Текст книги "Достояние леди"
Автор книги: Элизабет Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)
Джини протянула Арнхальдту список имен. Неужели откажется?
Вдруг на лице барона появилась улыбка. Сложив на груди руки, он произнес:
– Должен признаться, что я чрезвычайно польщен – мое имя в таком списке… Право, мне даже стало немного не по себе. Неужели телезрителей может заинтересовать такой скучный человек, как я?
Джини с облегчением вздохнула: кажется, рыбка клюнула.
– Не возводите на себя напраслину, сэр. Я просмотрела ряд материалов о вас, вашей династии и вашем деле. По-моему, все это очень интересно… Надеюсь, мне удастся заинтересовать и телезрителей. Возьмем хотя бы вашего прапрадеда, основателя династии. Какая необычная судьба, какая железная воля, какой ум!
– Да, – задумчиво произнес Ферди, – Фердинанд Арнхальдт Первый… Я его тезка. Конечно, о каждом из моих предков можно рассказать много интересного. Но сейчас, в эпоху эмансипации, мне кажется, что было бы очень неплохо сделать материал о женщинах нашего рода. Хотя бы о той самой владелице скромного магазина тканей, сын которой стал первым бароном Арнхальдтом. Бедная, полуграмотная вдова – но именно благодаря ее воспитанию Фердинанд Первый добился таких успехов. У нее было совсем скромное дело – крошечная лавочка, но как она управлялась с нею! Весь свой опыт она передала сыну. Как переживала она за него! На старости лет она настояла на том, чтобы поселиться поблизости от завода. «Когда я вижу, что из труб завода Арнхальдтов поднимается дым, – говорила она, – мое сердце спокойно». Только когда ей перевалило за восемьдесят, и врачи настояли на постоянном пребывании на свежем воздухе, она согласилась перебраться сюда, в этот дом, построенный Фердинандом специально для нее. Остальные Арнхальдты тоже всегда женились на сильных женщинах. Думаю, ваших телезрителей могла бы заинтересовать фигура моей прабабки, воспитывавшей меня после смерти мамы.
Правой рукой Ферди указал на висевший слева от камина портрет. На нем была изображена в полный рост пожилая женщина в длинном темном платье и с цветами в волосах. Судя по стилю картины, художник принадлежал к романтической школе, но даже ему не удалось скрыть жесткость и нетерпение в глазах пожилой дамы. Эти глаза, казалось, говорили: «Кончайте скорее сеанс – меня ждут неотложные дела».
– Да, это была на редкость сильная натура. Все ее всегда слушались: слуги, рабочие, инженеры, даже мой отец. А потом, после его смерти, она полностью посвятила себя моему воспитанию.
Джини удивленно смотрела на Ферди; она никак не ожидала от этого сдержанного, холодного человека таких откровений – тем более, во время первой же встречи.
– Прабабушка научила меня всему в этой жизни, – продолжал барон. – Она стала для меня и матерью, и отцом, и советчиком, и судьей…
– Судьей? – переспросила Джини.
Арнхальдт пожал плечами и перевел разговор на другую тему:
– Скажите, мисс Риз, вы приехали в Европу специально для встречи со мной или у вас были другие дела?
Джини покраснела. Так вот в чем дело: своими откровениями барон пытался усыпить ее бдительность.
– Я… я… Начальство отправило меня в командировку на ювелирный аукцион. Вы, должно быть, слышали, что в Женеве недавно закончился аукцион, на котором был продан некий загадочный изумруд – тот самый, о котором говорят, что он принадлежал князьям Ивановым.
Ферди саркастически улыбнулся:
– Разве можно всерьез относиться ко всем этим сказкам?
– Как сказать, барон. Ходят слухи, что именно вы купили камень.
Затаив дыхание, Джини устремила свой взор на Арнхальдта. Барон подошел к столу, сел в кресло и положил руки на крышку стола. Он пристально посмотрел на девушку и произнес:
– Насколько я понимаю, вы явились ко мне, поверив этим слухам, не так ли? И теперь, должно быть, собираетесь расспрашивать меня о камне, который вообще меня не интересует.
Джини покачала головой и быстро проговорила:
– В этом-то и заключается вся загвоздка, барон. Действительно, зачем вам этот изумруд? Мне тоже показалось, что эти слухи совершенно необоснованны. Вы ведь не являетесь собирателем драгоценностей.
