Текст книги "Лавина чувств"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Геймел пожал плечами.
– Но они здесь долго не пробудут. Когда сторонники короля, вроде вас, войдут в город, для них будет небезопасно учинять здесь беспорядки.
– А городская стража не может справиться с этими возмутителями спокойствия?
– Да, мы изредка видим стычки на улицах, на некоторое время становится потише, а потом беспорядки возобновляются. Граф Феррерс глух ко всем жалобам. Вот почему нашему хозяину пришлось посадить на цепь во дворе эту собаку.
Служанка, что-то бормоча себе под нос, направилась к Джослину и Геймелу, чтобы наполнить их кубки. Один из воинов Феррерса попытался задержать ее, но она увернулась, плотно сжав губы. Двое торговцев допили и вышли. Джослин решил сделать то же самое.
– Привязывай свою ногу, – сказал он Геймелу. – Я отведу тебя обратно к замку.
Старик потянулся за своей деревяшкой, но прежде чем он смог взять ее, один из воинов, метнувшись вперед, опередил его.
– Смотрите, друзья, что у меня! – крикнул он. – Палка дров! – Он подошел к жаровне, подбрасывая в руках обрубок Геймела.
Джослин вскочил на ноги.
– Верни немедленно, – спокойно сказал он.
– А что, если не верну? – Воин подбросил деревянный протез в воздух и нарочно сделал вид, что не собирается его ловить, пока он чуть не упал на пол. Джослин посмотрел на юношеские прыщи на лице молодого человека, на жидкую лохматую бороденку на его подбородке и совсем разозлился.
– Ты больше не жилец.
Лицо молодого воина покраснело. Он выставил вперед нижнюю губу и бросил протез Геймела в огонь.
Все в таверне пришло в движение. Джослин набросился на воина, а три его товарища кинулись ему на помощь. Геймел пополз по полу к жаровне, чтобы спасти свою «ногу», до того как она загорится. Служанка выбежала наружу, зовя на помощь, и столкнулась со своим хозяином, который как раз возвращался с рынка, сделав необходимые покупки. Тот сразу спустил с цепи собаку и, обхватив руками широкий кожаный ошейник, ворвался в темную пивную. Через пять минут здесь воцарился ад. Собака рычала и кусала без разбора все, что попадало ей в зубы. Хозяин обрушился на воинов с кочергой, которую Конану удалось вырвать у него. Обладая более крепким телосложением и хорошим опытом в таких стычках, Конан стал применять ее намного результативнее. Джослин вынырнул из груды машущих рук и ног, крепко держа за шиворот юнца, изрыгавшего изо рта кровь и проклятия. Он первым из людей Феррерса и вылетел на улицу. За ним вскоре спровадили и его друзей.
– Как в старые времена! – довольно заявил Конан, запыхавшись и опираясь на кочергу.
Держась рукой за побитые ребра, Джослин бросил на него многозначительный взгляд и повернулся к Геймелу, который дул на свою деревянную ногу, протирая рукавом наиболее обгоревшие участки.
– Ну, как она? Еще послужит?
– Да, пока я выстрогаю себе новую. – Геймел пожал плечами. Он казался не слишком возмущенным, напротив, на его грубом лице появилась улыбка. – Поделом им. Какое наглое лицо было у этого юнца, когда вы решили преподать ему урок. Вот уж грязная свинья!
Джослин сел на скамью и с благодарностью принял кружку пива, которую ему подал хозяин. Несколько любопытных посетителей теперь чувствовали себя немного смелее на рынке Уикдей, когда опасность миновала, а Геймел немедленно стал знаменитостью.
– Все уже готово к отъезду? – спросил Джослин у Конана. Он оставлял своего дядю присматривать за погрузкой багажа перед заключительным отрезком их путешествия домой.
– Ну, собственно, я и пришел, чтобы сказать тебе об этом. – Конан потер сзади шею. – Немного треснула ось на передних колесах. До Рашклиффа мы, может быть, и дотянули бы, но потом она могла бы сломаться где угодно. Я отвез телегу к Уорсер-Гейту, но колесный мастер говорит, что теперь она будет готова в лучшем случае к вечеру.
