Текст книги "Чисто семейное убийство"

Автор книги: Елена Юрская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Глава 14

Тоска по НКВД стала органичным дополнением к светлому образу студенчества Академии управления, бизнеса и права. Для того чтобы соответствующим образом сеять в ее стенах разумное, доброе, вечное, необходимо проходить минимум трехмесячные курсы повышения квалификации в исправительно-трудовых учреждениях, а стажировку – в колониях особого режима.

С тем, что в академии никто не учится, потому что нечему, я уже смирилась окончательно. Но мои подопечные не хотели тихо читать по слогам не только учебник, но и записанные мною на доске термины. Моя работа их веселила, как папуасов бусики из стекла. Пишите, пишите, Надежда Викторовна, я домой приду и родителей попугаю: упанищады Махабхарата, кшатрии. Они в обморок упадут. Пишите. Я бы писала, но теперь они взяли моду приходить на занятия пьяными, обкуренными и невменяемыми. Сумасшествие проходило под девизом «весна» и время от времени одаривало аудиторию рвотными массами, вырвавшимися из детских желудков. Спасибо, конечно, они еще не рожали прямо на моих лекциях. Но с каким глубоким чувством я вспоминала родной университет, факультет невест и грозный партийный порядок, который почему-то поддерживался если не штыками, то уж деканатом точно.

Ностальгия по режиму заставила меня запастись наручниками – теперь я приковывала нарушителей порядка к батарее, и газовым пистолетом – я пользовалась им в качестве дезодоранта, чтобы перебить выхлопы алкоголя, идущие из самых недр моих студентов. В таком ключе наше сотрудничество со студентами стало более продуктивным, что позволило мне на время ответа отвлечься и немного подумать о высоком.

– Великая китайская стена была построена, чтобы по ней ходить… – вещала девочка, претендующая на красный диплом. – И ездить. В Монголию. Правильно?

– Нет, – отрезала я. – Продолжайте.

Итак, сегодня у меня школа и Людочка. Я назначила ей свидание прямо у двери в класс Луизианы и теперь очень надеялась, что наш совместный демарш не только попортит учительнице кровь, но и даст мне возможность разобраться в роли Люды Кривенцовой в жизни Володи Прядко.

– Вас же к телефону, – заныла студентка. – Вас к телефону. Вон лаборант стоит. Мне продолжать, пока вас не будет? Про стену?..

– Ты веришь в любовь? – спросил меня Миша, которому явно нечего было делать на работе.

Ну что ему сказать? Что я смотрю передачу «Секретные материалы», но от этого моя вера в инопланетян никак не отдаляется от детсадовской? То есть теоретически я, конечно, верю, но рук не пожимала, в раскосые глазки не заглядывала, на тарелке не гостила. Это же дело серьезное. Как говорила моя мама: «Пока не помацаешь, не поверишь». А тут любовь.

– Ты хочешь отдать за меня жизнь? – спросила я, считая этот вопрос лакмусовой бумажкой для проверки любви на профпригодность.

– А что, уже пора?

Он задал вопрос так буднично, словно собирался покупать проездной или обзаводиться страховым полисом.

– Пора, – объявила я.

В крайнем случае Мишу и можно будет использовать для убиения Луизианы Федоровны.

– Но у меня же дети, Ирочка не работает. Как же? – всерьез забеспокоился Миша, и сердце мое почти затрепетало: его намерения были вполне серьезны.

– Я о них позабочусь!

– Когда? – обреченно спросил Миша.

– Да живи, что за глупости! – огрызнулась я, понимая, что мой рейтинг в категории «лучшая невеста года» продолжает оставаться опасно высоким. – Пока, я на работе.

– Скажи мне что-нибудь еще, – заканючил Потапов, напоминая мне ухажера из детского сада, который не выговаривал почти ни одной буквы, а потому предпочитал, чтобы я болтала весь тихий час напролет, а он бы только слушал. Все мы родом из детства – с тех пор мой рот практически не закрывается, хотя мои новые партнеры научились выговаривать не только буквы, но и кое-какие слова.

– Надя, я тебе мешаю?

– Помогаешь! Слушай, может быть, ты хочешь забрать свои вещи? Так они у меня в сумке.

