Текст книги "Бремя прошлого"
Автор книги: Элизабет Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)
6
Спустя неделю зал местного суда заполнили репортеры. Перед зданием ожидали телевизионные камеры, но Баффи, как всегда прекрасная, но с ввалившимися глазами, в черном костюме и в черной же широкополой шляпе, поднимаясь по ступенькам, отвернулась от них. Одетая в черные блузку и юбку, в темных очках, скрывавших красные от слез глаза, дрожавшая Шэннон слушала рассуждения коронера о ранах отца и об обстоятельствах его смерти. Коронер говорил, что звездообразная рана вокруг пулевого отверстия была обожжена газами, вырвавшимися из дула, и это было свидетельством того, что револьвер был прижат к голове. Принимая во внимание финансовые трудности, связанные с бизнесом покойного, он пришел к выводу о том, что Роберт Киффи покончил с собой. Был вынесен вердикт о самоубийстве.
– Неправда! – громко закричала Шэннон. – Неправда. Отец никогда не лишил бы себя жизни. Никогда, никогда. Вы не понимаете… вы не знаете его так, как знаю я. Он… он просто не мог меня так оставить.
Баффи положила руку ей на плечо.
– Успокойтесь, Шэннон, – сухо шепнула она. – Этот человек лишь исполняет свой долг. Вы даете репортерам пищу для раздувания, скандала.
Истина стала проясняться на следующий же день после его самоубийства, когда пошли разговоры о финансовых трудностях Боба Киффа. Говорили, что банки вот-вот должны были потребовать возвращения огромных ссуд. Киффи обвиняли в чрезмерных займах, в то время как на рынке недвижимости отмечался спад. Банки потеряли доверие к Бобу Киффи. Газеты писали, что его аппетиты не соответствовали его возможностям.
Боба Киффи похоронили на следующий день после суда. День был пасмурным, моросил дождь, и Шэннон с грустью думала, что сам Бог оставил ее отца в его последние минуты. Как и в суде, на кладбище было множество газетных репортеров и телевизионных камер, но церемония была более чем скромной. Только Баффи и Шэннон, больше никого не допустили. А когда все было кончено, они с Баффи молча уехали домой в своем лимузине.
С уходом Большого Боба дом совершенно опустел. Шэннон показалось, что никогда раньше шаги не звучали в нем так гулко.
Бросив шляпу и перчатки на изящный диванчик, изготовленный в Провансе, Баффи прошла в небольшую столовую рядом с кухней. Следуя за нею, Шэннон подумала, что, хотя Баффи прожила в браке с ее отцом шестнадцать лет, она не знает, какие чувства вызвала у нее смерть Боба.
В камине разожгли огонь, и Баффи остановилась перед ним, приказав горничной принести кофе. Опираясь рукой на мраморную каминную доску, она смотрела на свое отражение в прекрасном венецианском зеркале.
– Боже мой, я ужасно выгляжу, – с отвращением проговорила она, осторожно прикоснувшись к едва заметным морщинкам под глазами. – Это не удивительно после того, что мне устроил твой отец. И это не все, мне многое еще только предстоит.
Шэннон присела на край софы и, крепко сцепив пальцы, в тревоге смотрела на Баффи.
– Я должна была предвидеть все это, – злобно говорила Баффи. – Меня предупреждали. Но я не придавала тогда этому значения. Его называли «ирландским выскочкой». «Придерживайся людей своего круга, Баффи. Держись подальше от таких, как он», – говорили мне. Но я была упряма, меня восхищал его успех.
Она повернулась к Шэннон и посмотрела на нее сине-лиловыми глазами, полными злобного гнева:
– Проклятие! И во всем виноват он!
Шэннон нервным движением поправила волосы.
– Но в своей смерти виноват не он, Баффи. Он себя не убивал. Я в этом уверена. Папа никогда бы этого не сделал. Он никогда не уходил от ответственности. Если бы дела пошли плохо, он придумал бы способ их поправить.
– Не будь такой наивной. У него не было иного выхода.
Баффи отошла от камина и упала в кресло. Шэннон озабоченно смотрела на мачеху. Она никогда раньше не видела ее такой. Баффи всегда держала себя в руках. Сейчас ее глаза стали злыми, а лицо перекосил плохо сдерживаемый гнев. И если обычно она выглядела не по возрасту эффектно, то сейчас Шэннон видела перед собой усталую немолодую женщину.