Джослин выругался, услышав эту новость, проклиная колесного мастера из Рашклиффа, за то что у него такая несведущая соломенная голова.
– Выходит, нам придется провести еще одну ночь в Ноттингеме?
– Нет, если будет нужно, мы поедем при лунном свете, – сказал Джослин. – Ни пожар, ни наводнение не заставят меня дольше оставаться здесь. Сегодняшнюю ночь я проведу в постели со своей женой.
Конан повел бровью и усмехнулся.
– Какой нетерпеливый, а?
– Более чем. Он угрюмо улыбнулся своему дяде. – Это были самые долгие восемь дней в моей жизни.
В пивную забежала собака хозяина, высоко задрав хвост с гордостью за хорошо выполненную работу. Она с любопытством принялась обнюхивать ногу Геймела, но запах гари отталкивал, и собака, с отвращением фыркнув, вприпрыжку выбежала через задний вход во двор, где стояла ее конура.
ГЛАВА 24
Мэтью, бродячий торговец, развязал свой узел и, расстелив на полу ткань из оранжевой шерсти, стал выкладывать на нее товар на обозрение возможным покупателям. Последние десять лет каждый Михайлов день и каждую Пасху он останавливался в Рашклиффе, когда направлялся с товарами из Ноттингема в Ньюарк. Этот тридцатилетний краснощекий мужчина производил впечатление крепкого человека, отличавшегося отменным здоровьем. Правда, недавно он подхватил простуду, от которой так и не смог пока оправиться, и поэтому чувствовал себя сегодня отвратительно. Ему казалось, что его бьют по голове чем-то тяжелым, пытаясь раскрошить череп на мелкие кусочки, а все тело словно налилось расплавленным свинцом. Подергивая плечами, он изо всех сил старался сдержать мучительный кашель, зная, что это может отпугнуть покупателей.
Трясущимися пальцами он залез в кожаный мешочек и достал набор колец и брошей, отдельные из которых были из простой бронзы, а другие покрыты финифтью. В другом мешочке находились тяжелые стеклянные и керамические бусы для женщин. Такие очень любили надевать местные красавицы в эти праздничные дни.
Одна из прачек замка остановилась со своей дочерью, наблюдая, как он вытаскивает свои вещи, и, выбрав маленькие портные ножницы в красивом кожаном футляре, начала торговаться. Ее удивление не имело границ, когда Мэтью почти не стал оспаривать цену ножниц и принял ее второе предложение с усталой улыбкой на лице. Ободрившись, она также купила полдюжины крупных бусинок для дочери.
– Ты что, разучился торговать, Мэтью? – спросил Генри, когда прачка удалилась с победоносным блеском в глазах и с девочкой, скачущей вприпрыжку от радости.
Торговец провел рукой по волосам и громко просопел:
– По правде говоря, я себя не очень хорошо чувствую. Должно быть, подхватил какую-то заразу там, где торговал в последний раз.
– Я попрошу маму приготовить тебе горячего сидра или меда, – предложил Генри. – Или леди Линнет даст немного подогретого вина, если ее попросить.
Несмотря на сильную головную боль, торговец заметил довольство, сквозившее в голосе Генри. Щегольский покрой его рубахи и позолоченный пояс на талии также не остались незамеченными.
– Удалось схватить удачу за хвост, да?
Губы Генри расплылись в улыбке, а на щеках при этом появились две ямочки.
– Я теперь младший управляющий лорда Джослина. Мой долг – следить, чтобы в замке все шло гладко и все были довольны, а не злоумышляли по темным углам. Лорд Джослин говорит, что мало иметь голову на плечах, к ней еще нужна шея и ноги для передвижения.
– Значит, он лучше, чем прошлые хозяева?
– Сам подумай. Он приедет домой сегодня к ужину. – Генри потер сбоку маленький курносый нос. – Ты прибыл сюда вовремя. Наши люди должны как раз вернуться с битвы. У них теперь у всех в кошельках есть деньги, а значит, будут и женщины, на которых они захотят их потратить. А сегодня вечером намечается настоящий праздник. Не каждый день можно попробовать миндальные пряники и печеного лебедя под луковым соусом, не правда ли?
