Текст книги "Лавина чувств"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
– Пустяки. – Ее брови выпрямились, и она покачала головой. – Я подумала о супруге вашего отца, и она, слава богу... – Линнет соскользнула в его руки, слегка повернувшись, чтобы не задеть его раненое плечо.
– Она огорчила вас, не так ли? – Он поставил ее на землю, но продолжал держать руки на ее талии.
Линнет почувствовала тепло его ладоней, и по ее телу пробежала приятная дрожь, будто он дотронулся не до одежды, а до ее голой кожи. Она слышала его ровное дыхание и видела сияние его глаз.
– Да, немного, – призналась она, краснея и пытаясь сосредоточиться на том, что он говорит, а не на тех чувствах, которые вызывала близость его тела. – Она сказала мне, что вы умышленно приехали в Арнсби, чтобы напомнить отцу о себе, как о любящем и верном сыне, и заодно показать меня в качестве трофея своих побед.
Он сжал губы и слегка наклонил голову, продолжая поглаживать ее по спине.
– А что неправильного в обоих этих предположениях?
– Она говорила о мотивах вашего приезда так, будто вы хотите воспользоваться удобным случаем. – Она вздрогнула, когда его бедро коснулось ее ноги.
– Боже мой, она даже не знает, насколько близка к истине, – пробормотал он, приблизившись к ее губам.
Оказавшись во власти сладостного стремительного поцелуя, Линнет ухватилась за него, теряя равновесие. Она почувствовала, как он оперся на ноги, стараясь удержать ее возле себя, но через мгновение между ними втиснулся Роберт, желая показать им божью коровку и с ревностью отнесясь к их объятиям. Джослин пошатнулся и отпустил ее. Линнет сделала шаг за ним, чуть не наступив на своего сына, прежде чем смогла удержаться на ногах. Роберт уставился на них светящимися светло-серыми глазами.
– Посмотри, мама! – прокричал он, протягивая ладонь с ползущей по ней коровкой. Жук поднял свои блестящие надкрылья и стремительно взмыл в небо. – Улетел! – Роберт помчался по траве, прищурив глаза от ярко-голубого неба.
Джослин сделал медленный глубокий вдох и сжал пальцами ремень, подсознательно подражая отцу.
– Иногда, – сказал он, – честь – это такой обет, который трудно сохранить. Да, я подумывал о наследовании Арнсби. Если бы не Мартин, я бы давно отбросил всякие сомнения и стал действовать, чтобы достичь этой цели. – Он как-то болезненно улыбнулся. – А если бы для вас не было так важно носить траур эти три месяца, я бы давно затащил вас в постель.
Линнет вздрогнула и пристально посмотрела на него. Ей так хотелось сказать, что трехмесячный траур являлся для нее куда менее важным, чем просто срок в три месяца, но она сдержала себя. Джослин знал, что ее бывший супруг не доверял ей и она не хотела дать повод новому мужу задаться вопросом, насколько Джайлс был неправ. Пусть видит, что она тоже в силах противостоять плотскому искушению. К тому же она страстно желала доказать это и самой себе.
– Дело не в том, что я не люблю вас, просто мне лучше подождать и убедиться в том, что я не беременна от Джайлса, – быстро пробормотала она. – И люди должны увидеть, что вы – представитель наместника, а не какой-то авантюрист, схвативший меня у гроба мужа для того, чтобы быстрее обвенчаться.
Джослин вздохнул.
– Люди всегда будут видеть то, что они хотят увидеть, – сказал он, но отошел в сторону, давая ей пройти по тропинке, ведущей к открытой двери часовни.
Она чувствовала, как его взгляд обжигает ей спину. Вся дрожа, заставила себя не ускорять шаг и не оборачиваться. Она слышала, как Роберт крикнул Джослину, что нашел еще одну божью коровку и Джослин что-то рассеянно ответил. А затем прочные стены часовни заглушили все звуки извне и она оказалась погруженной в спокойствие холодных каменных арок, двумя ярусами поднимающихся к потолку, украшенному высеченными по камню кривыми линиями и ромбами.