– Вчера я говорила с адвокатами, – продолжала Баффи, вынув из серебряной шкатулки сигарету и задумчиво постучав ею о край стола, прежде чем закурить. Откинув голову на диванную подушку, она с наслаждением затянулась, глядя в потолок. Увидев, что на гипсовом карнизе осыпалась краска, она лишь пожала плечами. Это ее больше не беспокоило.
– Все пойдет прахом, – резко бросила она. – И этот дом, и особняк, и все эти старинные вещи, и картины. Адвокаты день и ночь ломали голову над тем, как что-то спасти для нас, но, как видно, все будет продано для оплаты долгов банкам и кредиторам.
Повернув голову, она пристально посмотрела на Шэннон и стряхнула с сигареты пепел легким ударом безупречно ухоженного ногтя. Голос ее звучал теперь ровно и спокойно, и она даже нашла в себе силы обсудить с поваром меню очередного званого обеда.
Шэннон в оцепенении смотрела на нее.
– Слава Богу, у меня хватило ума защитить себя брачным контрактом. Уж этого-то у меня не отнимут, – сказала Баффи. В ее голосе послышалось удовлетворение. – Как, разумеется, и мои драгоценности. На них-то право всегда остается за мной.
О брачном контракте Баффи Шэннон знала все, отец относился к нему как к забавной шутке. По миллиону каждый год плюс первый миллион, и все это вкладывалось в надежные бумаги. У Баффи теперь, наверное, больше пятидесяти миллионов долларов, а ее драгоценности стоят в несколько раз больше. Баффи была очень богатой женщиной.
Горничная принесла кофе и поставила его на столик рядом с хозяйкой. Баффи взялась за серебряный кофейник и, наполнив две чашки, подала одну Шэннон. Девушка быстро поставила ее на пол у своих ног. У нее все еще тряслись руки, и было такое ощущение, что внутри у нее вместо сердца, в котором жили тепло и любовь, теперь зиял бездонный колодец. Она сидела с женщиной, которая шестнадцать лет была ее мачехой. Женой ее отца. И между ними шел такой разговор, словно их жизни сводились к пачке долларов.
– У вас, Баффи, денег больше чем достаточно, – озабоченно сказала Шэннон. – Вы даже сможете выкупить обратно и этот дом, и особняк; и тогда все останется по-старому.
Баффи рассмеялась мелким, звенящим, безрадостным смехом.
– Шэннон, когда вы, наконец, поймете, что изменилось решительно все? Ваш отец умер. Его бизнес уничтожен, и он оставил нам крохи. Что касается меня, то я подбирать их не намерена. Я завтра уезжаю на Барбадос. Поживу у Джанет Россмор, пока здесь все уляжется. А потом, может быть, начну новую жизнь.
– А что будет со мной?
Едва произнеся эти слова, Шэннон пожалела о том, что они у нее вырвались. Эти детские слова повисли в воцарившейся тишине; мачеха отвернулась, избегая взгляда тревожных серых глаз Шэннон.
Наконец Баффи едва заметно пожала плечами:
– Как мне кажется, это теперь вряд ли моя проблема, Шэннон. В конце концов, ты уже большая, взрослая девушка. Ты должна быть благодарна мне за все, что я для тебя сделала. Я имею в виду школу и колледж. Я создала тебе все условия для общения с приличными людьми. И теперь, когда ты помолвлена с Уилом, ответственность за тебя лежит на нем.
Баффи встала и оправила юбку.
– Уж если говорить совершенно откровенно, Шэннон, – продолжала она, и в ее словах опять послышался гнев, – ваш отец оказался подлым негодяем. После того что он со мной сделал, семьи Киффи для меня больше не существует.
Злобно погасив окурок в большой хрустальной пепельнице, она повернулась на каблуках и стремительно направилась к двери. Ошеломленная Шэннон проводила ее взглядом. У самой двери Баффи обернулась и бросила через плечо:
– Я пошла упаковывать вещи. И советую вам сделать то же самое, Шэннон. Судебные приставы будут здесь раньше, чем вы успеете прийти в себя.