Мэтью притих. В луковый соус добавляются птичья кровь и потроха. Такое блюдо считалось деликатесом, но в данный момент даже простое упоминание о пище было вполне достаточным, чтобы заставить его тяжело вздохнуть. А представить себе темный, почти черный соус – это вообще чересчур опасно для его изголодавшегося желудка.
– Лучше иди и ляг, – сказал Генри уже без улыбки, так как он повнимательнее присмотрелся к Мэтью. – За один день твои покупатели не разбегутся.
Мэтью кивнул, у него не хватало сил спорить. Жалкий и слабый, он неуклюже принялся складывать свои товары в мешок. Генри наклонился, помогая ему, и вдруг чуть не подскочил от неожиданности, услышав за спиной мерзкий пронзительный звук.
– Генри, смотри, что мне дал повар! – Роберт помахивал перед носом слуги костяной флейтой. – Отец Грегори говорит, что научит меня играть какую-нибудь мелодию!
– Чем скорее это произойдет, тем лучше. – И, поморщившись, Генри решил, что когда-нибудь скажет Саулу все, что он думает о таких «подарках». Теперь всех в замке ожидали несколько мучительных дней, пока сын хозяйки не найдет себе какую-нибудь новую забаву.
– Да, как только папа вернется, я смогу ее сыграть. – Роберт начал неистово размахивать флейтой, потом вдруг остановился, слегка наклонив голову. – А что ты делаешь?
– Мэтью слишком болен, чтобы продавать сегодня свой товар; я помогаю ему все уложить в мешок.
– Можно я тоже помогу? – И прежде чем Генри смог что-либо ответить, Роберт, опустившись на колени, дотянулся до небольшой кучки крестов, вырезанных из кости.
– Думаю, господин Роберт, вам лучше оставить эту работу мне и Мэтью, – сказал Генри, когда мальчик положил крестики в кожаный мешочек и, крепко затянув шнурок, отдал их торговцу. Роберту не следовало находиться рядом с Мэтью, который то и дело кашлял и тяжело дышал. Хотя ребенок очень хорошо поправился за это лето, он все еще выглядел довольно слабым. Его мать сживет со света каждого, кто подвергнет сына хоть малейшей опасности.
Торговец потянулся за мешочком, но, не удержав его, рассыпал цветные бусинки, покатившиеся по земле. Роберт, привлеченный яркими красками, не обратив никакого внимания на Генри, принялся собирать их. А у Мэтью начался очередной приступ кашля.
– Ступайте отсюда сейчас же! – приказал Генри Роберту резким голосом, беспокоясь за его здоровье.
Роберт упрямо выставил вперед подбородок, но Генри строго посмотрел на него. Мальчик, заморгав, перевел взгляд на Мэтью, вытиравшего рукавом нос. Лицо Роберта вытянулось.
– Мне и так больше не хочется здесь оставаться, – ответил он и побежал прочь, пугая всех пронзительными звуками своей костяной флейты.
* * *
Было уже очень поздно, а Джослин до сих пор не приехал. Линнет расхаживала по спальне, осаждаемая неясными страхами. Ранней осенью расстояние между Рашклиффом и Ноттингемом легко покрывалось засветло еще до наступления сумерек, если отправляться в путь на рассвете.
Засунув руку под одежду, она достала его письмо на кожаном шнурке. Сжимая сложенный пергамент, она подошла к камину и присела перед горящими поленьями. Вздрогнув, молодая женщина попробовала представить, что могло случиться с Джослином по дороге домой.
В трубе завывал ветер, и пламя жадно лизало дрова. Кругом царила устрашающая тишина. Внизу, в гостиной, прислуга уже укладывалась на ночь, время ужина давно прошло. Со столов убрали прекрасные скатерти и золоченую утварь. Еда возвратилась на кухню: застывшее жаркое и рагу, нежные салаты, блестящие от масла и уксуса, груши в сахарном сиропе. Все впустую. Как трудно делать вид, что ты наслаждаешься разными блюдами, если тебе самой дурно от волнения. Роберт ковырял в тарелке и хныкал, спрашивая, когда вернется Джослин. Наконец терпение Линнет иссякло, и она прикрикнула на сына. Он закапризничал, и его уложили в постель.
