Текст книги "Правосудие в Миранже"

Автор книги: Элизабет Мотш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

28

Данвер решительно шел по пустынному городу, утонувшему в бело-голубом тумане – такой цвет бывает у крокусов на исходе зимы – и не переставал удивляться этому странному явлению, ведь лето было в самом разгаре. Возле придорожного распятия он увидел Анну Дюмулен, и она улыбнулась ему. Тогда он шагнул к ней навстречу и потянулся к ее руке, но его пальцы встретили пустоту. Он коснулся ее предплечья, и тут, к его великому изумлению, рука Анны у него на глазах рассыпалась серым порошком. Анна, казалось, даже не заметила этого и прислонилась спиной к каменной стене, которая вдруг стала таять и растворяться в воздухе…

Мокрый от пота, Жаспар рывком сел на постели, лихорадочно пытаясь сообразить, где он находится. Большие занавески балдахина раскачивались от сквозняка, проникавшего в комнату через открытые окна. Его обнаженное и оттого казавшееся таким уязвимым тело утопало в мягкой белой перине.

Он бросил взгляд на часы: стрелки показывали два утра. Кошмар окончательно прогнал сон, и теперь, чтобы успокоиться, Данвер ходил по комнате из угла в угол.

Одевшись, он вышел на улицу. Благодатная ночная свежесть остудила его разгоряченное лицо. В темном небе тонкий серп луны купался среди серебристых искорок звезд. Жаспар быстро шел в сторону церкви Святой Благодати, и его шаги гулко разносились по безлюдным улицам.

Из-за приоткрытых ставней доносились храп и позвякивание бутылок… Улица круто пошла вниз, и в конце спуска Жаспар увидел постоялый двор. Вывеска исчезла, остались лишь две цепи, которые раскачивались под порывами ночного ветерка. Данвер заметил в окнах тусклый свет. Значит, мамаша-трактирщица еще не ложилась. Больше его ничего не интересовало.

Он хотел лишь одного – пройти перед домом Анны и убедиться, что ее там нет, вытравить из памяти ночной кошмар.

Окна аптеки были черны и безжизненны. Но на втором этаже… В комнате на втором этаже слабо горела свеча! Там кто-то был. Наверное, бродяга. Жаспар прислонился к стене и перевел дух. Нет, скорее всего, в доме хозяйничал вор. Широко раскрытыми глазами Данвер следил за знакомым окном. Перед свечой мелькнула чья-то тень. Сердце в его груди встрепенулось и забилось, как птица в клетке. Это Анна. Он был уверен в этом, хоть и не видел ее.

Она вернулась. Она там.

И словно для того, чтобы развеять все сомнения, она появилась в окне. Ее черный силуэт четко вырисовывался на сером расплывчатом фоне комнаты.

Не в силах унять дрожь во всем теле, Жаспар постучал в дверь. Лошадь, привязанная к ржавому кольцу за входом в аптеку, покосилась в его сторону темным влажным глазом. Судя по разбитым ногам животного, дорога была не близкой. Анна спросила, кто там, и, услышав ответ, впустила Данвера в дом.

Он был так взволнован, что первое время не мог произнести ни звука. Анна стояла перед ним в запыленном дорожном платье. Сняв головной убор, она бросила его на кресло и сказала, что только что приехала. Жаспар молча пожирал ее взглядом, не решаясь приблизиться. По ее лицу мелькнула тень беспокойства, и она опустила глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. Несмотря на чуть впавшие щеки и заострившиеся скулы, она показалась ему похорошевшей.

– Вынесли все, что смогли, – констатировала она, закусывая губы. – Ничего не оставили, гады, – добавила она, обведя пустую комнату широким взмахом руки. – В спальне осталась только кровать с матрацем.

Следом за ней он поднялся на второй этаж. Повсюду лежал толстый слой пыли, на которой виднелись чьи-то следы.

– Гады! – повторила она. – Или гадины! Без мамаши-трактирщицы тут, должно быть, не обошлось. Она знает сюда дорогу.

В ее голосе послышалась горечь, и она замолчала, словно комок стал у нее в горле. Сейчас оба они испытывали противоположные чувства. Жаспар был счастлив ее возвращению. Анна была вне себя от ярости из-за разгрома, которому подвергся ее дом.

