Текст книги "Пепел стихий"

Автор книги: Элис Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

* * *

Элевайз направилась к дому для престарелых и немощных монахов и монахинь, а Жоссу оставалось лишь сесть на коня и отправиться в деревню, чтобы попытаться выяснить хоть что-нибудь еще насчет Юэна. Он сказал, что вернется через лес и при дневном свете еще раз внимательно осмотрит место преступления.

Элевайз собралась с мыслями и настроилась на разговор с Эсиллт.

Когда она вошла в дом для престарелых и немощных монахов и монахинь, ее, как всегда, поразили и царящая там спокойная атмосфера довольства, и благоухание цветов. По своему опыту она знала, как редко старики имели возможность жить там, где хоть одно из этих условий выполнялось, и никогда не мечтали о наличии сразу двух.

А это значило, что не всем старикам на свете повезло находиться под опекой сестры Эмануэль. Заметив бесшумное появление настоятельницы, сестра скользнула навстречу, чтобы поприветствовать ее, выполнив свой обычный поклон с непринужденной грациозностью.

– Доброе утро, сестра Эмануэль, – тихо сказала Элевайз.

– Доброе утро, аббатиса.

Голос сестры Эмануэль был низким и звучным, и даже когда она отдавала распоряжения или говорила громче обычного, чтобы ее могли услышать некоторые глуховатые старики, он никогда не усиливался до крика. Все остальные, оказываясь в ее владениях, также начинали говорить тише, но отнюдь не потому, что она настаивала на этом. Скорее, они просто, сами того не осознавая, перенимали разумную и добрую привычку сестры Эмануэль. И это имело смысл.

– Сейчас удобный момент, чтобы поговорить с Эсиллт? – спросила аббатиса, когда они с сестрой рука об руку медленно шли по длинной комнате. С каждой стороны были узкие постели, на которых лежало достаточно покрывал для зябнущих старых тел, и возле каждой стоял маленький столик для дорогих сердцу вещиц. Постели были разделены занавесями, что создавало ощущение некоторой уединенности. Но сейчас большинство «келий» были пусты. Почти все пожилые люди в это время либо сидели за большим столом в дальнем конце комнаты, либо неторопливо прогуливались, нежась в теплых лучах летнего солнца.

– Эсиллт вполне готова поговорить с вами, аббатиса, – ответила Эмануэль после паузы. – Сестра Евфимия прошлой ночью привела ее обратно. Точнее, было раннее утро, до Заутрени оставалось всего лишь два часа. Благодаря ее заботе девушка пришла в себя. Разумеется, ее вымыли и переодели в чистое. – У Эмануэль вырвался горестный вздох. – Я понимаю, что Эсиллт упала на колени перед телом и ее одежда была испачкана кровью. Ужасно…

– Действительно ужасно, – согласилась Элевайз. – Она смогла уснуть?

– Думаю, да. Я заглянула к ней перед Заутреней. Кажется, она спала.

– У вас была беспокойная ночь, – заметила Элевайз.

– Я давно привыкла к этому. Благодарю вас, аббатиса.

– Что сейчас делает Эсиллт?

– Стирает. Конечно, она очень хорошо обращается с нашими стариками, она терпелива и отзывчива, у нее всегда наготове улыбка и веселая шутка для тех, кому это нравится, но… Я подумала, что сегодня, со всем тем, что у нее в голове, будет лучше подержать ее отдельно.

– Вы правильно сделали. – Элевайз была уверена, что это решение принесло старикам не меньшую пользу, чем самой Эсиллт. – Значит, она в прачечной?

– Да.

Слегка поклонившись, сестра Эмануэль бесшумно шагнула вперед и открыла перед аббатисой дверь в маленькую пристройку, где стояли вместительные каменные емкости для стирки и кувшины для холодной воды. В очаге весело полыхал огонь, над ним висел котел с горячей водой.

Сестра Эмануэль показала на фигуру, склонившуюся над корытом. Засученные рукава обнажали мускулистые руки, с усилием отстирывавшие ткань. Элевайз кивнула в знак благодарности, и сестра Эмануэль удалилась, закрыв за собой дверь.

