Текст книги "Терновый Оплот (ЛП)"

Автор книги: Элейн Каннингем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Даг Зорет соскользнул с лошади. Он не привык к верховой езде, а потому поездка познакомила его с целым легионом новых мускулов. Хотя путешествие из дома в Темном Оплоте было долгим и трудным, тело неумолимо отказывалось становиться сильным и мускулистым. Зато с волей у человека все было хорошо, и он отбросил пульсирующую боль, как человек ничтожнее мог бы отмахнуться от мухи. Оставив лошадь пастись, он начал кружить по поляне.

Зрелище было одновременно чуждым и знакомым. Разумеется, все здания исчезли, сожженные дотла в ужасном налете, случившемся больше двадцати лет назад. Здесь да там ему то и дело попадались обугленные леса или разрушенный фундамент, прятавшиеся в путанице цветущей ежевики. Но деревня, где он родился, исчезла безвозвратно. А вместе с ней и наследие, которое Даг Зорет решил восстановить.

Разочарованный, он огляделся, ища все, что угодно, способное стать ориентиром. Годы изменили его больше, чем они изменили лес. Он больше не смотрел на вещи глазами мальчика, которому еще только предстояло пережить седьмую зиму. Тогда его мир состоял из этой крошечной деревни в предгорьях к югу от Холма Джундара. Теперь его мир стал шире и значительно отличался от того, что он мог вообразить себе в годы, проведенные в этом уединенном местечке – он отличался от всего, кроме, разумеется, набега, которым закончилось детство Дага.

Снова глубоко вздохнув, Даг Зорет потер виски обеими руками, вырывая воспоминания. Внезапно, перед глазами встало четкое изображение: красный лист обрамленный зубцами, дрейфовал вниз, исчезая на фоне превосходящей красноты – разорванной груди его брата.

Он развернулся на каблуках, словно пытаясь сбежать от этого ужаса. Запрокинув голову, мужчина уставился на верхушки деревьев. Над местом, где погиб брат, стоял дуб. Возможно, ему следовало прийти осенью, когда листья окрасятся яркими красками. Он слегка улыбнулся этой глупой мысли и отбросил её в сторону, как только она появилась. Он имел право требовать то, что принадлежало ему по праву и мог пользоваться этим. Зачем же ждать?

Но годы изменили и просеяли его воспоминания сквозь мелкое сито, словно лес, смыкающийся кольцом вокруг дома его детства. Для смертного не было ни единого способа получить то, что было утеряно. К счастью, богов проблемы времени и смертности обременяли меньше, и они охотно делились своими откровениями, по одному за раз, со своими земными последователями.

И хотя Даг Зорет боялся поставленной перед ним задачи, руки молодого жреца не дрогнули, когда он вытащил из-под своей фиолетово-черной рясы медальон с изображением священного знака Цирика. Даг Зорет всегда носил цвета своего бога, хотя хорошенько подумал, прежде чем отправляться в путешествие, щеголяя жреческим облачением и символами Цирика. Основываясь на собственном опыте и амбициях, Даг Зорет считал, что люди, не испытывавшие страха или ненависти к жречеству Цирика просто не прожили достаточно долго, чтобы понять его.

Закрыв глаза, молодой жрец сжал медальон в кулаке. Его губы зашевелились. Он читал молитву о божественном заступничестве.

Ответ пришел внезапно, его жестокая сила заставила Дага Зорета упасть на колени и отшвырнула назад.

– Гимн, – пробормотал жрец, раздраженно морщась от боли. – Должно быть, Цирик слышал гимн.

Затем мысли исчезли, унося с собой двадцать лет в бегах.

