Текст книги "Пепел стихий"

Автор книги: Элис Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

СМЕРТЬ В ЗАЛЕ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Подняв голову, чтобы ответить на радостные приветствия тех, кто с нетерпением ждал их в аббатстве Хокенли, Элевайз заметила, что позади стайки встревоженных монахинь стояла Калиста.

«О дитя, я непременно должна поговорить с тобой!» – подумала Элевайз, посылая девушке мимолетную улыбку.

– Аббатиса, дорогая, ваш лоб! – причитала сестра Евфимия, одновременно пытаясь добраться до раны и ощупать ее пальцем. – Повязка такая грязная! Вы сию же минуту должны пойти со мной, и я позабочусь о вас!

– Сестра Евфимия, я благодарна вам, но…

– Аббатиса! О аббатиса, ночь, проведенная в лесу, и никакой горячей еды все это время! – сокрушалась сестра Базилия, крепко ухватившись за рукав Элевайз, как будто собираясь собственноручно потащить ее в трапезную и накормить вкусным свежим хлебом и стоявшим на огне тушеным мясом с овощами.

– Аббатиса, мне нужно поговорить с вами наедине, – тихий голос сестры Эмануэль зазвучал возле левого уха Элевайз. – Дело очень срочное…

– Пожалуйста! – не выдержала Элевайз, перекрывая всеобщий гвалт. – Сестры, благодарю вас за встречу и ваше беспокойство. Вы не можете представить, как я рада вновь оказаться среди вас! Все мы в свое время пойдем молиться и воздадим хвалу Господу за его заботу. Итак. – Она стала обращаться к монахиням по очереди: – О моей ране хорошо позаботился сэр Жосс, и боль не очень сильная. Обещаю, что приду к вам в больничный покой и приму вашу помощь, как только смогу. Сестра Базилия, и сэру Жоссу и мне пошла бы на пользу горячая пища. Не будете ли вы так любезны проводить сэра Жосса в трапезную прямо сейчас? Я присоединюсь к вам через некоторое время. Сестра Эмануэль, что за…

Но сестра Эмануэль уже бесшумно ускользнула.

Мысленно пообещав себе найти ее в первую же свободную минутку, Элевайз поймала взгляд сестры Калисты и едва заметным жестом попросила девушку следовать за ней.

С великим облегчением выбравшись из группы суетящихся, преисполненных благих намерений монахинь, аббатиса поспешила в уединение своей собственной маленькой комнаты.

* * *

Когда Элевайз и Калиста оказались наедине за плотно закрытой дверью, аббатиса без всяких предисловий начала:

– Я видела твою сестру. С ней все хорошо, и она беременна.

Сестра Калиста прижала руку ко рту.

– Аббатиса, мне так стыдно! – выпалила она, не отнимая руки.

– Стыдно? – Элевайз устроилась поудобнее в своем кресле. – Почему, сестра?

– Что вы должны думать обо всем этом! – воскликнула Калиста. – Ведь Селена – моя сестра, моя плоть и кровь!

Некоторое время Элевайз размышляла.

– Калиста, мы не выбираем семью, в которой нам суждено родиться. Кем бы они ни были, какое бы место ни занимали в жизни, даже к какой вере бы они не принадлежали – поверь мне, не в наших силах повлиять на это. Тем не менее мы должны сделать собственный выбор, ведомые нашим Небесным Отцом, в надежде, что мы поступаем правильно. – Она помолчала. – Твоя сестра без какой бы то ни было ее вины, живет в обществе людей, чьи нормы очень отличаются от наших, и эти люди не обладают даром Святого Божественного света.

Внезапно на мгновение она словно снова оказалась в лесу. И мудрость веков – женская мудрость – в проницательных глазах Наставницы, кажется, еще раз покорила ее.

«Она не живет с благодатью Святого Божественного света. Но все же…»

«Сейчас я вернулась в аббатство, – твердо сказала аббатиса себе самой – или Наставнице? – Здесь все иначе».

Сестра Калиста терпеливо ждала продолжения, но, похоже, потеряла нить разговора.

Элевайз слабо улыбнулась девушке.

– Все хорошо, – проговорила она.

– О! – Калиста выглядела удивленной, как будто ожидала большего. После паузы она произнесла: – Аббатиса, я больше не увижу Селену.