Дыхание Линнет стало более медленным, когда она окунулась в это умиротворяющее спокойствие. Стоя на коленях, она перекрестилась, затем поднялась и медленно прошла вдоль стены к могиле Морвенны де Гейл.
Солнце бросало красные, пурпурные и зеленые блики через раскрашенные окна, и пятна света, словно драгоценные алмазы, украшали плечи Линнет и каменный постамент. Она дотронулась до гладких мраморных плит обители Морвенны. В белом, почти прозрачном одеянии лежала здесь каменная возлюбленная Железного Сердца. Каменные руки изваяния застыли в молитве, а рядом находился грудной ребенок, ставший причиной ее смерти. Кто-то недавно положил на нетронутый твердый платок венок из нанизанных на нитку бархатцев, бросавших тень на гладкие белые брови. Ее суровое аристократическое лицо с римским профилем являлось результатом кропотливой работы резчиков по камню. А, как известно, подобные посмертные изображения очень редко напоминают то, что когда-то жило и радовалось в этом мире. Рот тем не менее нес в себе слабый оттенок улыбки, появившейся, возможно, из-за неточного удара мастера по камню – наверное, из-за минутной рассеянности.
В центре часовни, перед алтарем, горели поставленные пирамидой свечи за упокоение души Морвенны. Железное Сердце и Конан стояли на коленях бок о бок у распятия. Священник вот-вот должен был зажечь и большое количество тонких восковых свечей, но пока он еще не появлялся, чтобы не нарушать своим присутствием воцарившуюся тишину. Высокие свечи толщиной с руку стояли в алтаре, как пики, а между ними возвышался византийский крест гранатового и серебристо-золотого цвета – наследие крестовых походов прежних де Роше. Это свидетельствовало о их былом богатстве и могуществе, но не шло ни в какое сравнение с находящейся здесь огромной мраморной могилой.
Бесшумно Линнет присоединилась к молящимся и зажгла свою свечу. Ее губы беззвучно шевелились в молитве. Затем она попросила прощения за свои грехи и стала молить Господа дать ей сил нести свой крест. Когда она поднялась, то заметила, что руки Вильяма де Роше покрыты слоем пыльцы, словно он собирал цветы.
ГЛАВА 18
Сентябрь 1173 года
За окном лил дождь. Погода становилась все мрачнее. Джослин выругался, когда очнулся ото сна, услышав, как вода колотит по ставням. Он стянул с себя баранью шкуру, в которую укутался с вечера, и, вздрогнув, сел. Ночная свеча уже вся догорела и потухла. Ощупывая руками темноту, он нашел сундук, а затем и трутницу, стоявшую наверху. К тому времени он сумел высечь огонь двумя кремнями и зажечь маленькие кусочки строганной древесины, когда появился зевающий Генри, держа в руке шипящий огарок.
– Прошу прощения, милорд. Вы проснулись раньше меня, – извинился он, помогая зажечь новую свечу. – Моя мать уже готовит похлебку для ваших людей, чтобы они могли подкрепиться перед отъездом. Вам тоже не помешает сегодня утром съесть чего-нибудь горяченького.
Джослин нахмурился. Ему уже не раз доводилось переживать такие минуты, когда на дворе стояло отвратительное предрассветное утро и любой здравомыслящий человек должен зарыться с головой в одеяло, впав в непробудную спячку. Даже завернутые в провощенную походную ткань кольчуги, шлемы и оружие уже через несколько часов покроются ржавчиной, а постоянный пронизывающий холод проберет до самых костей. К несчастью, из-за шотландцев, прорвавшихся через границу из-за предательства епископа Даремского и стремительно продвигавшихся к югу, у Джослина не оставалось другого выхода, как выступить им навстречу и сорвать их наступление. Приказ от де Люси получили вчера днем. Там говорилось, что Джослин должен взять своих людей и присоединиться к войскам, что сейчас собирались в Ноттингеме.
Зубы Генри судорожно застучали, когда дождь со всей силы забарабанил по ставням.
– Не могу сказать, что с большой охотой поехал бы с вами, милорд, – сказал он. – Как вы думаете, они доберутся до Дерби?