В небольшом помещении было очень жарко. Стояло теплое утро, и разведенный огонь в сочетании с паром от кипящей воды делал пребывание здесь почти невыносимым. Эсиллт, как можно было ожидать, обливалась потом, выполняя свою работу. И – что было совсем необычно для нее – не пела.

– Здравствуй, Эсиллт, – сказала Элевайз.

Девушка вздрогнула, уронила стираемую вещь в корыто и обернулась. Было трудно прочитать выражение ее лица, но, прежде чем она изменила его и изобразила радушную улыбку, Элевайз успела заметить, что Эсиллт выглядела виноватой.

– Доброе утро, аббатиса.

Мокрой рукой она убрала с глаз волосы.

– Может быть, нам лучше выйти на свежий воздух? – предложила Элевайз.

Эсиллт слабо улыбнулась.

– Да. Здесь немного душно, правда?

– Вы усердно поработали, – сказала Элевайз, когда, выйдя из пристройки, увидела несколько только что отстиранных, вывешенных для просушки вещей.

– Да. – Эсиллт направилась к одной из скамеек, на которых обычно сидели пожилые люди, подождала, пока Элевайз усядется, и затем опустилась рядом. – Сестра Эмануэль очень мудра. Она верит, что тяжелая работа – хорошее лекарство от… ну, от того, что заставляет меня страдать.

Это было сказано без всякой жалости к себе, но с такой болью, что Элевайз мягко спросила:

– И что же это такое, Эсиллт?

Темные глаза Эсиллт устремились на аббатису.

– Я не могу рассказать вам всего, аббатиса.

– Но, Эсиллт, ты…

Эсиллт коснулась руки Элевайз.

– Аббатиса, вы хотите спросить меня, что я делала в лесу прошлой ночью? Ведь если бы я осталась здесь, в своей постели, где мне следовало быть, тогда тот бедный человек не… Я хочу сказать, я бы не увидела… того, что я видела. – Она повернулась к аббатисе, на ее лице читалось страдание. – Я сочинила для вас историю: собиралась наврать, что ходила за полевыми цветами, чтобы сделать букетики для пожилых леди, даже хотела сорвать и прихватить с собой несколько, чтобы мои слова были убедительны… – Она посмотрела на свои руки, покрасневшие и распухшие от горячей воды. – Но я поняла, что не могу. Не могу лгать вам, раз вы были так добры ко мне.

Элевайз была поражена. Она попыталась осмыслить и то, что Эсиллт только что сказала, и то, о чем она умолчала. Похоже, девушка ушла прошлой ночью в лес по каким-то причинам, о которых не готова была сообщить.

Что же, ради всего святого, это могло быть?

– Эсиллт, – наконец заговорила Элевайз, – ты не монахиня, принявшая постриг, даже не послушница. Мы просто предоставили тебе здесь работу, иначе тебе пришлось бы уйти и встретиться с опасностями внешнего мира. Но ты делаешь свое дело на совесть. Сестра Эмануэль говорит, что у тебя дар: ты знаешь, как ухаживать за стариками и больными, и она довольна тобой. Более чем довольна!

Сестра Эмануэль всегда была немного скупа на похвалы, но Элевайз, которая сама видела, как Эсиллт справляется со своими обязанностями, не собиралась жадничать.

– Я хочу сказать, что, поскольку ты не принадлежишь к святому ордену, твое положение в аббатстве несколько иное. Конечно, ты обещала сестре Эмануэль, что будешь послушной, и, естественно, мы не должны мириться с серьезными проступками, если ты их совершишь. Но если тебе захотелось отправиться ночью на прогулку в лес, мы едва ли можем остановить тебя, если только речь не идет о твоем собственном благополучии.

Эсиллт опустила голову и принялась ковырять ноготь на левой руке. Казалось, она целиком погрузилась в это занятие. Элевайз ждала, но девушка так и не ответила.

– Эсиллт? – настойчиво проговорила Элевайз.

Наконец Эсиллт подняла глаза и посмотрела на нее.