– Ты не можешь быть в этом уверена, – мягко возразила Элевайз. Без сомнения, все это было очень тяжело для юной девушки. – К тому же Великий лес всего в нескольких шагах от нас!

– Да, но тянется на сотни миль, – отвечала та, – а пути Лесного народа пролегают по всей его длине и ширине.

– И все же… – начала Элевайз.

– Аббатиса, простите, что я перебиваю вас, но дело не в этом. – Калиста нахмурилась, и на ее гладком лбу появились морщинки. – Как это объяснить? – пробормотала она. Потом продолжила: – Раньше вы говорили, мне следует подождать некоторое время, перед тем как дать постоянные обеты.

– Да, – согласилась Элевайз. – Я хотела убедиться, что ты уверена в своем поступке.

Калиста улыбнулась.

– Вы были правы, аббатиса Элевайз. Я думала, что уверена, но ведь этого недостаточно, правда?

– Да.

– Но сейчас все изменилось. – Лицо девушки стало серьезным и сосредоточенным. – Это как будто… это, я думаю… – Она в нерешительности остановилась, собралась с мыслями и продолжила: – Я волновалась из-за Селены. У меня было ощущение, будто какая-то часть меня отделена и обитает в лесу, участвуя во всех делах Селены. Вот почему в тот день я ушла, чтобы найти ее. Мне необходимо было ее увидеть. О, мы были вместе лишь несколько минут – я очень долго искала ее, хотя в действительности она тоже искала меня но этого было достаточно. Я не сказала никому, где я была, только старой доброй Хильде в больничном покое: думала, что смогу незаметно уйти и вернуться до того, как кто-нибудь хватится меня. Я чувствовала, что она нуждается во мне, поверьте. Селена – я говорю о ней! Я чувствовала: ее что-то волнует, тревожит…

Элевайз постаралась успокоить девушку:

– Все это естественно в таких обстоятельствах.

Калиста устремила на аббатису благодарный взгляд.

– Я знала, что вы поймете. Но теперь все изменилось. Она больше не зовет меня. Она счастлива. Она поступила так, как хотела, и теперь ушла от меня. – Это было сказано без всякой жалости к себе. – И это значит, аббатиса, – о, это так чудесно! – это значит, я снова могу быть собой. И я готова.

Мысленно Элевайз повторила про себя эту маленькую речь, произнесенную в спешке, на одном дыхании. Готова. Означает ли это, что она готова принять обеты? Аббатиса подняла глаза на сияющее, необычайно красивое лицо, ставшее еще прекраснее, когда исчезли беспокойство и неопределенность.

«Да, ты готова, – подумала Элевайз. – Готова с Божьей помощью стать очень хорошей монахиней».

Она встала, обошла стол, чтобы оказаться рядом с Калистой, которая, ясно понимая важность момента, опустилась на колени.

Удерживая протянутые руки Элевайз, она склонила над ними голову. Аббатиса услышала, как девушка очень тихо сказала:

– Благодарю вас.

– Это мне или, скорее, общине Хокенли следует благодарить вас, сестра Калиста, – ответила Элевайз. – Мы уже оценили ваш талант ухаживать за больными. Вас любят пациенты, и уважение к вам растет день ото дня среди монахинь, особенно тех, кто также работает в больничном покое. Теперь мы можем быть уверены, что, начиная с сегодняшнего дня и впредь, вы будете с нами как одна из принявших постриг монахинь. – Элевайз помогла сестре Калисте встать на ноги и, поддавшись порыву, наклонилась и поцеловала девушку в щеку.

– О! – воскликнула Калиста. Искренняя, радостная улыбка осветила ее лицо, и она спросила: – Аббатиса, могу я пойти и рассказать новость сестре Евфимии?

Элевайз ответила:

– Конечно. – И, отдавая себе отчет, что вторит благословению Наставницы, добавила: – Иди с миром.

* * *

Жосс, насытившись превосходной едой сестры Базилии, отправился к монахам в долине и попросил брата Савла найти ему какое-нибудь спокойное местечко. Брат Савл взглянул на рыцаря с сочувствием и не заставил просить себя дважды.

Когда Жосс устраивался в тени позади дома пилигримов, Савл сказал:

– Я прослежу, чтобы вас не беспокоили, сэр Жосс.

