Текст книги "Разоблачение (ЛП)"
Автор книги: Элизабет Норрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Я проскальзываю в комнату, беззвучно закрыв за собой дверь. Ее комната вся в темноте. Полумрак и толстые велюровые занавески не позволяют проникнуть и капле света в комнату, поэтому я вынуждена подождать пару секунд, пока глаза привыкнут к темноте. Если бы я не знала, что сейчас лето, а на улице ярко светит солнце, то была бы уверена, что на дворе ночь. Но еще ужасней запах – пахнет старыми мокрыми газетами и плесенью. Из колонок доносятся звуки дождя, а из ванны слышится ее кряхтенье.
Стараясь игнорировать вещи и простыни, разбросанные по всей комнате, я иду к ванне.
– Мам? – зову я. Как всегда, перед тем как открыть дверь, я останавливаюсь на пару секунд. Я боюсь, что могу там увидеть. – Ты в порядке?
– Я в полном порядке, – отвечает она и слышно, как включается кран. Я выдыхаю и открываю дверь.
Ее волосы стоят дыбом, черные на фоне бледной кожи. Под рубашкой и шортами сильно выпирают кости. Когда в зеркале мы встречаемся взглядами, я прихожу в ужас, вспоминая ее, какой она была в моих воспоминаниях, когда я умирала. Это просто божье преступление – превратить женщину в то, что я сейчас вижу.
– Джаннель? – спрашивает она, теребя в руках упаковку Адвила. Все лекарства в нашем доме в одноразовых упаковках. – Тебе лучше? Отец сказал, что ты заболела.
Быстрого взгляда на разбитый стакан в раковине (не на полу, крови нет) хватает, чтобы понять, что все в порядке. Тонкий слой пыли покрывает всю ванную, видимо, на следующей неделе мне не избежать уборки и в этой комнате.
– У меня просто очень болит голова, – она прикрывает глаза рукой.
– Давай помогу, – я еле успеваю открыть упаковку, как она выхватывает пару таблеток и, не запивая, проглатывает их. – Ты сегодня ела? Страз принесет китайскую еду.
– Отлично, теперь весь дом провоняет, – фыркает она. – Такое ощущение, что твой отец делает это специально. Он же знает, как сильно у меня болит голова. Знает, что я не переношу резкие запахи и громкие звуки. Мне нужен покой. Мне надо отдыхать.
Я выключаю свет и помогаю ей дойти до кровати.
– Мне просто нужен покой, – повторяет она, заползая под одеяла. Она выглядит такой маленькой и хрупкой, как больной ребенок, а не моя мать. – Ты не сделаешь мне холодный компресс?
Часть меня бунтует, и хочет сказать “сходи и сама возьми”, но я лишь покорно киваю.
Лучше я все сделаю сама.
21:20:59:31
–Хей, хей, хей, – Страз одновременно был везде.
Я смотрю на Алекса, который приходит к нам на второй ужин с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы придумывать отмазки для своей матери. Его мама готовит только вегетарианскую органически-чистую еду. Он широко улыбается и тянется за колой, но тут же передумывает. Потому что Страз постоянно так смешит нас, что газировка вытекает из носов.
Джаред смеется так сильно, что часть китайской еды оказывается опять на его тарелке. Алекс кидает в Страза салфеткой. Мы с отцом пытаемся всех угомонить.
– Ник может быть террористом! – говорит Алекс. Ему кажется, что это очень смешно.
– А вдруг он инопланетянин! – смеется Джаред.
Я закатываю глаза.
– Нет, серьезно, – произносит отец. – Расскажи нам о нем что-нибудь. Как он добился тебя?
– Надеюсь, это ты не меня изображал, – говорю я.
Алекс смеется.
– В спорте, – кашляет Алекс.
– Не будь занудой.
– Серьезно, Алекс, – говорит Страз. – У профессиональных атлетов тоже полно работы!
– Ладно, если Южная Калифорния, то я спокоен, – говорит Страз. – Но если он будет играть за Лос-Анджелес, ты должна будешь порвать с ним.
Джаред смеется и говорит, что пойти в Университет Лос-Анджелеса – мечта всей его жизни. А я разламываю печенье с предсказанием и пытаюсь не засмеяться в голос, когда вижу, что там написано.