Он снова был ребенком, опустившимся на колени, но не в молодом лесу, а в темном углу задымленного коттеджа. Маленькие тощие руки вцепились маслобойку, а черные глаза распахнулись от ужаса, когда створки двери раскололись и разлетелись в стороны. Внутрь шагнуло трое мужчин. В их взглядах горело то, что отталкивало и завораживало сжавшегося на полу ребенка. Один из них оттолкнул мать Дага, которая бросилась вперед, чтобы защитить своих детей единственным попавшем под руку оружием – железной сковородой с длинной ручкой. Нелепое оружие выпало из её рук и загрохотало в сторону очага. Мужчина ударил снова, и голова матери запрокинулась. Она тяжело упала на пол, с треском ударяясь о камни камина. На бледном её лице, словно бесстыдный малиновый цветок, расцвело кровавое пятно. Но женщина как-то нашла в себе силы подняться. Она проскользнула мимо человека, который целенаправленно зашагал к колыбели в дальнем конце комнаты. Там лежали сестры-близнецы. Дети визжали от страха и ярости, молотя задымленный воздух своими крошечными розовыми кулачками. Мать бросилась на колыбель, обнимая младенцев руками и закрывая их собственным телом. Она взывала к Тиру. Мужчина вынул меч и высоко занес его над головой. К счастью, маслобойка заслонила взгляд Дага, и он никогда не увидел удара, хотя знал, что означало внезапно воцарившееся молчание. В грубом злом обмене, последовавшим за падением меча, Даг прочел свою судьбу.

Он отпрянул назад, вдавливаясь в ямку, которую его бедная маленькая сестра вырезала в толстой плетеной стене. Здесь был тайник для её «сокровищ» – гладких или блестящих камушков, перьев голубой птицы и прочих маленьких чудес, которые она обнаруживала вокруг деревни. Даг горячо желал, чтобы сестра углубила проход, превратив его в дверь для побега. Затаив дыхание, мальчик пожелал раствориться в щели, тенях и дыму.

Мужчины рыскали по дому. Они выворачивали сундуки и перерывали кровати, спеша найти мальчишку прежде, чем их опередит дым тлеющей крыши. Они не сдвигали маслобойку, вероятно потому что не видели за ней места, в котором мог бы спрятаться ребенок. Наконец, они отказались от поисков, решив, что Даг удрал, как и его сестра.

Она покинула дом задолго до начала пожара. Любопытная, как всегда, она отправилась на разведку, заслышав шум, вызванный приближающимися налетчиками. Она выкрутилась из рук матери и пролезла через небольшое окошко, оставленное незапертым. Её старая ночная рубашка зацепилась за гвоздь. Инстинктивно, она хлопнула ладонью по маленькой малиновой родинке на голом бедре – оборонительный жест, ставший инстинктивным благодаря дразнилкам Дага. Затем, она пропала. Только сверкнули во тьме пятки её маленьких ног, когда она вывалилась наружу. Даг быстро подумал о том, что же с ней стало.

Подождав, пока налетчики покинут дом, Даг выскользнул из своего убежища и пробрался к окну. Он не бросил ни единого взгляда на мать или сестер, все время проклиная себя за трусость. Хотя он был всего лишь ребенком, отец его был великим паладином. Ему следовало сражаться. Он должен был найти способ спасти свою семью.

Тощие детские пальцы тряслись, когда он потянул защелку, державшую ставни. Несколько ужасных моментов он думал, что не сможет открыть окно, что будет вынужден выбрать между смертью в тлеющем доме или объятиями людей, которые явились, чтобы украсть его. Страх придавал ему сил, и он дергал защелку, пока не сбил пальцы в кровь.

Внезапно, металлический стержень уступил. Жалюзи распахнулись наружу, и Даг почти рухнул на низкий подоконник, откуда потом перекатился в сад, который обрамлял дом сбоку. Он так и лежал там, куда упал, среди ароматных растений, покуда не убедился в том, что его стремительный выход не привлек внимания. Через несколько мгновений он осторожно поднял голову и оглядел поляну, широко распахнув глаза.

Увиденное было похоже на нижние планы Абисса, ужасы, которые не должен был терпеть ни один сын святого воителя Тира.

Конные налетчики кружили по деревне, замахиваясь мечами чтобы прикончить любого, решившего бежать. Гром лошадиных копыт эхом поднимался над адским хором голосов. Тут были крики налетчиков, стоны умирающих, ужасные горестные причитания тех, что все еще оставались в живых. И надо всем этим поднимался к небу треск и рев пожаров. Большинство деревенских домов пылало, и яркое пламя прыгало и танцевало на фоне черноты ночного неба.

