Текст книги "Обнаженная дважды"

Автор книги: Элизабет Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Эрл поддерживал дом в хорошем состоянии, а милые незатейливые украшеньица были делом Лори – кружевные занавески на окнах, старые изящные фарфоровые безделушки, купленные ею на распродажах, плетеный коврик, который она смастерила из поношенных комбинезонов Эрла. Жаклин могла бы заплатить за него приличную сумму; мягкая блеклая смесь синего и белого смотрелась очень мило.

Было интересно наблюдать за тем, в каких формах может выразиться талант. Катлин писала, Лори была мастерицей; другая сестра, Шерри… Особенно грязная и циничная мысль заставила Жаклин сделать гримасу, из-за чего Лори прервалась на середине описания последней выходки Бенни.

– Я что-то не то сказала? – обеспокоенная, спросила она.

– Нет-нет. Я почувствовала неожиданную боль. – В любом случае, это было правдой. – Я съела слишком много, – добавила Жаклин с улыбкой.

– И я заболталась. Вы такой человек, с которым легко говорить. Как я уже сказала, мы, конечно, ценим все, что вы для нас делаете. Я была бы счастлива помочь вам, если бы могла.

– Быть может, вы и можете, – сказала Жаклин, как если бы к ней только что пришла мысль. – Мэриби упомянула однажды, что у вас есть несколько фотографий Катлин. Мне бы хотелось взглянуть на них. Я, конечно, помню ее лицо, но портреты людей в напряженных позах не скажут вам так много, как семейные фотографии, сделанные в неофициальной обстановке.

Лори сияла радостью, когда принесла альбомы. Жаклин захотела посмотреть фотографии Катлин в детском возрасте.

Они не дали ей многого, но она этого и не ожидала. Она их использовала в качестве предлога, чтобы навести Лори на воспоминания о сестре.

– Иногда Катлин нам скорее была как тетя, чем сестра, ведь она гораздо старше меня и Шерри.

– Между вами и Катлин разница в возрасте всего только десять лет, не так ли?

– Казалось, что больше. Знаете, мама никогда не была сильной женщиной. Катлин практически подняла нас, младших, на ноги. Теперь, когда у меня есть свои собственные дети, я вижу, как это, должно быть, было трудно для нее. Даже сейчас я помню ее пишущей – или старающейся делать это. – Лори покачала головой, слабо улыбаясь. – Мы брали ее листки для рисования. У нее никогда не было рабочего места. Тогда в доме было только три комнаты, одну из которых занимала мама, она всегда отличалась слабым здоровьем. Катлин спала на недостроенном чердаке. Ей было не очень-то удобно там. Я помню, она часто шутила по поводу мышей, которые грызли ее тетради. Прошу прощения – вы что-то хотели сказать?

– Нет, – прошептала Жаклин. Ее язык болел, так часто она кусала его. – Продолжайте.

– А наш отец – да, конечно, он не облегчал ей жизнь. Вот он сидит на крыльце старого дома вместе с мамой.

– Он был привлекательным мужчиной? – спросила Жаклин, изучая жесткое, неулыбчивое лицо.

– Он был пьяница, – сухо ответила Лори. – Счастье, что у мамы был дом, потому что нам никогда не хватало денег. Он все пропивал. Отец утонул однажды ночью, возвращаясь из таверны. Он был настолько пьян, что свалился с пешеходного мостика и не смог всплыть.

– Прошу прощения, – прервала ее Жаклин. – Алкоголизм…

– Да, именно так это теперь называют. Это болезнь. Но для нас, детей, не было никакой разницы, был ли он больной, или просто дурной человек.

– Я знаю, – ответила Жаклин. Что раздражало ее больше всего в комментариях Лори, так это полное отсутствие эмоций. Она могла бы таким голосом читать телевизионную программу. – Хуже всего то, что он был плохим человеком?

– Вы имеете в виду, не обижал ли он детей? Нет. Он не бил ни нас, ни маму. Но это было не потому, что он не хотел этого. Потому что была Катлин.

Лори замолчала, лицо ее было бесстрастно, руки сложены. Жаклин боялась сделать замечание или как-нибудь прореагировать. Она не могла предвидеть реакцию Лори.