Джаред безудержно хохочет, чему я очень рада.
Я опять прокручиваю в голове картинки, которые видела, умирая. Как будто может быть что-то еще интересней, чем смерть и последующее воскрешение.
– Хотел бы я знать, “интересней” в хорошем или плохом смысле, – Алекс заходит на кухню и протягивает мне грязные тарелки. Он тянется за пластиковым контейнером – Страз заказал всю левую часть меню, поэтому китайской едой мы обеспечены надолго.
– Я умирала, Алекс, – повторяю я, потому что мы уже говорили об этом, по меньшей мере, шесть раз в больнице, когда рядом никого не было.
– Джи, – Алекс кладет свою руку на мою. – Я не могу представить через какое дерьмо ты прошла, но послушай… Тебя сбил грузовик, ты потеряла сознание и в больнице у тебя было пару припадков.
– Один припадок.
Мне нечего возразить. Я на пляже каждый день и не помню, чтобы видела их там хоть раз. Правда, я и не присматривалась особо.
Логически, он прав. Я слышала все эти предсмертные истории, когда люди видят ангелов, туннели со светом в конце, шары энергии и даже Бога, но я не верю во все это. Я верю в то, что разум – великая вещь, и я верю в то, что люди видят, что хотят видеть.
Но почему я видела Бена Майклза?
– Джи, ты меня слышишь?
– Ммм?
В больнице я кое-что разузнала. После того, как сбил меня – если это все было – грузовик врезался в ограждение, а водитель – неизвестный, потому что права в его кошельке были фальшивыми – умер при столкновении.
Основываясь на анализе тормозного пути и характере столкновения, был сделан вывод, что водитель намного превышал допустимую скорость. Ничего странного в том, что я не заметила приближение грузовика.
Но я чувствовала себя самозванкой – я жива, а водитель – нет.
– Ты меня слышишь?
– Что? Прости! – я выключаю воду и вытираю руки, внимательно слушая Алекса.
– Я сказал… – начинает он, а я машу рукой, чтобы продолжал скорей. – Я выяснил, что за грузовик сбил тебя, но на него нет ни одной записи. Ни номера, ни имя владельца, не зарегистрированы – ни намека, кто он и откуда.
– А какое было поддельное имя?
– Разве это важно?
Я не знаю почему, но мне кажется, что важно.
– Не зацикливайся на мелочах, – говорит Алекс, и я киваю, потому что нет желания спорить. – Все, что сумели раскопать – все безтолку, в базе по водителям ничего не числится.
– Вообще ничего?
– Я не знаю. Я слышал только половину разговора твоего отца с копами, они сказали, что права точно поддельные,– пожимает плечами Алекс.
– Но это невозможно. Даже если права и номера поддельные, то можно же определить, на кого зарегистрирована сама модель, где ее собирали, откуда привезли. Кто решит совершать преступление на старой Тойоте?
– В том-то и дело, – говорит Алекс, скрестив руки на груди и наклонившись над мойкой. Он сразу становится похожим на моего отца. – Это была не Тойота.
– Ой, ладно тебе! Давай не будем опять ругаться по поводу машины. Мы же решили: подсчеты тебе, практическая сторона – мне.
Он улыбается, но ничего не говорит. Точно знает что-то, чего не знаю я, и дико хочет поделиться. Я киваю ему, чтобы продолжал.
– Корпус грузовика модели Тойоты 79 года, но мотор, документы на ТС и даже логотип совсем другие, Велосиадад 97 года!
– Как?! – я поворачиваюсь. – Я никогда не слышала такой автомобильной марки!
– Именно поэтому твой отец спрашивал, существовал ли грузовик вообще, – говорит Алекс.
Я не знаю, как реагировать.
Конечно, Алекс прав. Это важней того, правда ли, что Бен Майклз вернул меня к жизни, или это все мне привиделось. Дело с грузовиком расследует мой отец, это точно все по-настоящему, и я тоже могу заняться этим.
– Может кто-то в мастерской разобрал пару машин, распродал запчасти, а потом собрали новую по кускам?
– Может, но кому нужны такие трудности и зачем?
