Текст книги "Водные врата (ЛП)"

Автор книги: Элейн Каннингем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Элейн Каннингем


ВОДНЫЕ ВРАТА

ПРОЛОГ

Битва оборачивалась не в пользу ларакена. Монстр знал это, его враги – нет. Они продолжали сражаться с безумием храбрецов, жаждущих умереть славной смертью.

Люди и раньше приходили в болото Ахлаура, но эти были особенными. Их оружие – не чары, но острые мечи, пики и стрелы. С ними подозрительно знакомая эльфийка, та, что не была ни пищей, ни врагом.

Ларакен бросился вперед, визжа, как демон, которого он и напоминал. Стрелы и копья, утыкавшие его словно щетина, мало заботили его. Когтистые задние лапы сминали упавших людей. Небрежным пинком он отбросил тело вемика – могучего льва-кентавра, что погиб, защищая эльфийку. Истерзанный труп прокатился по влажной земле, забрызгав выживших воинов зловонной жижей; катился, пока корни дерева бильбоа не остановили его.

Ларакен атаковал, вгрызаясь в ряды людей – и все более удаляясь от источника живительной магии. Монстр истошно выл не из-за охватившей его ярости, а от заполонившего все мысли голода. Зеленоватая кровь текла из бесчисленных ран, но голод, не оружие людей, мог стать причиной гибели ларакена.

Единственной пищей были заклинания эльфийки и скудные крохи магии, что таились в высоком рыжем воине. Монстр с жадностью осушил их. Рыжеволосый стал полупрозрачным, как капля росы. Но он жил и сражался!

Сражались и его товарищи, но никто не дрался более свирепо, чем воин, черным ястребом вцепившийся в спину ларакена. Он рубил монстра, заставляя его кричать от ярости и боли.

И все же самым грозным противником оказалась невысокая женщина-человек, чьи глаза напоминали темные омуты магии. Ее голосу не возможно было противиться. Ее песня манила ларакена, в то время как инстинкты вопили о том, что надо бежать, спасаться, обратно к ручейку жидкой магии, главному источнику силы.

Зовущая сидела высоко на дереве, не вступая в сражение. Волшебная песнь лилась из уст девушки, порождая у ларакена чувство неполноты, маня и одновременно насмехаясь над его голодом. Досада медленно сменялась страхом: ларакен вспомнил, как много лет назад уже сталкивался с волшебником, чью магию нельзя поглотить.

Серебристый огонь вспыхнул у самой морды ларакена – и тут же жгучей болью разлился по телу. Монстр заорал, зажимая поврежденный глаз верхней парой рук. Беспорядочно размахивая лапами, он зацепил ослепившего его воина. Когти вонзились в мягкую плоть. Сидящий на монстре мужчина, наконец-то выпустил свою жертву и скатился со спины ларакена.

Охваченный отчаянной, безумной жаждой жить монстр вырвался из-под чар певицы – и ринулся к воде. Эльфийка выкрикнула неизвестное слово и бросила что-то в бурлящий источник магии. Не прошло мгновения, как пузыри выросли в радужные, размером с человека, купола – и взорвались брызгами живительных капель. Инстинктивно, словно объятое пламенем животное, ларакен бросился в воду.

В тот же миг монстра подхватил водоворот. Ларакен упал – или, возможно, полетел – в кружащийся белый ужас. Его чувства были притуплены, он отстраненно ощущал ушибы от падения, рев воды, громовые раскаты, грохот закрывающихся магических врат.

И, наконец, тишина…

Оглушенный, сбитый с толку, ларакен позволил течению подхватить себя. Он дрейфовал, ощущая покалывание энергии, проникающей под чешуйчатую кожу и неясным шепотом отдающейся в костях и жилах.

Через некоторое время ларакен начал присматриваться к новому окружению. Вода была везде, но совсем не такая, как в родном болоте. Это был жидкая магия, менее плотная, чем земные воды, более живительная, чем воздух. Монстр мог дышать ею, и каждый вдох делал его сильней.

