Текст книги "Влюбиться в дьявола"

Автор книги: Элизабет Хойт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Рено по-прежнему отсутствующим взглядом смотрел в окно кареты. Он, по-видимому, не услышал ее восклицания.

– Наконец мы остановились на привал. Меня отобрал из военнопленных индеец по имени Састаретци. Он отнял у меня всю одежду, а взамен кинул старое вшивое одеяло, чтобы я мог прикрыть наготу. Целых шесть недель Састаретци вел меня по лесам в свою деревню. Пока мы добирались до цели, пришли первые заморозки. Я шел босыми израненными ногами по жесткой и колючей от мороза траве. Все это время, – шептал он, – я думал лишь о том, как мне убить моего врага. Но Састаретци крепко связал меня, кожаные ремни глубоко врезались в руки, и они затекали. По ночам он привязывал меня либо к дереву, либо к колу, вбитому в землю. От холода и голода я совсем ослабел и пал духом. Скорее всего, я просто умер бы от таких лишений, если бы не случайная встреча с французским траппером и его сыном. Траппер пожалел меня и отдал мне свои старые вещи – рубашку и штаны. Его подарок спас мне жизнь.

Рено замолчал, и было ясно, что ему не хочется продолжать…

– Но почему? – вдруг вскрикнула Беатриса. – Почему Састаретци так жестоко обращался с вами?

Взгляд у Рено был мрачный и потухший, как у человека, готовящегося умереть.

– Ему было все равно. Лишь бы я живым дошел до его деревни. Там он собирался сжечь меня на костре.

Глава 6

Теперь в тронном зале короля гоблинов стояли песочные часы. Песок сыпался бесконечной струей, до тех пор, пока не остановится время. С помощью этих часов гоблины вели счет времени в своем мрачном королевстве, куда никогда не проникало солнце. Это случилось в тот год, когда Лонгсуорд пришел просить о том, чтобы его отпустили на свободу. Король гоблинов пребывал в очень хорошем настроении, он недавно разбил своего давнего врага – великого принца.

Король гоблинов посмотрел на часы, а затем перевел взгляд на Лонгсуорда:

– Ты служил мне верой и правдой целых семь лет, мой раб. Я готов заключить с тобой сделку.

Лонгсуорд низко склонил голову, ибо точно знал, что сделка с королем гоблинов выгодна только самому королю.

– Ты можешь подняться наверх и жить на земле целый год, – сказал король. – Но только один год. В конце этого срока ты должен найти какую-нибудь добрую душу, которая согласится служить мне в моем подземном королевстве. Только в этом случае я навсегда отпускаю тебя на свободу, и никогда больше не буду преследовать тебя.

– А если такая душа не найдется? – спросил Лонгсуорд.

Король гоблинов усмехнулся:

– В таком случае ты будешь вечно моим рабом.

История Лонгсуорда

Лотти Грэм отпила немного вина, поглядывая на мужа поверх края стеклянного бокала. Нейтан сидел напротив и, судя по его рассеянному взгляду, целиком погрузился в свои мысли.

Лотти поставила бокал с вином на стол и сообщила:

– Сегодня мы получили приглашение на бал, который устраивает мисс Молине.

В воздухе повисла пауза, настолько длинная, что Лотти подумала, что Нейт ее не слышит. Но тут он моргнул и переспросил:

– Кто устраивает бал?

– Мисс Кристель Молине, – повторила Лотти и с ожесточением принялась терзать ножом кусок жареной утки на тарелке. – Она приходится тетей Рено Сент-Обену. Я полагаю, что она хочет заново ввести в свет своего племянника. Пренебрегая правилами, она намерена устроить бал очень скоро, в самое ближайшее время, прямо в этот четверг.

– Глупо пытаться устраивать бал в такие короткие сроки, – фыркнул Нейт. – Нисколько не удивлюсь, если на балу будет полтора человека.

– А я думаю, что недостатка в гостях не будет. – Лотти, наконец, отрезала кусочек мяса, но есть не стала. Сегодня, под стать настроению, у нее был скверный аппетит. – Все только и делают, что говорят о таинственном сумасшедшем графе.

Нейт нахмурился:

– Пока он еще не граф.