Не в силах осознать происходившее, Шэннон продолжала смотреть вслед Баффи. Единственным воспоминанием о ней остался запах от сигареты «Галуаз блонд», смешавшийся с ароматом духов «Шалимар». Шэннон была предоставлена самой себе.
7
Шестидесятичетырехлетний Брэд Джеффри был партнером Боба Киффи и президентом фирмы «Киффи холдингз» уже семнадцать лет. Начинал он простым строительным инспектором.
Сейчас он обращался к совещанию представителей пяти крупнейших американских и четырех международных банков, которые потребовали возврата предоставленных ими ссуд и жаловались в ФБР. Он долго откашливался, нервно поправлял свой галстук и наконец зачитал подготовленное заявление, в котором излагалась просьба предоставить компании «Киффи холдингз» больше времени для выхода из сложного положения с акциями и финансами, оставшегося после Боба Киффи.
– Позвольте нам, оставшимся партнерам, получившим тяжелое наследство от Боба Киффи, сделать все возможное, чтобы вернуть вам ваши деньги, джентльмены, – заключил он свое обращение, снимая очки и выжидательно посматривая на каменные лица его слушателей.
Джейкей насмешливо улыбнулся. Если кто и выглядел виноватым, то это был Брэд. Хотя, насколько ему было известно, этого старого чудака упрекнуть было не в чем. Настал черед Джека Векслера. Джек, архитектор, сорокапятилетний бакалавр с респектабельной внешностью и могучей челюстью, – был одержим чувством собственного достоинства. Он спроектировал для Боба несколько зданий, которые были удостоены премий, и десять лет оставался его партнером. Теперь Джейкей слушал, как тот просил собрание профинансировать завершение строительства «Киффи-Тауэра».
– Отдайте эту стройку в мои руки, джентльмены, – увещевал он, – и я обещаю вам, что уложусь в рамки утвержденной сметы. Как вам известно, двадцать верхних офисных этажей уже в ходе строительства арендовала страховая компания – она намерена разместить там свою штаб-квартиру. Подписаны контракты на аренду семидесяти процентов остальных помещений, включая магазины в атриуме. Если мы не выдержим сроков завершения строительства, эти компании будут вправе разорвать контракты и потребовать возвращения инвестированных ими денег. Как вам также известно, сумма эта очень велика, и таких денег у нас сейчас нет.
Как это он не сказал, что их нет по вине негодяя Боба Киффи? Правда, выражение его лица не оставляло сомнений, что ему очень хотелось это сказать.
– Если вы откажетесь от этой сделки, компания «Киффи холдингз» теряет все вложенное в «Киффи-Тауэр» до последнего цента, и вы, джентльмены, потеряете все свои деньги. Разумеется, вы можете выставить «Киффи-Тауэр» на продажу, но это был бы черный день на Пятой авеню. Наполовину достроенный стодвадцатиэтажный небоскреб будет не так-то легко продать при теперешнем нестабильном экономическом положении. Я прошу, джентльмены, дать мне время, и тогда мы получим шанс вернуть наши деньги. Если вы решите не оставаться дальше с нами, тогда все мы потеряем все, потому что у компании «Киффи холдингз» нет ни цента для выплаты рабочим-строителям зарплаты уже за следующую неделю.
Джейкей смотрел на бесстрастные лица банкиров, делавших какие-то заметки в своих фирменных блокнотах. Пришла его очередь. Он оправил свой пиджак и властным взглядом оглядел сидевших за столом, упиваясь ощущением власти перед этими людьми, ожидавшими, что он скажет, как им вернуть свои деньги.
– Джентльмены, – начал он ровным, уверенным тоном, которому научил его босс. – Боб Киффи был моим другом. Моим наставником. Я пришел к нему мальчишкой, прямо из колледжа, он научил меня, как вести бизнес. Но он не мог научить меня, как вести финансовые дела, так как сам был не силен в этом деле.
Всем известно, что Боб радовался своему богатству. Это и понятно, потому что он, как и я сам, вышел из бедной среды. Он упорно работал и быстро достиг успеха, потому что был умным человеком и делал свою работу добросовестно. Он строил добротное жилье и офисные блоки. Он давал людям то, что им было нужно, по разумной цене, а ведь это и есть краеугольный камень любого бизнеса. Но, кроме того, Боб в совершенстве владел красноречием, тем даром убеждения, который позволял ему за какие-нибудь полчаса заставить вас поверить в самые невероятные проекты.