Ларакен осторожно двинулся вперед, помогая себе четырьмя перепончатыми руками. Он не восхищался красотой коралловых дворцов или волнующихся морских лесов – пышных и красочных, словно джунгли. Монстр не обращал внимания на замысловатую резьбу арки, обрамляющей место, где скрывались магические врата – незримые, недоступные прочим органам чувств. И все же… Похожие на угрей отростки, обрамляющие морду ларакена, всколыхнулись. Рептильи глаза резко распахнулись и не мигая уставились вдаль; монстр широко раскрыл пасть, оскалив острые клыки. Угри-отростки потянулись к стае мелких, разноцветных рыбок.

Гнетущая зловонная магия достигла ларакена. Ее едкий, выворачивающий кишки запах говорил об опасности. Монстр зарычал, рывком оборачиваясь к неизвестной угрозе.

Белое пятно неслось к нему с невероятной скоростью. Это было нечто громадное; на ларакена надвигались огромные распахнутые ворота. Одного мига хватило монстру, чтобы понять: «ворота» на самом деле это челюсти гигантской акулы. Пасть была достаточно велика, чтобы поглотить двенадцатифутовую добычу целиком. Клиновидные зубы выстроились в несколько рядов. Дальше был только скелет, и ничего больше.

Инстинкт подсказывал бежать, но ларакен понял, это бессмысленно. Вместо этого он бросился прямо в ворота из зубов и костей. Мощно гребя всеми лапами, ларакен стремился добраться до чистой воды, той, что виднелась позади пустых белых ребер.

Кости акулы-скелета сомкнулись вокруг добычи. Хрящи скрипели, ребра сжимались, словно переплетенными пальцами обхватывая жертву. Костяная клетка захлопнулась перед самым носом ларакена, пресекая любую попытку вырваться на свободу. Два ребра срезали угревидный отросток с головы монстра. Кусок плоти закружился в мутной воде. Снующая под акулой рыба схватила его и торжествующе уплыла прочь.

Ларакен вонзил когти ног в позвоночник костяной твари и повис вверх тормашками. Схватив пару сомкнувшихся ребер четырьмя руками, монстр изо всех сил пытался разомкнуть кости, но гибкие хрящи акулы гнулись, не ломаясь. Ларакен, обезумев, бился о стены клетки, пока из полученных от ударов ран не потекла зеленоватая жидкость. Акула-скелет спокойно плыла дальше, оставляя за собой кровавый след.

Ларакен запрокинул голову и завыл как демон, только что обреченный на вечные муки. Он выл снова и снова, и от каждого вопля сотни пузырьков взметались вверх и уносились течениями.

Сквозь шум вспенившейся воды и собственный рев ларакен краем сознания ощутил нечто новое – магию, более плотную и более острую, нежели та, что была растворена в воде. Инстинктивно он потянулся к ней, но поглотить не смог. Волшебство имело запах, неуловимо похожий на магию эльфийки, но куда более сильный.

Более сильный и неожиданно знакомый.

Невыносимый ужас охватил ларакена. Потеряв последнюю надежду на спасение, он съежился в углу костяной клетки и отчаянно завыл, словно детеныш обезьяны, вцепившийся в ветку дерева и ждущий, что вот-вот на нем сомкнутся зубы камышовой кошки.

Ларакен увидел волшебника – и его вой захлебнулся, превратившись в полузадушенный всхлип. В наступившей тишине монстр ожидал смерти – и надеялся на нее.

Неспешно, уверенно приближался Ахлаур к акуле-скелету, в пропитанной магией воде перемещался он так же легко, как некогда ходил под небом Халруаа. Волшебство поддерживало в некроманте жизнь, но двести лет, проведенных на Элементальном Плане Воды, сильно изменили Ахлаура. Он все еще был крепким мужчиной, высоким и худощавым, с выразительными черными глазами и правильными чертами лица. Но теперь крошечные чешуйки покрывали его кожу, а сама она приобрела бледно-зеленоватый оттенок. Жабры в форме двойной молнии рассекали шею некроманта. Пальцы, сжимавшие посох, были длинными и перепончатыми.