Он спросил, знает ли она о последних решениях Королевского суда. Конечно, она была в курсе. И именно по этой причине вернулась сюда. Жаспар сказал, что плакаты соответствующего содержания были расклеены по всей Франции, и она должна была их видеть, где бы ни находилась все это время. Анна рассеянно отвечала, расстроенная пропажей своего имущества. Высоко подняв старый подсвечник с оплывшим огрызком свечи, она продолжала осматривать дом. Данвер следовал за ней из одной комнаты в другую, не зная, правда, в чем заключается его роль. Ему хотелось сказать, что теперь он хозяин в Миранже, но она не спрашивала его ни о чем, что имело бы отношение лично к нему.

Войдя в аптечную лабораторию, они оба были поражены царившим там разгромом. С полок пропали все банки и горшки. От мебели не осталось ничего, исчез даже большой стол с изъеденной кислотами и реактивами столешницей. Весь пол был усеян крошевом из стекла и керамики, будто тут шла яростная драка за право обладания аптечной посудой. Жаспар наклонился над одним из более крупных осколков с надписью «золотой поро…».

Анна вздохнула:

– Они не смогли открыть банку с золотым порошком и поэтому разбили ее.

Среди этого погрома они могли говорить только об общих, отвлеченных вещах, о том, что было и чего больше нет.

– Я искал тебя, – сказал он.

– Я знаю.

Он вздрогнул. Она знала. Выходит, Жанна была права…

– Мне пришлось заниматься разными профессиями, – продолжала Анна.

– Догадываюсь.

– Но только не о последней.

Он ждал, опустив голову.

– Это профессия законной супруги.

– Ты… ты снова вышла замуж…

– Я ведь должна есть и одеваться.

– А твой муж… – Жаспар почувствовал, как дрогнул его голос, хотя знал, что должен держать себя в руках. – Ты ушла от него?

– Я хотела вернуться в Миранж.

В нем шевельнулась робкая надежда. Но Анна убила ее на корню.

– Мне должны возместить нанесенный ущерб.

– Ах да. Ты права. Тебе должны все вернуть.

Анна подняла с пола отбитую ручку от вазы, повертела ее в руках и отбросила в сторону.

– Но… что же твой муж?

– Ты по-прежнему любишь задавать вопросы! Ты нисколько не изменился.

Зато ее поведение изменилось. Жаспара охватило беспокойство. Неужели последствия изгнания превзошли все надежды ее палачей? В чертах ее лица, изгибе губ притаилась жестокость, которой раньше он у нее не замечал.

– Муж ничего для меня не значит.

Жаспар никак не мог понять, встревожил или успокоил его этот ответ.

– А я? – пробормотал он. – Я что-нибудь еще значу для тебя?

Она не ответила. Данвер возбужденно спросил:

– А ты знаешь, что скоро все изменится? Что я – член Высшего суда, что Ла Барелль – мой подчиненный? Тебе это известно, Анна?

– Да.

Его с головой захлестнула волна разочарования… Но он не мог упустить момент, которого ждал семь долгих лет.

– Я добьюсь расторжения твоего брака. Мотивируя, что ты была вынуждена…

– Продавать себя.

– …Я воспользуюсь волной исков по возмещению понесенных убытков. А потом, Анна, мы снова будем вместе.

– Вместе?

– Да. Я попрошу твоей руки. Я прямо сейчас прошу тебя выйти за меня. Конечно, здесь не та обстановка, но это самый подходящий момент. Для меня это миг радости.

Он не знал, что еще говорить, и не понимал, счастлив или нет. Какое-то необъяснимое волнение мешало ему быть естественным, заставляло говорить о браке, а не о любви. Шагнув к Анне, Жаспар обнял ее за талию. Она не воспротивилась, но заметно напряглась.

– Я жду твоего ответа, Анна. Скажи, что ты согласна. Мы поженимся, как только уладим все дела. Все будет хорошо, поверь мне. Ты принимаешь мое предложение?

– Я не могу его принять.

Анна выскользнула из объятий Жаспара и отошла к окну. Потом, словно передумав, вернулась и посмотрела ему в глаза.