Джослин накинул на плечи пропитанный воском плащ, а сверху надел еще кожаную пастушескую куртку.
– Если мы немедленно выступим, то вряд ли. Но граф Лестерский собирает войска для вторжения на той стороне пролива. Будет неприятно, если он нанесет свой удар одновременно с шотландцами. Вот поэтому де Люси и приказал двигаться как можно быстрее.
– Буду молиться за ваше здоровье и победу, милорд, – горячо сказал Генри, перекрестившись.
Когда Джослин вышел в гостиную, его воины и люди Конана толпились вокруг камина, потягивая из горшков похлебку, затягивали ремни, зевали и почесывались. Джослин не был особенно голоден, но понимал, что должен чего-нибудь съесть, чтобы перенести в седле долгий сырой день, и подошел к Уинифред за своей порцией.
– Да пошлет вам Господь удачу, милорд, – сказала она, подавая ему чашку, над которой клубился пар. Ее темные глаза задержались на нем, пока он не сделал первый глоток, чтобы увериться, что все очень вкусно. Майлс называл ее каргой у котла, но только потому, что она очень ревностно охраняла его содержимое и не позволяла ему снять пробу, когда заблагорассудится.
Джослин прошелся через толпу, обронив то там, то здесь короткие фразы. Конан наблюдал за ним со стороны, скрывая в своей седеющей бороде улыбку.
– Кажется, прошло не так много времени, с тех пор как я сам отдавал тебе приказы, – заметил он.
– Уже больше пяти лет, – резко ответил Джослин.
Конан, словно защищаясь от удара, поднял правую руку.
– Ну вот, ты платишь мне тем же. До тех пор, пока твоя голова не распухнет настолько, что ты не сможешь натянуть на себя рубаху, я не стану вмешиваться.
– А до тех пор, пока ты будешь держать язык за зубами, у меня не появится желания его как следует подрезать! – ответил Джослин. – Когда съешь свою похлебку, прикажи своим людям седлать лошадей. Я хочу выехать еще до рассвета.
Конан поджал губы.
– Ты всегда по утрам был таким ворчливым сукиным сыном, – сказал он, доедая свой суп.
Джослин пропустил это замечание мимо ушей. Но тут кто-то потянул его за куртку, он посмотрел вниз и увидел стоящего перед ним Роберта. Волосы ребенка оставались все еще взъерошенными после сна, а рубашка была надета наизнанку и задом наперед. Джуэль тоже часто стоял вот так, глядя на него из-под почти черных волос своими темными глазами.
Джослин присел на корточки.
– Разве тебе еще не следует быть в постели, молодой человек?
– Я хотел увидеть тебя... сказать тебе, чтобы ты не уезжал.
Джослин взял совсем ледяные ручки Роберта в свои и, подтянув дрожащего от холода мальчика к себе, обнял его, усадив к себе на колени.
– Но мы ведь уже говорили об этом вчера вечером? – ласково сказал Джослин. – Мне нужно ненадолго уехать. Человек, попросивший меня позаботиться о тебе и о твоей матери, теперь нуждается в моей помощи.
– Но, если ты отправишься к нему, ты не сможешь о нас заботиться.
– Здесь остается Майлс. Ты ведь знаешь его: он не допустит, чтобы с вами что-нибудь случилось, И Малькольм тоже будет здесь. Ему стало намного лучше, но его рана еще не совсем зажила, и он не готов для длительной поездки. Я скоро вернусь, обещаю тебе.
Роберт немного помолчал, но вовсе не собирался уступать. Джослин видел, как усиленно работает его мозг, ища новый предлог.
– Мама тоже не хочет, чтобы ты уезжал, – сказал он, упрямо сжимая губы.
– Но она знает, что я должен ехать.
– Она плакала вчера вечером. Думала, что я сплю, но я все слышал. Она говорила Элле, что не знает, что будет делать, если тебя убьют. – Роберт вцепился в Джослина своими руками, не желая его выпускать. – Я не хочу, чтобы ты умер.
Джослин проглотил комок в горле и сжал мальчугана еще крепче.
– Я не собираюсь умирать. У меня есть многое в этом мире, ради чего стоит жить.