Через некоторое время Лори продолжила:

– Я помню одну ночь. Мне было лет пять или шесть. Это самое мое первое воспоминание о том, что он по-настоящему напился. Обычно люди не помнят многого из того, что произошло с ними до этого возраста. А я полагаю, что он, может быть, не пил так много раньше. Он не всегда был таким… Так или иначе, мама кричала на него и плакала, а он начал на нее наседать; она прижалась спиной к стене, закрывая лицо руками, а он собирался ударить ее – его кулак был сжат. И тогда Катлин встала между ними. Ее голова доходила ему как раз до подбородка. Она посмотрела на отца и сказала: «Только тронь ее, я убью тебя. Если не сейчас, то когда-нибудь, когда-нибудь ночью, когда ты будешь спать и видеть сон о том, что я вхожу в комнату и убиваю тебя. Я не решила, как я это сделаю. Может быть, ножом, а может быть, из револьвера. А может быть, это произойдет и не ночью. Может быть, я просто положу что-то в твой утренний кофе. Для этого есть множество вещей. И ты об этом никогда не узнаешь, пока неожиданно твой желудок не начнет выворачиваться, но тогда будет слишком поздно. Или, может быть…» Она продолжала говорить и говорить, а он смотрел на нее как на призрака, вставшего из могилы; она рассказала ему обо всем: о машине или тракторе, о воздухе, которым он дышал, с помощью которых она могла выполнить задуманное – убить его. «Ты оставишь ее в покое, – произнесла она, – и ты оставишь их в покое». Катлин имела в виду меня и Шерри. «Если прикоснешься к ним с дурным умыслом, я сделаю это. У тебя не будет второго шанса. Только один раз, и я сделаю это». Он отпрянул. Все время, пока Катлин говорила, отец не отрывал от нее глаз. И он никогда не поднял на нас руку – он никогда не тронул маму или кого-нибудь из нас. И ее – Катлин…

Жесткая маска сползла с ее лица.

– Я никогда никому этого не говорила, – прошептала она. – Кроме Эрла. Я почти забыла. О Господи, миссис Кирби, Джеки – вы сказали, я могу вас так называть…

Жаклин этого не говорила, но сейчас ей было все равно, даже если бы Лори называла ее Дракулой. Лори начала плакать. Со слезами она умела обходиться.

Жаклин обняла ее, похлопала по спине и издала некие утешающие звуки. Лори наконец прекратила плакать и принялась извиняться. Жаклин быстро вскочила на ноги и схватила сумочку. Не стоит задерживаться после того, как кто-то раскроет тебе свою душу. Лори успокоится; дети скоро вернутся домой, она встретит их с радостным выражением на лице. Ей станет лучше после того, как она сбросила с себя эту ношу.

Трагическая история была полезна постольку поскольку, так как бросала новый свет на некоторые грани характера Катлин, но она совсем не подходила к теории Жаклин. По крайней мере, так думала Жаклин до того, как Лори добавила последний изобличающий комментарий:

– Я не хотела делать этого, Джеки. Я не понимала, пока не стало слишком поздно. Мы все сделали это. Это была наша вина.

На пути обратно в Пайн-Гроув Жаклин прилипла сзади к желтому школьному автобусу, останавливавшемуся у каждого дома. Она была рада, что ей надо было подстраиваться под его скорость, благодаря чему ей не пришлось во всех подробностях перебирать в своей памяти то, что недавно рассказала Лори.

– Я делаю это не специально, – воскликнула Жаклин, – я не хочу, чтобы люди вываливали на меня все, что накопилось в их душе. Это не честно. – Никто не ответил ей, даже тихий голос ее совести. Она продолжила с усиленной энергией: – Я никогда не претендовала на то, чтобы быть психологом. Почему меня всегда интересуют проблемы других людей? В этом случае их целый ворох; как могу я быть уверена, что не сказала ничего лишнего? Но я должна была сказать что-то, я не могла просто уйти и оставить ее плачущей. Проклятье, мне нравится эта женщина. Может быть, остальные члены ее семьи думают, что она вышла замуж за человека ниже себя, но на мой взгляд, она лучшая из них всех. У нее лучшие манеры, у нее инстинкты леди, как выразился бы мой дорогой старый дед.