Я думаю, джентльмены, что все мы пали жертвой этого красноречия, в конечном счете, сам Боб стал его жертвой. Его грандиозные планы становились все более грандиозными, и он занимал и занимал деньги. В конце концов, он оказался вынужден прибегнуть к обману, чтобы замести следы и погасить задолженность. Он предложил вам акции и облигации, обеспеченные другими ценными бумагами. Вы ему поверили, ударили по рукам и никогда не требовали от него этих акций «Киффи холдингз», до вашего востребования в случае необходимости.
Боб Киффи оставил нам долг в миллиард долларов. Не знаю, что он сделал с этими деньгами, но для такого расточительного и азартного человека, как он, не было ничего недостижимого. Мне известно, что он переплачивал сотни миллионов за городские участки под застройку, на покупке которых настаивал, и все это приобреталось за деньги, которых у него не было, то есть за заемные деньги. Общаясь с ним ежедневно, я думал, что знаю этого человека. Но я ошибался. Боб Киффи был не тем, за кого себя выдавал. Он обманул нас и наше доверие, джентльмены. И в этом вся суть дела.
Усаживаясь на свое место, Джейкей встретился взглядом с ошеломленными партнерами. За столом, шелестя своими бумагами, переговаривались банкиры. Собственно, сказать было больше нечего. Джейкей просто подтвердил их наихудшие опасения, и оставалось лишь одно. Песенка компании «Киффи холдингз» была спета.
Спустя неделю, отправляясь на встречу со своими партнерами, Джейкей вспомнил грустное, смятенное лицо Шэннон Киффи. Ознакомившись с вердиктом о самоубийстве, страховщики отказались выплатить его дочери по страховому полису двадцать пять миллионов долларов. Она не получила ничего. «Жаль, – вздохнув, подумал Джейкей, – что пострадала ни в чем не повинная девушка». Теперь он уже ничего не мог с этим поделать, было слишком поздно.
Векслер и Джеффри были уже на месте и тихо беседовали, стоя у окна. Они с виноватым видом подняли глаза, когда Джейкей минута в минуту вошел в дверь, и быстро отошли друг от друга, словно заговорщики. Джейкей улыбнулся. Бросив пиджак на спинку дивана, он закатал рукава, подошел к столу и сел в кресло Боба.
– Итак, джентльмены, – начал он, сцепив руки и удобно облокотившись на письменный стол Боба, как на свой собственный, – могу я узнать, к какому вы пришли решению?
Векслер взглянул на Джеффри.
– Вам не терпится занять его место, не так ли? – сердито спросил он.
На лице Джейкея появилась едва заметная холодная улыбка.
– В отличие от вас я, по крайней мере, подождал, пока его благопристойно похоронят.
– Скажите нам правду, Джейкей, – проговорил Брэд, – это вы убили Боба?
Джейкей, откинувшись на спинку кресла, бесстрастно взглянул на собеседника. Он сомкнул руки за головой, потянулся и с усталым вздохом ответил вопросом на вопрос:
– С чего бы это? Какой у меня мог быть повод убивать человека, который помог мне сделать карьеру?
– Желание занять место умершего, – жестко бросил Векслер.
– Мне было лучше при живом Бобе, и вам это хорошо известно. – Джейкей метнул быстрый взгляд на партнеров. – Может быть, мне стоило спросить вас, Джек, или вас, Брэд, не вы ли убили нашего любимого босса? В конце концов, у вас для этого гораздо больше серьезных оснований, чем у меня, – зловеще улыбнулся Джейкей. – Сколько вы, Брэд, украли за эти годы? Десять, двадцать миллионов? А может быть, и больше? Вы знали, что Боб был оторванным от жизни фантазером. Он использовал вас для управления офисом, когда уезжал на поиски заказов и денег, и вы с первого же дня обманывали его, заставляя закрывать глаза на ваши делишки, а уж теперь-то, спустя семнадцать лет, ваши руки просто не вылезают из ящика с деньгами. Чем больше расширялось дело, тем больше вы воровали.