Мальчик опять задрожал, качая головой.
– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – повторил он.
– Послушай. – Джослин порылся в своей одежде, вытянув оттуда кожаный ремешок, на котором висел маленький вырезанный из оливкового дерева крестик. – Мне как раз исполнилось шестнадцать, когда он появился у меня. Я получил его от очень близкого мне человека и с тех пор его не снимал. Он защищает меня во время битвы. – Это была ложь – Джослин в бою полагался только на свое умение и ловкость. Но дети верят в волшебство, думая, что талисманы могут спасти в трудную минуту. Бреака подарила ему этот крестик, когда они лежали на козлиной шкуре под звездами по пути в Фалез. «Частичка креста Господня», – как говорила тогда она, и у нее на устах появлялась насмешливая улыбка, а голос звучал нежно и ласково.
Роберт прикоснулся к темному, грубо обточенному дереву и немного успокоился. Джослин почувствовал, что он слегка расслабился.
– Он, правда, защищает тебя?
– Клянусь, – торжественно сказал Джослин. – Но его сила умножится, если ты тоже будешь молиться за меня каждый день.
Роберт кивнул и слегка нагнулся. Теперь, когда его страх прошел, его мысли начали блуждать.
– А когда я вернусь, надеюсь, ты уже самостоятельно сможешь ездить легким галопом на своем пони.
– Я и сейчас уже почти могу!
– Знаю, но я ведь ненадолго. Ну а теперь ступай и найди себе теплую одежду, если хочешь проводить нас в дорогу. – Он еще раз напоследок обнял Роберта и опустил на пол. Затем встал, увидев, что в гостиную вошли Линнет и ее служанка. Элла сразу же взяла Роберта за руку, мягко укоряя его, и повела наверх, чтобы получше одеть.
Джослин засунул старый деревянный крестик обратно под одежду и посмотрел на Линнет. Под глазами у нее виднелись синие круги, как будто она не спала. Выглядела она очень бледной, даже несмотря на белье из неокрашенной шерсти, в которое укуталась наспех. В этот ранний час она не успела укрыть себя ни шалью, ни платком, а ее волосы были собраны в простую толстую косу. Он помнил о том, что сказал ему Роберт, и стал думать, как прогнать ее страхи. Ее он вряд ли сможет успокоить, как Роберта, показав крестик Бреаки.
Воины начали выходить на улицу, отрываясь от уютного камина и уже опустевших горшков для супа. Всем своим существом Джослин осознавал, как быстро летит время, будто поставили песочные часы и песка в них осталось совсем мало, а высказать нужно слишком много, и он боялся не успеть, слова же не желали сходить с его языка.
– У меня по-прежнему в сапоге нож, – улыбнулся он, – а Конан будет возле моего левого плеча. – Протянув руку, он прикоснулся к ее волосам. – На следующей неделе истечет срок твоего трехмесячного траура. Когда я вернусь домой, мы отпразднуем нашу свадьбу. Возьми денег и сделай себе свадебное платье.
Она закусила губу. Ее сердце сжалось и стало учащенно биться, как будто он напугал ее.
– Линнет?
Она слегка покраснела, встретившись с его взглядом, и затем быстро отвела глаза.
– У меня уже есть немного серебра. Тридцать марок, если быть точнее.
– Что? – Он собирался обнять ее за талию, но остановился на полпути. – Откуда?
Она глубоко вдохнула.
– Сундук... Нет, подождите, выслушайте меня. Я взяла деньги в Лондоне, после смерти Джайлса, в то время как де Люси доверил вам охрану сундука. Когда вы с ним считали это серебро, тридцати марок там уже не было. Я взяла их, потому что даже не предполагала тогда, что может случиться со мной и Робертом, ведь это часть его наследства, и мне хотелось хотя бы ее сохранить для него.
Джослин не знал, радоваться ему или огорчаться. Понятно, что он пребывал в нерешительности. Он не ожидал такой находчивости и ловкости с ее стороны и думал, как теперь быть. Этот поступок и ему подобные могли бы посеять семена недоверия между ними, случись они в будущем.