– Но это лишь вопрос времени, не так ли? – Лотти сосредоточенно вертела ножку бокала.

– Только глупец может так считать.

Лотти хотелось заплакать – глаза у нее стали влажными от подступивших слез.

– Мне жаль, что ты меня считаешь глупой.

– Ты прекрасно знаешь, что я вовсе не тебя имел в виду, – резко ответил он.

А ведь совсем недавно – правда, до свадьбы – ей было достаточно слегка нахмуриться, и он готов был исполнить любое ее пожелание, умоляя о прощении. Однажды он прислал ей такую огромную корзину цветов, что ее вносили в дом два лакея. И все только потому, что он из-за дождя не взял ее на конную прогулку.

А теперь он уже считает ее глупышкой.

– Как известно, такие дела требуют разбирательства особой парламентской комиссии. – Нейт начал говорить о том, что ей было совсем неинтересно. – Если комиссия решит, что он действительно Сент-Обен, то в этом случае надо будет разбираться в том, кто настоящий граф Бланшар. Таково мнение многих парламентариев, сведущих в законе. До сих пор в парламентской практике не было подобного прецедента, поэтому многим интересно, каким будет юридическое решение.

– Неужели? – пробормотала Лотти. Ее в отличие от мужа нисколько не интересовала юридическая подоплека, как и тот поворот, который приняла их беседа. Неужели это и есть счастливая семейная жизнь? Разве об этом она мечтала, когда выходила замуж?

– Во всяком случае, мне кажется, нам стоит принять предложение и съездить на бал. Представляю, сколько потом будет сплетен и пересудов.

Она подняла глаза и успела заметить, как тень недовольства скользнула по лицу мужа.

– Я знаю, что для тебя просто необходимо быть в курсе самых свежих скандальных новостей, – не без иронии заметил он. – Но, дорогая, в жизни есть много других, не менее важных вещей, чем светская болтовня.

В воздухе повисла тяжелая, гнетущая тишина.

– Сначала ты считаешь меня глупой, а теперь обвиняешь в том, что я способна лишь, на пустую болтовню, – печально заметила Лотти, изо всех сил сдерживая слезы. – Послушайте, сэр, зачем вы вообще женились на мне?

– Лотти, ты же прекрасно понимаешь, что я имел в виду, – ответил Нейт, даже не пытаясь скрыть раздражение и злость, отчетливо прозвучавшие в его голосе.

– И что же ты хотел сказать? Поясни.

Он недовольно потряс головой – благоразумный муж, выведенный из себя взбалмошной женой. – Ты сегодня не в духе.

– Нет, как раз наоборот, – парировала Лотти, хотя слезы уже наворачивались на глаза.

Нейт тяжело вздохнул и встал из-за стола.

– Не вижу смысла продолжать наш разговор. Я оставлю тебя на время, пока ты не возьмешь себя в руки. Спокойной ночи.

И Нейт спокойно вышел из столовой. Лотти осталась одна. Она сидела, всхлипывая от душивших ее слез, оскорбленная и обиженная до глубины души. Это была последняя капля, переполнившая чашу ее терпения.

– Он очень много перенес, Джереми, – возбужденно говорила Беатриса, расхаживая взад и вперед по спальне. – Вы даже не представляете, как ему тяжело пришлось в заокеанских колониях. Он поведал мне всего лишь часть, а я с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться. Непонятно, как он смог все это выдержать? Такие ужасные лишения… И ничто не сломило его, а перенесенные испытания лишь закалили. Нехорошо только, что душа его утратила нежность.

– Звучит весьма интригующе, – вскользь заметил Джереми.

– Я в жизни не встречала такого джентльмена, как он. – Казалось, похвалам Беатрисы не будет конца.

– А как выглядит преображенный лорд Хоуп?

– Высокий, широкоплечий, хотя у него всегда мрачноватый, устрашающий вид.

– Но ведь вы говорили, что он теперь выглядит как настоящий джентльмен – парик, приличная одежда. На мой взгляд, он ведет себя вполне благоразумно, – заметил Джереми, который, как всегда, проявлял неподдельный интерес к мыслям и поступкам других людей, какими бы мелкими и незначительными они ни были.