Маг не только выжил на Элементальном Плане Воды, он процветал. Слуги преподносили ему прекрасные одежды, все из тонкого зеленого морского полотна, с рунами, вышитыми черным жемчугом. Да и могуществу некромантии Ахлаура было множество доказательств. Его посох был сделан не из дерева ‐ это был оскалившийся угорь, негнущийся и обездвиженный при помощи магии. Маленькие молнии с шипением разлетались от тела существа, играя бликами на лысой зеленой голове волшебника.

Наконец остановившись, Ахлаур легонько ударил посохом по черепу акулы.

– Что принесла ты мне, моя милая? – спросил он тихо, почти шепотом.

Синие молнии с шипением устремились от угря к акуле-нежити. Костяная клетка вспыхнула ярким светом, вызвав раскатистый, отчаянный вопль пленника; и под этот долгий, заунывный вой вихрем завертелись пузырьки воздуха.

Ахлаур был заинтригован, но не впечатлен. Он наклонился, стремясь лучше рассмотреть добычу, – и распахнул глаза, в изумлении:

– Проклятья и потоки! Я знаю эту тварь!

Жабры некроманта трепетали в волнении, пока тот осознавал всю значимость пойманной жертвы. Это же ларакен, порождение водных демонов и эльфийской магии! Это его собственное творение, нить, связующая его с Халруаа. Ведь если ларакену удалось проникнуть на Элементальный План Воды, то, возможно, и он, Ахлаур, сможет наконец-то вернуться домой!

– Ты как сюда попал? – потребовал ответа волшебник. – И что принес мне на этот раз? – Он прислонил посох к коралловому обелиску и начал творить пассы руками, с легкостью вызывая чары, которые не использовал две сотни лет.

В ответ на это, магия потекла из монстра, словно кровь из смертельной раны. Ларакен уцепился за костяную клетку, чтобы устоять, ведь маг высушивал его силы полностью, до предела, за которым была лишь смерть.

Ахлаур же смаковал украденные заклинания так, как ценитель маленькими глотками пробует хорошее вино.

– Интересно. Очень интересно, – задумчиво бормотал он. – Смесь всех магических школ, с легкими нотками божественных заклинаний церкви Азута. Заклинания халруанские, несомненно, но интонации несколько искажены, как будто этот язык не родной для мага. Акцент еще такой, словно заклинатель… эльф?

«Добыча ларакена определенно была эльфом и, вероятно, женщиной», – размышлял некромант. Обучение при храме Азута, несомненно, сказывалось на заклинаниях; по мнению Ахлаура, жреческая магия была, приторной, неприятной, словно сахар в тушеном мясе.

Он фыркнул, испустив из жабр ворох пузырьков:

– Прискорбна нынче участь Халруаа, как я погляжу, – пробормотал он. – Эльфийские девки среди жрецов Азута!

И все же результаты исследования не разочаровали некроманта. Он сгубил сотни эльфов, перехитрил и одолел множество священников. Такие враги ему не страшны. Ему бы только вырваться из этого места!

Ирония судьбы такова, что Ахлаур, величайший некромант своего времени, оказался изгнан из страны, которой ему суждено было править. Более двухсот лет все его попытки выбраться из заточения оканчивались неудачей. Но как же тогда у менее способного мага получилось раскрыть врата достаточно широко, чтобы выбросить через них ларакена?

Это не представлялось возможным. Любой волшебник, рискнувший приблизиться к лакерену, погибал. Голодный монстр сначала поглощал магию дерзкого глупца, а затем его жизненную силу. Ахлаур был неуязвим, ведь это он сотворил монстра, он скрупулезно создавал каналы, благодаря которым ларакен стал не более чем инструментом для передачи украденной магии. Воистину, это было одним из величайших достижений Ахлаура, вершиной искусства некромантии. На создание ларакена ушло много лет. Все попытки оканчивались неудачей, поскольку растущий плод уничтожал вынашивавших его женщин. И тогда Ахлаур решился на то, чтобы сплести узы смерти с эльфийкой по имени Кива.

Плавное течение его мыслей резко оборвалось, натолкнувшись на неожиданное открытие.

– Нет, – пробормотал некромант. – Этого просто не может быть!