– Я видела его, аббатиса, – прошептала она. – Он был весь в крови! О Боже!

Она закрыла лицо руками.

– Не сомневаюсь, это было ужасное зрелище. – Элевайз обняла девушку за плечи; Эсиллт вся дрожала. – Лучше не бороться с этими воспоминаниями – ужасные картины все равно будут преследовать тебя какое-то время. Поверь мне, если ты попытаешься выкинуть их из памяти, ты справишься, но это займет у тебя гораздо больше времени. – Она еще сильнее прижала Эсиллт к груди. – Ты сильная. Я знаю. Ты все преодолеешь.

На краткий миг Эсиллт прильнула к аббатисе, позволив себя утешить. Но затем снова отстранилась.

Пристально глядя в глаза Элевайз, она произнесла:

– Не будьте ко мне добры, аббатиса!

– Но…

Эсиллт заплакала. Вытирая слезы, она встала, направилась к прачечной, потом обернулась, попыталась улыбнуться и сказала:

– Берегите вашу доброту для других. Как бы сильно я ни хотела принять ее, я не могу.

Улыбка исчезла.

– Я ее не стою, – шепотом добавила Эсиллт.

Она вошла внутрь и закрыла дверь.

Некоторое время Элевайз сидела в солнечных лучах, сосредоточенно размышляя. Она испытывала сильное желание немедленно позвать Эсиллт и задать ей несколько прямых вопросов.

Но принесло бы это какую-нибудь пользу?

Не лучше ли дать Эсиллт успокоиться, прийти в себя? Боже милостивый, ведь дитя, возможно, все еще не оправилось от потрясения!

Элевайз все более и более убеждалась, что знает, почему Эсиллт была в лесу и почему она не могла – и не хотела – объяснить это. Аббатиса подумала, что Эсиллт – благородная девушка. По-своему.

Вздохнув, Элевайз встала и отправилась на поиски сестры Калисты.

* * *

Немного позже, направляясь в церковь аббатства – до Часа шестого оставалось еще полчаса, и Элевайз хотела помолиться в одиночестве, – она тщетно пыталась побороть раздражение, оставшееся от разговора с сестрой Калистой.

Несмотря на все попытки аббатисы, несмотря на брошенное в лицо девушки обвинение, что она чего-то не договаривает, Калиста упрямо повторяла одно и тоже: «Пошла погулять в лес и, очарованная цветами и деревьями, потеряла счет времени».

Опустившись на колени, Элевайз тихо начала:

– Боже Всемогущий, молю, помоги мне найти истину…

Единственное, в чем Элевайз была абсолютно уверена: пока еще она не приблизилась к истине ни на йоту.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В расследовании смерти Юэна, равно как и в поисках того, кто убил Хамма, Жосс вряд ли мог ожидать от кого-либо помощи.

Юэн действительно жил со своей вечно ноющей, всем недовольной матерью до самой ее смерти. «Кончина была прямо-таки благом для этой страдалицы, – сообщил Жоссу один старик, единственный хоть сколько-нибудь полезный источник сведений, – потому как Юэн – никчемная тварь и заноза, вот что я вам скажу».

Картина получалась следующая: оболтус рос без отца, с ворчливой и не слишком умной матерью, дома старался бывать как можно реже, за свою жизнь шагу ни для кого не сделал как в прямом, так и в переносном смысле, а скудное пропитание добывал от случая к случаю браконьерством и воровством. По словам того же старика, если бы кто-то делал за него и это, сам он и пальцем не пошевелил бы.

Но вот жизнь приняла новый оборот, думал Жосс, мысленно восполняя отсутствующие сведения. Юэн объединил усилия с Хаммом Робинсоном и Сифом Миллером в рискованном предприятии и в результате лишился жизни. Как, впрочем, и Хамм. Судя по всему, не очень-то большая потеря для мира.

«Нет, ты неправ! – сурово попенял себе Жосс. – Ты думаешь в точности как шериф Пелем. А ведь Юэн мертв. Его жестоко закололи кинжалом».