Рядом с ним на землю рухнула крыша, взвившийся в воздух сноп искр метнулся на затянутую дымом поляну. Эта внезапная вспышка осветила еще больше ужасов. Помятые, пропитанные кровью тела валялись на земле. Они больше напоминали убитых гусей, нежели людей, которых Даг знал с первого вздоха. Это не мог быть Джеренит, охотник, сам выпотрошенный словно олень, с покрытым кровью ножом, валявшимся у ног. А эта молодая женщина, безжизненно свисавшая с каменного колодца, слишком обнаженная, почти черно-фиолетовая от сажи и ужасных синяков… она просто не могла быть красавицей Пег Йарлсдоттер. Не она ли сегодня утром дала Дагу медовый торт и любезно заверила, что отец его вернется в деревню до первого снега?

Знакомый голос, вознесшийся в знакомом крике, привлек внимание мальчика. Его охватила волна облегчения и радости. Отец, самый смелый и грозный Рыцарь Тира, наконец вернулся! Страх ребенка растаял, а с ним исчезла и боль всех длинных дней, проведенных в уходе за лошадью отца. Он завидовал мальчикам, отцы которых остались в деревне, чтобы заниматься менее возвышенными делами.

Внезапно обретя храбрость, Даг выскочил из сада с травами и приготовился броситься к отцу. Во всем Фаэруне не может быть места лучше и безопаснее, чем широкий круп паладинской лошади, защищенный могучим мечом и непоколебимой верой отца.

Сделав три шага, мальчик осознал свою ошибку. Голос принадлежал не отцу, а старшему брату – Бьерну. Его брат сражался так, как мог бы сражаться отец. Как должен был сражаться он, Даг.

Ему не исполнилось и четырнадцати, и он отнюдь не был мужчиной, но у Берна хватило смелости взять меч и встать лицом к лицу с людьми, которые ворвались в его деревню с холодной сталью и пылающими факелами. И голос мальчика, взывающий к Тиру за силой и справедливостью, был так похож на глубокие звенящие речи отца.

Поклонение героизму в темных глазах Дага боролось с ужасом. Он видел, как его брат хватается за окровавленный меч. Даже Дагу было ясно, что Берну не хватит ни мастерства, ни силы, но юноша бросился в атаку с пылом, который испугал двух мечников и не оставил никого из них невредимым. Третий нападающий растянулся на спине, его голова склонилась в сторону, а глаза распахнулись от удивительного осознания того, что смерть может иметь безбородое лицо.

Неудивительно, что семейное кольцо носит именно Бьерн, подумал Даг испытывая скорее восхищение, а не зависть. Их отец дал Бьерну кольцо не потому, что тот был старшим из пятерых детей, но и потому, что он был самым достойным.

Кольцо.

И снова страх Дага отступил, на этот раз перед мрачной целеустремленностью. Ему и семи не было, но он кровью и костями ощутил важность этого кольца. Он думал, что поступил бы также, даже не слышь он никогда рассказов о Самуларе, благородном Рыцаре Тира и собственном дальнем предке. Кольцо должно быть в безопасности, даже если дети Самулара оказались в беде. К этому времени Даг понял, что для каждого из них больше не будет никакой безопасности и никакого спасения.

Прокравшись за дом, он скользнул за ограду, оставшуюся от летнего садика их соседей. Упав на четвереньки, он бросился между длинными рядами увядающих лоз туда, где брат стоял и сражался, как истинный наследник крови Самулара. Он услышал победный крик налетчика и увидел смертельный удар.

Сделав резкий болезненный вдох, Даг затянулся дымным воздухом, пытаясь вскрикнуть от ярости и ужаса. Но все, что сорвалось с его губ – это придушенное хныканье. Тем не менее, он неуклонно двигался вперед, пока не приблизился к Бьерну.