Отойдя от камина, она решила пойти посмотреть на него. Роберт свернулся калачиком в своей маленькой кроватке, засунув большой палец в рот, и ровно дышал во сне. Линнет нежно прикоснулась к его щеке. Она показалась ей немного горячей, но в целом он выглядел здоровым и не вызывал никаких опасений. Она решила, что это всего лишь остаток его недавнего раздражения. Линнет самой хотелось кричать и плакать. Она направилась к себе в спальню, заметив свое искаженное отражение в зеркале, висевшем на пустом участке стены. Это было еще одно фамильное приобретение того самого крестоносца Монсорреля. Оно ей всегда не нравилось, но у нее никогда не хватало смелости избавиться от такой редкой и ценной вещи.
Ее лицо поглядывало на нее оттуда, призрачное и бледное, почти одни глаза. Свет от свечи затемнял цвет ее платья, превращая его из нежного синего во что-то, скорее напоминавшее одеяние монахини. Подняв руки, она отстегнула брошь и убрала с головы голубой платок. Так ей показалось немного лучше, и она, расплетя косы, уложила мягкие каштановые волосы вокруг лица. Затем критически осмотрела себя и, с раздражением вздохнув, накрыла ненавистное ей зеркало платком и повернулась, чтобы продолжить свои приготовления ко сну.
Обернув холодными простынями свое обнаженное тело, она подумала о теплом теле Джослина, его крепких мускулистых руках, и на нее нахлынула новая волна беспокойства. Возможно, ей следует отправить посыльного в Ноттингем, чтобы он выведал, где Джослин. Но здравый смысл подсказывал не поступать столь опрометчиво. Только в крайних обстоятельствах гонца можно тревожить глубокой ночью, а не тогда, когда ей вздумается.
Неугомонные мысли металась, как испуганные кони. Но, одержимая чувством беспомощности, Линнет наконец, сжимая письмо мужа, погрузилась в тревожный сон.
Ей приснилось, будто она лежит на кровати, одетая в зеленое парчовое свадебное платье, оставшееся от ее первого замужества. К ней пристает какой-то мужчина, запустив руку под ее одежду, покрывая ее горячими, страстными поцелуями.
– Нравится? – шепчет он у ее губ.
– Джослин, – пробормотала она, изгибаясь дугой по направлению к нему. Она подняла руки, чтобы погладить его густые темные волосы, но вместо этого натолкнулась на широкий костлявый лоб. Тогда она открыла глаза и с ужасом увидела похотливый взгляд и улыбку Раймонда де Монсорреля. Линнет пронзительно вскрикнула. Огонь свечи был у ее лица, и она припала к кровати, пытаясь спрятаться от яркого света.
Огонек быстро замерцал, перемещаясь в сторону, и остановился на сундуке. Она увидела блестящие капли на мокром плаще, отблески металла на бляшке ремня, темные волосы, свисающие вокруг кепки из камвольной ткани. Ее сердце бешено забилось, словно у попавшей в силки птицы.
– Я не хотел напугать тебя, – сказал Джослин. – Я думал, ты крепко спишь.
Наконец она пришла в себя и начала осознавать происходящее. Она увидела перед собой жаждущие глаза Джослина. Приподнимаясь на коленях в постели, Линнет взяла с покрывала теплую накидку и набросила на себя.
– Я недавно заснула и сразу увидела кошмар. Я так беспокоилась за тебя.
– Мы очень поздно выехали из Ноттингема. – Он небрежно бросил шляпу и плащ на сундук. – У старой повозки Джайлса опять сломалась ось. – Он подтянул жену к себе и, нежно обхватив руками ее голову, прильнул к ее губам.
Линнет закрыла глаза от счастья. Несмотря на его холодные губы и руки, ей вдруг стало тепло от его прикосновений.
– Хочешь есть? – пробормотала она сквозь поцелуи.
