– Нет! – кричу я.
Священник погружает нож в мамину грудь.
– Это часть ритуала, – объясняет Эвангелина. – Её двойное сердце извлекут и отдадут её Кровной половинке.
Я утыкаюсь лицом в папино плечо. Эвангелина была права; я не хочу это видеть. Папа гладит меня по спине.
– Все закончилось, – шепчет мне папа минуту спустя.
Я набираюсь смелости, и смотрю на маму. Она снова накрыта саваном. Сигур помещает крышку на урну и предлагает взять урну отцу.
Папа качает головой.
– У меня есть Эш. Он лучшая часть Анноры. Забирай ее сердце; оно принадлежит тебе. И всегда принадлежало.
Сигур слабо улыбается и прижимает урну к груди.
Дверь открывается и серебристый свет падает прямо на алтарь, в то время как Эвангелина выскальзывает из помещения. Папа с Сигуром заняты беседой между собой; они не замечают, как я ухожу, несколькими минутами спустя. Мне просто нужно выйти на свежий воздух.
Я обнаруживаю Эвангелину рядом с пустой обезьяньей клеткой. Мы прогуливаемся по зоопарку, проходя вдоль клеток. В какой-то момент, Эвангелина берет меня за руку, и я переплетаю её пальцы со своими, нуждаясь в утешении. Несмотря на то, что эти ощущения приятны и естественны, мне все еще хочется, чтобы здесь прямо сейчас была Натали.
– Церемония не была затяжной. Аннора была бы довольна. – Эвангелина смахнула слезы со своих глаз. – Не могу поверить, что её больше нет.
Я не знаю что сказать, чтобы её утешить.
– Знаешь, а ведь именно я привела твою маму к вам домой, – говорит она.
– Спасибо, – говорю я.
– Это было самое меньшее, что я могла для неё сделать. Она столько лет присматривала за мной. Я её любила.
– Почему ты никогда не говорила Сигуру, что мама была больна? – спрашиваю её.
Она опускает ресницы:
– Боялась, что он меня во всем обвинит.
– Почему? Как её укусили? – спрашиваю я. Этот вопрос мучил меня последние несколько недель.
– Это был один из Разъяренных в больнице. Я работала в палате, а она зашла, чтобы попрощаться, после того, как у неё вышел спор с Сигуром. На неё напал Разъяренный... Все произошло так быстро. Это всём я виновата. Она не должна была приходить, чтобы попрощаться.
– Ты не виновата. Кроме того, в конце концов, не это её убило, – говорю я, и у меня внутри закипает ярость, когда я вспоминаю о Грегори. – Что они теперь сделают с её телом?
– Они вынесут её тело наружу перед самым рассветом. Солнце сожжет её останки.
От этой мысли мне становится не по себе.
– Она сейчас в Небытие, в лучшем месте, – говорит Эвангелина.
– Ты и в самом деле в это веришь?
Она кивает.
Над головой пролетает птица, которая напоминает мне о том дне, когда мы с Натали сидели на крыше штаб-квартиры Стражей, а над нами пролетел ворон. Мое сердце ноет от боли, когда я думаю о том дне, о том, что я чувствовал, обнимая её, как она целовала меня.
– Что ты теперь собираешься делать? – спрашивает Эвангелина.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Ты вернешься обратно или останешься с нами?
Я даже не думал о том, чтобы остаться в Легионе. Но почему бы мне не остаться? Что меня удерживает на людской стороне стены? Моя мама умерла, папе будет безопаснее без меня, и Жук все поймет. Есть только одна причина, по которой мне стоит вернуться. Натали.
– Ты ведь думаешь о ней, не так ли? – спрашивает Эвангелина.
– Это так очевидно?
– Для меня – да. – Глаза Эвангелины сужаются в щелочки. – Разве ты не понимаешь, что она предательница? Она знала о яде Бастетов, но не рассказала тебе.