Брат лежал неподвижно, на уединенном клочке пропитанной кровью земли. Теперь, когда мальчик перестал сражаться, налетчики больше не обращали на него внимания. Они бросили его и отправились обыскивать несколько оставшихся домов. Даг понял: они ищут потомков Самурала. Это было единственное сокровище, хранившееся в этой маленькой, спрятанной деревеньке. Он слышал, как кричит в своем доме человек, оскорбляя солдата, убившего двух маленьких девочек ударом, предназначавшимся только для их матери. Смерть Бьерна тоже должна быть ошибкой. Мужчины пришли за детьми, а на восхищенный взгляд Дага, Бьерн был совсем взрослым человеком. С мечом в руках и молитвой к Тиру на губах, Бьерн, должно быть, обманул налетчиков.

Даг взял обмякшую руку брата. Он потянулся к семейному кольцу, постоянно опасаясь, что рука Бьерна сейчас сожмется, и мальчик попытается защитить и сохранить то, что по праву принадлежало ему. Даже после смерти. Но доблестный Бьерн действительно умер, оставив сражения младшему брату – мальчик живого ума, но, конечно, хилого телом. Даг был слишком хрупким и тощим, чтобы нести бремя и славу служения Тиру.

Но если он умел быстро соображать, то обязан использовать это, как воин использует в бою свое оружие. Быть может, мысль была простой, но она накрыла Дага, силой и весом не уступая пророчеству. На мгновение, пред ним пронеслись позабытые годы. Даг понял то, что только чувствовал в первые мгновения своего выживания в налете: это озарение будет определять и формировать его жизнь. Затем, внезапно, годы отступили и взрослый исчез. Но решимость успокоила ребенка, заставила его сосредоточиться.

Даг снова потянул кольцо. Наконец, оно соскользнуло с пальца Бьерна. Первой мыслью Дага было удрать с ним в лес, но он инстинктивно понимал – такое быстрое и очевидное бегство привлечет к нему внимание. Он не сможет обогнать мужчин и их лошадей. И он не посмеет унести кольцо с собой, потому что рано или поздно его наверняка схватят. И что же тогда ему с ним делать?

Ответ пришел к нему в виде одинокого красного листа. Он плыл по воздуху, дрейфуя так же легко, как недавно освободившаяся душа, и остановился на разорванной груди Бьерна. Увидев страшную рану, Даг тяжело сглотнул, и поднял взгляд вверх, туда, откуда упал лист.

На дереве был узел. Маленький, но и такого было достаточно для его плана. Даг медленно поднялся на ноги, едва дыша.

– Еще один! И он тоже похож на паладина!

Спустя несколько мгновений он понял, что человек говорит о нем. Однажды, давным-давно – всего на всего вчера, сегодня утром, меньше часа назад! – он был бы в восторге от сравнения со своим знаменитым отцом. Теперь слова налетчика внушали только ужас и разжигали гнев.

Мать и сестры мертвы. Бьерн мертв. Даг остался один. Он должен был закончить дело, которым никогда не должен был заниматься никто из них. Отец должен был быть здесь. Но его не было. Не было. Какая польза от человека, которого нет на месте, когда его собственные дети в серьезной опасности?

Позади себя он услышал стук бегущих ног. Вдохновение пронзило его, словно молния, и он сразу взялся за дело. Бросившись к дереву, он засунул кольцо в дыру. Даг не стал отходить, цепляясь за дуб, словно за материнскую юбку. Его сотрясали страшные рыдания, хотя глаза были абсолютно сухими, а весь страх был отброшен назад притворством.

Пусть они сочтут его глупым ребенком, одуревшим от горя и ужаса. Их мнение не изменит его судьбы. Они заберут его, но кольцо будет в безопасности.

Кольцо.

Даг Зорет ворвался в настоящее внезапно, словно проснулся от кошмара, завершившегося длинным, жутким падением.

Каждый мускул в его теле кричал от боли, но он едва замечал физическую агонию за свежей пыткой воспоминаниями о грусти. Прошло несколько мгновений прежде чем он понял, что руки его кровоточат, а одежда разорвана и испачкана в грязи. Должно быть, он прошел через деревню, следуя за посланным Цириком сном, цепляясь только-боги-знают за что. В его сне это была попытка открыть щеколду на окне. А потом он ползал по диким зарослям, некогда бывшим садом, в отчаянной попытке добраться до своего давно умершего брата.