– Меня совершенно не интересуют изумруды, мисс Риз, – отрезал Арнхальдт. – Как, впрочем, и бриллианты, рубины и прочие драгоценные камни. Сфера моих интересов ограничивается сталью. Запомните это, пожалуйста.
Ферди нажал кнопку вызова камердинера, встал из-за стола, подошел к двери и услужливо распахнул ее.
Джини прикусила губу. Разговор с Арнхальдтом не состоялся, и во всем виновата она сама. Впрочем, было очевидно, что разговор об изумруде вывел стального барона из себя. Конечно, именно он купил изумруд! Потому он так и разозлился, что его раскусили.
Поднявшись со стула, Джини скользнула взглядом по столу Арнхальдта. Когда барон нервничал, он все время что-то чертил карандашом. К своему удивлению, Джини заметила, что на листке бумаги рукой Ферди была нарисована знаменитая диадема княгини Аннушки Ивановой – Джини могла поклясться, что это именно та самая диадема. Уронив на пол сумочку, журналистка задержалась в кабинете еще на несколько секунд и постаралась внимательнее рассмотреть рисунок: конечно, это была диадема, слухами о которой жил в последние дни весь мир. Она почувствовала на себе нетерпеливый взгляд Арнхальдта – всем своим видом он показывал, что прием окончен. Подняв с пола сумочку, она направилась к двери.
– Извините, барон, я, кажется, невольно расстроила вас, – сказала она, стоя на пороге кабинета. – Конечно, мне не следовало доверять необоснованным сплетням. И потом, все это действительно не имеет никакого отношения к моему проекту.
Ферди сухо кивнул головой и протянул девушке руку на прощание.
– До свидания, мисс Риз, – процедил он.
Уже в коридоре Джини услышала, как Ферди окликнул ее по имени. Не веря своим ушам, она обернулась.
– Мисс Риз, – сказал барон. – Я сообщу вам свое решение относительно интервью. Меня заинтересовал ваш проект.
На обратном пути в Дюссельдорф Джини только и думала, что об этих словах Арнхальдта: что он имел в виду? Неужели и впрямь стальной барон решил дать интервью американскому телевидению? И был ли рисунок диадемы доказательством того, что Арнхальдт действительно купил изумруд? Да, непросто было понять этого человека – он умел молчать. Но его реакция на вопрос о приобретении изумруда… Разве не выдала она волнение барона? Джини прекрасно понимала, что волнение еще не доказательство. Во всяком случае, Валентин Соловский этим не удовлетворится; настало время приступить ко второму этапу их плана.
Молодая журналистка хорошо помнила инструкции Валентина: сегодня же, в конце рабочего дня, она должна будет отправиться на Фридрихштрассе, в контору Марк-гейма. Соловский говорил, что Маркгейм имеет дело с клиентами по всему миру – когда в Дюссельдорфе вечер, в Нью-Йорке – разгар рабочего дня. Маркгейм подолгу засиживался в конторе, ожидая звонков из разных частей света. Джини предстояло сказать Маркгейму, что ей известно о его участии в торгах, а потом, прикрываясь официальным статусом корреспондента американского телевидения, предложить солидную сумму денег в обмен на информацию о человеке, от имени которого он приобрел изумруд, пообещав полную конфиденциальность.
При мысли о сумме взятки, которую она должна была предложить Маркгейму, Джини глубоко вздохнула: еще бы – миллион долларов! Говорят, среди тележурналистов немало неудавшихся актеров – вот и Джини Риз приходится играть роль Маты Хари. Ей очень захотелось увидеться с Кэлом, но, позвонив ему в номер, она узнала, что сегодня утром Кэл Уоррендер улетел из Дюссельдорфа, оставив небольшое послание для мисс Риз: он просил ее позвонить ему в Вашингтон. Джини тяжело вздохнула. Кэл в Вашингтоне, а она осталась один на один с загадочным Арнхальдтом. Девушка дождалась половины седьмого вечера, а потом вышла на улицу, поймала такси и попросила шофера отвезти ее на Фридрихштрассе.