Я почти жалею, что Лори рассказала мне эту историю. Даже в пересказе она ужасна. Я словно наяву увидела Катлин и услышала ее угрозы этому человеку. Он утонул, сказала Лори. Упал с мостика, возвращаясь домой пьяный, и не смог выплыть. Уверена, Катлин не… И что подразумевала Лори, когда сказала мне «мы все сделали это»? Что они сделали? Проклятье, проклятье, проклятье! Теперь я еще больше запуталась, чем до нашего с ней разговора.

Движение, возникшее после окончания школьных занятий, заполнило улицы Пайн-Гроув – матери спешили домой, чтобы вовремя встретить школьный автобус, учащиеся старших классов возвращались на своих пикапах и чиненых-перечиненых автомобилях из Медоукрика, где находилась средняя школа. Когда Жаклин замедлила скорость перед светофором на углу Главной и Уильямс, она увидела Сэма Поффенбергера, управляющего из «Бон-Тона», стоявшего в дверном проеме своего заведения и гревшегося на солнце. Он улыбнулся и помахал ей рукой. Жаклин помахала в ответ.

На светофоре зажегся зеленый свет, но поток машин продолжал медленно ползти, сдерживаемый грузовиком из пекарни Бреннера, остановившимся перед магазином «Веселый гигант». Рядом с магазином находился банк, а за ним располагался книжный магазин.

Войти или не войти? Ее визиты в этот день были не очень удачными: один нежеланный, другой привел к неуместному признанию. Ожидая момента объехать грузовик, Жаклин изменила свое решение. Возможно, рассказ Лори был более актуален, чем она думала. А время уходило.

Жаклин перестроилась на левую полосу и постаралась протиснуться на парковку перед книжным магазином. Дверь была открыта, и там, усевшись прямо в центре дорожки, с достоинством расположился большой черный кот.

Он не двинулся, когда Жаклин подошла к нему. Ей пришлось обойти его, что он признал как должное. Заработав на этом очко, кот последовал за ней в дом.

Джан была одна. Она сидела в кресле у камина, склонив голову над папкой, наполненной бумагами. Она вежливо, но без энтузиазма приветствовала Жаклин.

– Вы хотите какую-нибудь книгу?

– Пришла повидаться с вами. – Жаклин заняла другое кресло. Кот прыгнул ей на колени.

Джан нахмурилась.

– Убирайся, Люцифер.

– Все порядке. – Жаклин уже почти приняла решение. За несколько секунд, в течение которых Люцифер устраивался поудобнее, она все обдумала. Будь тактичной, сказала она себе. Будь хитрой. – Это похоже на рукопись, – начала она. – Это не ваша версия продолжения «Обнаженной», верно?

Джан прикрыла папку руками.

– Она не принесет никакого вреда, если никто больше никогда не увидит ее, не так ли? Как продвигается ваша работа?

– Дело бы шло быстрее, если бы меня меньше отвлекали. Кто-то свалил на мою голову ночной горшок вчера вечером.

– Что? – Удивление Джан выглядело подлинным.

– Гм, по правде говоря, это был не ночной горшок, а другая разновидность фарфоровых емкостей – по размеру больше ночного горшка, и при этом она была наполнена камнями. – Жаклин перешла к описанию этого инцидента и других случаев, преувеличивая не больше, чем позволяли ее артистические возможности. – Кто пытается запугать меня, Джан?

Кривая улыбка исказила рот Джан. Она не ответила, а только выставила вперед ногу, обутую в тяжелый ортопедический ботинок.

– Если бы я подозревала вас, меня бы здесь не было, – сказала Жаклин. – Я не обвиняю вас, я прошу вашей помощи. Вы предупредили меня, когда я впервые пришла сюда. Почему вы предупреждали меня, Джан?

Глаза женщины избегали ее взгляда. Жаклин не ожидала, что этот разговор окажется легким. Джан, возможно, трудно было изложить свои причины в словесной форме.