– Я прошел сквозь сон, – пробормотал Даг, внезапно понимая практическое применение случившегося. Он поднял глаза, ожидая увидеть над своею головой полог весенних золотисто-зеленых дубовых листьев.

Дуба не было. Лишь серебристые листья пары осин нервно трепетали от прикосновений легкокрылого ветра.

Легкокрылого ветра. Даг глубоко вдохнул, ощущая тонкий, едкий запах, что приносил с собой ветер. Да, скоро будет дождь. И одна из тех быстрых, сильных гроз, которые он так любил в детстве. Даже тогда, упиваясь силой и трагичностью этих бурь, Даг смущался, думая о разрушениях, что они так часто оставляли позади.

Гроза! И снова пришло озарение. Даг начал рвать растущие перед ним лозы и ежевику. Спустя мгновение, он обнаружил расщепленный почерневший пень. Щепки, оставшиеся от древнего дерева, валялись рядом, а из черных гнилых корней торчали странные грибы. Это был тот самый дуб, пораженный молнией и почти сожженный дотла много лет назад.

Найти кольцо среди остатков дерева было непросто. Когда Даг закончил обыск, буря украла солнце и углубила тени, окутавшие поляну. Лошадь Дага нервно заржала. Жрец проигнорировал эти предупреждения. Дождь начался, когда его ищущие руки сгребали обломки, и вскоре лес вокруг содрогнулся от силы и ярости налетевшей бури. Возможно, кто-то другой никогда не нашел бы кольца. Но к Дагу оно, казалось взывало, толкая его вперед.

Он потянулся к куску грязи и раздавил его пальцами. Здесь Даг почувствовал что-то тяжелое. Его взгляд заметил золото. Он быстро потянулся к маленькому бурдюку, прикрепленному к поясу, и вылил содержимое на испачканное кольцо – едва заметив боль, когда вино попало на разодранную кожу. Он тщательно очистил вытер кольцо о испорченную одежду и поднялся на ноги, победно сжимая семейную реликвию в кровоточащем кулаке.

Даг оглядел кольцо в ярком свете молнии. Внутреннюю часть его покрывали тайные символы. Однажды в детстве он видел эти знаки, но предположил, что они всего лишь украшения. Теперь он мог прочесть загадочные руны. Когда три объединяться в силе и цели – зло вздрогнет.

Три, размышлял Даг. Он знал лишь о двух кольцах. Когда мысли обрели четкость, он начал понимать, почему Малхор, его наставник, внезапно так сильно заинтересовался историей семьи Дага. Все выглядело так, словно детские воспоминания Дага были основаны не только на легендах. Если бы Малхор подсуетился, обрел бы реальную силу. К счастью, старик ничего не знал о кольцах. А может и знал. Немногие высокопоставленные члены Жентарима отличались альтруизмом. Разумеется, Малхор не стал вдаваться в поиски далекого прошлого Дага или местоположения его деревни вовсе не потому, что не желал будить воспоминания бывшего помощника. Ладно, будь все так, наставник не нашел бы в нем послушного инструмента. Ни одна сила не подчинила бы его без кровавой борьбы.

Даг начал надевать семейное кольцо на указательный палец. Туда, где его некогда носил Бьерн.

Боль, быстрая, яркая и жесткая, пронзила его тело. Удивленный Даг отдернул кольцо. Он отбросил с глаз свои промокшие волосы, и вытянул руку с кольцом, глядя на то с недоумением и упреком. Он был потомком Самулара – как кольцо могло повернуться против него?

Ответ пришел быстро, порождая волну ярости. Он должен был предвидеть это. Он должен был знать, что так и случиться. Кольцо, вероятно, было освящено, посвящено какой-то святой цели. И он, Даг Зорет не мог принимать в этом участия. Самулар был паладином Тира. Даг Зорет был отшельником. Жрецом Цирика.