Хорошо, что Боб так и не узнал о роскошной ферме в прекрасной местности с сочной травой, с конюшней прекрасных чистопородных лошадей и с очаровательной юной дрессировщицей, работающей с ними. Да и миссис Джеффри об этом тоже ничего не знает, не так ли, Брэд?
Побледневший Брэд отошел к дивану и молча, наполнил стакан виски.
– А разве у вас, Джек, – с ледяной улыбкой перевел на него взгляд Джейкей, – разве у вас не было достаточно основательной причины убить Большого Боба? С самого начала, когда я стал работать с Бобом, я спрашивал себя, каким образом простому архитектору в фирме «Киффи холдингз» удавалось вести такую роскошную жизнь? Разумеется, впоследствии вы стали партнером, но к тому времени у вас уже был большой особняк на Саттон-плэйс и два автомобиля – спортивный «астон мартин» и «бентли». И коллекция живописи. Правда, иного направления, чем у Боба, потому что вкусы у вас были очень разные.
Вы грели руки решительно на всем, от поставок мрамора из Италии до контрактов на стальные балки. Вы делали деньги на каждой мелочи, занимаясь организацией строительных работ компании, предоставляя контракты не тем, кто предлагал самые лучшие условия, и даже приглашая на работу не самых квалифицированных специалистов, а тех, кто вам больше платил. Но, может быть, вам хотелось большего?
Джейкей снова холодно улыбнулся.
– Мне одному все это известно. И я могу передать каждого из вас, и даже обоих вместе, в руки ФБР или Финансовой инспекции. Зарубите себе на носу, я мог бы это сделать.
Круглый год остававшееся загорелым лицо Векслера посерело.
– Вы не сделаете этого, – прорычал он угрожающе, подходя к столу.
– Может быть. Все зависит…
– От чего? – устало спросил Брэд Джеффри. – Я становлюсь слишком стар для этих игр, Джейкей. Говорите прямо, я уже покойник? Или как?
– Брэд, Брэд! Ну что вы несете?! У нас уже есть один покойник, и того мы похоронили на прошлой неделе. Мне остается лишь напомнить вам о верности компании «Киффи холдингз».
– Мне все же непонятно, почему вы так говорили о Бобе на встрече с банкирами, – с явным недовольством спросил Векслер. – Мы могли уговорить их дать нам отсрочку, закончить строительство «Киффи-Тауэра» и удержаться в бизнесе.
Джейкей застегнул пиджак и направился к двери.
– Вы ошибаетесь, Джек, – учтиво возразил он, – «Киффи-Тауэр» больше не принадлежит компании «Киффи холдингз». Боб продал его за неделю до своей смерти одной лихтенштейнской компании. И притом со значительным убытком для фирмы «Киффи». Вы можете благодарить за это покойного босса, Векслер. Боб плохо разбирался в бизнесе, но, когда начался обвал, он ухватил, что мог.
– Но сколько же? – выдохнул ошеломленный Векслер.
Джейкей пожал плечами.
– Какое теперь это имеет значение? Все деньги теперь уйдут к тому кредитору, который окажется первым. И уже уходят. После продажи оставшихся активов банкиры получат разве что половину своих денег, а другие кредиторы не получат ничего. Служащим не будет даже пенсии, джентльмены. В том числе и вам, и мне. Ничего не получит и дочь Боба, потому что эти деньги, так надежно инвестированные мною, ушли вместе со всеми деньгами Киффи. Их постепенно спустил сам Боб.
Джейкей открыл дверь, собираясь выйти, но на секунду задумался, а потом высокомерно оглянулся на своих коллег.
– Кстати, следователи уже копают в брокерской конторе. Я передал им все. Молите Бога, чтобы я не передал им заодно и подробнейшие свидетельства о ваших делишках. До свидания, джентльмены. Желаю вам всего доброго.
8
Шэннон уныло ходила по комнатам роскошной квартиры, выходившей окнами на Центральный парк. Комнаты были пусты, старинная мебель и украшения были вывезены.
Открыв дверь в свою комнату, она в последний раз осмотрелась. Она прожила здесь большую часть своей жизни, выросла в этой комнате. Единственное, что здесь принадлежало лично ей, были недорогие картины, купленные ею самой, большой кукольный дом, ее старые игрушки и книги, одежда и несколько драгоценностей. Она была не из тех девушек, которые сходили с ума по бриллиантам и жемчугу. Но у нее было одно чудесное ожерелье. Отец подарил его, когда ей исполнилось семь лет, в день женитьбы на Баффи.