– Спасибо, Савл.

* * *

Его разбудил не брат Савл, а топот ног.

Открыв глаза, Жосс увидел брата Майкла, с трудом ковылявшего по тропинке от аббатства. Его одеяние развевалось, он размахивал руками. Жосс, моментально проснувшись, вскочил и поспешил ему навстречу.

– Откуда вы знаете, – запыхавшись, спросил брат Майкл, – что я иду к вам?

– Предчувствие, – ответил Жосс. – Что случилось, брат Майкл?

– Я был наверху, в аббатстве, – ответил монах, – хотел взять там немного мази для одного из пилигримов, пришедшего за водой, – он два дня нес больного ребенка и надорвал спину. Это очень болезненно, да, это заставляет его ходить, перекосившись, и я подумал, что мог бы…

– Брат Майкл, – прервал его Жосс.

– Простите, сэр Жосс. Когда я был там, прискакал всадник – лошадь вся в мыле – и сказал, что должен увидеть аббатису: у него страшная новость. – Глаза брата Майкла округлились от важности собственных слов.

– И что?

– Его отправили к аббатисе Элевайз, он скрылся в ее комнате, а потом, прежде чем вы успели бы произнести «Святая Мария!», они оба вышли, и аббатиса, увидев меня, сказала: «Брат Майкл, приведите сэра Жосса!»

– И вот ты здесь, – заметил рыцарь. – Ну?

Бесхитростное лицо брата Майкла приняло озадаченное выражение.

– Что «ну»?

– Что сообщил всадник? Почему я нужен аббатисе? – Жосс изо всех сил старался быть терпеливым.

– О! А я не сказал? – Майкл улыбнулся с явным облегчением, как будто был чрезвычайно рад, что так легко мог ответить на вопрос рыцаря.

– Нет, брат Майкл, ты не сказал.

Монах наклонился к нему, его лицо стало необычайно важным:

– Еще одна смерть, – прошептал он. – Другая смерть!

* * *

Элевайз надеялась на такой же краткий послеобеденный отдых, каким успел насладиться Жосс. Увидев ставшую прежней, сияющую сестру Калисту, она со спокойной душой отдала себя в заботливые руки сестры Евфимии, и теперь рану на лбу покрывали свежие повязки. Сестра Евфимия дала ей кусок ткани, смоченной в особом растворе алтея – ее специальном средстве от ушибов, – и время от времени Элевайз, когда вспоминала об этом, прижимала его к голове.

Сестра Базилия категорически отвергла все протесты и уверения, что аббатиса на самом деле не очень голодна, и стояла над ней все время, пока Элевайз ела большую порцию горячего мяса с подливкой.

Затем, когда до Часа девятого оставался целый час, Элевайз проскользнула в свою комнату. Но, как только аббатиса уселась в кресло и с удовольствием закрыла глаза, она вдруг вспомнила о сестре Эмануэль.

«Это моя вина, – сурово обратилась она к самой себе и снова поднялась. – Умчаться вот так, провести ночь под открытым небом, вдали от надежных монастырских стен – что ж, сейчас, когда я наконец вернулась, едва ли мои монахини виноваты, что у них есть дела, которые нужно обсудить со мной».

Прижав к пульсирующему лбу компресс сестры Евфимии, Элевайз направилась в дом для престарелых.

* * *

Сестра Эмануэль стояла у кровати одной из самых пожилых обитательниц – древней, с угрюмым лицом монахини, которая на протяжении своей трудовой жизни была настоятельницей монастыря в Норт-Дауне. Она была чрезвычайно требовательной и вечно всем недовольной. Элевайз полагала, что нужно отдать должное самоотверженности сестры Эмануэль: та никогда не давала волю своему раздражению, ухаживая за старой женщиной.

– …бросить меня здесь на все утро с испачканным покрывалом на постели! – звучал высокий, скрипучий голос бывшей настоятельницы. – Знайте, в мое время все было по-другому!

Сестра Эмануэль очень тихо проговорила что-то в ответ. Поймав взгляд Элевайз, она извинилась перед старой монахиней и приблизилась к аббатисе.

– Добрый вечер, аббатиса, – она поклонилась.