Жосс сам слышал вопли несчастного и очень хорошо понимал, что это не было ни быстрой, ни безболезненной смертью.

Последними, с кем он поговорил, были два селянина, которые гнали свиней к убогим домишкам в полумиле от того места, где жила вдова Хамма. Они почти ничего не добавили к сведениям о Юэне, за исключением одного замечания: «Видать, это Сиф Миллер и укокал его; они вечно цапались».

И повторили ту постыдную мысль самого Жосса: «Поделом им обоим, и ему и Хамму Робинсону».

«Если шериф Пелем поговорит с этими двумя, – сказал себе Жосс, поблагодарив селян и повернув коня, – то Сифа завтра же вздернут на первой попавшейся виселице».

* * *

Направив коня по тропе, ведущей в лес, Жосс принялся размышлять, как ему лучше вести осмотр места преступления, и вдруг увидел всадника.

Человек выехал из леса.

– Добрый день, сэр Жосс! – крикнул всадник, оказавшись в пределах слышимости.

Это был молодой – не более тридцати лет – человек с непокрытой головой. Хорошо одетый, он ехал на превосходном коне; искусно украшенная сбруя выглядела совсем новой. На руке мужчины, защищенной толстой кожаной перчаткой, сидела соколиха с путами на ногах; голову птицы прикрывал колпачок.

– И вам доброго дня, Тобиас, – ответил Жосс.

– Чудесное утро для соколиной охоты! – воскликнул Тобиас и гордо указал на птицу. – Мы здесь не больше часа, а она уже поймала кролика и двух полевок!

– Красивая птица, – сказал Жосс. – Какой породы?

– Это сапсан. Их еще называют соколы-пилигримы. – Тобиас натянул поводья, его конь послушно остановился, и всадник свободной рукой погладил птицу по голове. – А знаете, почему?

– Нет.

– Потому что их ловят во время перелета с тех мест, где они дают потомство.

– Ах, вот как!

«Интересно, он сознательно морочит мне голову? – подумал Жосс. – Надеется, я не спрошу, что он здесь делает? Если так, он надеется напрасно».

– Вы выехали из дома сегодня утром?

– Сегодня утром?

Минутное замешательство. Потом с широкой улыбкой:

– Нет, что вы! У меня поблизости есть друзья, славные люди, которые разделяют мои… мои увлечения. Они с радостью предлагают мне свое гостеприимство, когда я бываю в этих краях.

– Те люди, с которыми вы охотитесь?

Опять обезоруживающая улыбка.

– Охочусь? Да, сэр Жосс. – И вдруг, с поспешностью, почти заставшей Жосса врасплох, он превратился из человека, отвечающего на вопросы, в человека, их задающего: – А вы, сэр рыцарь? Куда вы направляетесь?

Так как тропа вела в чащу, ответ мог быть только один.

– В лес. Прошлой ночью там погиб человек. Его убили. Как представитель короля, я расследую эту смерть.

Жосс хорошо знал, что король Ричард и слыхом не слыхивал об этом убийстве, равно как о том, что Жосс находится в этих местах. Но открывать это Тобиасу Дюрану не было необходимости.

Однако молодой человек повел себя не так, как того ожидал Жосс. В его взгляде не появилось ни малейшей опаски. Тобиас повернул своего коня и с жаром заговорил:

– Как это ужасно! Вы должны позволить мне помочь вам, сэр Жосс! Во-первых, одна голова хорошо, а две лучше, а во-вторых – если где-то здесь было совершено убийство, вам просто опасно ходить в лес одному!

Меньше всего Жоссу сейчас нужна была компания. Он протестующе поднял руку.

– Это очень любезно с вашей стороны, Тобиас, однако я предпочитаю работать один. Простите мне мою прямоту, но люди, неопытные в таких делах, могут нечаянно уничтожить важные свидетельства. Следы, знаете ли, и все такое прочее.

Тобиас понимающе кивнул.

– Да, согласен. Вы не хотите, чтобы моя неуклюжая нога затоптала свидетельство! – Он захохотал. – Тогда я пожелаю вам хорошего дня и хорошей «охоты» и оставлю вас в одиночестве.