Тем не менее, такая возможность существовала. Кива была свидетелем многих наиболее тщательно охраняемых экспериментов. Она цеплялась за жизнь тогда, когда тысячи других уступали боли и отчаянью. Эльфийка выжила после рождения ларакена, с большим трудом, но выжила. На самом деле, Ахлаур нечасто тратил время на мысли о ней. И кто бы мог предвидеть, что эта тощая замухрышка окажется способной не только выживать, но и обучаться?

– Похоже на то, – протянул Ахлаур, – что у меня появился ученик.

Он кивнул, принимая объяснение. Видимо, то, что эльфийка выдержала роды, может объяснить и ее способность сопротивляться ларакену. Ей удалось подобраться достаточно близко, чтобы открыть врата и отправить через них ларакена, пусть и ценою утраты собственных магических сил.

Но зачем ей это?

Ахлаур разглядывал существо, скорчившееся в углу костяной клетки, и размышлял. Что побудило Киву рискнуть собой, изгоняя сюда ларакена? Уж точно не материнская любовь! Эльфы едва допускали мысль о связях с людьми; а уж про демонов с Плана Воды и речи быть не могло. Единственно возможным – по мнению Ахлаура – мотивом была месть.

И еще кое-что. Кива, вне всяких сомнений, знает, что ларакен не может навредить своему создателю. Возможно, она послала монстра не в качестве убийцы, а как своего вестника.

«Да, – решил Ахлаур, – это послание. Моя маленькая Кива решила напомнить о себе».

Волшебник окинул взором коралловый обелиск, где аккуратные руны отмечали наступление лунных приливов и отливов. Отголосок лунных ритмов проникал сквозь крохотную брешь, будто издеваясь над заточенным некромантом; обелиск же, подобно персту богини, указывал путь домой. Скоро уже, когда луна станет полной, а путь между мирами коротким и верным, явится Кива – несомненно, мстительная, невообразимо могущественная и жаждущая оплатить за все.

– Приди, моя маленькая эльфийка, – промурлыкал Ахлаур и глядел, не отрываясь, мимо обелиска, на невидимый портал. – Приди и узнай всю правду об узах смерти, что опутывают нас.

Всеблагая Мистра.

О великая богиня, мы раньше никогда не общались, во всяком случае, не при помощи тех слов, что лились бы из моего сердца. Я – Маттео, советник Беатрикс, королевы Халруаа. Этим летом пошел второй год, как я выполняю долг джордайна, служа правде, Халруаа и волшебникам что правят. Я всегда знал, о Мистра, что ты хранишь нашу страну. И наверное – я вот только сейчас понял – это странно, что я впервые возношу тебе искреннюю молитву.

Нас, джордайнов, учили чтить Владычицу Магии, а также уважать Азута, покровителя волшебников – но всегда держаться почтительно, на расстоянии. Мы не отмечены твоим Даром, зато наделены способностью противиться этой силе. Нам предопределено стоять в стороне от течения жизни Халруаа, наблюдать за происходящим, давать советы.

Но никогда не действовать!

Умоляю, прости мне эту вспышку. Слова прозвучали не только неподобающе, но и неточно. С прошлой весны я успел совершить многое, и в этих деяниях я отошел далеко от моего изначального представления о предназначении джордайни. Кто я? Каким я должен быть? Сейчас мне это уже не так ясно, как ранее.

Именно эта неопределенность и привела меня к тебе. В свое время я поклялся: у меня не будет господина, что превыше правды. Но как человек сможет определить истину? Когда-то я верил правителям-волшебникам, ордену джордайнов, жрецам и магам-гончим, верил в законы Халруаа, в знания и науки, которые хранятся в моей памяти. Как руководящие принципы они хороши, но я не способен слепо следовать какому-то из них, или же всем сразу. Может ли смертный быть достаточно мудрым, чтобы самому определить свой путь? Должен ли я углядеть волю провидения в странных поворотах, преподнесенных судьбой?