Она быстро закрыла дверь своей комнаты, прервав цепь воспоминаний. Теперь эта огромная пустая квартира, по которой она медленно шла, закрывая одну за другой двери комнат, казалась ей совсем чужой. Но когда обшитый деревянными панелями лифт мягко опустил ее вниз, ей пришлось закусить губу, чтобы не разрыдаться. Швейцара она знала с детских лет. Сейчас он ждал ее в вестибюле, чтобы попрощаться.
– Я никогда не забуду вашего отца, барышня Шэннон, – сказал он, взяв ее за руки. Его обветренное красное лицо внезапно сморщилось, а в выцветших голубых глазах показались слезы. – Он был хорошим человеком, и никто из нас про него другого не скажет. Всего вам самого лучшего, барышня.
Шэннон пожала ему руку и поспешила на улицу. Она прыгнула в небольшой пикап, купленный на прошлой неделе, после того как она продала свой любимый черный «мерседес», и под проливным дождем направилась к выезду из города.
Мебель из дома на Лонг-Айленде еще не была вывезена, хотя картины и другие ценные вещи уже были отправлены в Сотсби для продажи на аукционе. Подъехав к дому, Шэннон увидела растянутый на большой поляне аукционный тент, и сердце ее дрогнуло, когда она вспомнила шатер, стоявший там же в солнечный день ее рождения, всего лишь несколько недель назад. По дому ходили служащие, навешивавшие на столы, кресла и другую мебель ярлыки с сознательно заниженными ценами по той причине, что вещи принадлежали Большому Бобу Киффи. Дом был выставлен на продажу за пятнадцать миллионов, но поверенные говорили Шэннон, что это капля в финансовом океане, которым владела компания «Киффи холдингз».
– Но как все это случилось? – в полном недоумении спросила она Брэда Джеффри. – Папа всегда был таким хорошим бизнесменом. Как он мог оказаться в таком положении?
– Мне и самому хотелось бы это знать, – явно нервничая, ответил Брэд. – Я всегда считал себя своего рода якорем для Боба. Каждый раз, когда его планы становились слишком грандиозными, я был единственным, кто заставлял его одуматься. Но это он от меня скрывал, Шэннон. – Он пожал плечами. – Я никогда не заглядывал в бухгалтерские книги. К чему это мне было? Для этого есть бухгалтеры.
То же, самое было и с Джеком Векслером. Он пришел повидаться с нею, жалкий и издерганный.
– Я здесь ни причем, Шэннон. – Он пожал плечами. – Я не знал. Никто из нас не знал, как он всех обманывал. Мне очень жаль, Шэннон. Если бы я мог что-нибудь для вас сделать… деньги, что угодно, только дайте мне знать.
– Хорошо, Джек, – пообещала она, хотя, разумеется, никогда бы не обратилась к нему за помощью. Она думала, что это унизило бы ее отца, ведь все они предали его, так или иначе.
Как ни удивительно, но самой надежной опорой оказался Джейкей.
– Ваш отец дал мне так много! – просто сказал он. – Теперь я могу вернуть свой долг. Все, что я мог бы для вас сделать, я сделаю, можете в этом не сомневаться.
Он поколебался, глядя себе под ноги, и его бледное худое лицо чуть зарделось. Он повертел в руках очки в золотой оправе и, помолчав, сказал:
– Смешно говорить такие вещи дочери Боба Киффи, но, если вам понадобятся деньги, можете рассчитывать на меня.
Он вынул из кармана чековую книжку и быстро сказал, еще больше краснея:
– Назовите сумму. Какую угодно. Десять тысяч. Двадцать. Пятьдесят. Сколько хотите, Шэннон, эти деньги ваши.
Она, разумеется, отказалась и от предложения Джейкея, гордо заявив, что у нее достаточно денег на жизнь, что она найдет работу; не говоря уже о том, что скоро станет замужней женщиной.
Баффи уехала, Уил был у себя в Йеле, и Джейкею пришлось помочь ей упаковать вещи. Именно он инструктировал Сотсби о порядке продажи дома и находившихся в нем вещей. И именно Джейкей наблюдал за упаковкой и отправкой художественной коллекции отца Шэннон.