Контора Маркгейма располагалась на десятом этаже огромного современного здания, попасть в которое можно было через два подъезда, выходивших на две параллельные улицы. Несмотря на поздний час, в отделанном мраморными плитами вестибюле было много народу. Кроме Джини, лифта дожидалось еще человек пять-шесть, судя по внешнему виду – бизнесмены.
Джини вышла на десятом этаже и направилась в конец широкого коридора – туда, где находилась контора Маркгейма. Она нажала кнопку звонка и уставилась на врезанный в крепкую дубовую дверь глазок: не появится ли в нем глаз Маркгейма. Прошло несколько минут, но никто не открывал.
– Проклятие! – выругалась Джини. – Неужели этого типа нет на месте именно в тот самый день, когда мне позарез нужно с ним поговорить!
Если Маркгейма не окажется в конторе, Джини придется – вместо того, чтобы сегодня же вечером вылететь в Париж на встречу с Валентином, провести еще одну ночь в Дюссельдорфе и на следующий день снова явиться в эту контору. Она понадеялась, что Маркгейм просто говорил по телефону и не мог открыть сразу.
Джини походила взад-вперед по коридору и снова нажала кнопку звонка – по-прежнему никто не отвечал. Она подергала ручку двери и, к своему удивлению, обнаружила, что дверь не заперта. Задумавшись на какое-то мгновение, она переступила порог и вошла в контору.
– Мистер Маркгейм? – позвала она, озираясь по сторонам.
Небольшая приемная была со вкусом обставлена старинной мебелью. На стенах висели картины знаменитых мастеров. Впрочем, это было неудивительно – всю свою жизнь Маркгейм занимался продажей произведений искусства. На низком столике возле парчового дивана стояли две чашечки с кофе. Джини подошла ближе – чашечки были еще теплые. Судя по всему, Маркгейм никуда не уходил из офиса – может быть, он просто вышел на минутку кого-то проводить?
Дверь в кабинет Маркгейма была чуть приоткрыта. Джини подошла к ней и, еще раз позвав хозяина по имени, распахнула дверь. Ярко горела хрустальная люстра; за столом, спиной к двери, сидел сам Маркгейм. Он немного склонился вперед – казалось, знаменитый дилер изучает какие-то бумаги. Джини почувствовала, что вторглась без спросу на чужую территорию.
– Ах, извините, – проговорила она, покрываясь краской стыда. – Я не поняла…
Маркгейм никак не отреагировал на эти слова, и Джини рискнула подойти ближе…
– Мистер Маркгейм? – снова позвала она и заглянула ему в лицо…
Остекленевшие глаза Маркгейма были устремлены куда-то вперед. В самой середине его лба зияло входное отверстие пули. Дилер был мертв.
Джини охватила паника. Ей хотелось кричать, звать на помощь. У нее кружилась голова, ее тошнило. Она оказалась в пустом помещении один на один с трупом убитого человека.
С трудом сдерживая крик, она резко обернулась – вдруг убийца до сих пор в кабинете? К счастью, в комнате никого больше не было. Джини еще раз посмотрела на Маркгейма. Судя по всему, убийство произошло за несколько минут до того, как Джини вошла в кабинет – струйка крови в уголке рта уже начала подсыхать.
В ужасе девушка бросилась вон. Не оборачиваясь, пробежала через приемную и пустынный коридор: что если убийца заметил ее? За каждым углом Джини мерещились фигуры в черном. Тому, кто расправился с Марк-геймом, ничего не стоило убить и ее! Джини пыталась тщетно вспомнить, чему ее учили на курсах самообороны без оружия. Наконец она добежала до лифта. Со всего размаху стукнула кулаком по кнопке вызова, и лишь когда автоматические двери раскрылись перед ней, позволила себе немного расслабиться.
Джини буквально впрыгнула в лифт, не обращая внимания на удивленные взгляды других пассажиров. Когда лифт опустился на первый этаж, она опрометью бросилась через холл на улицу и с чувством величайшего облегчения вдохнула прохладный вечерний воздух. Дрожь в коленках никак не проходила.
Она прошла пешком два квартала, изо всех сил стараясь успокоиться. Наконец она остановилась и стала ловить такси.