Он поклонился, еще раз улыбнулся и, повернув лошадь, поехал по тропинке прочь от леса.

Въезжая в лес, Жосс подумал, что было бы недостойным удручить Тобиаса, приведя его на место преступления. Конечно, тело уже унесли, но кровь все еще пятнала траву. Вряд ли это было подходящее зрелище для счастливого, жизнерадостного молодого человека, отправившегося солнечным утром на соколиную охоту.

* * *

На месте преступления Жоссу удалось найти совсем немного. Было много крови – частью она подсохла, частью просочилась в землю. Были следы борьбы – сломанные ветки, примятые кусты. Жосс подумал, что смог бы определить направление, откуда появился Юэн. Но он и так знал это, потому что сам видел, как браконьер убегал с поляны, где лежали поваленные дубы.

Вот, по сути, и все следы.

Жосс обошел место гибели Юэна.

«Он вышел здесь, – размышлял рыцарь, пройдя несколько ярдов назад, а затем вернувшись, – и сразу же кто-то набросился на него. Но с какой стороны? Сзади? Или спереди?»

Если это действительно был Сиф и Жосс заблуждался насчет ножа, значит, он должен был напасть на свою жертву сзади – ведь Жосс видел, как Сиф покинул поляну вслед за Юэном. Сиф никак не мог догнать Юэна и накинуться на подельника, оказавшись с ним лицом к лицу. Жосс еще раз осмотрел землю, но ни с какой стороны не нашлось следов, ведущих к месту убийства. Заросли были нетронуты. А единственная тропа была расширена, если не протоптана теми, кто искал, нашел и унес тело.

Итак, в каком же направлении скрылся убийца?

На Юэна напали, когда он мчался по узкой тропе, немногим шире тропинки, проложенной животными. Представив в своем воображении этот участок леса, Жосс понял, что браконьер мчался в сторону дома и оказался в зарослях, потому что хотел добраться кратчайшим путем. Однако это был не самый легкий путь, и тот, кто поджидал Юэна, вряд ли мог предположить, что тот выберет именно эту дорогу.

Но Сиф знал, куда бежит его подельник, потому что гнался за ним.

Озадаченный, Жосс опустился на поваленное дерево. И чем больше он размышлял, тем более вероятным ему казалось – как ни горько было это признавать, – что поспешное и непродуманное заключение шерифа имело под собой почву.

Сиф и Юэн вернулись в лес прошлой ночью, при полной луне, чтобы забрать последние ценности, которые они нашли в яме под дубом. После того как Хамм Робинсон так «удачно» выбыл из их компании, сокровища можно было поделить между ними двумя. Юэн испугался и убежал, а Сиф, оказавшийся храбрее, остался. Он нашел что-то еще, что-то большое и громоздкое – Жосс вспомнил, как Сиф запихивал находку в мешок.

«Конечно! – внезапно осенило его. – Так и есть! Сиф нашел последний предмет, вероятно, самый ценный, и не захотел делиться им с Юэном. Да и с какой стати, если Юэн уже убежал с перепугу? Это принадлежало Сифу и только Сифу! Должно быть, он рассудил именно так. Поэтому погнался за Юэном, заколол его и остался единственным владельцем всего, что они вырыли».

Жосс медленно поднялся, отряхнул листья с туники, отвязал от толстой ветви поводья Горация и вскочил в седло. Его самолюбие было задето, но он постарался справиться с досадой.

«Был убит человек, – строго напомнил он себе. – Преступника следует отдать в руки правосудия. Если это действительно Сиф, то шериф поступает правильно, и я, как бы мучительно это ни было, должен сказать ему, что думаю так же».

Жосс поскакал по направлению к деревушке Хокенли и далекому аббатству и решил, что следует рассказать об этих умозаключениях аббатисе.

«Пусть даже они и огорчат ее», – подумал он с грустью.

* * *

Элевайз смотрела на него с едва заметным сочувствием в серых глазах.

– Это благородно с вашей стороны – признать, что вы ошибались, – заметила она, когда он закончил.