– Натали сказала, что у неё не было возможности...
– Не будь наивным, Эш. Она просто защищает свою мать. Натали – Страж. Снаружи и внутри. Не забывай об этом, – отвечает Эвангелина.
– Не правда. Она не такая, как они.
– Не ведись на её ложь. Она играла с тобой, как с дурачком.
– Я в это не верю, – упрямлюсь я.
– Как ты можешь все еще хотеть быть с ней? – спрашивает Эвангелина.
– Потому что я все еще люблю её, – говорю я.
– Ты не любишь её. Тебе только кажется, что любишь, потому что у неё моё сердце.
– Может у неё твое сердце, но я люблю её не из-за этого, – говорю. – Это не только физическая связь. Это нечто глубже. Может ты и моя Кровная половинка, но она моя Душевная половинка. А это гораздо сильнее.
Эвангелина прикасается к моей груди.
– У нас могла бы быть такая связь, Эш, если бы та просто дал мне шанс. Я бы никогда не лгала тебе и не предавала. Ей нельзя доверять – она опасна.
Она смотрит на меня широко раскрытыми, выжидающими глазами. Её чернильно-черные волосы струятся волнами вокруг её бледного красивого лица.
Я убираю её руку.
– А ты не опасна? Ты убила человека или забыла? Его звали Малкольм.
Она издает раздражительный возглас:
– Он был просто куском мяса.
– Вот видишь, в чем разница между тобой и Натали. Она бы никогда не позволила Дарклингу пострадать, если бы у неё была возможность это предотвратить, в то время как ты совсем не сожалеешь о том, что убила человека.
– Может быть, если бы она вырвала твое сердце точно так же, как моё, то у тебя бы тоже не было такого теплого и трепетного отношения к людям, – говорит она.
Я вздыхаю. Мы сидим на каменной лавочке возле заброшенного львиного логова. Вокруг наших ног цветут белые цветы. Их лепестки такого же цвета, что и переливчатая кожа Эвангелины.
– Значит, ты собираешься остаться с нами? – спрашивает она и в её глазах загорается надежда.
Я смотрю на Пограничную стену, которая выситься вдалеке. И впервые за все время, мне тоскливо. Мне хочется оказаться по другую сторону стены.
– Нет, – говорю.
Эвангелина отворачивается, но я знаю, что она плачет.
– Прости. Я никогда не хотел причинить тебе боль, – говорю я.
Она снова смотрит на меня.
– Ну, тем не менее, причинил. Наверное, мне повезло, что у меня нет сердца, потому что ты не можешь его разбить.
Я тянусь к ней, но она отталкивает мою руку.
– Я не собираюсь тебя ждать, Эш.
– Я никогда не просил тебя об этом, – говорю я.
Она вздыхает, плечи поникли. Она сдалась. Эвангелина поднимает взгляд на луну, её темные глаза блестят серебристым светом. По щеке стекает одинокая слезинка, но она её не стирает.
– Я просто подумала, если бы ты узнал бы меня получше, то захотел бы быть со мной, а не с ней. Но этого не произойдет, не так ли? – тихо говорит она.
– Нет. Думаю, нет.
Она судорожно вздыхает, и я чувствую себя просто ужасно из-за того, что раню её чувства, но я не могу лгать. Иначе, дальше может стать только хуже.
– Эвангелина, ты когда-нибудь находила меня привлекательным? – спрашиваю я.
– Да, – говорит она. – Ты очень привлекателен...
– Нет, я имею в виду не внешность. Я на самом деле тебе нравился?
Она пожимает плечами.
– Не знаю. Меня влечет к тебе, но это… физическое влечение. Словно ты моя потребность. Жажда. Но я едва тебя знаю, Эш.
Я, понимающе, киваю. Между мной и Эвангелиной определенно существует притяжение, но нет той эмоциональной связи, как между мной и Натали.