Добравшись до отеля, Джини спешно собрала вещи, вызвала носильщика, спустилась в вестибюль и сдала портье ключи… Через полчаса она была уже в аэропорту. Первым делом Джини пошла в бар и заказала большой бренди. Полчаса, оставшиеся до вылета, казались ей целой вечностью. Наконец часы показали 20.30, и Джини пошла на посадку. До самого взлета она так и не могла окончательно прийти в себя – и лишь когда лайнер оторвался от взлетной полосы, сердце перестало бешено биться: теперь Джини ощущала себя в относительной безопасности, она спешила в Париж, на встречу с Валентином.
ГЛАВА 15
Париж
В женевском аэропорту было, как всегда, много народу: лыжники, дипломаты, бизнесмены… Диктор пригласил пассажиров, отправлявшихся на самолете британской авиакомпании в Лондон, пройти к выходу номер девять. Валентин Соловский поспешил туда. В руках его был только небольшой кейс. Проходя через таможню, Валентин обернулся и краем глаза заметил метрах в пятидесяти от себя двух крепких мужчин. Внешне они ничем не отличались от обычных бизнесменов – темные пальто, кейсы, – но Соловский. понял, кто это такие. За годы службы в советском внешнеполитическом ведомстве он научился с первого взгляда узнавать сотрудников КГБ.
Валентин прошел в салон первого класса и опустился в кресло. Стюард предложил ему снять пальто, но Соловский отказался. Валентин раскрыл «Интернэшнл Геральд Трибюн» и поверх газеты стал наблюдать за шторкой, отделявшей салон первого класса от остальной части самолета.
Предчувствие не обмануло Соловского: вскоре занавески отодвинулись, и на пороге салона появился один из агентов КГБ – он быстро пробежал взглядом по пассажирам первого класса. Заметив незваного гостя, стюардесса, с укоризной качая головой, направилась к нему. Кагебешник, виновато улыбнувшись, ретировался в эконом-класс.
Валентин дождался, пока в салон войдут последние пассажиры. Когда командир корабля объявил по радио, что до отлета остается несколько минут, он поспешно схватил кейс и бросился к выходу.
– Извините, – сказал он ошеломленному стюарду. – Я вспомнил о неотложных делах. Придется полететь следующим рейсом.
Через несколько секунд он был снова в здании аэровокзала. На табло загорелась надпись, сообщавшая, что посадка на рейс авиакомпании «Эр-Франс» Женева – Париж началась. Валентин встал в очередь на регистрацию. На этот раз агентов КГБ поблизости не было.
«Ловко я их обдурил, – подумал Валентин. – Представляю себе их лица, когда в Хитроу окажется, что в самолете меня нет».
По прибытии в Париж Валентин поселился в маленьком уютном отеле недалеко от бульвара Сен-Жермен. Стены номера были оклеены старенькими розовыми обоями, в середине стояла старомодная французская двуспальная кровать – почему-то всегда считали такие кровати слишком узкими. Впрочем, жаловаться было не на что – в номере царила идеальная чистота, на столе стояла ваза с букетом свежих цветов, белье было только что из прачечной.
Валентин вышел из душа, вытер полотенцем волосы. Он посмотрел на часы – было восемь вечера. До сих пор он не получил никаких известий от Джини – значит, она прилетит в Париж девятичасовым рейсом. Если, конечно, она вообще не передумала сотрудничать с ним. Впрочем, Валентин был почти на все сто уверен в том, что она не передумает – Джини Риз была не робкого десятка, она была готова пойти на многое ради достижения цели. Кроме того, ему казалось, что Джини тянуло к нему… как, впрочем, и его – к ней. Соловский прекрасно понимал, что не должен давать волю этому чувству, но ничего не мог с собой сделать.
Валентин быстро натянул джинсы и бежевый кашемировый свитер, лег на кровать и стал думать. Еще в Москве он детально изучил всю историю семьи Ивановых. Он прекрасно понимал, что настоящей жемчужиной в наследстве Ивановых были не миллиарды, покоившиеся в сейфах швейцарских банков, а раджастанские копи. Когда Джини рассказала ему о дюссельдорфском дилере по фамилии Маркгейм, Валентин моментально понял, кто включился в игру—это был Ферди Арнхальдт. Конечно, на протяжении почти семидесяти лет Арнхальдты арендовали у Советов копи Ивановых. Очевидно, стальному барону надоела роль арендатора, и он решил стать полноправным владельцем месторождений.