Танечка-лаборантка оживилась и настроилась записывать адрес конспиративной квартиры с тем, чтобы продать его в конкурирующее издание.

– Значит, что-то обо мне напоминает? – обрадовался Миша. – Я хочу пригласить тебя в гости. В нашу старую квартиру. В конце недели мои уезжают на дачу.

– Мои, твои, наши… Миша, ты в уме ли?

– Ты же видишь, то есть слышишь, что нет… И что плохого, скажи, что плохого я делаю? Где написано, что это нельзя? Говорят, что сейчас адепты церкви перенесли прелюбодеяние на самое последнее место среди смертных грехов. Потому что оно уже и не совсем грех. Любовь вообще не грех.

– Держи себя в руках, Миша, не поддавайся! – попросила я, знающая, чем заканчиваются разговоры об адептах церкви. – Я, может быть, соглашусь, но только без всяких приставаний и с разрешения мужа.

– Это что-то новое, – хмыкнул Миша. – А после занятий ты куда?

– В школу. Мне надо привести в порядок одни очень пошлые мозги.

– Луизиана? Ты ее тоже знаешь? Надо же, – усмехнулся Миша, еще не усвоивший правило, согласно которому все люди нашего города спят под одним одеялом. И стоит только кому-то немного потянуть его на себя, как с другой стороны обязательно высунется чье-то не самое приглядное место. – Я еще позвоню. Все, что ты скажешь сейчас, бесполезно. Считай, что это просто моя история.

А мне он нравится. Хороший подход, взрослый. Интересно, какое руководство по обольщению женщин стало его настольной книгой? Я просто не верила в то, что мужчина может дойти до таких высот собственным умом. Дейл Карнеги? Джудит Патрик? Или, может быть, Энгельс со своим бессмертным творением «Происхождение семьи, частной собственности и государства»?

Чувствуя себя желанной и любимой, я обычно делаю две вещи: творю добро (поэтому я поставила студентке «четыре» – ведь она же, во всяком случае, смогла произнести трудное выражение «Великая китайская стена») и ловлю такси. Таким образом я перехожу из разряда дорогих в категорию очень дорогих. Так что к школе я подъехала как фон-барон, профессиональным взглядом осмотрела подрастающее поколение. Мои потенциальные студенты были еще краше нынешних. Во всяком случае, мазюкались они просто энциклопедически. Сопровождаемая завистливыми взглядами старшеклассниц, я вошла в школу. Я вся светилась изнутри, а за макияж и походку могла бы отхватить первое место на конкурсе Мисс Вселенная. Не уверена, что эти дылды хотя бы когда-нибудь будут в состоянии повторить этот несмертельный номер.

Дверь в класс Луизианы была закрыта. Несмотря на перемену и жуткий весенний гвалт, который свидетельствовал о том, что у нашего общества еще есть будущее, во всяком случае, человеческий материал для него. Неужели она не отпустила своих младших школьников, чтобы в случае чего прикрыться ими как заложниками? Что ж, от этой фашистки можно ожидать всякого! Я постучала и решительно дернула дверь. Она оказалась незапертой и в открытом виде представила моему взору Луизиану, уговаривающую родителей. Причем родителей Анькиных одноклассников. Кажется, Люда провела неплохую подготовительную работу. Только вместо себя она почему-то прислала Геннадия. Не дожидаясь, пока меня заметят и выгонят, я быстро села за первую парту.

– Что хотите со мной делайте, но это мои дети, и я не собираюсь с ними расставаться, – гордо заявила Луизиана и утерла несуществующую слезу батистовым платочком, из тех, которые ей дарили на Восьмое марта мы же, родители первоклассников.

– В первую очередь это наши дети, – строго сказала молодая мама в красивых очках. – А вы мешаете им входить во взрослую жизнь, постоянно вторгаетесь в учебный процесс. Это возмутительно.

– Любовь не ведает стыда, – заметил чей-то дедушка, находящийся в состоянии непозволительных для его возраста грез. Как говорят, седина в голову – бес в ребро, но дедушке на вид всего-то шестьдесят. – Любовь не ведает стыда, но это не повод для насилия.