– Я хочу тебя. – Он сбросил с нее накидку и дотронулся до ее груди. Линнет тихонько вздохнула, и тут же ее губы закрыл очередной поцелуй. Все ее тело задрожало.
– Ты весь мокрый! – засмеялась она, когда его губы последовали за пальцами и мокрые волосы начали холодить ей шею и грудь.
– На дворе стоит отвратительная погода, – ответил он приглушенным голосом, и они вместе повалились на постель. Она наслаждалась его тяжестью, сильным напором его губ. Она протиснула руку между его ногами и начала нежно поглаживать там. Он был горячим и упругим, и она не могла больше ждать.
– Пожалуйста, сейчас же! – всхлипнув, произнесла она и приподнялась, чтобы принять его и слиться с ним воедино.
Она чувствовала горячее дыхание, запах его тела. Все казалось теперь таким далеким, для нее существовал только он, его мокрые волосы, его обжигающая кожа. Еще мгновение – и она вознеслась на вершину неослабевающей страсти, приближаясь к своему восторгу, своей кульминации, отдавая всю себя без остатка этой сладостной, незабываемой, непередаваемой словами минуте.
– Пошли мне, Бог, такое наслаждение каждый раз при возвращении домой! – улыбнулся Джослин, начиная приходить в себя. Поцеловав ее глаза, он сел и снял остатки одежды. Линнет осматривала его тело при свете свечи. Он казался не таким широкоплечим, как Конан; на самом деле Джослин был скорее худощав и жилист, как его отец. То там, то здесь виднелись незначительные шрамы, напоминания о его жизни в качестве наемника, но новых она не заметила, и это ее успокоило.
– Так ты хочешь есть? – спросил она, не забывая о своих обязанностях жены. После исполнения своего супружеского долга у ее прежнего мужа появлялся ненасытный аппетит, и поэтому она знала из собственного опыта, что, несмотря на свое телосложение, Джослин мог бы сейчас осилить огромное количество еды.
– Еще раз? Дай мне передохнуть.
– Ты понимаешь, что я имею в виду! – Толкнув его локтем, Линнет озорно улыбнулась. – Кроме того, во второй раз, если ты не подкрепишься, у тебя ничего не получится.
– Хочешь поспорить? – Его глаза засияли.
Линнет откинулась на постель, приподняв одну ногу, и он, шутливо шлепнув ее по животу, улыбнулся.
– Ладно, прошу пощады. Принеси мне чего-нибудь!
* * *
– Мы слышали о битве, – сказала Линнет позже, наблюдая, как Джослин жадно поглощал мясо холодного запеченного лебедя и заедал его хлебом. – И каких только слухов не распространяли наемники и разносчики. Так, как ты думаешь, настанет теперь мир?
Джослин проглотил кусок и покачал головой.
– Трудно сказать. Король с сыновьями все еще спорят в Нормандии. По крайней мере до весны заключено перемирие. Зимой, без свежей травы, не хватит корма для лошадей. Мне приходилось слышать о военных походах в зимнее время, но если столкновений в это время года удавалось как-нибудь избежать, то все делали это с большой охотой. – Он отрезал еще кусок грудинки и принялся с аппетитом жевать. На некоторое время воцарилась тишина. Затем Джослин вытер руки и взял бокал. – Я знаю, что графов Лестерского и Честерского посадили в тюрьму, но осталась еще масса других нарушителей спокойствия – епископ Норфолкский, с одной стороны, Феррерс – с другой. Его люди заполонили весь Ноттингем, докучая жителям.
Линнет подождала, пока он закончит пить, и снова наполнила его кубок. Она как-то встречала Роберта Феррерса. Поразительно красивый молодой человек, правда, несколько не вышел ростом, что вполне вязалось с его воинственным агрессивным поведением, которое очень часто свойственно недостаточно высоким людям. Он владел многими землями в Ноттингеме, и она понимала, что послужило источником его гнева и зависти – он не владел замком, который находился в крепких руках короны.
– Это еще одна причина, почему я опоздал, – сказал Джослин. Поднимаясь, он стряхнул крошки со своей новой рубахи и направился к кровати, где по-прежнему лежал его поспешно снятый ремень, к которому были подвешены нож и кошелек. Джослин развязал кошелек и, что-то достав, протянул ей. – Я заходил в одну таверну на рынке Уикдей и повстречал старого знакомого, с которым мы когда-то вместе служили.