– Он может одеться по последней моде, но какой бы наряд он ни надел, он все равно не очень похож на джентльмена. – Беатриса взяла со стола бутылочку с темной маслянистой жидкостью, чтобы посмотреть на свету ее содержимое, а затем опять поставила на место. – Он до сих пор носит ту странную серьгу, о которой я уже говорила. Конечно, татуировку он не может удалить, но почему бы ему, не снять эту странную штуку?

– Не знаю, что и сказать, – отшутился Джереми. – Жаль, что я не хожу, а то бы с удовольствием встретился с ним.

Беатриса вопросительно взглянула на него. Джереми сидел в постели, откинувшись на подушки, которые она заботливо подложила ему под спину. Щеки у него раскраснелись, глаза блестели, вид у него был заметно лучше, чем в прошлый раз.

– Возможно, мне удастся уговорить его зайти к вам, – спокойно сказала она.

Он укоризненно заметил:

– Не шутите, Беа.

– Мне не до шуток. Почему бы ему, не прийти?

– Вы знаете почему.

Она поморщилась, потому что знала подлинную причину.

– Джереми, вы слишком болезненно относитесь к своему увечью. Многие вернулись с войны покалеченные – кто без ноги или руки, кто без глаза, – однако эти физические недостатки не мешают им выходить в свет и даже веселиться в свое удовольствие. Никто их не сторонится. Напротив, им поют дифирамбы и благодарят за смелость и мужество.

– К сожалению, Френсис так не думает, – печально заметил помрачневший Джереми.

– Френсис, нашли о ком вспомнить. Она же полная дуреха. Скажу вам по-дружески: вам повезло, что она разорвала помолвку, а то пришлось бы вам всю жизнь с ней мучиться. С ней даже не о чем поговорить за чаем.

Он рассмеялся, и почти сразу же у него начался кашель.

– В любом случае, как вам известно, – отдышавшись, сказал он, – я не собираюсь показываться на людях.

– Но почему? – Она присела на низенький стульчик возле кровати, чтобы ее лицо оказалось на том же уровне, что и лицо Джереми. – Не бойтесь чужих косых взглядов, дорогой Джереми, не запирайте себя в четырех стенах, а возьмите и выйдите на улицу. Зачем вы сами себя хороните раньше времени? Нельзя так жить. Вы живой человек. И если вы можете дышать, то кто вам мешает смеяться и радоваться жизни?

Он схватил ее за руку и сжал ее пальцы.

– Для того чтобы мне сесть в кресло и погреться у камина, нужна помощь двух слуг. В последний раз, когда слуги пытались перенести меня вниз, они едва не уронили меня. – Он закрыл глаза и сжал губы, видимо, от приступа боли. – Наверное, я трус, если ничего не могу с этим поделать.

Он закрывался от нее, а она ничем не могла ему помочь. Они были друзьями с детства, но за последние пять лет, после того как он вернулся с войны калекой, он все больше отдалялся от нее, становился чужим. Каждый раз, посещая его, она не могла не замечать, как он все больше замыкался в себе. Как знать, может, скоро им вообще будет не о чем друг с другом разговаривать.

– Давайте поженимся, – вдруг вырвалось у Беатрисы. Сострадание и жалость переполняли ее. – Джереми, дорогой, почему бы нам действительно не пожениться? Купим небольшой домик и поселимся там – вы и я. Обойдемся без многочисленной прислуги. Повар, горничная и лакей, дворецкий нам не нужен, очень надоедливая особа. По-моему, чудесно, не правда ли?

– Еще бы, но боюсь, дорогая Беа, что ничего из этого не получится. Дело в том, что я давно хочу жениться на черноволосой зеленоглазой девушке.

– Вы хотите разбить мне сердце ради зеленоглазой леди, которую еще не знаете? – рассмеялась его шутке Беатриса. – Никогда не думала, сэр, что вы совсем меня не цените.

– Вы для меня дороже всех ангелов, дорогая Беа, – усмехнулся Джереми. – Каждый из нас любит мечтать. Знаете, о чем я мечтаю? Вы выйдете замуж за достойного человека, у вас будет много детей, и вы будете жить долго и счастливо.