– Добрый вечер, сестра Эмануэль, – Элевайз остановилась. Ее правилом было не оставлять у монахинь никаких сомнений, что она отдает себе полный отчет, каким разнообразным и сложным испытаниям им приходится подвергаться. Поэтому она мягко заговорила: – Аббатиса Мария – великий борец за совершенство, не правда ли? И поэтому не самая легкая из ваших подопечных.

– Она имеет полное право жаловаться, – ответила сестра Эмануэль. – Ее овсянка пролилась на постель, и пятно не было вычищено до тех пор, пока я не вернулась с Часа третьего.

– Это, я осмелюсь предположить, едва ли длилось все утро, – заметила Элевайз.

Сестра Эмануэль с благодарностью взглянула на аббатису, и так же быстро ее лицо приняло обычное выражение величавого спокойствия.

– Вы хотели поговорить со мной, – напомнила Элевайз.

– Да, аббатиса. – Сестра Эмануэль оглядела комнату и, заметив еще одну работавшую там монахиню, едва заметным жестом показала ей, что они отлучатся. Монахиня понимающе кивнула. Эмануэль продолжила: – Сестра позаботится обо всем. Мы могли бы выйти и присесть снаружи, аббатиса?

– Как вам угодно.

Сестра Эмануэль подвела аббатису к скамейке, где они сидели накануне. Потом, удобно устроившись, заговорила:

– Эта девушка, Эсиллт, отсутствовала. – Сестра остановилась, как будто до сих пор не была уверена, должна ли она рассказать аббатисе о странном поведении Эсиллт. Потом продолжила: – Я хорошо понимаю, что я… мы… не можем контролировать ее приходы и уходы за исключением часов работы, но… – Она замолчала.

– Но она отсутствует и тогда, когда должна работать, – закончила Элевайз вместо нее. Да. Вероятно, именно этим и объясняется испачканное покрывало, которое не привели в порядок достаточно быстро.

Сестра Эмануэль поспешно кивнула.

– Да.

– Она сейчас здесь? – спросила Элевайз.

Лицо сестры Эмануэль выдавало внутреннюю борьбу.

– Ну… аббатиса, я совершенно уверена, что-то задержало ее, и очень скоро она вернется. Я убеждена, когда она появится, будет работать с удвоенной энергией, чтобы наверстать упущенное.

– Я понимаю. – Элевайз усиленно размышляла. Как она хорошо знала, Эсиллт была подарком Небес для преданной своему делу и чрезвычайно загруженной сестры Эмануэль, и аббатиса понимала борьбу в душе сестры. Если об отсутствии Эсиллт стало бы известно, это вполне могло бы повлечь за собой наказание девушки. С одной стороны, сестра Эмануэль боялась потерять свою лучшую помощницу, но с другой – не могла позволить Эсиллт и дальше пренебрегать правилами, что на деле означало бы: дому для престарелых все равно придется обходиться без нее.

Элевайз осторожно заговорила:

– Сестра, когда Эсиллт вернется, не будете ли вы так любезны сразу прислать ее ко мне? Я не хочу присваивать себе ваши полномочия – здесь вы полностью отвечаете за все, и тем не менее, может быть, вы позволите мне вмешаться в это дело?

– С радостью! – ответила сестра Эмануэль. – Но, аббатиса, вы… – Она тотчас умолкла. Ей, самой послушной из монахинь, была совершенно чужда привычка задавать вопросы настоятельнице.

Понимая это, Элевайз спокойно проговорила:

– Я, кажется, догадываюсь, в чем тут причина, сестра Эмануэль.

– Она не находит себе места, бедная девочка, – сказала сестра Эмануэль, качая головой. – Если ей можно помочь, аббатиса… – И сестра снова оставила предложение незаконченным.

– Я молюсь, чтобы так и было, – сказала Элевайз. – Если я не ошибаюсь, сестра, и найдется средство справиться с ее бедой, права ли я, предположив, что вы будете рады, если Эсиллт продолжит работу здесь с вами и пожилыми людьми?

– О да! – воскликнула сестра Эмануэль с несвойственной ей горячностью. – Аббатиса, она лучшая работница, какая у меня когда-либо была.

* * *

Вечер был вялым из-за стоявшей, в середине лета жары. Маленькие голубые бабочки порхали над кустами розмарина – живой изгородью с южной стороны монастыря, и Элевайз, не испытывая никакого желания сидеть взаперти в своей душной комнате, опустилась на каменную скамью, которая тянулась вдоль стены.