– Что ж, полагаю, даже такой олух, как шериф Пелем, иногда может оказаться прав, – ответил Жосс, попытавшись улыбнуться.

– Вы уверены, что в данном случае дело обстоит именно так? – спросила аббатиса.

– Уверен? – Жосс посмотрел на залитый солнцем внутренний двор аббатства. – Нет. Не уверен. Но вполне логично, что Сиф – убийца. Я могу лишь заключить, что он использовал оружие, которое обычно с собой не носит и которое, я полагаю, он потом выбросил. – На мгновение рыцарь заглянул аббатисе в глаза. – Я не сомневаюсь, что шериф Пелем сообщил бы нам, если бы среди вещей Сифа нашел запятнанный кровью кинжал. Вы согласны?

– Да, пожалуй. – Аббатиса тоже посмотрела ему в глаза. – Возможно, он не поленился бы прискакать сюда, чтобы сообщить вам об этом лично.

Наступила короткая пауза.

– Я слышала, что люди шерифа действительно что-то нашли в лачуге Сифа. Если не кинжал, то что-то не менее важное, – сказала аббатиса. – Мне удалось узнать немногое, но я поняла, что речь идет о монетах и неких металлических предметах, возможно, старинной утвари. Сиф уверяет, что нашел все это под своим курятником и клянется, что не имеет никакого отношения к смерти своего приятеля.

– Монеты римские? – поинтересовался Жосс.

– Трудно сказать. – Аббатиса взглянула на него. – Думаю, те немногие, которые видели эти вещи, так далеки от знания римских монет, что не узнали бы их, даже если бы кто-то швырнул им горсть прямо в глаз.

– Хм-м…

Жоссу очень хотелось бы взглянуть на находки, но он понимал, что это вряд ли поможет в расследовании.

Он все еще залечивал рану, нанесенную его гордости признанием того, что шериф оказался прав.

– Сэр Жосс, – обратилась к нему аббатиса.

– Хм-м… Да?

– Можно согласиться, что Сиф убил Юэна. Но как вы думаете, мог ли он также убить Хамма?

Жосс встал, прошелся по внутреннему двору, затем вернулся.

«Нет, разумеется, нет. И почему я не подумал об этом?»

– Нет, аббатиса, – ответил он. – Если даже признать, что я заблуждался и что у Сифа действительно имелся кинжал, я все равно убежден, что дротиком он не обладал, не говоря уже о мастерстве так точно метать его. Дротик с кремневым наконечником… – Жосс задумался. – Я бы очень хотел на него посмотреть.

Аббатиса встала, не сказав ни слова, быстро прошла к своей комнате и тут же вернулась, неся в руке дротик с довольно длинным древком и кремневым наконечником.

– Я его тщательно почистила, – проговорила она, протягивая рыцарю оружие.

– Почему вы храните его? – спросил Жосс чуть погодя.

Элевайз пожала плечами.

– Ох, не знаю точно. Наверное, подумала, что он может пригодиться как полезная улика, хотя в этом мало смысла. – Их взгляды встретились. Аббатиса выглядела смущенной, почти пристыженной. – Нет. Это неправда. – Она вздохнула и продолжила: – Я сохранила дротик, потому что вижу в нем изделие настоящего мастера. Если забыть, что эта вещь стала орудием жестокого убийства, – Элевайз осторожно дотронулась пальцем до наконечника, – то надо признать: она очень красиво сделана!..

Жосс осмотрел наконечник.

– Да, – сказал он мягко. – Так и есть.

Жосс едва не рассмеялся и тут же осознал, насколько это было неуместно. Аббатиса вопросительно взглянула на него.

– Что такое, сэр Жосс?

– Я только подумал, что не могу представить, чтобы Сиф Миллер изготовил подобную вещь.

Слабая улыбка коснулась ее губ.

– Я тоже.

* * *

Спустя несколько минут Жосс неохотно встал и объявил, что ему пора ехать. Все это время они с аббатисой спорили о том, что делать дальше, но так и не пришли к единому мнению.