Беатриса низко наклонила голову, чтобы скрыть радость, вспыхнувшую в ее сердце. Да, она тоже мечтала о семье и детях, но когда она захотела представить себе, каким будет отец ее детей, то перед глазами возник образ виконта Хоупа.

– Вы не расскажете, что было дальше, когда вы добрались до лагеря Састаретци?

Когда лорд Хоуп решил кое-что приобрести для себя в фешенебельных магазинах на Бонд-стрит, чтобы произвести на балу у тети соответствующее впечатление, Беатриса тоже поехала вместе с ним. Ей хотелось узнать, что произошло с ним дальше.

– А я уже считал, что вы и думать забыли об этом, – заметил он.

Целая неделя миновала с того дня, когда он начал рассказывать ей, как его захватили в плен индейцы. В последние дни она почти не видела его. Хоуп все время был занят: то он о чем-то советовался со своей тетей, то таинственным образом исчезал неизвестно куда. Он уходил из Бланшар-Хауса раньше, чем Беатриса садилась завтракать, а возвращался уже после обеда или совсем поздно вечером. С одной стороны, ей нравилось такое положение: Хоуп и дядя Реджи почти не видели друг друга, но, с другой стороны, она скучала без Хоупа, ей не хватало его остроумных или язвительных замечаний.

– Нет, – тихо сказала она, – разве можно такое забыть? Никогда в жизни не слышала более страшной истории.

– Странно. Зачем вам просить меня вспоминать те ужасы, которые я хочу забыть? К чему вам лишние переживания?

– Я хочу знать, – промолвила она.

Беатриса растерялась. Она действительно не могла объяснить, зачем ей это нужно. Она хотела знать, через какие испытания ему пришлось пройти, но не из-за праздного любопытства. Он вопросительно взглянул на нее:

– Я не понимаю вас.

– Я сама не понимаю, – призналась она с улыбкой. Хоуп то ли пробухтел что-то, то ли хохотнул в ответ.

Она с недоумением взглянула на него, но его лицо уже успело принять обычное суровое выражение.

– Когда мы пришли в лагерь индейцев, Састаретци раскрасил мое лицо в черный цвет, символ смерти. Он хотел сказать, что я должен умереть. Он набросил петлю на мою шею и потащил за веревку. Время от времени он издавал воинственный клич, тем самым, давая понять своим соплеменникам, что привел домой пленника.

– Как это ужасно! – Беатриса поежилась.

– Да, пленником быть тяжело. Своим криком Састаретци хотел еще сильнее запугать меня, он хотел прогнать меня перед жителями деревни.

Хоуп умолк и остановился. Перед ними была огромная грязная лужа во всю ширину улицы. Беатриса не успела моргнуть глазом, как он подхватил ее, словно перышко и без всяких усилий понес на руках.

– Милорд?! – возмутилась она.

Хоуп выбрался из грязи на чистое место, но на землю ее не опускал. Он слегка нагнулся и заглянул ей в глаза.

– Что? – не без иронии спросил он.

Она дышала часто и прерывисто, видя перед собой поблескивающие темные глаза и чувствуя, как крепко обнимают ее тело мужские руки.

– Сию минуту поставьте меня на землю, – прошипела она. – На нас ведь смотрит вся улица.

На них действительно смотрели, причем во все глаза. Дамы хихикали, прикрывая лицо руками. Мимо проехала повозка. Кучер, вытянув шею, то и дело оглядывался на них.

– Ну и что? – с безразличным видом спросил Хоуп.

– Лорд Хоуп, прошу вас.

Он, нисколько не торопясь, опустил ее на землю. Какое сумасбродство! Без всякого повода?! Неужели ему хочется, чтобы его считали сумасшедшим?

Беатриса смущенно кашлянула и, немного придя в себя, спросила:

– Что означает «прогнать перед жителями деревни»?

– Так индейцы обычно встречают захваченных пленников. Жестокий и дикий ритуал. – Хоуп предложил ей руку. Не желая его оттолкнуть от себя, она оперлась на нее. – Пленники должны пройти или пробежать между выстроившимися в два ряда жителями деревни.

– Не вижу, что тут плохого. Он усмехнулся:

– Дело в том, что они при этом бьют его, пинают ногами. Кто послабее, кидает в него палки и камни.