«Эсиллт глубоко страдает, – думала она с грустью. – И, не решившись прийти ко мне со своей болью, кажется, пытается справиться с ней самостоятельно. О, но она еще так юна! И несмотря на всю беспечную самоуверенность, столь присущую ей, на самом деле она всего лишь неопытная девочка».

Покойный муж Элевайз обычно говорил: «Не ищи тревог на свою голову и не трать время, беспокоясь о том, чего, возможно, никогда не случится».

Однако аббатиса не обладала таким жизнерадостным мироощущением, всегда настраивалась на встречу с худшим из того, что могло произойти, и заранее придумывала, что делать, если это случится. Она обнаружила, что, как правило, все заканчивается благополучно. Тем не менее, принятое решение отгоняло ужасные ночные мысли, которые поедают душевный покой и отметают любую возможность уснуть.

Элевайз все больше убеждалась: самое худшее, что могло приключиться с Эсиллт, – столкновение в лесу по каким-либо еще неизвестным причинам в ночь последнего полнолуния с Юэном Ашером, удиравшим из рощи с поваленными дубами, где тот искал сокровища.

Тогда он, возбужденный и трепещущий оттого, что нашел нечто ценное, и пребывавший в паническом страхе, который заставил его почти обезуметь, был не в силах устоять против женственности и хорошо развитых форм, которые буквально свалились на него. Он набросился на Эсиллт и был готов изнасиловать ее – возможно, ему это даже удалось, бедная девочка! – и тогда она, переполненная ужасом и отвращением, выхватила его нож и вонзила в него.

И вдобавок ко всему, с грустью думала Элевайз, теперь она – бедное дитя! – вынуждена находиться здесь, зная, что другой, совершенно невиновный человек заключен в тюрьму и ожидает суда за убийство.

Что произойдет, если Сифа Миллера признают виновным – а это весьма вероятно – и отправят на казнь? Допустит ли Эсиллт, чтобы его повесили или признается во всем?

Элевайз уже знала ответ. Но это нисколько не утешало ее.

Пытаясь выбросить из головы ужасную картину – красивое женское тело, дергающееся и крутящееся на конце веревки, темнеющее лицо и вывалившийся распухший язык, аббатиса быстро встала, вернулась в свою комнату и плотно закрыла дверь.

Элевайз собиралась направиться в церковь аббатства на несколько минут тихой молитвы перед Часом девятым, когда откуда-то снаружи услышала громкие голоса, сопровождаемые топотом бегущих ног.

Аббатиса уже подходила к двери, когда кто-то начал колотить по ней. Открыв, она увидела перед собой незнакомца.

– Аббатиса Элевайз? – выдохнул мужчина.

– Да.

– Аббатиса, у вас ли сэр Жосс Аквинский, рыцарь короля, остановившийся здесь? – торопливо спросил он.

– Да. Сейчас он отдыхает внизу, в долине, где монахи заботятся о пилигримах, которые…

– Аббатиса, простите меня, но прошу вас, не могли бы послать за ним? – Отчаяние мужчины было очевидным. – Нам срочно нужна его помощь!

– Конечно, – сказала Элевайз, выходя вместе с незнакомцем наружу и оглядываясь по сторонам в поисках посыльного для Жосса. – Брат Майкл! – позвала она. – Подойдите сюда, пожалуйста. – Снова повернувшись к мужчине, она добавила: – Теперь скажите, откуда вы прибыли и что случилось?

Незнакомец наблюдал за братом Майклом, спешащим к ним из больничного покоя. Его лицо застыло в напряжении, и сначала он не отвечал.

– Кто вас прислал? – повторила Элевайз более настойчиво.

– Что? Ах, да! Я человек Тобиаса Дюрана, Я служу ему и леди Петронилле. И… о Боже! – В ту же секунду лицо мужчины сморщилось, словно его вновь захлестнул ужас произошедшего – того, что требовало помощи Жосса. – Аббатиса, нам понадобятся ваши молитвы, ваши и всех сестер.

– Почему? – спросила она.

Он сглотнул и неимоверным усилием взяв себя в руки, ответил:

– Смерть в зале.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Наблюдая, как Жосс с плохо скрываемым нетерпением ждал, когда приведут его коня, Элевайз подумала, что рыцарь не больше, чем она сама, готов к весьма трудной поездке, в конце которой ему придется встретиться с серьезной задачей.