– Я больше не могу видеть этих людей! – с нескрываемой злобой произнесла она. – Тех, кто пытает и гордится содеянным! Тех, кто толкает на самоубийство. Я никогда их не прощу!

Жаспар не отрывал взгляда от ее красивого лица, искаженного маской гнева.

– Значит, – тусклым голосом поинтересовался он, – я для тебя – один из «этих людей»?

– Да, – выдохнула она.

– Это несправедливо!

– Но ты же по-прежнему судья! Неужели тебя не тошнит от твоего ремесла?

Ему не понравился насмешливый тон Анны.

– Сейчас совсем другая ситуация. Да, я продолжаю служить правосудию, и теперь не время подавать в отставку. У меня всегда будут определенные обязанности, как, например, этот прощальный обед с местной магистратурой, но не это главное. Суть моей работы заключается в ином и имеет куда большее значение, чем все, что происходит здесь. Я здесь для того, чтобы обеспечить возмещение ущерба жертвам неправого суда. Это касается очень многих…

– Прощальный обед, вот как, – с иронией произнесла Анна.

– Во время обычного перерыва на обед, такова здесь традиция. Но главное – это изменения к лучшему в жизни граждан Миранжа. И в нашей тоже, Анна. Если хочешь, мы уедем вместе. Это несложно, – Жаспар через силу улыбнулся. – Я бы назвал это не столько возмещением, сколько возрождением!

– Ты говоришь, как священник!

Ненадолго воцарилось неловкое молчание.

– Где он? – чуть слышно спросила Анна.

– Уехал в Испанию.

– И правильно сделал.

В запасе у Данвера имелись другие доводы: они будут жить в Дижоне, она продаст аптеку… Но он промолчал. Своим прежним, нежным и мягким голосом она сказала, что должна отдохнуть. Семь дней в пути – это кое-что да значит. Кстати, здесь еще осталась ее кровать. Воры не смогли ее вынести – она оказалась чересчур большой.

Жаспар объяснил ей, что в ближайшее время она получит возмещение ущерба от самого Ла Барелля. Он не знал, как она воспримет это – то ли как утешение, то ли как акт мести, – но настоял, чтобы Ла Барелль лично вручил ей положенные законом деньги.

По ее губам скользнула улыбка и тут же погасла.

– Сколько?

Такой прямой вопрос несколько смутил его.

– Это значительная сумма.

Анна взяла его за руку и поднесла к своим губам. Этот трогательный жест, полный ласки и признательности, означал прощание.

Ее хрупкая, окутанная покровом тайны фигурка скрылась в бывшей спальне разоренного дома.

Лучистым звездам было тесно на черном бархате ночного неба. И в эту роскошную ткань, достойную самого короля, иглой вонзался шпиль колокольни церкви Святой Благодати. Над крутыми крышами, крытыми плоской черепицей, неторопливо проплыло серое облако, и Жаспару, который провожал его взглядом, показалось, что он видит на крыше худенькую фигурку Коломбана.

Во второй половине прекрасного солнечного дня вдова Дюмулен получала репарацию от суда Миранжа.

Магистратуре предстояло возместить ущерб еще четырем женщинам, однако все взгляды были обращены на вдову. Публика, допущенная на церемонию, толпилась в глубине зала, и оттуда доносился сдержанный почтительный гул. Полицейские в новых мундирах с королевскими лилиями неподвижно застыли в торжественном строе и оттого казались игрушечными. Солдаты извлекли на свет божий свои итальянские трофеи – аркебузы с запальным колесиком – и теперь гордо держали их на плечах.

В дверях показался официальный кортеж. За председателем судейской коллегии, одетым в алую мантию, следовал председатель суда, величественный в своей судейской мантии с горностаевой отделкой. Два новых судьи-асессора, утопающие в маленьких бантиках, шли следом, высоко задрав подбородки. Начальник тюрьмы с суровым видом нес символы своей профессии: два скрещенных ключа на бархатной подушечке. Стражники, не привыкшие к подобным церемониям, толкались и наступали друг другу на пятки. Светские эксперты-советники, закутанные в римские тоги, держали перед собой зеленые веточки лаврового дерева. Замыкали шествие трое молодых слуг городской магистратуры, сверкая желтыми с золотом парадными ливреями.