– Почему ты рассказала мне об этом? – устало спросил он. – Ты могла бы промолчать, и я никогда бы ничего не заподозрил.
– Я изучила вас уже достаточно хорошо, чтобы довериться. – Она посмотрела на него из-под темных ресниц. – Вы ничего не станете делать, чтобы навредить Роберту.
Джослин выругался про себя, восхищаясь тем, как она его обезоружила. И как она удачно выбрала момент для признания. У него просто не было времени для справедливого негодования. А когда он вернется из похода, этот случай будет уже наполовину забыт.
– Я никогда не осмелюсь, – сухо произнес он.
– Но вы как будто не сердитесь?
– Я этого не говорил. – Он приблизил ее к себе и подарил долгий поцелуй.
Стоя позади них, Конан громко откашлялся.
– Хочешь, я прикажу людям немного подождать?
Джослин поднял голову и, обернувшись, увидел ухмыляющееся лицо дяди.
– Нет. Скажи им, чтобы садились на коней. Я сейчас иду. – Он еще раз крепко поцеловал Линнет, прислушиваясь к лившему снаружи дождю.
– Да сохранит вас Господь, милорд, – чуть не плача, произнесла она, когда он отпустил ее.
В первый раз за все время их отношений она удостоила его этим титулом, хотя и преждевременно, так как он ему еще не принадлежал. Но это подействовало на Джослина, как лекарство. Ее женское чутье не знало границ. Она как бы бессознательно старалась загладить свою вину перед ним, и это у нее неплохо получилось. Во всяком случае, ее ответ на поцелуй явился красноречивым тому подтверждением.
– Если у меня когда-нибудь и были причины поторопиться домой целым и невредимым, то теперь их у меня вдвое больше, – сказал он, набросил на себя плащ и направился к двери.
ГЛАВА 19
– Боже праведный, – прохрипел Железное Сердце, посмотрев на безвредную с виду прозрачную жидкость в своем кубке. – Что это за гадость?
– Только не говори мне, что никогда прежде не пробовал виски! – усмехнулся Конан, плеснув порядочное количество в собственный питьевой рог и передавая флягу Джослину. Это была часть скудной добычи, захваченной ранее этим днем, когда шотландцы отступили за реку Тиз, преследуемые поспешно собранной армией де Люси.
Железное Сердце потер горло.
– Боже, какой варварский напиток!
Конан улыбнулся.
– Дай ему немного времени, Вильям. Виски, прямо как шотландские женщины, – вначале грубые, но потом твоя кровь становится такой горячей, что ты ничего не замечаешь.
– Все зависит от того, где у тебя находятся мозги.
– Там же, где и у тебя. – Конан поставил походный табурет, звеня медными браслетами, болтающимися на его покрытых татуировками запястьях. – Я видел, как ты глазел на ту девушку, когда мы разбивали лагерь.
Железное Сердце крякнул пренебрежительно и сделал еще один глоток жгучего светло-желтого напитка. На этот раз горло уже не так жгло. Тепло расходилось от желудка по венам, успокаивая в этот холодный вечер. Приближалась осень, на севере Англии она уже наступила. Здесь, на границе с Шотландией, листья и папоротники тоже слегка пожелтели. Он сидел, уставившись на костер, пока пламя не ослепило его совсем, и размышлял над своей жизнью. В последнее время старый воин все больше склонялся к мысли, что стал уже совсем не пригоден для подобных походов. Его тело ныло, напрягаясь из последних сил, чтобы не отставать от молодых воинов, и он становился все более раздражительным. Чувствуя приближение старости, он не хотел склонять перед ней головы. Он не желал мириться с мыслью, что силы покидают его и он не тот, что прежде. Может быть, ему следовало уложить ту девушку на свой плащ, чтобы она придала ему уверенности в себе, но он испытывал такое отвращение к женщинам из лагеря, что отказался от этой затеи. Он снова пригубил виски из кубка и попросил Джослина подать ему флягу.
Его сын бросил взгляд на Конана, но передал напиток без лишних вопросов.
– Что-то не так? Думаешь, я не знаю, сколько могу выпить? – спросил Железное Сердце, прищелкнув языком. – Боже мой, в ту ночь, когда ты родился, мы с Конаном напились так, что он завалился под стол, а я вернулся домой почти трезвым. Правда, Конан?