Повинуясь импульсу, Даг взял висевший на шее медальон. Серебряную звездочку, с крошечным, аккуратным черепом внутри. Пальцами, скользкими от дождя, грязи и собственной крови, он расстегнул застежку, а затем надел кольцо на цепь. Снова застегнув цепочку, он положил медальон обратно к сердцу. Кольцо теперь было надежно спрятано за символом Цирика.

Пусть Тир – если бог справедливости действительно снизошел до слежки за кем-то вроде Дага Зорета – делает с этим что хочет.

Даг свистнул лошадь и резко вскочил в седло. Обратный путь должен стать быстрым, потому что он не сможет носить кольцо долго. Даже сейчас, отделенное от тела слоями красно-черных одежд и легкой эльфийской кольчугой, оно жгло его. Был еще кое-кто, носивший кольцо. В тот давний день, когда дуб рыдал красными листьями над телом Бьерна, последнего достойного сына паладина Тира, он был таким же невинным, как Даг.

Достойный или нет, Даг собирался использовать кольцо. В конце концов, он из рода Самулара. Он восстановил наследие. По-своему и ради собственных целей.

Глава 2

В Глубоководье могли отыскаться и другие крепости – более внушительные и впечатляющие – но Башня Черного Посоха, без сомнений была самой необычной и защищенной.

С тех пор, как около двадцати лет назад Хелбен Арансан взял его под свою опеку, Данила Танн был в башне частым гостем. Последнее время ему казалось, что вызовы архимага участились, а требования, которые он предъявлял к "племяннику" и бывшему ученику росли с каждым днем.

Сегодня Дэн свободно миновал невидимые двери, которые вели сквозь черные каменные стены внутреннего двора, и попал обратно в башню. Как и ожидалось. После этого он прогулочным шагом вошел в деревянные двери кабинета архимага, не потрудившись открыть портал и с небрежностью относясь к любым охранным заклинаниям, которые могли бы здесь присутствовать.

Этой обыкновенной для него заносчивости не осмелился бы подражать ни единый человек в городе. Данила надеялся, что Хелбен воспримет данный жест как намерение остаться вдали от любых дел архимага. Однако он подозревал, что данная небрежность мало чем могла поспособствовать изменению причин его частого присутствия в Башне Черного Посоха.

Разумеется, он опоздал, и архимаг пребывал в необычайно дурном расположении духа. Хелбен Арансан редко выходил из себя. Его сила и влияние были таковы, что дела просто не могли идти вопреки его желаниям. Но сейчас маг метался по комнате, словно угодившая в плен и очень этим расстроенная пантера. В других обстоятельствах Данила нашел бы в том причину для мрачного веселья, но сообщение, полученное им от наставника, было достаточно тревожным, чтобы к тому же терять хладнокровие.

Хелбен остановился и посмотрел на человека, который был его племянником лишь на словах. Сходства между ними почти не наблюдалось. Разве что оба были высоки ростом и готовы на убийство, чтобы защитить друг друга. Архимаг был жестким, мрачным и серьезным. Он носил черные одежды, в отличии от Дэна, который был облачен в украшенные драгоценными камнями, словно на праздник середины зимы, одеяния богатых оттенков зеленого и золотого и носил при себе небольшую эльфийскую арфу. К огромному разочарованию архимага, Данила посвятил себя жизни барда. Это стало постоянным источником раздоров, и будило в Даниле подозрения, что дядя не оставил надежды сделать его наследником Башни Черного Посоха.

Данила признавал, что рассуждения Хелбена достаточно хороши. Если говорить честно – к счастью, событие это случалось с ним крайне редко – с заклинаниями бард управлялся куда искуснее, чем с лютней или арфой.

Поставив свой инструмент на маленький столик, Дэн сделал быстрый и сложный жест руками. Арфа сейчас же заиграла случайную мелодию. Это была веселая эльфийская песня, которая особенно нравилась Даниле.

Лицо архимага нахмурилось.

– Сколько музыкальных игрушек нужно человеку? – проворчал он. – Ты проводишь слишком много времени в этой трижды проклятой школе бардов и пренебрегаешь своими обязанностями.

Молодой музыкант пожал плечами, не обращая внимания на привычный выговор. И ничего, подумал он, что в каждом углу стоят свидетельства собственной художественной деятельности архимага.