Церемония началась по команде лейтенанта полиции. Под барабанную дробь и звонкий клич груб солдаты взяли на караул, а их командиры застыли, отдавая честь виновницам торжества – жертвам былого судебного произвола. Слово взял председатель суда Миранжа. Выразив признательность председателю судейской коллегии Высшего суда, он мудреными терминами изложил мотивы королевского постановления об амнистии, под которую подпадают пять присутствующих здесь женщин, подвергшихся несправедливому судебному преследованию по обвинению в колдовстве, каковое не было доказано и не повлекло за собой преступления. Чувство правосудия, внушенное Всевышним, безгранично добрым к чадам своим, Его Величеству королю Франции…

Председатель судейской коллегии Данвер ничего не слышал. Он не сводил глаз с вдовы Дюмулен, пытаясь разглядеть ее лицо под густой вуалью…

Речь Ла Барелля приобрела лирический оттенок. Чем больше он говорил, тем сильнее у присутствующих крепло впечатление, будто вся эта история была изначально устроена ради столь великолепного финального спектакля. Анна Дюмулен безупречно играла свою роль почтенной и незаслуженно оскорбленной женщины.

Четверо амнистированных дам заливались слезами, а за компанию с ними и часть присутствующей на церемонии публики. Анна Дюмулен вышла вперед, чтобы получить компенсацию, назначенную Его Величеством королем Франции. У Жаспара Данвера на миг проснулось подозрение, а не начнет ли она здесь же пересчитывать золотые монеты. Но нет, вдова вернулась на свое место, сохраняя достоинство и вид неприступной добродетели. Жаспар подумал, что подобный триумф способен вызвать зависть толпы. Однако тут же понял, что заблуждается на этот счет: публика цвела доброжелательными улыбками. И тогда у него мелькнула мысль: среди всех лишь он один чувствует себя не в своей тарелке.

29

Скрестив на животе руки, она стояла на пороге трактира и с кислой миной на лице рассматривала прохожих. Колючий взгляд ее темных глаз ни у кого не вызывал желания зайти пропустить стаканчик-другой. Неужели ее так раздражали торжества в честь реабилитированных жертв судейского произвола? Как бы то ни было, мамаша-трактирщица не присутствовала на церемонии вручения репараций. Заметив Жаспара, она смерила его хмурым взглядом с головы до ног. Он поприветствовал ее, но в ответ получил лишь насмешливую ухмылку. Она знала, куда он идет. Трактирщица была в курсе всей истории и могла бы порассказать желающим много чего интересного. Лучше ее никто не знал этого человека, волею судеб ставшего хозяином Миранжа. Она проводила его взглядом, пока он не скрылся за углом аптеки.

Анна выглядела уже не такой напряженной, как в ночь их встречи после семилетней разлуки. У нее на губах даже мелькнула бледная улыбка. Стараясь говорить спокойным, размеренным тоном, Жаспар поздравил ее с торжеством справедливости и добавил, что испытал настоящую радость, когда суд публично признал свои ошибки. Анна поблагодарила его, но развивать эту тему не стала. По правде говоря, Данвера тоже сейчас волновало совсем иное: он горел желанием узнать, что она собирается делать с полученными деньгами, останется ли в Миранже или вернется к своему второму мужу, которого, похоже, любила ничуть не больше, чем первого… Он молча заглянул ей в глаза в надежде увидеть там ответы на свои вопросы.

Она предложила ему выпить, чтобы отметить знаменательное событие. Вина и еды она уже купила, а заодно и кое-какую кухонную и столовую посуду. Жаспар воспрянул духом, увидев в этом добрый знак. Значит, она не собирается уезжать из города, по крайней мере в ближайшее время.