Жосс понимал, что рассказал ей не все, но не догадывался, что и она поступила так же.

В сопровождении аббатисы рыцарь пошел за своим конем.

– Я подумываю, не заглянуть ли в лачугу Сифа, – сказал он. – Конечно, мне хотелось бы сделать это тайно.

– Полагаю, это было бы интересно, – ответила Элевайз после минутного раздумья. – Но зачем? Какой в этом смысл?

– Есть одна идея… – Жосс в нерешительности остановился, но сказал все-таки о другом: – Это помогло бы узнать, побывал ли кто-нибудь там, где были спрятаны сокровища. Посвятили ли Хамм, Юэн и Сиф кого-нибудь в свою тайну.

– Но…

– Аббатиса, я все время думаю, – упрямо продолжил он, – чем римская утварь и римские монеты могли заинтересовать кучку мелких воришек? Все трое – деревенщины, родились и выросли здесь, никогда не уходили дальше чем на милю от этих мест. С чего бы эти селяне решили, что подобная находка принесет им выгоду, если они не знали ни одного человека, кто бы это купил?

«Человека, куда более умного и изощренного, чем они», – добавил он про себя.

– Человека, хорошо знающего путь к богатым мира сего. Того, кто точно представляет себе, какой тайный почитатель древнего искусства готов выложить небольшое состояние за подлинное римское серебро и золото. И, что более важно, кто не испытывает должного уважения к закону, чтобы печалиться о жизнях двух человек, загубленных при добыче этих ценностей.

Аббатиса кивнула.

– Я понимаю, – сказала она. – По сути, ваша идея хороша. Но, сэр Жосс, сокровища охраняет шериф Пелем, и, даже если вы попросите, я очень сомневаюсь, что он с радостью вручит вам один-два предмета, дабы вы наживили вашу мышеловку.

– Ох…

Жосс рассердился на себя за то, что даже не подумал об этом. Разумеется, искушенный в подобных делах продавец античных сокровищ достаточно умен, чтобы понять: в убогой лачуге Сифа Миллера ему ничего не найти.

– Мне кажется, говоря о посреднике, вы представляете в этой сомнительной роли какого-то определенного человека, – мягко поинтересовалась аббатиса.

– Да.

Как всегда, она не настаивала, а Жосс решил, что даже в разговоре с ней не хочет напрасно обвинять человека, который может оказаться и невиновным.

Рыцарь уже вдел ногу в стремя и готов был вскочить на коня, но вдруг вспомнил, что должен кое-что спросить у нее.

– Аббатиса, чуть не забыл! Вы, наверное, ничего не узнали от той девушки, Эсиллт?

– Нет, – призналась Элевайз, наблюдая, как он садится в седло. – Но как вы догадались, сэр Жосс?

– Потому что, если бы выяснилось что-то важное, вы сказали бы об этом.

– Так и есть, – признала она.

– Никаких зловещих объяснений ее присутствия в лесу той ночью?

– Вообще никаких объяснений. – Аббатиса выглядела встревоженной. Подняв голову, чтобы заглянуть Жоссу в глаза, она добавила: – Но что-то ужасное лежит на ее совести.

Рыцарь представил себе Эсиллт. Хорошо сложенная, сильная… Но достаточно ли сильная, чтобы нанести эти безжалостные удары?

Жосс был уверен, что Элевайз думает о том же.

– Нет, – сказал он спокойно. – Нет, аббатиса, я не могу поверить в это. Готов поклясться честью, у девушки доброе и любящее сердце.

– Даже в самых любящих сердцах может закипеть ярость, – возразила Элевайз почти шепотом. – Если…

Он не договорила.

– Если что? – спросил рыцарь и прочитал в ее серых глазах почти мольбу.

После короткой, но показавшейся им бесконечной паузы аббатиса ответила:

– Ничего, поверьте… Прошу вас… Вы правы.

Жосс наклонился и коснулся ее рукава.

– Надеюсь.

Но аббатиса никак не могла успокоиться.

– Я думаю… – начала она.

– Что?