– Мне кажется, это серьезное давление, что мы должны испытывать друг другу определенные чувства, потому что мы – Кровные половинки. Но, на самом деле, ты не испытываешь этого ко мне, а я к тебе, – говорю я.
Она всхлипывает:
– Эш...
Я притягиваю её к себе и обнимаю, пока она плачет. Она такая маленькая, такая хрупкая. Зоопарк вокруг нас совсем тих, клетки пусты и безжизненны. Это её мир: тишина, одиночество. Это было моей моей жизнью до встречи с Натали. Мне повезло. Сколько всего могло произойти... Ненавижу тот факт, что мне пришлось бросить её на произвол судьбы, но что я мог сделать? Единственное, в чем нуждалась Эвангелина, в том, что я не мог ей дать: моё сердце.
– Ты еще встретишь кого-нибудь, кого-нибудь достойного, – говорю я, когда она отстраняется от меня.
– Кого? Мы единственные оставшиеся полукровки.
– Нет, не единственные. Нас больше. Я сам их видел, – отвечаю я. – Мы можем искать их вместе.
Неожиданно, она встает.
– Нет причины, чтобы оставаться. Меня здесь ничего не держит. Анноры больше нет, ты с Натали, да и Сигур не очень-то во мне нуждается. Пора двигаться дальше, – говорит она.
– Ты не можешь сейчас уйти, – возражаю я, поднимаясь на ноги.
– Почему? Назови мне причину, по которой я смогу остаться.
Я не могу.
– Прощай, Эш. Может, как-нибудь свидимся.
Она идет к лодке, которая доставит её обратно к Пограничной стене. Она в последний раз бросает на меня долгий взгляд и уплывает. Мое сердце наполняется тоской, понимая, что она покидает меня.
А я гадаю, увижу ли я ее еще когда-нибудь.
Глава 33
Натали
Я вваливаюсь в мамин кабинет. Она в окружении своих закадычных друзей, которые пялятся на меня, ошеломленно замолчав, когда я хватаю стеклянное пресс-папье и бросаю его через всю комнату. Оно ударяется в портрет Пуриана Роуза, который висит над камином.
– Натали!
– Как ты могла? – кричу я. – Ты заразила Дарклингов вирусом Разъяренных?
Собравшаяся шушера спешит скорее за дверь, желая поскорее убраться подальше, и я захлопываю за ними дверь.
Мама щурит свои ледяные голубые глаза.
– Не знаю, что за бред ты слышала о Разъяренных, но...
– Перестань нести чушь! Я знаю, что это твоих рук дело. Чего я не понимаю, так это причину, – говорю я.
Мама напрягается и это подчеркивает еще сильнее угловатость её тощего тела. Она собирается возразить, но потом, смилостивившись, вздыхает.
– Причина в том, что Дарклинги – паразиты и их необходимо уничтожить.
Я так и знала, что она была в этом замешана, но её признание всё равно выбивает у меня почву из-под ног.
– А что на счет Криса и других детей? Тех, кто пробовал Золотой Дурман? Они тоже всего лишь паразиты? – спрашиваю я.
– Их смерть была несчастным случаем, но я не собираюсь мучиться бессонницей из-за парочки Одурманенных.
Гнев во мне разгорается с новой силой.
– Что ж, я бы начала беспокоиться на твоем месте. Сигур уже все знает.
– Откуда? – спрашивает она.
– Я ему рассказала.
Мама резко встает, и её зеленое кожаное кресло опрокидывается на пол.
– Ты хоть отдаешь себе отчет, какой опасности нас всех подвергаешь? – восклицает она.
– Это не я подвергаю нас опасности, а ты со своим безумным планом! Зачем ты это сделала? Я просто не понимаю, – говорю я.
Мама слегка поворачивается так, что я могу видеть лишь её профиль, и смотрит на огонь в камине. Оранжевое пламя мерцает, и на её бледной коже танцуют тени. От этого её лицо кажется совсем костлявым и я вдруг вижу как плохо она выглядит, какая же она усталая.