Беседа постепенно становилась все более оживленной и непринужденной. Она поблагодарила его за все, что он для нее сделал. Жаспар только глубоко вздохнул. Со стороны могло показаться, будто их знакомство начинается заново. Они говорили о первой встрече и чудесных, сверкающих крокусах в лесу под Миранжем. Зато флора Вандеи изъедена солью, вдруг вспомнила она. Повсюду вода. Перелетные птицы создают огромные озерные поселения-гнездовья и без сожаления их покидают, как только птенцы становятся на крыло. А когда солнце клонится к горизонту, над размокшими полями начинают свой грациозный танец журавли. Вот только от сырости нет спасения, она гноит дома и подтачивает здоровье людей. О своей семейной жизни Анна не сказала ни слова. Разговор сам собой вернулся к прежней теме, и знакомые каменистые тропы снова повели их в памятный лес.

Они стояли бок о бок, опираясь о каменную кухонную мойку, и заново переживали страшные события семилетней давности. Беседовать стало легко и приятно. Совершенно естественным движением Анна коснулась рукой его бедра. Это легкое прикосновение словно обожгло Жаспара: он порывисто потянулся к ней и обнял за шею. Они молча прижались друг к другу и замерли, слившись в единое, неразрывное целое. Продолжали двигаться только пальцы, которые ласкали волосы, лица, плечи…

Не разрывая объятий, они сползли вдоль мойки на грязный пол неприбранной кухни, но это уже не имело никакого значения: огонь желания охватил обоих. Казалось, ничто не изменилось с момента их последней любовной встречи. Руки сами находили свой путь, горячая плоть трепетала и требовала ласки. Жаспар задрал подол ее платья до самой талии и оголился сам. Их сплетенные тела сотрясала крупная дрожь, пока они искали друг друга. Наконец его естество проникло во влажную глубину ее жаркого лона, и обоих охватило чувство неземного восторга. Прерывистое дыхание и сладострастные стоны любви слились в могучую и в то же время нежную музыку. Она возносила их все выше и выше, покуда не оборвалась на высокой, торжествующей ноте…

Обессиленные, хватая воздух широко раскрытыми ртами, Анна и Жаспар медленно приходили в себя после волшебных мгновений любви. Мокрые от пота, покрытые пылью и обрывками паутины, они лежали на полу, не разжимая объятий, и чувствовали, как их с головой накрывает волна сладостной истомы. Чтобы не спугнуть ее, они чуть слышным шепотом говорили друг другу какие-то важные слова. Кончиками пальцев она касалась его лица, Жаспар, в свою очередь, накручивал на палец прядь ее светлых волос.

Когда Анна встала, Жаспар попросил ее показать старые шрамы. Следы от ожогов четко виднелись на плече и груди, но раны зарубцевались. Неизгладимое напоминание о прошлом. Пока Анна приводила себя в порядок, он поймал себя на мысли, что ему хотелось бы знать, как она объяснила мужу происхождение шрамов. Он ничего не знал об этом человеке.

Позднее он спросил об этом без обиняков.

– Я сказала, что это были разбойники, – ответила Анна.

– Он ничего не заподозрил?

– Не знаю, – она пожала плечами.

– А что ты ему сказала, чтобы оправдать свой отъезд?

Она отвернулась, достала из стенной ниши выщербленный горшок и с отсутствующим видом повертела его в руках.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Разве он не спросил, куда ты едешь?

Промолчав, она сыпанула в большую тарелку муки, разбила яйцо. Жаспар смотрел, как ее пальцы ловко месят тесто. Он хотел было обнять ее за талию, но не решился. Его интересовал один вопрос…

– Муж, наверное, ждет тебя.

Вместо ответа она протянула ему новую скатерть и предложила ужинать на полу – воры не оставили на кухне даже стола. Они разложили на полу белый прямоугольник льняной ткани, и Анна задумчиво окинула взглядом свою импровизированную сервировку. Жаспар внимательно наблюдал за ней.

Видно, настал ее черед задавать вопросы. Зачем ему нужно участвовать в банкете, который устраивает магистратура? Они словно поменялись ролями, и теперь уже Жаспар находил Анну чересчур настырной. Тем не менее он счел необходимым пояснить, что находится в Миранже как член Высшего суда и считает своим долгом оказать честь местной магистратуре. Но разве мало того, что он принял участие в нынешней церемонии? Анна настойчиво просила его не ходить на банкет, хотя бы ради нее. Отныне, пообещал Жаспар, его ноги там не будет, но что касается этого раза, то тут он дал слово.