– Позвольте мне высказать свою догадку, – продолжила Жаклин. – Это не было предупреждением. Вы не говорили, что мне будет угрожать опасность. Вы лишь выразили некоторую тревогу по поводу происходящих событий, что-то насчет исчезновения Катлин.

Руки Джан теребили ткань юбки, сжимая и расправляя ее. Она привыкла, что кот лежит на ее коленях, подумала Жаклин. Они удобные создания. Беспокойные руки не выглядят так нервно, когда гладят кота. Ее собственные руки замерли на пушистом животном, и Жаклин упорно продолжала свое:

– Вас не было здесь, когда Катлин пропала. Но вы и Пол – близкие друзья. Вы оба очень сильно, страстно преданы Катлин. Вы беседовали о ней. Он рассказал вам о ней. Пол не верит, что она совершила самоубийство, не так ли?

Ответа не последовало. Жаклин продолжала:

– Он не может этому поверить, Джан. Они любили друг друга. Самоубийство перечеркивает любовь. Любовь ничего не значит, любви недостаточно. Самоубийство крайний, чрезвычайный акт презрения к любви. Человек, с чьей любовью обошлись подобным образом, обычно реагирует одним из способов: отрицает сам факт или ненавидит человека, отвергнувшего его. Пол не может прийти к определенному решению, не так ли?

– Прекратите! – Джан откинула голову назад.

«Ее глаза были озерами растворившейся ночи, черными от боли и ненависти. Орана, жрица Темного бога…»

«Как хочешь, так и назови», – подумала Жаклин, ожидая, когда Джан успокоится. В любом случае, это была несправедливая аналогия. Джан думала о себе, как о героине – как о Катлин. Хотя в каком-то смысле Катлин стала соперницей Джан.

– Вы все неправильно поняли, – наконец заговорила Джан. – Пол не предавался болезненным досужим домыслам. Существуют серьезные причины полагать, что Катлин никогда не лишила бы себя жизни.

– Однако некоторые вещи указывают на то, что она планировала самоубийство. Новое завещание, набросок для продолжения…

– Она боялась, что умрет. Но не от своей собственной руки.

– А-а-… – Это было то, что Жаклин и ожидала услышать, – ее собственная притянутая за уши гипотеза, озвученная независимым наблюдателем. – Давайте перестанем отгораживаться друг от друга, Джан, – быстро сказала она. – Я на вашей с Полом стороне. Я думаю, что кто-то пытался убить Катлин.

– Пытался? Кто-то убил ее. Катлин Дарси мертва, убита, и убийца наслаждается плодами ее труда и ее жизни. Он гуляет под солнцем, тогда как она в темноте… ушла навсегда…

Она прикрыла лицо руками. Кот зашевелился и спрыгнул на пол, а затем оказался на коленях Джан. Одна рука оторвалась от изуродованного лица и погрузилась в густую шерсть.

– Хорошо, – произнесла Жаклин, чувствуя себя жестокой скотиной. Это была вторая женщина, которую она довела до слез за одно утро. Рекорд даже для Жаклин Кирби. – Хорошо, Джан. Если это правда – а я верю в это, – тогда давайте что-нибудь предпримем. Вы сказали «он». Вы знаете, кто это был?

– Неужели вы думаете, что я сидела бы сложа руки если бы знала? Я не знаю. Не знает и Пол. Но версия о самоубийстве попросту не имеет под собой оснований. Существует слишком много противоречий. Вы производите впечатление осведомленного человека, Жаклин Кирби; я предполагаю, что вы знаете о «несчастных случаях» с Катлин.

– Да. Они идентичны с теми, которые произошли со мной.

Полоски от слез испещрили лицо Джан, но она прекратила плакать.

– Я ничего не понимаю. Кто-то пытался убить Катлин и в конце концов преуспел в этом. Но зачем ему вредить вам?

– Почему кто-то хотел смерти Катлин? Это самый крупный камень преткновения, Джан. Сообщил ли Пол вам что-нибудь о семье Катлин что могло бы послужить ключом к разгадке?

Джан беспомощно пожала плечами.

– Нет. Я постоянно задавала себе тот же вопрос. Она поддерживала многих из них с такой щедростью, к которой они не привыкли, включая Сен-Джона, покинувшего семью, когда близкие нуждались в его помощи. Он вернулся домой, как только деньги начали литься рекой.