– Вот уж не думала, что ты опоздаешь из-за того, что засиделся в таверне. – Линнет прищурилась.
– Над ним насмехались бездельники Феррерса. Однако мы с Конаном убедили их убраться вон и отвели Геймела домой. У него-то я и купил вот это для тебя. – Он положил ей в руки замысловато вырезанный деревянный футляр с гребнем. Сам гребень, украшенный узкими полосками перламутра, был сделан из полированного бука.
– Я подумал, что это подойдет, – тихо сказал он. – Символ нашей брачной ночи.
Раздражение Линнет при мысли о том, как он весело проводит время в таверне, пока она беспокоится за его безопасность, сразу исчезло. Она долго вертела подарок в руках, любуясь изделием, и вдруг почувствовала подступавшие к глазам слезы.
– Какая прелесть, – прошептала она. Джайлс никогда не радовал ее подарками, если не считать дня помолвки, когда она получила пояс, расшитый золотыми нитками, и то лишь для того, чтобы удивить ее доверчивого и впечатлительного брата Томаса. – Он был в твоей дружине, ты сказал?
– Давно, и не в моей. В одном сражении он потерял ногу, и ему пришлось заняться резьбой по дереву, чтобы зарабатывать себе на жизнь. У него есть небольшая будка на рынке Уикдей недалеко от церкви Святой девы Марии. – Он улыбнулся. – Теперь Геймел даже ноги себе вырезает. – Снова сев за стол, он приготовился наброситься на медовые пирожки с изюмом. – Я попросил его украсить резьбой два новых стула в гостиной, а он пообещал смастерить для нас колыбель, когда настанет время.
Линнет уже собиралась спросить, а могут ли они позволить себе такую роскошь, но потом вспомнила, что рассказывал посыльный о сражении под Форнемом.
– Ты захватил богатую добычу?
Джослин весело посмотрел на нее и спросил с деланным раздражением в голосе:
– Может быть, вы хотите, чтобы я показал вам счета? Уверяю вас, что я заключил с ним хорошую сделку, хотя допускаю, что торговался не так хорошо, как вы тогда в Лондоне.
Ее лицо стало пунцовым, но она тем не менее не отвела глаз.
– Так как насчет добычи?
Джослин вздохнул.
– Достаточно, чтобы оставить Конана и его людей здесь до Пасхи. Достаточно, чтобы не увеличивать подати для жителей деревни. Достаточно, чтобы заплатить за два новых стула и набор колокольчиков на упряжь лошади моего пасынка. – Он убрал крошки с пальцев и, допив вино в кубке, тихо добавил: – И достаточно, чтобы заплатить моему отцу за то, что он одолжил нам летом. Сейчас ему нужны деньги и утешение. – Он нахмурился и покачал головой. – Никогда не думал, что благодаря своему умению владеть мечом я внесу вклад в выкуп своих братьев.
Линнет провела указательным пальцем по деревянным зубьям гребня. Несмотря на то, что она недолюбливала отца Джослина, она начинала потихоньку понимать, что за бесцеремонным высокомерием и гордостью этого сурового старика скрывались накопленные годами одиночество и боль.
– Как ты думаешь, он найдет их?
Джослин пожал плечами.
– Думаю, да, если они не лежат сейчас на дне болота. То, что там произошло, больше напоминало побоище, чем военное сражение. Там царили полный беспорядок и неразбериха, но перевес оказался на нашей стороне, так как основную часть армии Лестера составляли неиспытанные фламандцы – простолюдины с копьями в руках. Когда они, испугавшись наших воинов, пустились наутек, все сразу закончилось. Кто-то из местных жителей вытянул графиню Петрониллу из канавы, в которой она чуть не утонула. Лестер находился с другой стороны канавы, но его лошадь, оступившись, сломала себе переднюю ногу, так что его тоже без труда схватили.
Он провел рукой по уже высохшим волосам, затем встал и направился в спальню.