– Не говори это вслух!
– Твоя мать не прослушивает мой дом, насколько я знаю, – я закатываю глаза.
Алекс замолкает и смотрит в пустоту. Я чувствую себя некомфортно, заставив его задуматься над тем, что ему предстоит, когда он, наконец, признается свое маме, что не собирается поступать в Стэнфорд, не собирается следовать тому пути, что она ему расписала с младенчества.
– Как думаешь, в какой коробке дело на грузовик? – спрашиваю я, потому что расследование может отвлечь его от тяжелых мыслей. Мой отец точно завел дело на грузовик, хотя ФБР запрещает сотрудникам заниматься делами, связанными с их родными и близкими. Но мой отец не оставит это дело просто так.
21:18:10:00
Когда мой телефон звонит в середине ночи, я близка к тому, чтобы послать всех далеко и надолго. Тойота или нет, какая разница, если хочется спать?
Если не учитывать тот момент, что водитель мертв, хотя на его месте должна была быть я.
Я перекатываюсь на кровати и плетусь в коридор. Мы живем в этом доме всю жизнь, и я знаю тут каждый сантиметр. Но тут я вижу полоску света из-под двери папиной комнаты и тихонько чертыхаюсь. Или папа и бедный Страз до сих пор работают или он заснул за столом.
Наверное, это судьба каждого сотрудника правоохранительных органов – долгие часы работы, бессонные ночи, пристальное внимание к деталям, полное погружение в работу. У каждого агента ФБР есть, по крайней мере, два дела, о которых он постоянно думает, которые преследует его всю жизнь. Одно, завершившееся хорошо, второе – плохо.
Для папы дело, завершившееся хорошо, сыграло огромную роль в карьере.
Это случилось 10 лет назад. Его первое дело со Стразом, который на тот момент был младшим аналитиком. Я была слишком маленькой тогда, чтобы запомнить все детали, но кое-что папа рассказывает до сих пор.
10 русских шпионов были раскрыты и арестованы в Темекуле. Среди них была популярная красавица-журналистка с канала Фокс. Она попалась в ловушку, расставленную специальным агентом ФБР, работавшим с ней под прикрытием. Именно она вывела ФБР к остальным шпионам, и к их главному в Будапеште. Агент под прикрытием? Мой отец!
Но есть и дело, завершившееся плохо, точнее оно еще до сих пор не раскрыто. Это случилось в первый год его работы, перед тем как он был переведен в контрразведку. Моя мама была тогда беременна мной, она как раз узнала, что у нее будет девочка.
17-летняя девушка, капитан команды по плаванию, имевшая школьную стипендию, бойфренда, друзей, идеальную семью, собаку… Пропала без вести из своей спальни. В ее комнате ничего не было тронуто, все на своих местах. Ни признаков взлома, никто ничего не слышал и не видел – такое ощущение, что она просто исчезла, испарилась.
Только часть кровавого отпечатка руки на стене.
Документы по этому делу до сих пор в папиной комнате. Он читает их каждую ночь перед сном. Если он, конечно, вообще спит когда-нибудь.
Я спускаюсь вниз по лестнице и заглядываю в кабинет – пусто. Коробки по всей комнате, некоторые открыты, везде валяются документы. Мой папа – визуалист. Ему надо разложить все документы, смотреть на них, перекладывать с места на место и тогда ответы рождаются сами.
Такое ощущение, что папа со Стразом работали над каким-то делом, а потом что-то случилось, но все выглядит так, что они просто ушли спать.
Но это не в его стиле.
Хотя его старший ребенок только что вернулся с того света. Возможно, он действительно устал.
“Легкая” коробка, которую Алекс поставил так, чтобы я могла в ней порыться, как раз открыта. Но там нет ничего, что касалось бы грузовика или водителя. Там старое дело, 1983 года, серия смертей в Калифорнии и Неваде, жертвы умерли от радиационного заражения. Тела были полностью обезображены, все указывало на ядерный взрыв.
Я листаю страницы, пытаясь понять, почему этим делом занимается мой отец. Очевидно, дело не только в радиации. После взрыва тела были куда-то сброшены.