– Предположим, Катлин обнаружила, что Сен-Джон или кто-либо другой совершил уголовный или неэтичный поступок, – предположила Жаклин. – Он был ее менеджером, так называемым; если она поймала его на растрате…

– Он на это способен, – с презрением сказала Джан.

– Но из того, что я слышала о Катлин, она не могла посадить его в тюрьму. Она не поступила бы так со своим братом. Самое худшее, что она могла сделать с ним, так это уволить его и вычеркнуть из своего завещания. Катлин не пошла даже на это. Второе завещание было написано за несколько недель до того, как она пропала.

– Вы тоже его видели, не так ли? – Рука Джан продолжала ритмично поглаживать изогнутую спинку кота. – Пол и я пришли к одному заключению. Катлин знала, что эти несчастные случаи были запланированы. Она знала, что кто-то хочет ее смерти, но не знала кто именно. Поэтому она и составила второе завещание. Катлин была слишком справедливой, чтобы вычеркнуть их всех из своего завещания; мог быть наказан невиновный. Но, по крайней мере, второе завещание уменьшило материальный стимул. Думаю, что первое завещание оставляло деньги непосредственно им, без большого вклада на благотворительные цели.

– Вы думаете, но не знаете. А Пол знает?

Джан энергично покачала головой.

– Он не… В ней его привлекали не деньги.

Итак, не все преграды между ними пали. Оставалась одна, самая высокая и прочная. Жаклин ужасно не хотела разрушать ее, но пока она не падет, не было надежды добраться до правды.

– Катлин никогда не говорила об этом Полу, не так ли? Он вычислил все потом, с вашей помощью; но он не знал, до того, как Катлин пропала, что она находится в опасности. Вот что постоянно приходило ему на ум, так? Он был ее любовником, но она не доверяла ему – не просила о помощи и защите. Он был одним из людей, которых она подозревала в попытках убить ее.

ГЛАВА 14

Вырвавшаяся фраза привела к резкому и неудовлетворительному для обеих сторон концу разговора. Жаклин не ожидала, что Джан благосклонно встретит ее предположение; люди так сдержанно и неохотно встречаются лицом к лицу с неприятными для них фактами. Однако Джан, с ее побелевшим лицом, бессвязными гневными криками, реагировала более бурно, чем предвидела Жаклин. Ей ничего не оставалось делать, как уйти. Даже кот зашипел на нее.

Однако Жаклин не испытывала чувства вины. Джан должна посмотреть в лицо фактам для ее же собственного блага – ради собственной самозащиты. Тем не менее Жаклин было неловко, и, сев за руль, она машинально потянулась за сигаретой. Затем остановила себя. Может быть, стоит снова заняться рукоделием, чтобы бросить курить. Дело в том, что она перепробовала почти все способы и ни один из них не помог. Однажды у нее даже нарушилось кровообращение в пальцах, пытавшихся плести кружево. Невинные зрители этого действа были поражены обилием алых пятен на образце, появившихся в результате многочисленных уколов спицами. Единственное, чем она еще не пробовала заниматься, была вышивка тамбуром, потому что крючки со злонамеренными закруглениями на концах напоминали ей об инструментах, используемых в кабинете у дантиста. Ну хорошо, это стоило попробовать. Напевая, Жаклин вышла из машины и направилась к магазину Вулворта.

Заказ занял дольше времени, чем она ожидала, потому что одна из продавщиц была в баре «Элит» во время второго визита туда Жаклин и она непременно хотела представить героиню всем своим сослуживцам. В конце концов Жаклин вырвалась оттуда, но только ценой обещания присоединиться к их банде в субботу вечером.

После схватки с президентшей женского клуба она стала опасаться заходить прямо в вестибюль гостиницы. Вместо этого Жаклин осторожно просунула голову и посмотрела за угол двери и, прежде чем войти, осмотрела помещение. Ее предосторожность оказалась не лишней.

Мужчина, занявший стратегически важное место в кресле между парадной дверью и столом дежурной, судя по его одежде и профессиональной манере держать себя, был из большого города; более того, лысеющая голова и торчащие в стороны уши показались странно знакомыми. Он всем своим видом давал понять, что читает газету, но его глаза продолжали бросать взгляды на дверь.