– На следующий день я помогал отцу искать Рагнара и Иво среди мертвых и пленников, но безуспешно. Если им удалось избежать смерти и если они не глупцы, то должны попытаться вернуться обратно на земли Норфолка.
Повернувшись, Джослин посмотрел, как она встает с табурета, стоящего возле очага.
– Если у нас, помимо Роберта, будут еще сыновья, Господь поможет мне воспитать их не так, как воспитывал нас отец. Когда мы осматривали тела убитых, валявшиеся в грязи, мне казалось, что он вот-вот разрыдается, хотя старик старался изо всех сил сохранить безразличный вид. Знаешь, единственный раз я видел его плачущим, когда он выпил слишком много виски.
Он призывно протянул руку, и Линнет при тусклом свете огня подошла к мужу и обняла его.
ГЛАВА 25
Привлеченная радостным детским визгом, Линнет, оставив свое шитье, подошла к окну посмотреть, что происходит во дворе. Отсюда хорошо был виден участок между внутренним и внешним дворами. Джослин и Роберт играли в догонялки. Зрелище было незабываемым. Хохоча, Роберт пытался увильнуть от рук Джослина, который поддавался ему и выглядел неуклюжим и неповоротливым, что придавало их игре еще большую прелесть. Сердце Линнет наполнилось почти непереносимой любовью к ним обоим, такой сильной до боли, что даже слезы проступили у нее на глазах.
За стенами замка лес казался похожим на огромный океан, переливающийся всеми цветами радуги от осенних листьев, которые гонял резвый ветер. Молодой женщине нравилось смотреть на деревья в разноцветном осеннем убранстве. Джослин будет рядом с ней всю осень и долгую зиму. Никаких походов и разлук, все время вместе – их время, свободное от опасностей и потрясений, время, за которое они успеют получше узнать друг друга. Ее совсем не пугала мысль о коротких холодных днях и еще более холодных долгих-долгих ночах. Их комната выходила на юг, получая много солнечного света, здесь же стоял камин, и они всегда смогут укрыться меховой накидкой, если не хватит тепла их собственных тел. Она улыбнулась сама себе, почувствовав, как ей уже сейчас становится жарко.
Осторожное покашливание у нее за спиной заставило ее резко обернуться.
– Извините, что беспокою вас, мадам, – сказал Генри с порога, – но вы ведь помните Мэтью, торговца, которого видели вчера вечером. – Так вот, ему стало хуже, и я думаю, к нему нужно привести отца Грегори. Моя мать дала ему отвар на ивовой коре, как вы ей велели, но он весь его изрыгнул, и у него усилился жар.
– Ему действительно так плохо? – с тревогой спросила Линнет.
– Боюсь, что да, мадам. – Генри от страшного беспокойства дернул себя за мочку уха. – Мать заметила, у него на груди и на животе повсюду красные пятна размером с монету. Она думает, что это может быть тиф.
– Я сейчас же спущусь. И, пожалуй, действительно лучше послать за отцом Грегори. – Она поспешно направилась за слугой, и там вся ее радость рассеялась, как утренний туман.
При осмотре больного страх Линнет несколько прошел. Мэтью на самом деле лежал, словно при смерти. Его дыхание стало неровным и сиплым, на бледном лице совсем не осталось красок, кроме двух ярких болезненных полос на каждой скуле и грязных темных впадин глазниц. Взглянув внимательнее на пятна, о которых упоминал Генри, Линнет обнаружила, что они не такие, как обычно бывает в случае смертельной формы тифа. Если больные выздоравливали, то их кожа почти всегда оставалась испещренной и изрубцованной ими. Но у Мэтью пятнышки не нагноились и больше напоминали сыпь.
Его оставили в углу комнаты для челяди под легким одеялом, изолировав ото всех и убедив пить отвары из ивовой коры, чтобы сбить жар.
– Я должна предупредить Роберта, чтобы он не находился рядом с ним, – сказала она Генри, оставив разносчика духовной заботе отца Грегори. – Это наверняка очень опасно.
Генри закусил губу и отвел глаза, понимая, что, может быть, уже слишком поздно и эта предосторожность не будет иметь никакой пользы.