Собравшись с духом, словно приняв трудное решение, Элевайз ответила:

– Кто-то еще вовлечен в это дело, сэр Жосс.

«Неужели она имеет в виду Тобиаса? – подумал рыцарь. – Вряд ли. Она ведь не знает, что в то утро его видели поблизости. Или знает?»

– Продолжайте, – попросил он.

– Сестра Калиста, – просто ответила она.

– Калиста! – Жосс совсем забыл о ней. – Ну конечно!

Поразмыслив, рыцарь понял, что ему известно только одно: когда после полуночи он вернулся в аббатство, послушница уже была здесь.

– Когда она пришла из леса?

– Калиста ждала перед церковью, когда мы выходили после Повечерия.

Значит, она вернулась приблизительно за три часа до Жосса.

– И тоже никак не объяснила свое отсутствие?

– Ну разве что рассказала эту нелепую историю о прогулке среди деревьев и о том, как она потеряла счет времени.

Жосс медленно покачал головой. Калиста, Юэн, Сиф, Эсиллт. И, если он был прав, Тобиас, поджидавший неподалеку. Тобиас, надеявшийся быстро расплатиться с браконьерами за сокровища и отправиться с ценным товаром к состоятельному покупателю. Могло быть такое? Да, вполне. Впрочем, могло и не быть.

Но, так или иначе, Калиста, Сиф, Юэн и Эсиллт точно были прошлой ночью в лесу. Что же связывает их всех между собой?

Жосс рывком натянул поводья Горация:

– Это запутанная история, – сказал он аббатисе. – Честно скажу, я в полной растерянности и не могу найти ни начала, ни конца.

Она пробормотала что-то вроде «боюсь, что…», но Жосс толком не расслышал.

– Аббатиса?

– Нет, ничего.

– Я еду домой, – объявил он не без некоторой резкости в голосе.

Если аббатиса не настроена делиться своими мыслями, нет никакого смысла настаивать.

– Если у вас будут какие-нибудь новости, вы дадите мне знать?

Она снова подняла голову и едва заметно улыбнулась ему.

– Конечно.

– А до тех пор….

Он не закончил. Пришпорив Горация, Жосс рысью поскакал в Новый Уинноулендз.

* * *

Элевайз, чувствуя душевную боль от невысказанных опасений, медленно направилась к своей комнате.

Затем, передумав, пошла в церковь.

Но сейчас она стремилась туда не для обычных молитв, а лишь для одной: аббатиса хотела просить Всевышнего о помощи в этом деле. Она вошла, села на узкую скамью у западной стены большого здания и здесь, в атмосфере, где волнующим образом сочетались власть и покой, попыталась распутать сложный клубок своих чувств и мыслей.

Прошлой ночью ей бросилась в глаза подробность, которую Жосс явно упустил. Она заметила, что в Эсиллт, мчавшейся к ним через заросли, в Эсиллт, окровавленной, почти обезумевшей от страха, было еще кое-что необычное.

Чтобы бежать по чаще, девушка подобрала верхнюю юбку своего платья.

А под верхней юбкой – Элевайз отчетливо увидела это – на Эсиллт ничего не было.

Боже Всемогущий, не значит ли это, что Юэн, встретивший ее в лесу, напал на нее и попытался изнасиловать? А что если ему это удалось?

И тогда Эсиллт в ужасе и отчаянии выхватила у Юэна его кинжал и убила насильника. Она достаточно сильна, Бог свидетель, с ее мускулистыми руками, широкими плечами…

Склонив голову над сложенными ладонями, Элевайз горячо молилась:

– Господи, если все так и произошло, умоляю, взываю к Твоему милосердию, дай Эсиллт смелость заговорить. Ведь если она защищалась, то убийство насильника не смертный грех.

Именно это и заставляло аббатису молчать – то, что Эсиллт могут приговорить к смерти. Ведь если Элевайз ошибалась, и поступок Эсиллт расценят как смертный грех, девушку повесят за убийство.

И, значит, ее погубленная душа отправится в ад.

В тишине церкви Элевайз закрыла лицо руками, пытаясь решить, что же ей делать дальше.