– Но виски с пряностями – это не вино, отец. Ты не сможешь подняться на ноги, если осушишь всю эту флягу.
Вильям хотел доказать, что это не так, но воздержался. Джослин говорил слишком убедительно, с видом знатока.
– Откуда ты знаешь? – спросил отец и сердито посмотрел на Конана.
Ресницы Джослина вздрогнули.
– В одном лагере, где люди невыносимо страдали от страшных болезней, по дороге в Руан, – сказал он, – я на некоторое время впал от него в забытье. – Поднявшись, он отошел от костра, направляясь к лошадям, чтобы проверить их. Железное Сердце заметил, как он остановился возле захваченной у шотландцев кобылы, привязанной между вьючными лошадьми и боевыми конями. Это была молодая, но добродушная кобыла с гнедым задом и серебристыми гривой и хвостом. Железное Сердце знал, что Джослин намеревался оставить ее как верховую лошадь для Роберта де Монсорреля, он знал почти все, даже больше, чем хотел бы знать об этой женщине и ее ребенке, потому что в последнее время они не сходили с языка его сына, у которого явно помутился рассудок из-за них. А может быть, это всего лишь зависть, смешанная с остатками воспоминаний. Виски все еще обжигало желудок Железного Сердца, как раскаленный докрасна камень.
Вместе с дымом в темноту поднимались искры от согревающего всех огня. Какой-то воин на флейте тихо наигрывал грустную мелодию. Конан достал штопальную иглу и принялся чинить свои штаны. Рядом двое наемников играли в кости, ставя на кон по четверти пенни. Джослин, вернувшись к костру, приволок с собой охапку хвороста и опять присел.
Вильям сделал еще один глоток и помахал перед своим сыном указательным пальцем.
– Эта ночь похожа на ту, когда я встретил твою мать. Конан когда-нибудь рассказывал тебе эту историю?
– Ты напился, – резко бросил Конан. – Смотри, чтобы завтра утром тебе не пришлось пожалеть о том, что ты собираешься сейчас поведать Джослину.
Вильям сам ответил на свой вопрос:
– Нет, не рассказывал. – Его рот искривился. – Но я и не думал, что он станет хвастаться тем, какую роль сыграл в этом деле.
– Да угомонись ты, Вильям. Я уже помирился с тобой и с ней тоже. Я не позволю тебе снова все вытягивать из могилы только потому, что ты не знаешь меры, когда пьешь! – сказал Конан охрипшим голосом. – Какую пользу это принесет?
Вильям весь сгорбился и, не обращая внимания на Конана, обратился к Джослину:
– Я сидел у такого же костра, пил какую-то отраву из Нормандии, которая осмеливалась называться вином, и ел грубый крестьянский хлеб, когда ко мне подошел молодой наемник, и умолял взять его на службу. Умолял, – подчеркнул он и прищурился.
Конан сидел очень спокойно. В свете костра на его лице только как-то зловеще поблескивал шрам.
– Отец, если вы хотите что-то рассказать, то лучше сделать это завтра на свежую голову.
Железное Сердце взглянул на ладонь, которую Джослин положил ему на рукав, пытаясь удержать от воспоминаний, зная какие страдания они доставляют отцу.
– Когда буду трезвым, я не стану об этом рассказывать. Нет, сиди здесь и слушай. Тебе давно пора все знать. – И, стряхнув с себя руку Джослина, он поднял кубок. – Так случилось, что я нуждался в людях, и сказал, что, если он умеет хорошо пользоваться мечом, я возьму его. Каким же дураком я тогда был. Я позволил ему сесть возле моего костра и разделить со мной ужин. Просто представь себе. С тем же успехом я мог пригласить на обед волка!
– Ты обрадовался мне не меньше, чем я теплу, – заметил Конан теперь уже не так сердито. – А когда я спросил, найдется ли у тебя какая-нибудь работа и для моей сестры, ты сразу же сделал вывод, что она шлюха.