– У меня не было выбора, Натали. После того, как твой отец предал нас, Пуриан Роуз собирался нас всех казнить, чтобы сделать из нас пример в назидание остальным. – Её голос не звучал привычно уверенным. Будто ей было... страшно. – Но я уговорила его пожалеть нас.
– Каким образом? – спрашиваю я.
– Я знала, он хотел, чтобы Закон Роуза был принят – он только об этом и говорил в течение нескольких месяцев. – Она бросает на меня взгляд через своё костлявое плечо. – Мы должны были найти способ убедить граждан проголосовать за него. Мы знали, что будут возражения, особенно со стороны Людей за Единство.
Я подхожу к ней.
– Я все еще не понимаю, какое это имеет отношение к Золотому Дурману. Почему ты хотела заразить Дарклингов вирусом Разъяренных? – спрашиваю я.
Мама поднимает глаза на портрет Пуриана Роуза, словно боится, что он может нас слышать. Его волчьи серебристые глаза смотрят на нас сверху вниз.
– Тебе никогда не приходило в голову, что это очень странно, что школа Блэк Сити находиться как раз рядом с Пограничной стеной? – спрашивает она.
Я киваю.
– Да, вообще-то, приходило.
– Это не случайно. Идея состояла в том, чтобы заразить Дарклингов вирусом Разъяренных, а потом – она облизывает губы – а потом мы собирались открыть ворота и впустить их в школу. Мы собирались обвинить во всем Людей за Единство и убедить граждан, что это они выпустили кровососов. Эти идиоты со своими протестами только сыграли бы нам на руку.
У меня перехватывает дыхание. Меня охватывает ужас. Пуриан Роуз приказал погубить сотни детей?
– Зачем? – спрашиваю я.
– Чтобы выиграть голосование наверняка. Никто бы после того не усомнился насколько Дарклинги – опасны, – говорит мама. – Я сказала Пуриану Роузу, что возьму руководство операции на себя, и в случае провала вся ответственность ляжет на меня. В случае победы – победа будет только его.
Я смотрю ей в глаза, и впервые за все время, вижу, испуганную и ранимую женщину в них.
– Я пошла на это, чтобы защитить вас с Полли. Я должна была пойти на это. Другого пути не было, – говорит она.
– Но ты отправила меня в эту школу. – До меня, наконец-то, начинает доходить. – Роуз хотел, чтобы я погибла вместе с остальными и его бы никто не заподозрил в том, что он имеет отношение к нападению Разъяренных. Я имею в виду, иначе бы, зачем ему позволять гибнуть дочери Эмиссара?
Она хватает меня за руки и пристально смотрит на меня.
– Я умоляла его пощадить тебя, но он и слушать не стал. Почему ты думаешь я приставила к тебе Себастяна, чтобы он глаз с тебя не спускал? Я хотела, чтобы он смог тебя защитить, когда нападут Разъяренные. Это должно было произойти в следующий четверг, после завершения пограничных переговоров. Мы поняли, что это было бы самым подходящим моментом, так как Люди за Единство придут в ярость, когда я откажусь расширить территорию Дарклингов.
– Себастьян знал обо всем этом?
Маме даже не нужно отвечать. Ну, разумеется, он обо всем знал. Он помогал ей. Вот почему Себастьяну было предложено присутствовать на духовном семинаре. Он был, таким образом, вознагражден.
Я высвобождаю свои руки из маминой хватки.
– Не сердись на Себастьяна. Он всего лишь исполнял то, что ему приказывали, – говорит она. – Это было его предложение, организовать выявление новых Ищеек. Мы надеялись, что если некоторые студенты будут подготовлены, то потери будут минимальны.
– Ты приказала найти новых Ищеек? Я думала, это была инициатива Пуриана Роуза.