После окончания Школы Джордайнов, я стал сначала советником Прокопио Септуса, лорда-мэра Халараха, а чуть позже – советником королевы Беатрикс. Мне открылось, что и величайшие волшебники несовершенны и допускают ошибки. Я горько оплакивал «смерть» Андриса, моего старого друга, потом неожиданно вновь обрел его – но лишь затем, чтобы беспомощно наблюдать, как у него отобрали все, оставив лишь тень существования. Я ожидал, что буду давать советы магам относительно боевой стратегии, а не испытывать мастерство и храбрость в реальной схватке. А потом я сражался плечом к плечу с моими братьями-джордайнами, судьбы которых были растоптаны лживой магом-гончей Кивой. Мы победили темное и древнее зло, и вынудили Киву ожидать приговора жрецов Азута. Но, пожалуй, сильнее всего меня изменила дружба с уличной бродяжкой, известной как Тзигона.

Подозреваю, о Мистра, что Тзигона, как и я, не заботилась возносить молитвы. Жизнь почти не давала ей повода рассыпаться в благодарностях волшебникам Халруаа и – да простят меня – их богине. Тем не менее, она похожа на беспечного жаворонка – жизнерадостная, веселая, наполненная песнью, противостоящая внутренней тьме, что скрала ранние воспоминания Тзигоны. Она пытается разгадать тайну своего прошлого, узнать правду о матери, которую едва помнит. Похоже, Тзигона, как и я, пытается разобраться, кто же она на самом деле.

Ее правда, моя правда. Мне почему-то кажется, что они связаны между собой. Эта вера не поддается логике и не может быть объяснена знаниями джордайнов. Но я уверен, это так. Подсказки сердца необъяснимы для меня, но наверняка они продиктованы каким-то особым знанием и мудростью.

Это новое для меня виденье, еще слабое, туманное. Впервые в жизни я осознал, что нуждаюсь в тебе, Мистра. Помоги мне сдержать мои клятвы, не предав моего сердца. Научи меня распознать правду, когда я столкнусь с ней. Подскажи мне, как узнать, когда необходимо говорить, а когда следует с честью промолчать. Это непростые просьбы, я понимаю. Но я все же произнес их вслух и надеюсь, что ты не слишком сожалела о моем предыдущем молчании! Да и мне не так легко сознавать, что человек способен найти свой собственный путь, руководствуясь только истиной в сердце да голосом Богини.

Возможно, с течением времени мы станем лучше понимать друг друга.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Солнце припекало, успев высоко подняться над тренировочным полем Школы джордайнов. Слабый ветерок, что дул с Таерталской бухты, приносил с собою запах соли, но не смягчал тягот летнего зноя. Жар подрагивающей дымкой поднимался над землей. Тела молодых мужчин блестели от пота. Двое сошлись в схватке. Сверкали клинки. Играли хищные улыбки на устах.

Маттео резко бросился вперед, его меч нырнул вниз – немного удачи, и можно быстро завершить сражение, перерезав противнику сухожилия. Андрис парировал с легкостью, отступил на шаг – и тут же ответил шквалом коротких ударов. Его неожиданные, высокие и низкие выпады не так-то просто было предугадать. Маттео отражал каждую атаку, упиваясь звоном стали так же, как бы мудрец наслаждался познавательной беседой. Все ему казалось таким родным, таким привычным, на какое-то мгновение он даже почти забыл о переменах, что принес этот год.

Хотя… мог ли он забыть?

Некогда волосы Андриса были медно-рыжими, глаза – ореховыми, а его светлая кожа была густо усыпана веснушками. Он даже как-то пошутил, что у него был бы замечательный цвет лица, пожелай веснушки слиться в одно целое. Теперь все эти необычные краски померкли, став лишь призрачной тенью былого. Даже меч в руке джордайна походил скорее на стекло, чем на металл. Да и сама фигура Андриса казалась неосязаемой, будто сотканным из радуг видением.

Вдруг, словно решив опровергнуть угрюмые мысли друга, Андрис начал наступление. Теперь он атаковал жестче, в полную силу. Двое мужчин кружились, обменивались ударами в быстром, звенящем диалоге. Они дрались в новом ритме, но вот Маттео заметил, что утро подходит к завершению, и что солнце уже успело коснуться купола над Залом Диспутов; теперь и здание, и солнечный свет четко просвечивались сквозь полупрозрачную фигуру Андриса.