Жаклин на цыпочках пошла в сторону. Новая угроза не отвлекла ее внимание настолько, чтобы она пренебрегла осмотром ворот и тропинки в поисках коварных ловушек. Ничто не упало, не взорвалось, не разрушилось и даже подозрительно не пахло, поэтому она уселась за письменный стол и потянулась за телефоном.

Ответила Молли:

– О, Жаклин, здесь…

– Не надо произносить мое имя, – сказала Жаклин сквозь зубы. – У них уши как локаторы. Я видела его, поэтому и звоню.

– О, – Молли понизила голос. – Прошу прощения. Я думаю, он услышал, он смотрит на меня…

– И не шепчите! Это дохлый трюк. Называйте меня… – Под влиянием стресса воображение Жаклин стало причудливым. – Называйте меня Желлибин.

– Что?

– Желлибин. Скажите: «Дорогая малютка Желлибин, тетя Молли скоро приедет, чтобы посмотреть на тебя».

Молли повторила слова. Пузыри смеха, вырвавшиеся во время этой тирады, как раз подходили для сумасшедшей тетушки, разговаривающей с ребенком, вынужденным покориться имени Желлибин. По крайней мере, Жаклин на это надеялась.

– Теперь слушайте, Молли. Я собираюсь какое-то время не появляться в холле и в столовой тоже. Я хочу, чтобы вы пошли на кухню. И загрузили поднос. Не имеет значения, что вы туда положите, просто накройте его салфеткой и отнесите наверх. Но – вы меня слушаете? – прежде чем выйдете из кухни, попросите одного из ваших служащих подождать, пока репортер последует за вами наверх – что он и сделает, а затем пусть возьмет мою почту… Там есть почта для меня, не так ли?

– Да, много, Жак… Желлибин. – Ржание.

Жаклин закатила глаза.

– Хорошо. Скажите ему, чтобы он удостоверился, что шпион последовал за вами, прежде чем он принесет мне мою корреспонденцию. Понятно?

– Да.

Лучшее в натуре Жаклин восторжествовало над ее раздражением.

– Вам уже не так плохо?

– О да, спасибо за беспокойство. Я была так тронута, когда Том передал мне, что вы ему сказали. Как раз утром…

Ну вот, снова просыпается Желлибин, подумала, смирившись, Жаклин. Ну ладно. Ее стремление к уединению моментально рассеялось и сменилось желанием давать советы.

– Крекеры, – сказала она. – Подсоленные, на вашем прикроватном столике. Съедайте пару, как только проснетесь, даже не оторвав голову от подушки. Слабый чай. Пошлите Тома принести его вам в постель.

– Вы так милы, что заботитесь…

– Угу, – отвечала Жаклин. – Я только что подумала о том, как нам исправить наш план действий, Молли. Вы носите на себе один из этих бесформенных… этих очаровательных сельских платьиц и фартуков? Хорошо. Можете ли вы спрятать пачку писем так, чтобы Кларк Кент не заметил вас? Хорошо, постарайтесь это сделать. Возьмите их на кухне, затем посланец может пойти прямо к задней двери. И, Молли, не могли бы вы также приготовить и второй поднос, раз уж вы там будете. Я собираюсь пока оставаться здесь, в коттедже. Пришлите чего-нибудь поесть, не важно что.

Ожидая исполнения плана, Жаклин взяла из сумочки крючок и нитки и просмотрела книгу по вязанию, которую она купила. Салфетки. Как она сможет использовать эту салфетку, если предположить, что ей удастся когда-нибудь ее закончить, Жаклин не могла себе представить, но она казалась менее ужасной, чем боа, шаль или вязаный платок, и не более бесполезной, чем шапочка для ребенка. Жаклин могла бы отдать шапочку Молли… Нет, это было бы грязной шуткой по отношению к другу.

Пятый ряд. Жаклин закончила его и продолжала вязать, в то время как ее мысли блуждали где-то далеко. Если бы только расследования уголовных преступлений были похожи на вязание крючком – прямая линия нанизываемых петель, одна из которых привязывается к другой. Это более напоминало вязку коврика из лоскутков различных цветов и размеров, которые должны быть вплетены в узор.