– Мне удалось убедить его, что это хорошая идея заручиться поддержкой большего количества Ищеек, но он не знал настоящей причины, – говорит мама.
– Ты все еще собираешься следовать намеченному, несмотря на то, что Люди за Единство опередили тебя и разбомбили стену? – спрашиваю я.
Она кивает.
– Пуриан Роуз сказал, что это будет последним гвоздем в крышку гроба Дарклингов вместе с Людьми за Единство. У граждан просто не останется выбора только, как проголосовать за Закон Роуза. Таким образом, бомбежка обернулась только нам на пользу; она показала, что Люди за Единство оказались экстремистами. Народ поверит нам, когда мы скажем ему, что во всем виновата эта организация.
Я мотаю головой, стараясь все осознать. На руках мамы столько крови, что при мысли об этом мне становится дурно.
У моих ног осколки от пресс-папье, которое я швырнула в стену. Они сверкают в отблеске камина, как глаза Эша. Мое сердце сжимается, когда я думаю о нем, думаю, сколько я потеряла из-за своей матери.
– Поверить не могу, что ты решилась пойти на такое безумие, – наконец, выдавливаю я из себя. – Меня могли убить. Неужели тебе совсем на меня плевать?
– Конечно, мне на тебя не наплевать. Ты же моя дочь.
– Прежде, это не имело для тебя никакого значения. Ты позволила Пуриану Роузу пытать Полли. А она ведь тоже твоя дочь.
– У меня не было выбора!
– Ну, конечно он у тебя был. Ты могла воспротивиться в ту ночь Пуриану Роузу. Ты могла попытаться хоть что-нибудь сделать. Вместо этого ты просто отдала её ему.
Худое лицо матери застывает.
– Не забывайся, юная леди. Это была твоя вина, что еще и Полли оказалась там.
Я морщусь, уязвленная её словами.
У меня в голове раздается мягкий голос отца: «Ты не виновата. Ты была всего лишь ребенком».
Мои руки начинают трястись, когда внутри все клокочет от злости. Меня уже тошнит от того, что мама переложила всю ответственность за то, что случилось с Полли только на меня. Это неправильно, это несправедливо.
– Не смей меня винить, – говорю я. – Она пострадала, потому что ты её не защитила. Ты её мать. Ты должна была сделать все, что в твоих силах, чтобы спасти её.
Мама бледнеет.
– Просто ответь мне на один вопрос: почему ты выбрали её, а не меня? Я знаю, что она твоя любимица, так что даже не пытайся это отрицать, – говорю я.
– Я и не отрицаю.
Даже, несмотря на то, что я это знала, услышать об этом было больно.
– Это правда, я любила Полли больше, чем тебя, – продолжает мать. – Ты была любимицей своего отца и на это есть причина.
– Что за причина?
Мама поворачивается к огню и закрывает глаза. – Джон не был отцом Полли.
Я где-то с минуту ничего не говорю, переваривая невероятную новость. Полли моя единоутробная сестра? Но, полагаю, это все объясняет, почему мы так с нею не похожи.
– Кто её отец? – спрашиваю я, и ужасное подозрение уже закралось в мою душу.
Мать неуверенным движением показывает пальцем на человека с волчьими серебряными глаза, чей портрет висит над камином.
Париан Роуз.
– Нет! – вскрикиваю я, отшатываясь назад от картины.
– Он понятия не имел, что Полли его дочь, – оправдывает его мать.
– Ты сделала это, чтобы причинить боль Роузу, хотя он понятия не имел, что Полли его ребенок?
Она кивает. – Я собиралась ему все рассказать, просто ждала подходящего момента.
– Ты имеешь в виду, момента, когда это было выгодно бы тебе? – спрашиваю я, понимая к чему она клонит.
– Политика – это война, Натали, – отвечает она. – Мне нужна страховка. Если кто-нибудь узнает, что у Пуриана Роуза есть незаконная дочь, которую он подверг пыткам, это будет концом его карьеры.