Маттео резко оборвал мечтания, еле успев увернуться от рубящего удара сверху. Джордайн вскинул руку и, удерживая меч под наклоном, прикрыл корпус. Клинок Андриса со скрипом заскользил вниз по лезвию меча; Маттео тут же перенес вес на правую ногу, уходя от возможного встречного удара. Он повел предплечьем, описав мечом дугу и выйдя на позицию для атаки.

Вдруг резкая вспышка ослепила джордайна. Так вот в чем хитрость Андриса! Тот намеренно позволил Маттео парировать; стоило ему сместиться – Андрис превратил полупрозрачный меч в призму, поймал солнечный луч и направил его прямо в лицо противника.

Маттео отскочил назад на пару шагов, моргая, пытаясь избавиться от черных пятен перед глазами. И все же проворство подвело; Андрис плашмя хлопнул его по бедру. Маттео опустил меч, отступил и, потирая ушиб, вынужден был признать:

– Хороший трюк.

– Есть и получше, – усмехнулся Андрис.

Призрачный джордайн атаковал быстро, решительно. Пока Маттео мог лишь отражать удары, Андрис извлек из-за пояса кинжал и поднял его высоко вверх. Движения Андриса были выверены до предела, как бы яростно он не сражался, кинжал оставался повернут к солнцу под неизменным углом. Пройдя сквозь прозрачный металл, сгусток света опалил стоптанную землю площадки. Вскоре легкий дымок заструился из растущей черной точки.

В чужих руках такое оружие могло стать смертельно опасным. Маттео ничего не боялся, он доверял другу, но он вел бой яростно, желая разгадать хитрость противника. Долгое время они сражались лицом к лицу. Маттео мог только защищаться. Ни возможности для контратаки, ни надежды выманить Андриса на другую позицию или заставить его сдвинуть кинжал.

Внезапно Андрис чуть повел кинжалом. Алый пучок света разделился на два луча, один из которых больно обжег Маттео руку.

Джордайн вскрикнул от удивления и отпрянул в сторону. Мигом придя в себя, он атаковал. Он воспользовался выпадом Андриса, чтобы подцепить меч высокого джордайна своим и прижать клинок к земле. Наклонившись, Маттео использовал массу своего тела, чтобы вдавить конец своего меча в землю, пригвоздив тем самым и оружие Андриса. Свободной рукой он схватил запястье другой руки Андриса, той, что с кинжалом. Андрис может и был почти на голову выше, но Маттео превосходил его в весе и силе. Он резко вывернул запястье противника, кинжал хлопнулся на землю. Еще один трюк – и Андрис, споткнувшись, упал на колено.

– Моя взяла! Оплошал ты! – ликовал Маттео.

– Не думаю. – Высокий джордайн многозначительно посмотрел на руку приятеля.

Маттео мельком покосился вниз – и губы его растянулись в кривой улыбке. Отразивший солнце кинжал выжег руну на его коже – руну, с которой начиналось имя Андриса.

– Кажется, меня только что клеймили, – подметил Маттео. Он вложил меч в ножны и помог встать Андрису на ноги, поздравив его дружественным хлопком по спине. – И раз под нож идет не крестьянин, а все-таки его корова, то и мое заявление о победе было ложным!.. А ты научился быть коварным, приятель.

Замечание было сказано голосом, полным искреннего восхищения, но лукавая усмешка Андриса так неожиданно сошла с его лица, что Маттео ожидал услышать, как она вдребезги разбивается о стоптанную землю.

– Лучше коварный ум, чем надменная уверенность, – проговорил Андрис.

– Мы, джордайны, хотим верить в простоту вещей, и что нет ничего вне пределов понимания.

Мрачное выражение в полупрозрачных ореховых глазах Андриса удивило Маттео.

– За последнее время произошло много странных событий, – он согласился, – но в основе своей, наши цели ведь остаются прежними.

Высокий джордайн пожал плечами:

– Я надеюсь.

Беспокойство Маттео усилилось. Его сомнения, услышанные из уст другого человека, начали приобретать форму, объем. С другой стороны, почему они не могут открыто побеседовать? А вдруг вместе у них получится найти какое-нибудь решение?

– Рассказывай, что изменилось? – дружелюбно попросил Маттео.