– А-а… – смутилась Беатриса. – А что потом, когда пленник пройдет строй индейцев до конца?

– Это зависит от его возраста. Если он еще молод, почти ребенок, то ему оставляют жизнь, и он становится членом племени.

– А если пленник – взрослый мужчина?

– Чаще всего его подвергают пыткам, а затем убивают.

У Беатрисы перехватило дыхание. Его голос звучал спокойно и буднично, будто в его словах не было ничего страшного.

– Вас… – Нет, она все-таки должна знать, что было с ним дальше, для того чтобы понять, почему он так сильно изменился. Ей надо было представить себя на его месте, влезть в его шкуру. – Вас подвергли… – Не договорив, она умолкла.

– Нет, в тот день меня не пытали. – У него желваки заходили на скулах.

На ее глаза навернулись слезы, но она сумела сдержаться. Нет, только не это. Нельзя было представить, чтобы столь благородного человека подвергли истязаниям. Какое унижение! Она чувствовала, что ему не удалось избежать страданий, но сейчас она не была готова к тому, чтобы услышать его собственное признание, – это было выше ее сил.

– Что же случилось дальше? – тихо, со страхом спросила она.

– Спасение благодаря вмешательству Гахо, – ответил он.

– Кто такой Гахо? И как он спас вас?

– Гахо – это она.

Беатриса застыла на месте, не обращая внимания на недовольное брюзжание прохожих, вынужденных обходить ее и Хоупа.

– Вас спасла женщина-индианка?

Он широко улыбнулся. Морщинистые лучики побежали от краев глаз, и тут же возникло впечатление, что птицы на татуировке замахали крыльями.

– Да, меня избавила от мучений индианка, пользовавшаяся у своих соплеменников большим влиянием и властью. У нее было больше мехов, посуды, рабов, чем у любого другого жителя деревни. Ее можно было назвать принцессой, чтобы лучше понять ту роль, которую она играла в своем племени.

– Гм… – недовольно буркнула Беатриса и устремилась вперед. Однако она не могла удержаться и не задать мучивший ее вопрос. – Она была красивой?

– Очень, – прошептал он ей на ухо. В его глазах прыгали веселые дразнящие искорки. – Особенно для своего возраста – ей было около шестидесяти.

– О-о! – Она надменно вздернула нос кверху, но на душе сразу стало легче. – И как же она спасла вас?

– Састаретци пользовался дурной репутацией среди соплеменников. Год назад он убил одного из любимых рабов Гахо. Будучи мудрой женщиной, она выжидала удобного момента, чтобы потребовать возмещения убытка. Взамен убитого раба она отняла у Састаретци меня. Он послушно выполнил ее требование.

– И что вы делали у нее?

– Как вы думаете, мисс Корнинг? Наследник графского титула, капитан армии его королевского величества оказался в рабстве у старой индианки. Какая удивительная и страшная метаморфоза, не правда ли? Быть низведенным до самого низкого положения, которое занимали рабы в лагере индейцев.

Он остановился прямо посреди улицы. Внешне он выглядел аристократом, но все прохожие, видевшие жесткое и суровое выражение его лица, не желая связываться, молча обходили его стороной.

Беатриса тоже испугалась. И будь у нее хоть на капельку меньше смелости, она пустилась бы наутек. Но она стояла и не отводила глаз от его лица, хотя его темные глаза горели как угли.

– Вы сердитесь. Мне неприятно слышать о тех унижениях, которые вы перенесли.

Он склонился над ней, огромный, страшный:

– Тогда зачем с таким упорством вы расспрашиваете меня?

– Потому что мне нужно знать, – торопливо заговорила она. – Все, что с вами происходило, все, что вам пришлось пережить, для меня крайне важно. Я хочу понять, почему вы стали таким, и куда подевался прежний лорд Хоуп.

– Но ради чего? – В его блестящих глазах мелькнуло смущение. – Скажите, зачем вам это нужно?

– Я не знаю, – прошептала она. Разве она могла признаться в том, что он ей небезразличен? В этом она боялась признаться даже себе самой.

Рено водил за собой солдат в сражениях. Мужественно выдержал побои, когда его прогоняли между двумя рядами индейцев мучителей. Провел семь лет в рабстве. И не сломался, выстоял. Он смотрел в глаза смерти и выдерживал любые испытания.