Из своей корзинки Анна достала небольшие пучки чабреца и укропа и положила их рядом со стаканами. Жаспар поднес травы к носу и улыбнулся ей. Она одарила его ответной улыбкой. Скатерть и пучки зелени напомнили ей легкие завтраки в летнем лесу в компании с Абелем. Чуть запнувшись, она добавила, что жалеет его больше, чем обоих своих мужей вместе взятых.

– Он занимался любовью со всем, что ему нравилось, – пробормотала она. – Он любил деревья, животных, целовал растения, разговаривал с дождем… Он был одержим любовью. Я никогда его не забуду. Ночами он часто снится мне. Мы до сих пор любим друг друга. Иногда я вижу плохие сны, когда Абель кричит. В жизни его крики были любовным зовом, теперь – это крики страха и боли. Но я не могу ему помочь, потому что мои руки рассыпаются в пыль…

От неожиданности Жаспар едва не задохнулся: в этом кошмаре их сны полностью совпадали! Он не сказал ни слова, но перед его глазами пронеслись образы Абеля, большого серого бука, поляны с крокусами… Он вспомнил, что Анна появилась на поляне как раз после исчезновения безумца в лесной чаще.

– Абеля еще малышом бросили в лесу, – продолжала свой рассказ Анна. – Но волки не разорвали его! Каким-то чудом ему удалось уцелеть, и с тех пор он стал считать себя неуязвимым. Его не свели в могилу ни голод, ни холод, ни хищные звери. Так он стал лесным человеком. А потом люди поймали его и принесли с собой смерть. Абель считал себя бессмертным, но он ошибался… – Она помедлила, потом добавила, что на всякий случай все-таки сходит в тот лес под Миранжем…

В полном молчании они ели приготовленный ею сырный пирог и запивали его вином из Живри, букет которого Жаспар оценил по достоинству. К нему вернулись спокойствие и способность трезво мыслить, и он подумал, что ему неслыханно повезло снова встретить ее здесь, живую и невредимую. Он вдыхал пряный запах ее тела, и его переполняло чувство безграничной любви. Он не ревновал ее к Абелю, напротив, он разделял ее сострадание к безумцу, которого безжалостно перемололи жернова судейской машины. «Неправильно родился», говорила о нем Рена Бригетта. И неправильно умер.

Внезапно Анна вскочила, быстрым шагом прошлась по кухне и, прислонившись к стене, оперлась руками о каменную мойку. Глядя Жаспару в лицо лихорадочно блестевшими глазами, она заявила, что близятся большие изменения. Он жадно слушал ее, стараясь не пропустить ни слова. Анна повторила свое предсказание. И у него в душе шевельнулось смутное беспокойство.

– Принятие закона о репарациях, – осторожно начал он, – это уже большое событие.

– Главное еще впереди.

Она говорила намеками, и он не понял ее тайного послания.

Успокоившись, Анна сообщила, что в ближайшее время уезжает из Миранжа. Пристально взглянув на Жаспара, она добавила, что готова ко всему. Он опустил голову, переваривая это неожиданное заявление, а когда вновь посмотрел на Анну, она уже вполне овладела собой, хотя выглядела так, будто только что пробудилась от дурного сна.

Расхаживая по кухне, она чуть слышно мурлыкала какую-то простенькую мелодию из нескольких нот. Постепенно мелодия превратилась в бормотание, однако слов Жаспар не смог разобрать. Он помог Анне убрать остатки еды и тут поймал себя на мысли, что напевает вместе с ней. У нее был красивый и низкий для женщины тембр голоса.

In furore justisimae irae, tu divinitus facis potentem. Зачем такие угрожающие слова – «в ярости праведного гнева ты даешь мне силы»? – подумал он. Но Анна продолжала петь, не обращая на это внимания: Emittet verburn suum et liquefaciet ea. Ага, значит, она знает продолжение. «Он произнес слово, и наступила оттепель». Flabit spiritus eius et fluent acquae. «Он поднял ветер, и потекли воды». Теперь они пели гимн вдвоем.

Уходя от нее, он чувствовал себя так, словно у него за спиной выросли крылья. К нему вернулась надежда, и она вела его по темным улицам до постоялого двора «Тихое пристанище».