“Были исследованы все рядом стоящие станции. Тела так и не были идентифицированы, даже по зубам”– я кидаю документы обратно в коробку.
Я оборачиваюсь и вижу папу в дверях кабинета. На нем спортивные штаны и старая армейская майка (он никогда не носил ее по назначению), его татуировки видны из-под рукавов. На его лице начали появляться морщинки, а волосы стали седеть. И эта извечная печать усталости.
– Они просто прекратили расследование?
– У меня полные коробки теорий и мыслей, – он пожимает плечами. – Но никаких доказательств и улик, только три жертвы. И Бюро просто прекратило действия.
Это-то меня раздражает больше всего. Кто-то виноват, но нет улик и доказательств. Эти люди умерли и только они знают, что случилось и кто в ответе за их смерти. Но ведь должен же быть кто-то еще, кто хоть что-нибудь да знает.
Я хочу что-то сказать, но тут вижу фотографию на папином столе. Должно быть это тело человека, но невозможно сказать насколько оно старое, потому что ужасно разъето радиацией и даже не очень похоже на человека.
На меня накатывает волна тошноты. Эта фотография не из 80-тых. Согласно штампу в углу, эта фотография сделана на прошлой неделе, 6 дней назад.
– Не спрашивай, – папа подходит к столу и переворачивает фотографию. – Ты знаешь, я не имею права обсуждать действующие дела.
Картина с фотографии въедается в память и мне приходится пару раз моргнуть, чтобы избавиться от изображения перед глазами. И тут я понимаю, что еще не так с фотографией – набор цифр наверху – 29:21:33:21.
21:18:03:54
– Что это за номера? – спрашиваю я, переворачивая фотографию обратно. На минуту у меня возникает чувство дежа вю, будто я видела их уже раньше. И, наконец, понимаю, почему. Я видела подобные цифры на другой фотографии, на которую я и не смотрела особо.
Фотографии разбросаны по всей комнате. Я склоняюсь над столом и беру одну, на которой изображено тело женщины. Правая ее сторона вся в ожогах, но левая не тронута, от этого смотреть на нее еще сложнее.
На папином лице мелькает удивленное выражение, но затем он опять принимает равнодушный вид, а я понимаю, что угадала.
Он качает головой, что делает всегда, когда еще не разгадал загадку.
– Ты до чего-то считаешь, какая финальная дата? – это основные вопросы – когда и где. Как и почему – могут немного потерпеть.
Он не отвечает, хотя я и не жду этого. То, что он не прогоняет меня обратно в постель, говорит, что он очень расстроен, чтобы соблюдать правила.
Я кладу фотографию на место и беру документ с цифрами – 46:05:49:21. 46 дней до чего-то. На бумаге я замечаю аббревиатуру – НВВВ, но тут папа приходит в себя и отнимает у меня бумагу.
Но я знаю, что значит НВВВ – Неопознанное Временное Взрывчатое Вещество.
Как отсчет связан с НВВВ легко догадаться. Это таймер взрыва чего-то. Но как с этим связаны тела и радиация я не знаю.
– Где ты нашел взрывчатое вещество? Это бомба? – я опять беру документ и листаю его.
– Отделение в Сан-Диего выследило заминированную комнату в отеле, которая была связана с первыми преступлениями два месяца назад. Они вызвали группу саперов и нас.
– И? – я все еще листаю документы, и тут мои глаза цепляются за одну строчку.
Все попытки остановить отсчет потерпели неудачу.
Моя кожа чешется, или что-то под кожей.
– Ты устала, Джи-младшая. Не думай обо всем этом, я все решу сам.
Я киваю и выхожу из комнаты, хотя и не удовлетворена тем, что узнала.
Я была уставшей, но сейчас – нет. Сейчас у меня тоже чувство, что было, когда я видела уезжающего Бена Майклза. Глубокая уверенность. Уверенность, которую я не могу игнорировать.
Я смотрю на часы и надеюсь, что смерть не повлияла на мою способность считать и анализировать. Согласно фотографиям, остался 21 день, 17 часов, 39 минут и 17 секунд. Отсчет продолжается.