– Это произошло по твоей вине: ты так попросил, а она подошла к костру с непокрытыми волосами. Я хорошо это помню.
– Она была еще девушкой, ей не нужно было покрывать голову, чтобы казаться уважаемой женщиной.
Железное Сердце язвительно засмеялся.
– Боже мой, я же не настолько глуп. Ни один человек в здравом уме не позволит своей сестре разгуливать по лагерю с непокрытой головой, особенно если она еще девушка. Это же так и горячит кровь. Ты знал, что делал, Конан. Ты думал, что сможешь использовать Морвенну, чтобы закрепить свое положение в моем отряде. Прелестная чистая девственница обязательно приглянется человеку, который слишком разборчив в женщинах, несмотря на то, что очень давно обходился без дома. Это ведь правда, не так ли?
Конан стал нервно кусать губы.
– Она действительно была девственницей, – хрипло произнес он. – И это ей пришла в голову идея снять платок, а не мне. Мы долго спорили об этом. Она сказала, что смертельно устала следовать повсюду за наемниками, никогда не зная наперед, когда удастся поесть в следующий раз; сказала, что намеревается найти себе кормильца. А к тебе я пришел с искренним желанием найти работу, надеясь, что мы сделаем где-нибудь продолжительную остановку и она сможет устроиться прачкой или кухаркой, но Морвенна хотела большего.
Железное Сердце сделал очередной большой глоток из кубка.
– Ты не остановил ее, когда она распустила свои косы, и не отказался от серебра, которым я щедро расплатился с тобой за ее непорочность.
– Да, – признался Конан. – Ты прав. Я сам порядочная сволочь, раз продал ее тебе. Я никогда не прощу себе, что приблизился к твоему лагерю в ту ночь.
– Никогда не прощу! – проворчал Железное Сердце, посмотрев на сына, которого он приобрел за тот далекий поход. Чистые красивые глаза Морвенны смотрели на него через пламя костра. Он вспомнил ее смех, ее нрав и ее безрассудство, так расходившиеся с устоявшимися представлениями о женской чести, но которые так ей шли. Он вспомнил, как держал в своих руках ее волосы – темные, тяжелые и холодные, как ее горевшее желанием тело, тело девственницы и кровожадной хищницы одновременно, заставило его удивиться. И вдруг ему показалось, что всего вина на свете будет недостаточно, чтобы забыться, не помнить ничего. Его глаза загорелись и наполнились слезами, а в груди и в горле все стало сжиматься. Где-то вдалеке завыл волк, и Вильям, тяжело поднявшись на ноги и шатаясь, побрел в сторону печального воя, словно звавшего его.
Конан на минуту закрыл лицо руками, а подняв голову, взглянул на Джослина.
– Мне не следовало отбирать у шотландцев это виски, – угрюмо произнес он.
– Все действительно так и произошло между ним и моей матерью? Он прежде и словом об этом не обмолвился.
– Да, примерно так. Я предполагал, что она решила превратить его постель в свое убежище. Она заявила мне, что готова расстаться с девственностью, пока у нее есть выбор. Ты ведь знаешь, как тяжело приходится женщинам в лагере: их мужчин убивают, и они находятся в полной власти тех, кто в живых. В Вильяме де Роше Морвенна увидела свою свободу. – Шрам на лице Конана стал более заметным. Его зубы засверкали в отблесках пламени. – Не удивительно, если бы тогда ты увидел своего отца: красивый мужчина с черными волосами и голубыми глазами, отличный собеседник и весельчак, каких поискать. Я раскусил твою мать, влопавшуюся в него по самые уши. Серебро здесь ни при чем, оно не играло никакой роли. Я ничего такого не имел в виду, когда говорил, что сам порядочная дрянь, раз взял его у Вильяма. Насколько я понимаю, это всего лишь выкуп за невесту.
В сознании Джослина пронеслись слабые, но постепенно усиливающиеся воспоминания о благоухающих темных волосах матери и ее нарядных платьях. Память об этом – слишком болезненна для такого стареющего человека, каким являлся его отец, человека, владевшего всем этим и все потерявшего.
– Возможно, он слишком дорого заплатил, – тихо сказал он, бросив взгляд на высокую тень за костром.