Хелбен рисовал. Часто, страстно и без особого таланта. Странно измененные пейзажи, портреты и картины морских просторов висели на стенах или стояли на мольбертах. Незаконченные холсты были прислонены к дальней стене. Запах краски и льняного масла перемешивался с более острым запахом компонентов заклинаний, который долетал сюда из соседней комнаты.

Бард подошел к буфету, где хранилась его любимая картина – почти хорошее изображение красивого черноволосого полу-эльфа – и наполнил стакан эльфийским вином из графина. Вином, что он некогда преподнес Хелбену в качестве подарка.

– Мои обязанности – Новый Оламн, – напомнил он архимагу. – Мы уже говорили об этом. Обучение и поддержка бардов Арфистов – важная задача. Особенно сейчас, когда им так не хватает цели. Кстати, у тебя краска на левой руке.

– Рррр, – архимаг взглянул на запачкавший кожу зеленый мазок, и тот быстро исчез. Схватив лежавший возле арфы маленький свиток, Хелбен бросил его племяннику.

Ловко поймав бумажку, Данила плюхнулся на любимый дядин стул. Архимаг тоже присел. Резные ножки его кресла заканчивались когтями грифона, сжимавшими янтарные сферы. Когти барабанили по шарам, словно нетерпеливые пальцы, полностью отражая настроение Хелбена.

– Сколько волшебных игрушек нужно человеку? – скривился Данила, а затем обратил свое внимание на свиток.

Прошло несколько минут, прежде, чем он смог прочитать и перевести закодированное сообщение. Его лицо окаменело.

– Малхор – лидер сопротивления, командующий боевыми жрецами в Жинтийской крепости, известной как Темный Оплот, – провозгласил он мрачно. – Проклятье! Бронвин и раньше вела дела с подозрительными личностями. Но это просто за гранью.

– Малхор не должен получить то ожерелье, – твердо сказал Хелбен. – Ты должен прекратить продажу и принести мне камни.

Бард поднял брови и окинул взглядом строгое одеяние архимага. Единственным украшением Хелбена были серебряные нити в его черных волосах, да особая полоска белого, затесавшаяся среди аккуратно подстриженной бороды.

– С каких пор в тебе проснулась страсть к антиквариату? – сухо спросил Данила.

– Сам подумай, мальчик! Даже в самой простой форме янтарь – больше чем просто камень. Это единственный канал Плетения. Этот янтарь пришел из Анораха, он – пролившиеся слезы деревьев, настигнутых внезапной и жестокой смертью. Представь себе силу, которая могла потребоваться, чтобы обратить Лес Миконидов в мертвую пустыню. Если хоть один её след задержался в камне, находясь в любой доступной для направления и фокусировки форме, это ожерелье обладает огромным потенциалом. Оно может собирать и передавать энергию… – Хелбен замолк. Дэн заметил, что маг словно увидел эту мысль в новом свете. Поднявшись, дядя снова зашагал по комнате. – Видимо, нам придется понаблюдать за Малхором и его амбициями.

– У нас же столько свободного времени, – пробормотал Данила и изогнул бровь. – Говоря «мы» ты, возможно, имеешь в виду «мы» по-королевски, исключая из планов своего скромного племянника и сообщника?

Хелбен почти улыбнулся.

– Мечтай, – сказал он. – Говорят, это полезно.

– Дядя, позволь мне быть откровенным?

На этот раз архимаг выглядел искренне удивленным.

– Зачем останавливаться на моем сообщении?

– Меня беспокоит Бронвин. Перестань хмуриться – ничего такого. Все было сделано так, как ты того желал. Я договорился, чтобы за ней присмотрели и защитили. Я тихонько помогал её магазину, подкидывая правильные места для приобретения камней и редкостей, устраивал все так, чтобы приобретения были известны тем, кто правит причудами моды. Я убедился, что она получает приглашения, способствующие созданию и упрочению её репутации. Короче говоря, я удерживал её в Глубоководье. Счастливой и занятой.

– Но буду я проклят, как лич, если понимаю, зачем. И проклят трижды, если горжусь своею ролью в манипуляциях другом и Арфистом!