Что касается участия Джини Риз в организованном Валентином расследовании – это была вполне честная игра. По крайней мере, так казалось самому Соловскому. Действительно, она получила возможность сделать сенсационный репортаж. Естественно, она имела право поинтересоваться, зачем Москве понадобилась таинственная «Леди». Валентин рассказал ей о деньгах семьи Ивановых.
– Видите ли, Джини, – сказал ей Валентин. – После революции все богатства, принадлежавшие капиталистам и помещикам, были национализированы. Мы уничтожили частную собственность – все стало народным достоянием. И мы имеем все основания считать, что в швейцарских банках хранится достояние нашей страны, а не достояние каких-то князей Ивановых. К сожалению, администрация банков придерживается другого мнения. Они согласны выдать деньги только законному наследнику последнего князя Иванова – если, конечно, такой наследник жив… Вот мы и надеемся найти эту самую «Леди» и убедить ее передать ивановские миллиарды Советской России, советскому народу. Она ведь русская– почему бы ей не помочь своему народу?
– А что если она откажется? – спросила Джини.
– В таком случае нам придется подать в международный суд.
– Но вы не… Я хотела спросить, не подвергается ли эта «Леди» опасности?
Соловский рассмеялся.
– Революция произошла семьдесят лет назад. Неужели вы думаете, что русские какие-то звери? Мы вполне цивилизованные люди – такие же, как вы – американцы и европейцы. Наше государство не претендует даже на средства, вырученные от продажи фамильных драгоценностей Ивановых. Но богатства, по праву принадлежащие народу, должны быть возвращены России.
Джини внимательно слушала план Валентина – она должна была поехать в Дюссельдорф и постараться найти подтверждение тому, что изумруд купил именно Ферди Арнхальдт.
Излагая свой план, Соловский внимательно смотрел на Джини. Она сидела на мягком полосатом диванчике в холле отеля «Бо-Риваж» – такая красивая, такая хрупкая. Она изо всех сил старалась казаться сильной и решительной, но эти немного испуганные глаза, этот чувственный рот выдавали ее с головой. Соловский чувствовал, что не может отвести взгляд от этой девушки.
Соловский закончил говорить. Джини посмотрела ему в глаза и произнесла:
– Хорошо, Валентин, я постараюсь справиться с вашим заданием.
По взгляду Джини Соловский понял, что она к нему неравнодушна. «Роман с американской журналисткой? – подумал он. – Да еще в такое время… Это просто абсурд».
Придав лицу строгое выражение, Валентин стал рассказывать девушке, как найти его в Париже…
Валентин Соловский поднялся с кровати, подошел к окну, отодвинул занавеску и автоматически посмотрел на окна дома напротив. Никаких признаков слежки не было – он ловко обманул гебешников, но они тоже мастера своего дела. Ему никак нельзя расслабляться. Глядя на покрытые снегом деревья во дворе гостиницы, Валентин подумал об отце.
Почти каждый день он мысленно возвращался к тому вечеру в Останкино. Сомнений быть не могло: отец рассказал ему всю правду. Но, как ни старался Валентин, он так и не мог до конца осознать, что он – внук князя Михаила Иванова. У него ведь был другой дед – крестьянский сын Григорий Соловский. Они любили друг друга. Валентин не мог себе представить, что человек может испытывать такие нежные чувства не к родному внуку. Неужели его отцу, маршалу Советского Союза Сергею Соловскому, посвятившему всю свою сознательную жизнь борьбе за идеалы коммунизма, придется на старости лет отвечать за свое непролетарское происхождение? Какая разница, кем был его отец. Неужели принадлежность к аристократическому роду является уголовным преступлением?
«Я обязан защитить отца, – подумал Валентин. – Никто не должен узнать, что он сын князя Иванова. Неужели Борис не понимает, что, раскрыв тайну своего приемного брата, он навлечет опалу на всю семью Соловских, включая покойного деда Григория?»
Валентин не мог до конца понять, чего же именно добивался Борис Соловский. Что было нужно этому страшному человеку – расправы с Сергеем? А может, он просто хотел стяжать лавры человека, возвратившего России несметные сокровища Ивановых и тем самым обеспечить себе место в кремлевской стене после смерти? Валентин знал одно: Борис Григорьевич Соловский абсолютно непредсказуем, жесток, коварен. Такой человек мог пойти на все – у него не было никаких моральных принципов.