– Ты собираешься его шантажировать?
– Да, – не лукавит она.
– Ты неподражаема. Ты не опасаешься, что он просто убьет Полли, чтобы правда не выплыла наружу?
Она смеется.
– Если он только пальцем её тронет, мои союзники в Центруме выпустят в свет ДНК-отчет, подтверждающий, что он её отец. Правда все равно выйдет наружу. Это не в первый раз, как я кого-то шантажировала – не надо во мне сомневаться.
Я сажусь в красное кожаное кресло и обреченно кладу свою голову на руки, пытаясь осмыслить всю эту новую информацию. Предательство обжигает меня изнутри. Как родители все эти годы могли хранить от меня такой секрет?
Мама прикладывает палец к губам, пока изучающе на меня смотрит. Я вижу, что она пытается что-то для себя решить. Она щурит глаза.
– Натали, чем ты занималась с Сигуром Марвиком?
– Я не обязана отвечать, – говорю я, вставая.
Она хлопает рукой по столу из красного дерева, заставляя меня тем самым подпрыгнуть. Наше мгновение "единения" матери и дочери окончено. Я вздергиваю подбородок и вызывающе смотрю на неё.
– Я была на похоронах, – говорю я.
– На чьих? – медленно говорит мама.
– Анноры Фишер.
Красные губы матери сжимаются в тонкую линию.
– Кровной половинки Сигура?
– Ты её знала? – спрашиваю я.
– Еще как. Она была шишкой у Фронта Легиона "Освобождение" и причиной нескончаемых неприятностей, которые у нас возникали во время войны. Откуда ты её знаешь?
– Она была матерью моего парня, – говорю я.
Мама делает резкий вдох.
Я холодно улыбаюсь. Вот она реакция, которую я так ждала. Единственное, что мама ненавидит больше, чем Дарклингов – это предателей расы. Я стрелой вылетаю из её кабинета, не обращая внимания на её окрик:
– А ну немедленно вернись, юная леди! – и тут же отправляюсь в свою комнату.
Вынув чемодан из-под кровати, я начинаю скидывать туда одежду. Я ставлю на кровать шкатулку и вынимаю из неё самые дорогие вещицы, оставляя нетронутыми часы своего отца. Я заложу остальное. Я немного за них выручу, но этого должно хватить, чтобы снять комнату в Центруме на несколько недель, пока не смогу устроить, чтобы забрать к себе Полли. Моя сестра не может с ней оставаться. У меня еще остались друзья в Центруме; они помогут. Мне просто нужно выбраться отсюда, подальше от этих чудовищ.
Внезапно у меня все плывет перед глазами и я закрываю глаза, чтобы головокружение прекратилось. В голове тут же возникает образ Эша. Я так подвела его. У него был такой вид, будто его все предали. Пожалуйста, пусть это не встанет между нами.
Дверь открывается и, шатаясь, не дождавшись приглашения, входит Себастьян. Его мундир Ищейки расстегнут, демонстрируя под ним белый жилет. Даже со своего места я чувствую запах алкоголя. Он, должно быть, выпивал с остальными Ищейками, после их успешной охоты с кадетами.
Он замечает чемодан.
– Куда это ты собираешься?
– Подальше отсюда.
– Не уходи. Я люблю тебя. Я хочу тебя, – произносит он заплетающимся языком.
– По-моему, тебе лучше уйти, Себастьян.
Он качнулся ниже, но мне удается убрать свою щеку, как раз перед самым поцелуем.
– Отвали! – я отпихиваю его.
Он толкает меня, и я падаю обратно на кровать. Я роняю чемодан, все содержимое которого вываливается на ковер. Себастьян наваливается на меня сверху, и на мгновение, я вспоминаю Эша и, как мы лежали вот так еще сегодня. За исключением того, что он не заламывал мне запястья. Мое сердце бешено стучит в груди. В глазах Себастьяна нет света. В них только тьма и голод: это глаза хищника. Себастьян тянется своей ледяной рукой мне под топ и хватается за мою грудь.