Но ему было стыдно признаться, что накануне бала он волнуется, будто барышня перед первым выходом в свет. Столь же невероятным выглядело его волнение, когда он нервно расхаживал взад-вперед по холлу, поджидая мисс Корнинг.

Рено остановился в задумчивости. Будучи сыном графа, он танцевал на множестве балов до отъезда в североамериканские колонии. Сейчас ему не давало покоя мучительное чувство, что он чужой в лондонском высшем свете. Лишенный титула, он негласно считался изгоем, отверженным.

Рено расправил плечи. Прекрасно сшитый сюртук казался ему тесным, а новый, очень красиво смотревшийся парик будто прилип к его голове. Живя в плену у индейцев, он круглый год ходил с неприкрытой головой. И только когда зимы были очень холодными, он набрасывал на голову и плечи одеяло. Длинные густые волосы он заплетал в косичку. Наряд его был простым и свободным: рубашка, набедренная повязка, кожаные штаны и мокасины. Все из мягкой кожи. Ничто не стесняло его движений. Теперь же на нем был парик, от которого чесалась и зудела голова. Сюртук стеснял его движения, а бальные туфли жали ноги. Непонятно, зачем цивилизованные люди придумали такую одежду?

– А я думал, что вы уже уехали, на свой чертов бал, – вдруг раздался за спиной Рено мужской голос.

Он обернулся как ужаленный и мгновенно выхватил нож. Перед ним стоял Сент-Обен, который от испуга попятился назад.

– Поосторожней с ножом! – крикнул Сент-Обен. – Играйте, но не заигрывайтесь.

– Нож для меня не игрушка, – отрезал Рено. Кровь стучала в его висках. Он аккуратно спрятал нож под одежду в специально сшитый чехол и опять взглянул на лестницу. Мисс Корнинг задерживалась. – Я жду вашу племянницу.

– Что значит ждете? – Сент-Обен нахмурился и помрачнел.

– Да будет вам известно, – отчеканил Рено, – я собираюсь сопровождать мисс Корнинг на бал, который устраивает моя тетя.

– Что за чепуха! – вскричал ее дядя. – Она поедет на бал только со мной, и ни с кем другим.

Рено вопросительно поднял брови:

– Я не был уверен, что вы будете на балу.

Сент-Обену было послано приглашение еще на прошлой неделе, но он хранил молчание. Рено решил, что старый джентльмен не собирается на бал, но, по-видимому, ошибался.

– Конечно, буду. Неужели вы полагаете, что я позволю такому хлыщу, как вы, занять место возле моей племянницы?

Высокий и широкоплечий Рено подошел вплотную к рассердившемуся старику, одним своим видом напугав его до смерти.

– Как только я опять стану законным графом, вы не представляете, с каким наслаждением я собственноручно вышвырну вас из своего дома.

Сент-Обен побагровел, даже почернел, словно перед апоплексическим ударом.

– Графом? Нет, вы никогда не станете графом, сэр!

– Уже назначена дата, когда парламентская комиссия будет разбирать мое дело. – Рено ухмыльнулся прямо в лицо Сент-Обену. Кровь отхлынула от лица старика, и он из багрово-красного стал бледным как полотно.

Губы Сент-Обена злобно искривились.

– Стоит членам комиссии лишь взглянуть на вас, как они сразу вам откажут. Весь Лондон знает, что вы душевнобольной. Поглядите на себя – татуировка и…

В голове Рено что-то щелкнуло. Потеряв контроль над собой, он схватил несчастного старика за горло и прижал к стене. Лицо не совсем законного графа приобрело синюшный оттенок. Но вдруг потускневшие глаза Сент-Обена блеснули, и он устремил взгляд куда-то за спину Рено. В тот же момент чьи-то кулачки забарабанили по плечам и спине Хоупа.

– Отпустите! Немедленно отпустите его! – кричала, колотя его, мисс Корнинг.

Рено опомнился и выпустил несчастного Сент-Обена. В ту же секунду мисс Корнинг подлетела к нему:

– Дядя Реджи, с вами все в порядке?

– Да, – чуть слышно выдохнул он. Обернувшись, Беатриса с гневом обрушилась на Рено:

– Как вы смеете так грубо обращаться со слабым стариком?!