Жар у торговца не спадал, его легкие продолжали наполняться мокротой, и он умер на рассвете следующего дня. Слово «тиф» переходило из уст в уста. Женщины собирали и сушили травы, чтобы отразить удар болезни. Обеспокоенные посетители наводнили хижину мудрой знахарки, живущей в деревне недалеко от Рашклиффа. У отца Грегори тоже хватало работы. Признания во время исповеди так и сыпались на него. Священные амулеты и ароматические шарики против всякой заразы соперничали за место на ремнях людей с букетиками цветов. Мрачные истории о предыдущих эпидемиях пересказывались разными поколениями выживших.
В день, когда Мэтью похоронили на кладбище у церкви, прачка и ее дочь пожаловались, что чувствуют себя плохо, и уже к вечеру того же дня обе лежали на матрасах с высоким жаром и сильной головной болью. Пришла весть из Ньюарка, что там уже бушует эпидемия и в деревнях между городом и Рашклиффом уже умирают люди. Единственная хорошая новость заключалась в том, что большинство больных тем не менее поправлялись. Болезнь уносила лишь стариков и детей, а также тех, кто уже чем-нибудь болел. Мэтью страдал воспалением легких и лишь потом подхватил заразу, поэтому для него все и закончилось так печально, решила Линнет.
Чувствуя усталость и тревогу, она отослала Эллу спать и села на скамью в своей спальне, чтобы закончить узор на новой рубахе, которую шила для Джослина. Сам он был внизу и разговаривал о делах с Майлсом, Генри, Малькольмом и Конаном – людьми, очень много значившими сейчас в Рашклиффе. Конан отвечал за боевую готовность и следил за постами. Майлс исполнял обязанности главного управляющего, а Малькольм ему помогал, являясь его первым подручным, в то время как Генри следил за тем, чтобы все шло гладко в самом замке.
Не прошло и шести месяцев с тех пор, как Джослин взял бразды правления в свои руки, а в людях уже замечалась существенная перемена. Они ясно видели перед собою цель и знали, что, если хорошо выполнят свою работу, их хозяин будет гордиться ими и щедро наградит за это.
Мужчины ушли, и Джослин направился в спальню, подняв над головой руки, чтобы расслабить занемевшие мышцы.
– Моих братьев выкупили, – объявил он. – Похоже, их схватили в лесу недалеко от поля боя и держали у одного жителя деревни в погребе с яблоками под местной пивной. – Опустив руки, он подошел сзади к Линнет, обнял ее и поцеловал в щеку.
– И что теперь произойдет?
– Как обычно, – сказал он, и она почувствовала, как он пожал плечами, после чего, отпустив ее, сел на большую кровать. – Они будут рычать друг на друга, но громче всех станет рычать мой отец, и Рагнару придется уступить – по крайней мере на какое-то время. Как только он убедится, что отец чуть-чуть успокоился, он снова натворит бед, а Иво, как всегда, последует за ним.
Линнет зевнула и, отложив шитье, тоже подошла к кровати. Не переставая думать об отношениях Джослина с его отцом и братьями, она спросила:
– Почему ты убежал в Нормандию, когда тебе исполнилось пятнадцать?
Он, расшнуровывая сапог, ответил:
– Потому что, если бы не сбежал, я бы убил Рагнара или он убил бы меня. Наш отец тогда постоянно вмешивался в наши дела – он однажды посадил нас в темницу, в разные камеры, конечно, и оставил там на три дня. Но это лишь заставило нас возненавидеть его и еще больше – друг друга. Побег казался мне тогда единственным способом разорвать цепь. Я вернулся домой по своей воле, а не по воле отца, и к тому времени уже перерос Рагнара. – Стянув сапог, затем другой, он оперся локтями о колени. – А Рагнар до сих пор пытается разорвать этот порочный круг, но его попытки еще крепче связывают его.
– А если он все-таки вырвется? – спросила Линнет.
Джослин плотно сжал губы.
– Тогда да поможет нам всем Господь Бог, – ответил он, и, услышав шорох за шторкой, отделявшей маленькую кроватку Роберта от их кровати, насторожился.