Сен-Джон – толстая, объемная прядь. У него были средства и возможности привести в исполнение план нападений на Катлин, он также мог иметь и мотив. Однако, на взгляд Жаклин, дело против подозреваемого включает еще один фактор в дополнение к общепринятой триаде: темперамент. Не желание совершить преступление, любой может убить при определенных обстоятельствах; но был ли у Сен-Джона темперамент, позволявший совершить это особое преступление? Жаклин чувствовала, что она колеблется. Хитрость и отсутствие риска для злоумышленника, необходимые для подготовки несчастных случаев, соответствовали его личности, но был ли он таким безжалостным, чтобы отнять жизнь? Это зависело, конечно, от того, насколько серьезной он считал угрозу для себя.

То же самое можно сказать о двух сестрах Катлин. Средства и возможности у них также имелись, но мотивация была слабее; трудно представить соперничество сестер, которое привело бы юные создания к убийству. В особенности если Катлин была как бы их приемной матерью и защитницей.

Джан была темной лошадкой, маловероятным подозреваемым, который мог бы стать убийцей в триллерах определенного сорта. Откуда она приехала, что делала перед тем, как Катлин пропала?

Том покинул город прежде, чем пропала Катлин. Если Биллу Хоггенбуму можно верить – а причины сомневаться в истории, которую он рассказал, не было, – Том провел некоторое время в Филадельфии, но никто, казалось, не знает, сколько времени он прожил там или где-нибудь еще. Филадельфия не край земли и не Южный полюс. Том вполне мог приезжать в Пайн-Гроув, чтобы повидаться с Катлин. Отвергнутый любовник, презираемый своим идолом…

– Ба! – воскликнула Жаклин.

Имя Молли было тоже занесено в ее список, но только полноты ради. Она была не из местных, и для нее было бы трудно, если не невозможно, подстроить эти происшествия с Катлин.

То же самое относилось и к другим живущим вдалеке подозреваемым, типа Брюнгильды и Бутона. По ее собственным письменным признаниям, Брюнгильда была «в окрестностях» несколько раз. Обычная полицейская проверка могла обнаружить даты этих визитов, но Жаклин знала бесплодность попыток получить помощь со стороны некоего детектива из отдела убийств в Манхэттене. О’Брайен глупо бы засмеялся и обвинил ее, не без оснований, в попытке переехать соперницу поездом. У Брюнгильды не было абсолютно никакого мотива. Она, возможно, не могла предвидеть, что будет писать продолжение или что у нее может появиться шанс написать его.

Мотив Бутона был еще менее убедительным, чем у Брюнгильды; его попросту не существовало. У него могла быть возможность, он, очевидно, посещал Катлин. Когда писатель является достаточно крупным клиентом, редакторы и агенты сами приезжают к нему. Но в его интересах было, чтобы Катлин оставалась живой и продолжала сочинять романы. Он ничего не получил бы от нее по наследству. Его десять процентов – или это были пятнадцать? – пропали, когда пропала она.

Миссис Дарси? Жаклин хладнокровно занесла ее имя в список. Возможно, Катлин планировала выйти замуж и оставить свою дорогую старую мамочку без раба. Деньги ушли бы с ней; муж и дети выступили бы на передний план, оттеснив других родственников. Миссис Дарси впала в преждевременную старость, хотя была только на шестом десятке. Семь лет назад она была еще достаточно сильна, чтобы сделать все то, что было сделано, включая перетаскивание гипотетического тела. Катлин была миниатюрной женщиной.