17:09:40:41
Прошло 4 дня, а я так и не поняла, как НВВВ связано с телами. Я пыталась разузнать еще что-нибудь, но отец стал закрывать свой кабинет на ключ. Но я не могу перестать думать об этом. Стоит мне закрыть глаза, как я тут же вижу обожженные тела.
Первый, кого я вижу, выползая из машины Ника на парковке в Иствью – Бен Майклз.
Он выглядит так же, как я и представляла его все это время: в компании таких же ничем не выдающихся чудаков, все в одинаковых темных толстовках и нефирменных майках, многие из них курят явно не простые сигареты, многие пьют явно не простую воду. Элайджа Палма и Рид Сьюитор стоят в центре толпы, Бен – с краю, плечи опущены, руки глубоко в карманах джинс. Я не вижу его глаз из-за копны темных кудряшек, интересно он тоже смотрит на меня?
Лоб, точно в том месте, к которому прикасались его холодные губы, горит огнем, мне дико хочется стереть его прикосновения.
– Джаннель, шевелись!
Джаред и Ник на расстоянии машины от меня, идут в сторону школы. Я забираю свой рюкзак и иду за ними, старательно игнорируя, скептический взгляд Ника и свои горящие щеки.
Так же я игнорирую взгляды почти половины школы, после того как Ник обнимает меня и мы заходим в дверь.
Если бы я могла водить сама, то приехала бы раньше. Но даже если у тебя был всего один припадок, тебя признают потенциальным эпилептиком. И я согласна с этим правилом, но не когда оно касается меня.
Я пропустила два дня в школе. В четверг, Страз возил меня к специалисту, где я прошла, разные тесты и надеюсь, что как только я получу результаты, мне вернут водительские права. В школе за это время ничего не случилось.
– На обед в Бред Байтс? – спрашивает Ник, когда мы подходим к моей аудитории.
– Не могу, – как хорошо, что у меня есть официальная отмазка. Не то чтобы я не хотела проводить с ним время, я хочу. Но меня бесит то, как происшествие со мной, превратило глупого несерьезного с одной половинкой мозга Ника, в заботливого и навязчивого Ника, который готов не отходить от меня ни на секунду.
Ник непонимающе смотрит на меня.
– У младших классов нет официального разрешения покидать школу на обед.
Остаться в школе на обед, если ты ученик старших классов – это социальное самоубийство, и он готов пойти на это ради меня?
– Не делай такое удивленное лицо, – смеется он и целует меня чуть ниже уха.
Чувствуя его губы на своей коже, я на мгновение забываю, что надо дышать, а когда вижу улыбку на его лице, то тут же превращаюсь в самую обычную девчонку.
Но тут я замечаю Рида Сьюитора, который с опущенной головой проскальзывает в аудиторию. Не знаю, что ему сказать, но он был там, когда я умерла. Он должен что-то знать!
– Мне пора, – следуя за Ридом, говорю я Нику. Мы с Ридом в одном классе истории у мисс Докери с младших классов. Стены аудитории украшены историческими постерами – факты про американских президентов, вырезки из журналов про разные события и даты. И было бы намного хуже, если стены под этими вырезками были бы покрашены в ярко-оранжевый цвет. Ой, стойте, они же действительно оранжевые!
Как всегда оживленное лицо мисс Докери сияет из-под платиновой копны волос. Она рассказывает очередную историю, что случилась с ней по дороге в школу (вот у кого надо отобрать права, а не у меня!). А я тем временем наблюдаю за Ридом, который как раз в поле моего зрения.
Он, вместе с двумя такими же неудачниками, расположился в самом конце аудитории.
Я никогда не могла понять Рида Сьюитора. Внешне он совершенно не похож на Бена. Его джинсы идеально ему подходят, голубая рубашка с воротником и серый свитер с v-образным вырезом отлично на нем смотрятся. У него яркие голубые глаза (мне кажется, Кейт даже немного влюблена в него!), длинные пушистые ресницы и песочного цвета волосы. Он запросто мог бы быть моделью Кевина Кляйна!
К тому же, он очень умен. В прошлом году я случайно прочитала одно из его эссе, и оно было действительно великолепным.
– О, Джаннель, – произносит Докери, протягивая листок с заданиями на год. – Мы скучали по тебе на прошлой неделе. Мне так жаль, что с тобой такое случилось, но хорошо, что ты в порядке.