– Тогда думай об этом, как о «руководстве», – ответил Хелбен. – Если другое слово тебе не по нутру.

Данила пожал плечами.

– И гоблин будет пахнуть гоблином, хоть гоблином зови его, хоть нет.

– Очаровательный оборот. Этому ты учишься в своей школе?

– Дядя, меня не отвлечь.

Архимаг поднял руки.

– Хорошо. Тогда я буду так же честен. В твоих словах куда больше наивности, чем я от тебя ожидал. Разумеется, Арфистами необходимо управлять. Решения, принимаемые агентом часто очень важны и слишком влияют на дальнейшие события, чтобы оставить их в руках одного человека.

– Если этот человек, разумеется, не ты.

Хелбен остановился и развернулся. В одном этом движении были выражены сила и гнев драконов.

– Последи за языком, – сказал он глухим голосом. – Есть пределы моему терпению. Даже к твоим выходкам.

Данила не отступил, хотя он, лучше чем многие, дрожащие перед великим архимагом, понимал масштаб его могущества.

– Если я оскорбил тебя, прошу прощения. Но я говорю лишь правду, которую вижу.

– Опасная привычка, – проворчал Хелбен. Успокоившись, он отвернулся. Сцепив руки за спиной, архимаг посмотрел в окно – окно, которое внезапно сдвинулось вправо, хотя с внешней стороны башни этого было не заметить. Нынешний вид, по мнению Дэна, был особенно привлекателен: элитная Замковый Квартал, венчавший собою величественную громаду горы Глубоководья. Из гнезда на вершине вспорхнула тройка грифонов. Их крошечные фигурки вырисовывались на фоне закатных облаков, окрашенных аметистовыми и брильянтово-розовыми красками. Данила следил за ними в течение круга, а потом отвлекся, ожидая продолжения речи архимага.

– Несомненно, ты задаешься вопросом, зачем мы так пристально следим за Бронвин, молодой Арфисткой, чьи задания в основном связанны с сообщениями.

– Несомненно, – сухо сказал Данила. Он сложил руки и вытянул вперед длинные ноги. – Какой тебе в том прок? Я много раз пытался понять, почему стал мастиффом для этой овцы.

– Сарказм становится твоей болезнью, – заметил Хелбен. – Ты не был бы столь легкомыслен, если бы понимал, что Малхор может заинтересоваться Бронвин.

– Тогда расскажи мне, – Данила положил руку на сердце, словно школьник, дающий присягу другу. – Я буду самим смирением.

Улыбка архимага была мрачной и мимолетной.

– Я никогда не думал о тебе, как о ком-то незначительном. Но все же тебе стоит признать, что этой сказке лучше остаться не рассказанной. Я бы хотел сохранить все в секрете. Иди и достань ожерелье, пока оно не попало в руки Малхора.

– Бронвин ценит свою репутацию честного дельца. Она не поблагодарит меня за вмешательство.

– Она не должна о нем узнать. Так будет лучше. Но если это невозможно, используй любые методы, чтобы забрать ожерелье.

– Легко сказать, – заметил Дэн, направляясь к двери. Хелбен скептически наморщил лоб.

– Странные слова для человека, первым вкладом которого в дело Арфистов стала способность выведывать у женщин секреты.

Молодой Арфист застыл, а затем развернулся.

– Я сделаю то, что ты просишь, дядя. Но не так, как ты подразумеваешь. Я возмущен этим заданием и глубоко оскорблен твоими нападками на мою личность.

– Но можешь ли ты отрицать мою правоту?

Улыбка Дэна была печальной и напряженной.

– Конечно, нет. Почему иначе, скажи на милость, я обижаюсь?

* * * * *

Комнату заполнил пар, и Бронвин, которая успела вернуться в город, чтобы почиститься, переодеться и принять некоторые меры предосторожности, оказалась в тумане. Когда глаза её снова смогли видеть, женщина заметила седого бородатого человека, лежащего в обширной ванне. Его мясистые розовые руки лежали на краях. Черные глаза с интересом скользили по ней.