Теперь он ждал в вестибюле, и при виде Шэннон лицо его просветлело.
– Я беспокоился, – сказал он, взглянув на часы. – Уже третий час, а вы сказали, что вернетесь к ленчу.
– Так обычно выговаривала мне няня, – улыбнулась Шэннон. – Такое движение на улицах, и потом, дождь… обычные манхэттенские пробки.
– Вы найдете время просмотреть инвентарную опись?
Он протянул ей устрашающую пачку бумаг. Она беспомощно посмотрела на опись и снова на Джейкея.
– Я должна это просмотреть? Но это же бессмысленно.
– В таком случае вы можете доверить это мне.
Она с любопытством посмотрела на Джейкея. Ее серые глаза подозрительно сузились.
– Джейкей, вы были доверенным моего отца. Он всегда говорил, что вы все знаете о нем и его бизнесе. Тогда как случилось, что вы ничего не знали о надвигавшихся неприятностях?
– Были вещи, которые он скрывал и от меня, – ответил Джейкей, глядя ей прямо в глаза. – У меня не было никаких подозрений, пока банки не стали требовать обратно свои деньги. Но к тому времени уже было поздно что-либо предпринимать. – Во взгляде Джейкея проглядывало отчаяние. – Верьте мне, Шэннон, если бы была хоть малейшая возможность спасти положение, я бы ею воспользовался.
– Разумеется. Я понимаю.
Она шагнула в сторону и увидела, что ее мокрые башмаки оставили следы на кафельном полу. Баффи этого не потерпела бы. На серванте в вестибюле всегда стоял серебряный поднос для писем. Сейчас там лежали два, и она взяла их почти машинально.
В одном из писем было уведомление из банка о том, что у нее на счету ровно три тысячи двести сорок шесть долларов и что в сейфе банка находится документ об ее праве собственности на небольшое имение в Нантакете.
Узнав на другом конверте почерк Уила, она с улыбкой положила его в карман жакета. Уил был единственным светлым пятном в ее жизни.
На следующий день она собиралась перевезти свои пожитки в Нью-Хейвен. В дальнейшем она собиралась обосноваться в этом городке с Уилом и найти себе там работу. А когда через год Уил закончит университет, они поженятся.
Она обернулась на звук тяжелых шагов, гулко отдававшихся в доме. Рабочие переставляли мебель по лотам в разные комнаты, и дом выглядел каким-то странным и совершенно чужим. Она отвернулась и поспешила обратно, через вестибюль, по широким ступенькам, через мокрые от дождя лужайки, по платановой аллее, к озеру.
Шел сильный дождь, но ее обычное место под развесистой ивой было сухим и укрытым от чужих глаз. Ребенком она всегда приходила сюда, когда ее кто-нибудь обижал. Вот и теперь она уселась, как раньше, уткнувшись подбородком в колени и обхватив их руками. Если бы она всмотрелась в просветы между ветками, концы которых свешивались до самой воды, то увидела бы беседку, в которой умер ее отец, но она смотрела вверх, разглядывая тонкий рисунок переплетенных ветвей.
– О, папочка, папочка, – шептала она. – О, дорогой папочка… Неужели мы ничего не могли сделать? Неужели вся наша любовь и забота значили для тебя так мало, что ты решил себя убить?
Она покачала головой. Она не могла в это поверить. Не могла.
Вытащив из кармана письмо Уила, она разорвала конверт и быстро пробежала глазами два коротких абзаца:
«…При нынешних обстоятельствах я думаю, что нам лучше отложить нашу свадьбу… Я решил взять академический отпуск на год в конце этого семестра и поехать в Австралию. Там я буду работать на овечьей ферме. Отец говорит, что это полезно для становления характера. Надеюсь, что мы как-нибудь увидимся, когда я вернусь…»
Шэннон тупо смотрела на письмо. Бриллиант на ее пальце стал тяжелым, как свинец, когда она поняла, что перестала быть избалованной вниманием женихов богатой невестой. Перестала быть своевольной, всеми любимой и заманчивой для знакомства Шэннон Киффи. У нее теперь ничего не было, и сама она превратилась в ничто.