– Спасибо, – говорю я прежде, чем взглянуть на Алекса, который уже сидит за нашей с ним партой.
Он пожимает плечами, будто не понимая, почему я не рассказываю всей школе, в том числе и мисс Докери, что была насмерть сбита грузовиком, а потом ожила.
Вздыхая, я усаживаюсь на свой стул и рассматриваю свое расписание. Но одного взгляда достаточно и я уже горю желанием разорвать его на мелкие кусочки.
Это же просто кошмар, тут все неправильно! А мисс Флорентин, мой консультант по профориентации, вечно занята и никогда не поменяет мне расписание.
Я снова смотрю на листок.
Землеведение, американская литература, алгебра и хор. То есть я буду изучать камни, основы английского, начало математики. И я даже не так против хора, только я не умею петь!
– Не переживай, не так все плохо, – говорит Алекс. – Ходи по моему расписанию, я уверен, мы сможем протолкнуть тебя в мои классы.
32 – это предел для аудитории по английскому языку. Я думаю.
Большинство запросов о переводе выглядит так:
Алекс идет на физику, а я иду в административный корпус.
Секретарша говорит мне, что мисс Флорентин не может меня сейчас принять.
Я опять пишу запрос, пока меня, наконец, не принимают.
Мисс Флорентин говорит, что мое расписание можно изменить, но все классы уже заполнены.
Я опять пишу запрос, и меня отправляют к мистеру Элькесену, который отвечает за все расписания.
Секретарша Элькесена говорит, что меня не могут принять и мне надо подойти попозже.
Я опять пытаюсь написать запрос, но секретарша непреклонна.
Я иду к директрисе Мауро, чтобы она поменяла мне расписание.
Секретарша Мауро говорит, что та занята и мне следует подойти попозже.
И тут появляется сама Мауро и спрашивает, в чем дело.
И говорит, что я должна заполнить форму на изменение расписания и поговорить с Элькесеном, который за все это отвечает.
Самое странное, что в этой в школе вообще что-то еще случается.
Я уже почти готова испытать свою судьбу, как основные двери открываются, и Маура поворачивается посмотреть, кто еще прервал ее игру в Косынку.
Но это всего лишь охрана.
И Бен Майклз.
Капюшон закрывает его глаза, лишь едва видны наушники от айпода. Он без рюкзака. И если бы он не был в сопровождении двух охранников, то его пофигизм просто бы разливался вокруг.
Он один из тех парней, которым совершенно плевать, кто и что о нем думает.
– Мисс Теннер?
При упоминании моего имени, голова Бена приподнимается и я вижу его глаза из-под капюшона, они расширяются на секунду от удивления, а тело напрягается.
У меня кружится голова, а сердце бьется в два раза быстрей, потому что вот он, рядом со мной, он может ответить на все мои вопросы, но тут я осознаю, что мы не одни.
Как бы мне хотелось заморозить всех вокруг, а его заставить все для меня прояснить!
Но я не волшебница.
– Как я уже сказала, тебе надо обратиться к своему наставнику, – на автомате отвечает она. – Многие хотят поменять свое расписание.
Мне хочется как следует на нее наорать, но нельзя.
Я поправляю свой рюкзак и разворачиваюсь, чтобы уйти.
И практически врезаюсь в Бена. Наши глаза встречаются, и мы практически касаемся друг друга. Я чувствую запах ментола, мыла и бензина, как тогда, на дороге, когда он склонился надо мной. Но он резко разворачивается, избегая любой контакт. Пару секунд я смотрю ему в спину, но он и не думает поворачиваться.
Я напряжена до предела, каждая клеточка моего тела горит огнем.
17:05:07:12
Весь день я следую своему расписанию. Каждый раз, как я захожу в класс, учителя с извинением смотрят на меня. Они разрешают мне сидеть в конце аудитории и даже не выдают книг. Обидно, что даже они осознают, что мое место не здесь.
Меня тошнит от собственной бесполезности.
К тому же Ник опять превратился в придурка, а я не успела даже почувствовать себя влюбленной девочкой. Я сказала ему, чтобы шел на обед без меня, но он отказался.