– Может, вам отдохнуть этой ночью и выехать на рассвете? – не в силах удержаться предложила аббатиса, заранее зная, что он ответит «нет». – Мы оба надышались этим скверным дымом, и я не сомневаюсь, что все еще страдаем от дурманящего вещества, которое в нем было.

Жосс посмотрел на нее сверху вниз.

– Спасибо за заботу, Элевайз, но… – Он отвел взгляд. Затем, словно вспомнив, что они находятся в аббатстве, где нужно забыть о дружеской близости, возникшей между ними в лесу, забыть, словно этого никогда и не было, он сказал: – Я совершенно здоров, благодарю вас, аббатиса. К тому же, это мой долг – ехать, если меня вызывают.

– Очень хорошо.

Она отступила назад. Два чувства охватили ее: благодарность за его обходительность и в то же время – потребность в его теплом и дружеском участии.

Наконец сестра Марта вывела Горация из конюшни. Шкура его сияла так, словно сестра весь вечер чистила его. Она передала поводья Жоссу, и тот вспрыгнул в седло.

Элевайз встала возле стремени.

– Пришлите мне весточку, – тихо сказала она.

Их взгляды встретились, и, словно поняв ее тревогу, он улыбнулся.

– Хорошо, – произнес он. – Так я и сделаю. Или вернусь и расскажу вам все лично.

Жосс пришпорил коня и рысью выехал за ворота аббатства.

Гонец поскакал вперед: сообщить, что Жосс уже в пути. Рыцарь ехал быстро, его голова была занята всевозможными предположениями, поэтому он почти не заметил долгих миль пути.

Он въехал в окруженный стеной опрятный внутренний двор великолепного дома Тобиаса и Петрониллы Дюран. Но на этот раз гостя встретил не хозяин, а слуга Пол.

С мрачным лицом, с усталостью во взгляде он тихо сказал:

– Сюда, сэр Жосс. Тело лежит там, где упало. Посыльный, появившись из конюшен, подбежал, чтобы увести коня Жосса.

Решительным жестом одернув тунику, Жосс последовал за Полом вверх по ступеням, ведущим в дом.

После яркого солнечного света внутри казалось слишком сумрачно. Жоссу понадобилась пара секунд, чтобы ясно разглядеть ожидавшее его место происшествия.

Затем, когда глаза привыкли к полумраку, он увидел то, ради чего его вызвали.

Растянувшись в футе от короткого лестничного пролета, который соединял помост – на нем стоял обеденный стол – с главным пространством залы, лежало тело.

Длинное, одетое в лучший наряд – роскошные цвета ткани мерцали в мягком свете, – тело лежало лицом вниз и из-за крови, видневшейся на каменных плитах под ним, можно было предположить, что смерть наступила в результате ужасного повреждения головы.

Жосс тихо спросил:

– Когда это случилось?

– Этим утром, – уныло ответил Пол. – Этим самым утром… – повторил он, как будто с трудом верил собственным словам. – Они даже не сели завтракать.

Пока Пол крестился и бормотал молитву, Жосс опустился на колени и положил руку на уже похолодевший висок Тобиаса Дюрана.

Переместив руку так, чтобы ладонь оказалась подо лбом, рыцарь осторожно приподнял голову. Пышные, блестящие волосы – признак цветущего здоровья – упали на мертвое лицо, и Жоссу пришлось убрать их в сторону, чтобы увидеть рану.

Она была ужасна. Жосс подумал, что рана, глубокая и странной формы, вероятно, была нанесена каким-то тяжелым трехгранным предметом. Посмотрев вниз, туда, где покоилась голова Тобиаса, он увидел край нижней ступеньки. Лестница была построена недавно, возможно, как часть обновлений, начавшихся после свадьбы Петрониллы и Тобиаса; края ее были острыми и еще не стоптанными, подступень, ступень и боковая сторона лестницы образовывали угол совершенной формы.