Андрис бросил свой нагретый солнцем кинжал в лохань с водой. Какое-то время он молча смотрел, как над водою поднимается пар, и лишь потом заговорил:

– Тебе известно, что во мне течет кровь эльфов.

Маттео моргнул, удивленный неожиданным поворотом разговора.

– Да. Ну и что?

– А то, что это меняет все. Я сейчас говорю не про очевидное, – пояснил Андрис, указав на свою полупрозрачную фигуру. – Мой жизненный путь был бы иным, даже если бы моя внешность не изменилась тогда, на болоте Ахлаура.

Они оба замолчали, каждый вспоминал это ужасное место.

Маттео не выдержал первым:

– Почему далекое эльфийское наследие должно предопределять твой жизненный путь?

– Наследие – сильная штука. Ты никогда не думал, почему джордайнам запрещено искать информацию о своих родителях?

Непрошеное воспоминание предстало перед глазами Маттео: образ маленькой, всеми покинутой женщины, заключенной в тюрьме собственного разума. Если Тзигона в кои-то веки сказала правду без прикрас, то эта печальная женщина подарила ему жизнь. По какому-то странному произволу судьбы Тзигона нашла мать Маттео во время отчаянных поисков собственной. Маттео не понимал этой странной тяги иметь семью, но он узнал те же чувства в призрачных глазах Андриса.

– У ордена джордайнов есть свои основания, – ответил Маттео, пытаясь выбросить из головы намеки Тзигоны касательно личности другого своего родителя. – Значит так. В тебе течет кровь эльфов. Теперь ты знаешь это – и что? Стал ты другим человеком?

Андрис круто развернулся и зашагал к вещам, аккуратной горкой сложенным на краю поля. Он склонился над кожаной сумкой и вытащил оттуда нечто крохотное, искрящееся.

– Вместе со знанием приходит ответственность, – проговорил он, раскрывая руку.

Там лежала статуэтка спрайта – изящная, миниатюрная, с крылышками не больше ладони Андриса. Она казалась сделанной из хрусталя, и мельчайшие ее детали были безупречны, как если бы статуэтка была живым существом – таковым она раньше и являлась. Маттео изумился, что Андрис мог хранить у себя подобную вещь. На болоте Ахлаура Маттео случайно наткнулся на такого же эльфа. То, что издали виделось статуей из цельного куска хрусталя, на деле оказалось пустотой холоднее льда.

Он положил руку на прозрачное плечо друга:

– Эльфы из болота Ахлаура и спрайты, чье изваяние ты хранишь, были освобождены смертью задолго до твоего рождения. Ничего более сделать уже нельзя. Меня беспокоишь ты, дружище. После того, как жрецы Азута сделают все, что в их силах, ты должен оставить прошлое позади и заняться исполнением долга джордайна.

Андрис пожал плечами и отвернулся, но Маттео успел разглядеть смятение чувств в его глазах.

– Ты боишься этого дознания, – заметил он.

– А ты бы не боялся на моем месте? – резко перебил Андрис. Несколько минут он молчал, пряча крошечную хрустальную статуэтку в сумку, затем поднялся и посмотрел Маттео в лицо: – Ты ведь знаешь жрецов. Они будут вопрошать, проверять и молиться до тех пор, пока сама Мистра не устанет от всего этого. О, со временем они даже смогут расширить свое понимание магии, но они не ответят на главные вопросы. Почему я выжил? Почему выжила Кива? Она ведь эльф. Почему она не стала хрустальной пустотой как все остальные?

– Быть может, сама Кива ответит на эти вопросы.

Глаза Андриса загорелись:

– Она пришла в себя, да?

– Еще пока нет, – признался Маттео. – Проверившие ее маги-гончие говорят, мол, большая часть ее сил ушла вместе с ее заклинаниями. Наверно, жизнь и волшебство теснее переплетены в эльфах, чем в людях. Они сказали, это просто чудо, что она выжила.

Андрис раздраженно зашипел сквозь зубы.

– Да в храме жрецов больше, чем клещей на гоблине. И что, не нашлось никого способного ее исцелить?