“Прости, малыш, вытащу тебя завтра”
Согласно этой смс он уже давно в Бред Байтс с Кевином, поэтому я иду в столовую.
Я иду через двор, как кто-то из девчонок издает ужасный звук, как в фильмах ужасов. Мое тело каменеет, и, клянусь, я вижу свет фар напротив меня и единственное желание – прикрыть голову руками.
Я съеживаюсь от визга, но тут Рокси Индиго, которую я знаю только потому, что у нее самые низкие оценки в классе по керамике, начинает истерически смеяться, пытаясь при этом одернуть свою джинсовую юбку, задравшуюся до талии и обнажившую черную трусики. Ходили слухи, что в прошлом году Рокси так напилась на вечеринке, что описалась на заднем сидении машины своего парня.
И это воспоминание в очередной раз напомнило мне, почему у меня нет здесь друзей. Потому что они мне не нужны.
Кроме…
Бен Майклз смотрит прямо на меня. Он в нескольких шагах от Рокси и как только она возвращает юбку на место, поворачивается к нему.
Но он даже не смотрит на нее, хотя совершенно очевидно, что она разговаривает с ним. Он смотрит на меня. В нормальное время, я бы закатила глаза. Что за подглядывание? Но он не просто пялится, не поедает меня глазами, он хочет, чтобы я подошла.
И я иду. Стоит мне подойти к нему, как весь ужас – мое расписание, мой день, моя жизнь – пронзает мое тело миллионом иголок. Каждый мой мускул напряжен и я почти готова наброситься на него, если он будет не честен со мной.
Но как только я оказываюсь рядом с ним, понимаю, что не имею ни малейшего понятия, что собираюсь сказать.
Не так-то просто подойти к парню на глазах у его друзей и сказать: “я тут недавно умерла, а ты меня воскресил, что ты скажешь по этому поводу?”
Он пожимает плечами.
Кто-то хихикает, а я смотрю направо, где Рид Сьюитор и еще четверо парней, чьих имен я даже не знаю, жуют траву. Честное слово, травинки!
– Потерялась, малышка? Или бастуешь против папочки?
– Ух, ты, как оригинально. Из какого фильма 80-х эта цитата? – разворачиваюсь я к говорившему. Элайджа Пальма, отлично. Все даже хуже, чем я думала. Может Алекс прав? Может у меня были предсмертные галлюцинации? И это знак, что моя жизнь закончится вот сейчас?
– Заткнись, придурок, – даже не видя, по голосу я могу определить, что это Бен. Его голос уже почти родной, хотя он сказал едва ли два слова мне.
– Команду? – я знаю, я не должна задираться, но не могу себя остановить. Я так и не придумала, что сказать Бену, наверное, поэтому вымещаю свое раздражение в этой перепалке. – Ты же не по этой части, дружок?
Я не умею ругаться, но это и не важно, потому что сейчас практически назвала Элайджу геем, что вообще-то не так.
– Я не связываюсь с неудовлетворенными девственницами, – рычит он, а мое лицо становится красным.
Рид с одобрением смеется.
Я хочу что-то ответить, но не могу, у меня пропадает голос. Элайджа, Рид, Рокси, Бен – их больше нет, а мне опять 15, я опять просыпаюсь в машине своего лучшего друга, припаркованной напротив дома Чада Брэндела, мои джинсы спущены, а нижнее белье порвано.
Согнувшись пополам от смеха, Рокси обнимает Элайджу. Они отлично друг другу подходят.
– Я же сказал – заткнись, черт тебя дери, – повторяет Бен.
Первый удар приходится ему по щеке, последующая серия ударов укладывает его на лопатки. Парни смеются.
Потирая костяшки пальцев, Бен кивает мне в сторону столовой, и мы направляемся туда.
Он заступился за меня. Он ударил своего друга, парня, который, по крайней мере, раз в месяц дерется с кем-нибудь до крови.
Конечно, это примитивно, но очень мило!
Бен открывает дверь первой комнаты. Внутри включен свет и примерно 10 человек едят за столом в углу комнаты, но учителей не видно. Только записка на ее столе “не оставляйте беспорядка в микроволновке, пожалуйста”.