Возможно, исчезновение тела Катлин не входило в первоначально задуманный план. Если мотивом было получение наследства, то у убийцы имелись все основания желать, чтобы она была законно признана мертвой, благодаря чему вопрос с разделом ее имущества не завис бы в воздухе. О’Брайен предположил, что после принятия сверхдозы лекарства она могла прийти в себя и уйти, шатаясь, в лес, прежде чем умереть. То же самое могло случиться, если бы кто-нибудь смог дать ей смертельную дозу некоего вещества. Кто-то, кого она знала и кому доверяла, кто-то, кто мог бы уехать из Пайн-Гроув вместе с ней и подождать, пока вещество, содержащееся в невинной чашечке кофе или в бокале вина, не начнет действовать. Он – или она? – затем мог бы довести машину до конца заброшенной дороги и уйти, закрыв прореху в кустах, обратно на шоссе, где он оставил свой автомобиль или другое средство передвижения типа велосипеда. Чрезмерная уверенность или чувствительность позволили ему удалиться со сцены, прежде чем дело было сделано. Катлин пришла в сознание и…

Однажды Жаклин предпочла такую интерпретацию событий. Теперь она не была так уверена. Приехав в Пайн-Гроув, Жаклин научилась понимать Катлин Дарси не только как писателя, обладающего совершенным мастерством, но и как женщину, у которой было в достатке смелости, бодрости духа и здравого смысла. Могла ли эта женщина быть настолько наивной, чтобы отдать себя во власть человека, которого уже подозревала как несостоявшегося пока убийцу?

Если бы я была лошадью, куда бы я пошла? Жаклин никогда особенно не доверяла такому методу анализа. Она не лошадь. И не Катлин Дарси – преданная дочь, любящая сестра, готовая подчиниться требованиям остальных. Хотя Катлин была отнюдь не глупа. Как, черт возьми, поступила бы она, узнав однажды, что один из любимых ею людей, которому она доверяла, хотел ее смерти? «Что я могла бы сделать? – подумала Жаклин, забыв свои оговорки насчет подобной методологии. – Я не могла бы пойти в полицию, доказательства были слишком неопределенные. Я могла…»

Крючок выскользнул из ее пальцев и упал на пол. Жаклин посмотрела на свою работу. Она связала только одну косичку длиной чуть больше метра.

Жаклин отбросила ее от себя, заслышав шаги, и подошла к окну. Это был посланец от Молли, один из мальчиков, работавших на кухне. По его широкой улыбке и полным подозрения взглядам, которые он продолжал бросать через плечо, она поняла, что он наслаждался ролью Джеймса Бонда. Жаклин подождала, пока он не исчезнет из поля зрения, прежде чем открыла дверь и забрала свою добычу.

Молли прислала не поднос, а целую корзинку. Та была наполнена судками, некоторые из которых были снабжены заботливыми маленькими записками, прикрепленными сбоку: «Нагрейте до 350 в течение двадцати минут». «Удостоверьтесь, что замораживалось по крайней мере один час». Неудивительно, что доставка заняла так много времени, подумала Жаклин, раздраженная и тронутая такой заботой одновременно.

Жаклин отложила продукты в сторону и обратилась к почте. Она особенно хотела найти одно письмо, но ее внимание было привлечено двумя конвертами, доставленными Федеральной экспресс-почтой, одинаковыми по размеру, но не по происхождению. Один из них был от Криса, другой от Сары.

Содержание было также идентичным: самый свежий выпуск одного из ведущих национальных бульварных журналов, который вышел в свет днем раньше. Первое, что увидела Жаклин, было ее собственное лицо, уставившееся на нее взглядом, полным ярости или страха. Оно было частью знаменитого фотомонтажа журнала «Сладж»; за плечом Жаклин, неясно вырисовываясь, стояла в капюшоне смерть, пугавшая ее своей костяной рукой. Дополнявший его заголовок гласил: ПРОКЛЯТЬЕ «ОБНАЖЕННОЙ» ВОЗВРАЩАЕТСЯ! АГЕНТ КАТЛИН ЕДВА НЕ РАССТАЛСЯ С ЖИЗНЬЮ! БУДЕТ ЛИ ДЖЕКИ СЛЕДУЮЩЕЙ ЖЕРТВОЙ???

Жаклин не могла решить, что взбесило ее больше: ужасная фотография (теперь она вспомнила, что ее сделали тогда, когда она угрожала пронырливому репортеру) или ненавистное ей прозвище. Она была не особенно взволнована самой статьей. Было удивительно, как скандальные газетенки не подхватили тему задолго до этого случая. Они, должно быть, гонялись за тинейджерами, забеременевшими от инопланетян, прибывших из далекого космоса.