– Нет! – кричу я.
Он прижимается ртом к моим губам и заставляет меня открыть рот своим языком. Я чувствую привкус алкоголя, обжигающего и горького. Я со злостью кусаю его нижнюю губу, и он что-то бормочет и бьет меня по лицу.
Он переворачивает меня на живот, толкая лицом в подушку. Я задыхаюсь. Мои пальцы нащупывают шкатулку на моем ночном столике, и я изо всех сил бью ею по Себастьяну. Удар! И меня больше никто не прижимает. Я бросаю шкатулку, и по ковру катится флакончик с Золотым Дурманом. Он трещит и ломается на осколки под моей ногой, когда я выбегаю из комнаты. Я не оглядываюсь. Просто бегу. Подальше от Себастьяна, подальше от своей прежней жизни, как можно быстрее.
Идет снег, воздух становиться морозным, но я едва ли это замечаю. Я прохожу полмили, прежде чем остановиться. Я не имею понятия, куда мне податься и у меня нет денег. Куда теперь?
Я знаю только одного человека, который может помочь мне спрятаться.
Глава 34
Натали
Жук накидывает мне на плечи плед и протягивает чашку с сильно разбавленным чаем. Я благодарю его и потягиваю разбитыми губами чай. Его щека в том месте, где пострадала, была все еще розовой, но кожа уже выглядит почти зажившей. Хотя там наверняка останется шрам. Его живот перевязан и он с трудом передвигается, но в остальном он кажется в порядке. Лучше, чем я ожидала.
На его барже полным-полно активистов Людей за Единство. Я все рассказала Жуку и его тетке о плане моей матери заразить Дарклингов мутированным вирусом Разъяренных и в течение нескольких минут Роуч собрала остальных участников движения.
Роуч меряет шагами баржу, словно тигр в клетке, ее длинные дреды покачиваются у неё за спиной, когда она очень громко говорит по телефону со своим человеком в Новостях Блэк Сити.
– Говорю тебе, подруга, это все правительство, – говорит она. – Это они убили тех детей, подмешав яд в Дурман. Да, да, да, мы получим доказательства. Джуно, я не бросаю слова на ветер. Это правда.
Я ставлю чашку на стол. Движение заставляет меня вздрогнуть. Каждая частичка моего тела отзывается болью после нападения на меня Себастьяном. Я всхлипываю, меня одолевают воспоминания об этом, прежде чем я успеваю их отбросить. Жук осторожно обнимает меня.
Еще несколько недель назад я и представить себе не могла, что меня будет обнимать один из активистов Людей за Единство, не говоря уже о том, что я буду помогать им в том, чтобы остановить свою мать и прекратить продвижение Закона Роуза. Это рискованно, но я устала бояться своей матери, Пуриана Роуза. Их необходимо остановить. Мой папа это понимал и, мне кажется, Полли тоже так считает. Я найду способ защитить её.
– От Эша что-нибудь слышно? – спрашиваю я Жука.
– Нет, он не выходил на связь. Я отправил ему несколько сообщений, но, наверное, он занят с похоронами своей мамы и все такое. Может быть, он появится завтра в школе? – предполагает он.
– Конечно, – говорю я с сомнением.
– Он скоро вернется. Он же с ума по тебе сходит, – говорит Жук.
Я потираю свои запястья, в тех местах, где за них меня хватал Себастьян, а после повалил на кровать. Как я вообще могла его любить? Он совершенно не такой, как Эш. Эш добрый, верный и щедрый. Я закрываю глаза и думаю о губах Эша, как они целуют мои, об ощущениях, когда он пробегает своими пальцами по моей коже, как это здорово заниматься с ним любовью. Это были лучшие мгновения в моей жизни.