Рено безмолвно поднял обе руки вверх, делая вид, что сдается. Молчаливое признание вины было лучше любых многословных оправданий. Тем более что, взглянув на мисс Корнинг, он почти потерял дар речи от восхищения. На ней было светло-коричневое платье с бронзовым отливом, на фоне которого ее чудесная кожа выглядела атласной. Декольте было довольно глубоким, оно открывало и подчеркивало мягкую упругость ее груди.

– Гм… – Воздух застрял в его горле, и он откашлялся. Вид у мисс Корнинг был чертовски соблазнительный, а гнев лишь усиливал ее очарование.

– Какое вы имели право поднимать руку на дядю Реджи? Он ведь болен.

– Беатриса! – запротестовал смущенный Сент-Обен.

– Но ведь это правда, зачем скрывать. – Беатриса стояла перед Рено с упертыми в бока руками и выглядела очень воинственно. – У дяди Реджи всего месяц назад был апоплексический удар, и он еще не совсем поправился. Вы могли запросто убить его. Обещайте, что больше до него даже пальцем не дотронетесь.

Дядя Реджи замахал руками, возражая и пытаясь объяснить, что не нуждается ни в каком заступничестве. – Лорд Хоуп, – подойдя вплотную и глядя в глаза, обратилась к нему Беатриса, – обещайте мне, что больше такое никогда не повторится.

Рено взял ее руку и поднес к губам. Прежде чем поцеловать, он тихо произнес:

– Как вам будет угодно.

Беатриса зарделась от смущения и резко отдернула руку. Но тут в разговор вмешался дядя Реджи – в нем опять вспыхнул воинственный пыл.

– Беатриса, вы, конечно, не позволите, чтобы на бал вас сопровождал этот грубиян?

Она вздрогнула и, чуть помедлив, ответила:

– Не хочу вас огорчать, дядя Реджи, но я уже дала согласие.

– Дорогая, почему вы не сказали мне раньше, что вам хочется быть на этом чертовом балу? Ради вас я готов поехать куда угодно.

– Дядя Реджи, какой вы милый! – Она ласково погладила его по руке. – Вы всегда были так внимательны ко мне. Кто как не вы сопровождал меня при каждом выезде в свет? Но дело в том, что лорд Хоуп просил меня. Кроме того, мне самой хочется поехать на бал вместе с ним.

Сент-Обен грубо оттолкнул ее руку:

– Неужели это ваше окончательное решение? Вы вправе выбирать, но знайте, сейчас вопрос стоит так: кто вам дороже – он или я?

Мисс Корнинг опустила руку и открыто посмотрела в дядины глаза. Рено вдруг понял, что под ее вежливыми мягкими манерами скрывается на редкость твердый характер.

– Вы правы, когда-нибудь мне придется сделать выбор. Но я не думаю, что сегодня надо так жестко ставить вопрос.

– Все ясно. Зачем лукавить, дорогая? Вы еще вспомните об этом. – Дядя Реджи для большего эффекта поднял вверх палец. – Как быстро вы успели забыть о том, кто девятнадцать лет неустанно заботился о вас! Если бы я знал, что, став взрослой, вы отплатите мне такой черной неблагодарностью, я поступил бы с вами…

– Довольно, – резко прервал его Рено.

– Остановитесь. – Мисс Корнинг положила свою руку на руку Рено, как бы удерживая его от резкостей, но в отличие от дяди Рено не оттолкнул, а нежно прижал ее руку к груди.

Сент-Обен оценил подчеркнутость жеста, и кривая улыбка исказила его лицо. Он круто повернулся и быстрым шагом вышел из холла.

– Зачем вы позволяете разговаривать с вами подобным тоном? – упрекнул Беатрису Рено.

– Он вправе говорить со мной так, как ему заблагорассудится. – Она отвернулась, но он успел заметить, что в ее глазах блеснули слезы. – Он сказал правду: именно он девятнадцать лет с любовью воспитывал меня, а я сейчас, пусть даже невольно, обидела его.

Рено крепко взял ее под руку и повел к карете, давно поджидавшей их на улице.