– Леди Петронилла сказала, что он споткнулся о гончую, – говорил Пол дрожащим голосом. – Он… хозяин… резвился, так она сказала, спрыгнул вниз с помоста, чтобы взять ее под руку и провести к столу, а собака, возбужденная всеми этими забавами и играми, начала лаять, потом подпрыгнула и запуталась в ногах хозяина. – Слуга шмыгнул носом и вытер его рукавом. – Я слышал голоса, слышал лай, затем звук, словно упало что-то тяжелое. А потом была эта ужасная тишина… – Пол снова всхлипнул.

– И вы поспешили в залу и нашли его здесь? – мягко спросил Жосс.

– Да. – Ответил Пол, уже не скрывая слез. – У моей леди теперь разбито сердце, сэр. Она так дорожила хозяином, я не знаю, как она будет обходиться без него, правда, не знаю.

«А как насчет тебя? – подумал Жосс. – Что бы она ни собиралась делать дальше, будет ли леди Петронилле нужен преданный слуга? Или она, как многие вдовы старше определенного возраста, решит, что достаточно видела в этом мире и для нее лучше уединиться где-нибудь в стенах тихого, радушно примущего ее монастыря?»

Но сейчас, определенно, время было неподходящим для подобных вопросов даже в тайнике его собственных мыслей. Рассудив, что, возможно, для Пола будет лучше заняться чем-нибудь, Жосс проговорил:

– Пол, эта смерть стала ужасным потрясением и для тебя, и для всего дома, на самом деле – для всех нас. – Взгляд рыцаря вернулся к длинному телу элегантно одетого человека, к которому смерть пришла так недавно, что он все еще сохранял внешнее подобие жизни.

Смерть. Непоправимая. Ужасающе непоправимая.

Не без усилий Жосс взял себя в руки и снова повернулся к сокрушавшемуся слуге.

– Не сомневаюсь, что остальные слуги в доме расстроены почти так же, как ты, – обратился он к Полу. – Не мог бы ты попробовать занять их какой-нибудь работой? – Рыцарь порылся в памяти в поисках подходящих поручений. – Что Тобиас обычно делал после полудня?

Пол поскреб затылок.

– Я не так уж хорошо знаю, сэр. Его часто не бывает дома. Иногда он берет гончих и отправляется куда-то, вот что я могу вам сказать.

– Что ж, это уже кое-что. – Жосс постарался ободряюще улыбнуться. – Его лошадь, наверно, нуждается в прогулке, а затем в хорошей чистке. И даже в пораженном горем доме требуется еда. Не мог бы ты попросить слуг приготовить что-нибудь?

Пол расправил плечи и, словно сожалея о своей слабости, попытался показать Жоссу, что восстановил свой пошатнувшийся было авторитет.

– Я сделаю все, о чем вы говорите, сэр. – С небольшим церемонным поклоном, от которого у Жосса на миг защемило сердце, Пол важно зашагал прочь.

Оставшись наедине с мертвым, Жосс ощупал его голову в поисках других повреждений. Нет, больше ничего не было.

Постой-ка! Что это…

– Вы приехали, сэр Жосс, – послышался тихий голос позади него. – Благодарю вас за то, что откликнулись на мой зов.

Обернувшись, рыцарь увидел Петрониллу Дюран, стоявшую в двух шагах от него и наблюдавшую за ним.

Она уже была одета в струящееся темное траурное платье, которое стерло последние следы румянца с ее обычно бледных щек. Ее глаза покраснели, веки распухли. Поверх туго закрепленного накрахмаленного белоснежного головного убора она накинула черное покрывало. Кожа нижней части ее лица была дряблой и имела желтоватый оттенок, составляя резкий контраст с гладким льном барбетты.

Ее тонкогубый рот превратился в дугу с опущенными вниз концами, с каждой стороны которой проступили глубокие полукруглые складки; Жосс был почти уверен, что раньше их не было.

Леди Петронилла состарилась на десять лет.

Жосс встал, подошел к ней и, еще раз опустившись на колено, взял ее ледяную руку и поцеловал.

– Моя леди, я соболезную вашей утрате, – сказал он. – Если я могу что-нибудь сделать, только скажите.

Она отняла свою руку. Отвернувшись, так что он не мог видеть ее изменившееся от горя лицо, леди Петронилла со стоном воскликнула:

– Верните его!

Жосс приблизился к ней. Неужели она лишилась рассудка? Рыцарь мягко заговорил:

– Этого я не могу сделать, леди.

Она покачала головой.