– Бен, все в порядке? – одна из девочек встает из-за стола. И тут я понимаю, что это совсем не ученица, а Мисс Публит.
– Нормально, нам просто надо поговорить, – пока Бен располагается за столом, я удивляюсь тому, насколько он здесь свой.
Публит улыбается и возвращается на свое место.
– Книжный клуб, – говорит Бен.
– Что?
Это не вопрос, но он кивает.
– Что ты со мной сделал?
– Ты…
– Не… – я хочу сказать “не ври”, но молчу и только смотрю в конец комнаты. Никто на нас не смотрит.
Я настолько приблизилась к нему, что он уже не может пошевелить ногами, не коснувшись при этом меня.
– Бен Майклз, что ты сделал со мной?!
– Да, очень.
– Почему?
– Потому что я должна знать! – мой голос неконтролируемо срывается на визг. Я делаю глубокий вздох и пытаюсь придти в себя. – Что-то случилось со мной, и я должна знать, что именно.
– Нет, не должна, – слегка улыбается он.
В его голосе нет снисхождения, но я чувствую себя маленькой глупой девочкой. Сумасшедшей. Я сжимаю кулаки и кусаю себя за внутреннюю часть щеки.
– Сейчас ты жива, думай только об этом, хорошо?
Он ждет ответа, но я молчу. Когда-то я ходила на курсы по урегулированию конфликтов и там нас учили, что лучший способ заставить человека говорить – это молчать. Когда ты молчишь, другой человек хочет заполнить эту тишину. Правда, тогда я не пользовалась этим советом, все равно пыталась всем доказать свою правоту. Но потом поняла, что этот метод действует.
Я отскакиваю назад и ловлю ртом воздух. Такое ощущение, что он был тогда, со мной, когда я умирала.
Так вот что произошло? Я уже ни в чем не уверена.
– Я не то имел в виду, – он сползает со стола. – Я хотел сказать другое. Слушай, я видел, как все произошло. Я подбежал проверить, все ли с тобой в порядке, потом подошли остальные и я ушел.
– Но…
Я киваю, Алекс говорил то же самое и, возможно, в этом есть смысл. Проблема в том, что глубоко внутри я не очень во все это верю. И даже речь Бена выглядит отрепетированной.
– Почему ты был на пляже?
– Я не могу сходить на пляж? сейчас лето, – ухмыляется он.
Он делает шаг, давая понять, что разговор окончен.
– Я не верю тебе, – тихо говорю я, но знаю, что он меня слышит. Он поворачивается и ждет. Я уверена, что это он вернул меня к жизни, не знаю как, но вернул. И я жива благодаря ему. Чувство благодарности накатывает на меня, и голова начинает кружиться, мне нужен свежий воздух.
Мое тело живет своей жизнью, потому что я делаю шаг и касаюсь Бена пальцами. Я не понимаю, что делаю, словно сто лет ни к кому не прикасаясь, я чувствую покалывание в руках.
– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, – тихо произносит Бен. Он кажется таким беспомощным, таким потерянным. Я отстраняюсь и понимаю, насколько все-таки Бен одинок. Только мне все равно нужны ответы.
Ты будешь до сих пор думать, что жизнь бессмысленна.
Но я хочу чувствовать… хочу чувствовать, что жива.
И что бы он ни говорил, только Бен Майклз может мне помочь в этом.
– Просто… спасибо, – я сильно сжимаю его руку. – Спасибо.
Я ухожу, оставляя его одного. Мне очень хочется обернуться, но я не делаю этого.
16:23:33:54
Я отвожу Джареда в бассейн и возвращаюсь домой. Мама проснулась и… что-то печет.
Иногда такое случается, и это делает все почти совсем плохо. “Почти” – потому что нет ничего лучше запаха горячей выпечки.
– Джи-младшая, я здесь, – кричит она, когда я открываю дверь.
“Здесь” – это кухня. Мама умыта, одета в ярко-зеленый велюровый комбинезон, а на глазах слишком много косметики. Вокруг нее миллион кексов – черничные, банановые, с орешками, с шоколадной крошкой – они везде. Честно, везде. Покрывают каждый сантиметр кухни… и пола.