– Я им тот же вопрос задавал, – Маттео с раздражением тряхнул головой. – Кива обладает знаниями, жизненно важными для всего Халруаа. И, тем не менее, жрецы утверждают, что молиться об исцеляющих чарах ради блага предательницы – кощунственно.

Андрис пробормотал нечто невразумительное. Он потянулся за своей белой туникой, натянув ее через голову. Добротная ткань стала бесплотной, как только охватила его торс. Джордайн наклонился снова, уже за выдолбленной из тыквы флягой. Откупорив ее, он сделал жадный глоток. Маттео почти ожидал увидеть, как вода потечет по полупрозрачному горлу друга, но та исчезла сразу, как только коснулась губ джордайна.

Андрис заметил его пристальный взгляд и, чувствуя себя неловко, опустил флягу. Маттео сразу отвел взгляд:

– Извини. Я совсем не собирался таращиться на тебя.

– Нет магии, нет наказания, – ответил Андрис небрежно, отметая извинения друга поговоркой, которая часто звучала среди молодых джордайнов. – Что теперь думаешь делать? Вернешься во дворец королевы?

Маттео покачал головой:

– Кажется, Халруаа более нуждается в моей деятельной службе, чем королева Беатрикс в бесплодных советах. Кива не закрыла портал на Элементальный план Воды, она лишь переместила его. Это новое место следует отыскать. К тому же, я еще обещал помочь Тзигоне найти ее мать или хотя бы разузнать о ее судьбе.

– Не завидую твоему первому заданию, но второе кажется легким. Кива описала Кетуру как сильного мага школы Воплощение. Такие волшебники довольно известны. Все, что тебе нужно будет сделать – это спросить.

– Здесь все гораздо запутаннее, – признался Маттео. – Вопросы могут привлечь ненужное, и даже опасное внимание к Тзигоне. Никто не должен знать, что она дочь Кетуры. Андрис, дай слово, что не обмолвишься об этом никому.

Легкое удивление на лице джордайна быстро сменилось ужасом.

– О боги! Маттео, ты хочешь сказать, что Тзигона – бастард мага?

– Нет, я не хотел этого говорить, – резко возразил Маттео, – но так оно и есть.

Андрис пригладил пятерней свои тускло-рыжеватые волосы и глубоко вздохнул:

– У тебя занятные знакомства, дружище. Кто-нибудь еще об этом знает?

– Помимо Кивы, думаю, что никто.

Он рассказал Андрису о подделанной Кивой записке, якобы от Кассии, джордайн-советницы короля. Бумага содержала просьбу ко всем джордайнам города о том, чтобы помочь в поисках дочери Кетуры.

– Сначала, – говорил Маттео, – я думал, что эти новости всем известны, но Кива предназначила их только для моих глаз, и для Тзигоны. Она хотела завлечь нас обоих в покои Кассии, а оттуда – прямиком в болото Ахлаура; она манила Тзигону ее наследием как морковкой перед носом ослика.

– А за какой морковкой погнался ты? – спросил Андрис и поглядел на приятеля внимательно, даже с беспокойством. – Неужто все ради девчонки?

Вопрос не был лишен оснований. Маттео осторожно обдумал ответ, но так не нашел подходящих слов для объяснения своей дружбы с Тзигоной.

– Похоже на то, – вынужден был согласиться он.

Андрис нахмурился:

– Ты ведь знаешь, что джордайнам запрещено вступать в брак.

Воображение тут же нарисовало Тзигону в роли невесты: ее привычно озорная усмешка превратилась в сдержанную улыбку, а ее глаза светились кротостью под вуалью – картина была столь нелепой, что Маттео рассмеялся.

– Да мне бы это и в голову никогда не взбрело! И спорю на приданное королевы, что и Тзигоне такого никогда на ум не придет! Она мне просто друг, ничего более.

Андрис заметно расслабился.

– В один прекрасный день, – проговорил он, – Тзигона станет волшебницей. Джордайны обязаны служить халруанским магам, а не дружить с ними.

Молодой ученик бежал трусцой в их сторону, освободив Маттео от необходимости признать эту горькую правду вслух. Мальчик скользнул взглядом по полупрозрачной фигуре джордайна и поспешил отвернуться.