«Я тоже пойду на все», – сказал себе Валентин.
Когда наконец зазвонил телефон, на часах было уже одиннадцать вечера. По голосу Джини Валентин понял, что она очень взволнована. Девушка звонила снизу, из вестибюля гостиницы. Соловский велел ей немедленно подниматься к нему в номер.
При виде Джини Валентин еще раз убедился в том, что произошло что-то страшное – на девушке лица не было.
Соловский положил руку на плечо Джини:
– Что случилось?
Джини была в таком напряжении, что даже не могла говорить. Последние четыре часа она только и делала, что сдерживала свои эмоции. Наконец она была в безопасности– рядом с этим сильным, мужественным человеком. Девушка в изнеможении опустилась на кровать и разрыдалась.
Валентин заботливо снял с нее пальто и сапоги, растер замерзшие пальцы ног. Потом он подошел к мини-бару, достал оттуда бутылку виски и налил ей. Джини залпом выпила.
Отдав стакан Валентину, она подняла голову и, заикаясь, проговорила:
– Маркгейм… он… он… его убили… за-за-застрелили… Я видела труп.
Соловский присел на край кровати:
– Где? Где ты его видела? Где ты нашла труп Маркгейма, Джини?
– У… у него в офисе… После визита к Арнхальдту я поехала в его контору… как ты сказал – предложить ему взятку. Но… но… – Горько рыдая, Джини уронила голову на грудь Соловскому. – Но кто-то побывал в офисе за несколько минут до меня… Я видела чашки с еще теплым кофе… Представляешь себе, его убили всего за несколько минут до моего прихода…
– Никто не видел, как ты входила в офис? – обеспокоенно спросил Валентин. – Или как выходила оттуда?
– Когда на обратном пути я садилась в лифт, там были пассажиры… Надеюсь, они ничего не заметили… Я, конечно, была не в себе, но…
Джини уткнулась носом в плечо Соловского – у нее не было сил говорить, думать. Ей нужно было просто поплакать. Валентин ласково обнял девушку и погладил ее по голове. Кто же убил Маркгейма? И за что? Если бы дилер согласился принять взятку и рассказал, кто приобрел изумруд, его можно было бы убрать, чтобы он унес эту тайну в могилу… Впрочем, вполне возможно, что его убил сам покупатель, боявшийся разглашения своего инкогнито.
– Джини, – произнес Соловский. – Ты ведь была у Ферди Арнхальдта. Тебе удалось что-нибудь узнать? Это он купил изумруд?
Джини выпрямилась, вытирая слезы платком Валентина:
– Не знаю… Не уверена… Конечно, ему что-то известно об этом камне, он просто пришел в ярость – практически выставил меня за дверь. Посмотрел на меня как на потенциального врага и заявил, что не интересуется ни изумрудами, ни рубинами. – Джини посмотрела на Валентина. Виски согрело ее, ей было хорошо и спокойно в обществе этого русского. – Я видела блокнот Арнхальдта. Он лежал на письменном столе, прямо возле телефона… Так вот, в этом блокноте был рисунок диадемы Ивановых. Той самой диадемы, Валентин. Думаю, он сам нарисовал ее.
– Молодец, детка, – проговорил Соловский, целуя Джини в лоб, – этот рисунок уже о многом говорит. Поверь, Джини, мне очень жаль беднягу Маркгейма. Если бы я только знал, что дело дойдет до насилия, я ни за что на свете не отправил бы тебя на это задание.
Джини кивнула. Она не могла отвести взгляда от больших серых глаз Валентина.
– Не знаю, поверишь ли ты мне, Джини, – проговорил Соловский, – но я очень скучал по тебе.
Она снова кивнула.
Валентин крепко обнял ее и поцеловал в губы. Она не могла и не хотела сопротивляться… Соловский гладил ее по волосам, по спине… Джини забыла об Арнхальдте и Маркгейме, о России и Америке – обо всем на свете, кроме этого человека.
Через несколько часов, когда все было позади, и Валентин тихо посапывал во сне, обнимая ее за плечи, Джини вспомнила, что всегда смеялась над теми, кто верил в любовь с первого взгляда. Неужели она ошибалась?