– Но мне все равно не по душе то, как он ведет себя с вами. А где ваша накидка?

– Я велела горничной положить ее в карету, но не пытайтесь сбить меня с толку. Прошу вас, не считайте своим долгом защищать меня от дяди.

Он остановился возле дверцы кареты и повернул ее лицом к себе.

– Если я решу защищать вас от дяди или от кого-нибудь еще, то, черт побери, мне не нужно на это ваше согласие, мадам.

– Боже мой, насколько порой примитивны мужчины! Послушайте, вы посадите меня в карету или будете разглагольствовать до тех пор, пока я не замерзну?

Не говоря больше ни слова, чтобы не выглядеть глупым в ее глазах, Рено открыл дверцу. Они сели в карету, и лошади тут же рванулись с места.

Он взглянул на ее наряд и не смог удержаться от комплимента:

– Вам очень идет это платье.

В награду он получил пленительную улыбку.

– Вы так полагаете, милорд?

– Он тщетно пытался что-то сказать в ответ, но, отвыкнув за семь лет жизни с индейцами от светской болтовни, никак не мог подобрать нужных слов. Мисс Корнинг первая прервала неловкое молчание:

– Не хотите ли продолжить свою историю? Что было с вами дальше в лагере индейцев?

Рено нахмурился, ему совсем не нравилось, что их беседа принимает такой неприятный для него оборот. Больше всего ему хотелось забыть о недавнем прошлом. Лишения, страдания, бессонные ночи из-за страха, что он никогда больше не увидит родину и близких. С какой целью она пробуждала в его памяти то, что кануло в прошлое?

– Пожалуйста, – умоляла она.

Какая настойчивость! Она ведь, по правде говоря, даже не знает, зачем ей это нужно. Несмотря на то, что ему не хотелось бередить едва затянувшиеся раны, Рено чувствовал, что он должен рассказать ей обо всем.

– Нет, в другой раз.

Свет от фонарей освещал лишь ее лицо и плечи, все остальное скрывала темнота, придававшая ей особую загадочную таинственность. Ну что ж, если его печальная история пробудит в ней такое же влечение, какое он испытывал к ней, то он будет только рад.

Его вытянутые ноги касались ее воздушного платья, и легкий шелест платья тоже волновал его.

– В свое время я расскажу вам о том, как охотился на оленей и енотов, а однажды мне пришлось даже помериться силами со здоровенным медведем.

– О-о! – Ее чудесные серые глаза заблестели от возбуждения.

– Но не сегодня. – Он улыбнулся. – Слишком мало времени осталось до начала бала.

– У-у! – Огорчившись, она надула губки. О, с каким наслаждением он бы сейчас поцеловал ее! – Зачем вы дразните меня, милорд? – В ее глазах мелькнула досада, но, кроме досады, он видел в их глубине нечто большее – извечное стремление женщины дразнить мужчину, с тем, чтобы увлечь и покорить его.

– А вам нравится, мисс Корнинг, когда вас дразнят?

Она потупила взгляд:

– Мне кажется, что нравится. Но если это делается шутливо, беззлобно и не очень долго.

Рено улыбнулся:

– Это намек? Она лукаво взглянула на него:

– Почему бы и нет? Рено нагнулся и слегка коснулся пальцами ее щеки, такой нежной и мягкой. Она сидела не шелохнувшись.

Он с глубоким вздохом откинулся на спинку сиденья.

– Слишком долго я прожил среди дикарей и уже забыл правила флирта. Не хочу переходить границы дозволенного, чтобы ненароком не обидеть вас.

Она провела кончиком языка по губам, таким чувственным, что он не мог без вожделения смотреть на них.

– Я не столь обидчива, милорд. Кроме того, мне не нравится, когда мужчина слишком увлекается флиртом.

Рено весь напрягся от желания, внезапно охватившего его. Еще минута – и неизвестно, что бы он натворил, находясь наедине с ней в тесной карете, но тут экипаж замедлил ход и остановился. Он нагнулся и посмотрел в окно – все правильно, они уже подъехали к дому тети.

Распахнув дверцу кареты и протянув руку, он коротко бросил:

– Выходим.

Мисс Корнинг чуть помедлила – вероятно, от волнения, – но затем оперлась на подставленную ладонь.