– Я знаю, сэр рыцарь. Знаю. – Женщина горько вздохнула.

– Постарайтесь утешиться хотя бы тем, что он почти не почувствовал боли, – сказал Жосс. Этого было мало, он знал, но скорбящие вдовы когда-то находили успокоение в этих словах; рыцарь сам много раз повторял это ни к чему не обязывающее замечание. – Рана глубока, и смерть, по-видимому, наступила мгновенно.

Жосс не был уверен в этом, но если притворная уверенность поможет вдове, остальное едва ли имеет значение.

– Почти не почувствовал боли, – повторила она. Наступило молчание, а потом леди Петронилла сказала: – Как мало вы понимаете!

«Ах!»

– Что вы хотите сказать, моя леди?

Он встретил взгляд ее покрасневших глаз.

– Этот дом всегда был наполнен болью, – проговорила она. – И хотя мой муж лежит мертвый, эта боль никогда не утихнет.

Для вдовы это были странные слова. Она имела в виду, что смерть Тобиаса стала причиной боли? «Может быть», – подумал Жосс в недоумении, но фраза прозвучала совсем не так. Петронилла словно упоминала о какой-то другой печали, длящейся постоянно, непрекращающейся, о чем-то, что было непременной частью ее жизни.

Стараясь успокоить вдову – самый черствый человек на земле, несомненно, попытался бы утешить ее, эту мертвенно-бледную, опустошенную горем женщину с таким состарившимся лицом, – Жосс сказал:

– Леди, в вашем доме была радость! Как же так – я своими собственными глазами видел любовь между вами и Тобиасом. Почему вы говорите о боли?

Петронилла словно пожалела о своих словах: она сделала явную попытку смягчить их. Со страдальческой улыбкой, которая на ее лице выглядела еще более страшно, чем выражение отчаяния, она ответила:

– Как же вы правы, сэр Жосс! В самом деле, Тобиас и я были счастливы. Боль в его… – Она быстро взглянула на тело мужа, зажмурила глаза, потом прошептала: – Боль лежит здесь, у наших ног.

Она почти убедила его. Жосс поверил бы ей и больше не думал бы о ее странных словах, но неожиданно в его сознании всплыла вереница мыслей. Осторожно оглядевшись по сторонам, чтобы удостовериться, что они одни, он тихо сказал:

– Леди Петронилла, я полагаю, когда мы виделись в последний раз, вы сказали мне неправду. Вам бы хотелось, чтобы сказанное вами было правдой, но это не так.

Никакого ответа.

– Леди! – настойчиво произнес он. – Не будет ли облегчением снять это бремя с плеч?

Она опустила голову и сдавленным голосом спросила:

– Сэр рыцарь, что вы себе позволяете?

Если она была не готова беседовать начистоту, этого нельзя было сказать о Жоссе.

– Вы говорили мне, – начал он, предусмотрительно понизив голос, – что Тобиас сошел с «пути, на котором растратил юность». Этого от него требовала заключенная вами сделка. Он должен был стать идеальным мужем, достойным уважения настолько, насколько это подобает мужчине, вступающему в брак с такой дамой, как вы. И это, моя леди, было ложью.

Она снова не проронила ни звука.

– Не правда ли? – спросил он громким шепотом.

Петронилла повернулась к нему.

– Хорошо, да! – прошипела она в ответ. – Теперь вы довольны? Вам угодно видеть мое унижение, так же как и мое горе? Какой позор, сэр рыцарь! Какой позор!

«Унижение» было не тем словом, которое он бы использовал. Настаивая лишь на том, чтобы выяснить все, что нужно было узнать, он осторожно продолжал:

– Я знаю, что Тобиас часто посещал Великий лес. Я видел его там дважды. Он не делал никакого секрета из того, что предпочитает опушки леса, где его сокол может полетать. Но это была просто отговорка, не так ли? – Жоссу вдруг захотелось дотронуться до вдовы, дать ей какое-то утешение прикосновением, несмотря на этот допрос. – Он был в одной связке с Хаммом Робинсоном, ведь так? Хаммом и его приятелями-ворами, Юэном Ашером и Сифом Миллером. Эта троица рисковала, делала всю грязную работу и передавала Тобиасу для продажи ценные вещи, которые они находили. Ведь это правда, Петронилла?