ГЛАВА 20
Промозглым сентябрьским вечером Роберт, дрожа от волнения, стоял возле матери, наблюдая как внутренний двор Рашклиффа заполняется воинами, лошадьми и гружеными повозками.
– Мама, там Джослин! – Он оживленно показал в сторону знакомого гнедого жеребца с хорошо различимыми отметинами.
У Линнет чуть сердце не выпрыгнуло из груди, когда она увидела Джослина. Три недели они ничего не слышали о нем, кроме случайных пугающих слухов, которые приносили с собой торговцы из Ноттингема, проезжающие по дороге на Фосс и Хамбер. Они говорили, будто шотландцы достигли Йоркшира и уже наступают на сам Йорк и что шотландская армия насчитывает тридцать тысяч воинов, каждый из которых похож на свирепого дикаря. И Майлс, и Малькольм презрительно усмехались, выслушивая все это.
– Три тысячи еще может быть, – отвечал Малькольм, когда Линнет наносила мазь на его шрамы, чтобы уменьшить зуд. – Я не хочу сказать, что среди них нет отважных воинов, но они наверняка плохо вооружены – у них есть только то, что они успели награбить. Они долго не продержатся против конных рыцарей. Уж я-то знаю. Я ведь сам родом из Шотландии.
На Линнет его заверения действовали успокаивающе, и она продолжала заниматься обычными делами, словно ее суженый отправился всего лишь на день поохотиться на оленя, а не находился в сотнях миль севернее на куда более опасной охоте, преследуя по поросшим вереском полям шотландцев. Чтобы отвлечься от докучавших мыслей, она с усердием усаживалась за шитье. Линнет закончила не только свое свадебное красное платье с черной каймой, но и две рубахи темно-зеленого цвета для Джослина, а также теплую шерстяную куртку. Кроме того, она успела сшить и новую рубашку для Роберта, и его одежда казалась теперь малым подобием той, которая предназначалась для Джослина. На Роберте зеленый цвет оттенял его светлые волосы, а у Джослина он подчеркнет зеленоватый оттенок его глаз.
Теперь, вернувшись домой, он мог носить эти рубахи, но долго ли? Четыре часа тому назад прибыл Брайен Фитцренар в состоянии крайнего изнеможения, желая лишь немного еды, хорошего ночного сна и новую лошадь с утра. Он, шатаясь, подошел к матрасу, который она наспех для него приготовила в алькове, и почти сразу же заснул, успев, однако, сказать, что ему надо передать приказ для Джослина, как только он приедет. Линнет догадывалась, что этот приказ, по всей видимости, предписывал ее супругу отправиться на новое сражение, и от этого у нее все переворачивалось внутри.
Она видела, как Джослин соскочил с седла, и с облегчением заметила, что он легкой походкой идет ей навстречу. Роберт запрыгал от радости, словно гончая, удерживаемая на поводке. Губы Джослина слегка подергивались. Линнет, наклонившись, шепнула что-то на ухо сыну и легонько подтолкнула его, почувствовав острую сладкую боль в груди, глядя, как тот бежит к возвращающемуся с боя герою.
– Я молился за тебя каждый день, как и обещал, и могу теперь пустить своего пони галопом. И знаешь еще что? У крольчихи родились крольчата, и у них совсем нет меха! – на одном дыхании выпалил Роберт, взвизгнув от радости, когда Джослин загреб его себе на руки.
– Он, кроме того, научился писать свое имя! – добавила Линнет, смеясь и попадая в объятия свободной руки Джослина, получив от него шершавый поцелуй. – Я поставила котел с водой на огонь, чтобы вы смогли помыться, а в комнате стоит подогретое вино.
– Вы, милая девушка, сделаете из него повесу, – раздался грубый голос, и Линнет повернула голову, широко раскрыв глаза от испуга, который ей не удалось быстро скрыть. Присутствие Вильяма де Роше ее удивило. Джослин полностью поглотил ее внимание, и она никого кругом не замечала, пока Джослин не уведомил ее, что его отец тоже с ним. Морщины на лице старика стали еще глубже. Белки его глаз налились кровью.