– Что? Я? Когда? – возмутилась Луизиана. – Это неслыханно. Если ваш мальчик не понимает, какой он национальности, и не может правильно ответить на психотесты, я не виновата.

– А что, вы любите детей согласно пятой графе? – спросил дедушка, выбывший из состояния грез. – Мы, родители, требуем, что бы вы прекратили ваше издевательство на общественных началах! Давайте проголосуем и пойдем к директору!

– Вы уже проводили практические занятия по сексуальному воспитанию? – спросила я; честное слово, было просто интересно, стоит ли контролировать эротический канал собственного телевизора.

– Что? Какое безобразие! – сказал Геннадий и стукнул кулаком по парте. – Да как вы смеете? – злобно выкрикнул потенциальный свекр моей дочери.

– А как смеете вы? Дети ведь не в лесу растут! Они мне доверяют и все обо всех вас знают! Я их люблю, и нечего мне угрожать. Сегодня у меня был день, посвященный ликам любви.

Этот выпад Луизианы был, пожалуй, самым колоритным. Во-первых, она любила сразу тридцать человек, даже мне с моим большим сердцем не всегда удавались такие штучки. Во-вторых, она не брезговала, а главное – не боялась «знать все и обо всех». По нынешним временам, такая информация обычно стоила людям по меньшей мере эмиграции. В-третьих, она была явно озабочена путями дальнейшего развития своей любви к нашим детям.

– Вам никто не угрожает. Давайте прекратим. Это действительно невиданно и нелепо. Не хочет – заставим, – предложил чей-то совершенно спокойный папа. – Заставим, граждане.

– Только не забудьте объяснить своему тестю, зачем вы купили своей любовнице машину, – мило улыбнулась Луизиана.

– Да я тебя… – Папа взял себя в руки и замолчал.

Ловись, рыбка, большая и маленькая. Ловись, сушись и откладывайся в качестве компромата. Здесь, похоже, был организован целый промысел – с сетями, трейлерами, грузоподъемниками и документацией. Хорошо, что я была тайной, известной всем.

– Так вы просто сумасшедшая? – вежливо спросила я.

– Она одинокая, – мрачно сообщил дедушка, который, кстати, как выяснилось, оказался папой. – Ее можно понять. Муж, сын, родители и сплошное одиночество…

– Я сумасшедшая? Я люблю ваших детей, которых вы же и сдаете в Израиль и плевать хотели. И я сумасшедшая? Да не смотрите на меня так, я все обо всех знаю. Обо всех! Вы все у меня под колпаком. Я вошла в каждую семью… В каждый дом. Вы не заметили?

– Зловещие мертвецы? Или восставшие из ада? – уточнила я и прикинула, к какой батарее ее приковать до приезда «скорой помощи». Такой редкий экземпляр жалко было портить газовым пистолетом. Он еще мог послужить медицине.

– А вам не кажется, что нашим детям еще рано жениться, разводиться, обжиматься на дискотеках? – спросила мама в очках. Похоже, она одна еще сохраняла спокойствие.

– Вам, значит, можно, а они не люди? – возмутилась Луизиана.

– Моему сыну двенадцать лет! – завопил Гена. – Вы что себе позволяете? Зачем ему слова типа «инцест», «фелляцио» и прочие гадости? Да я сквозь землю готов провалиться, когда он начинает у меня эти глупости уточнять!

– А убивать любовниц не стыдно? – пропела Луизиана. – Граждане родители, разговор этот бесполезный! Я не готова и дальше объяснять вам, как…

– Мы все поняли, – усмехнулся спокойный папа.

– Я ее убью, – честно сказал Гена.

– Ребята и девочки, давайте скинемся, – согласился папа со стрижкой.

– Нам задерживают зарплату, – сообщила мама в очках и уныло заглянула в кошелек.

– Я дам вам в долг, – устало сказал дедушка. – Только, кажется, нам это не поможет.

– Поможет, – уверенно пообещал Гена и с вызовом глянул на Луизиану.

– Не вы первые, не вы последние, – философски заметила она. – Дерзайте, но помните, что я готовлю маленьких детей для своего класса. В том числе и внука начальника МВД области. Попробуйте…

Положение, кажется, было безвыходным. Мое обещание Анне – невыполнимым. Я расстроенно посмотрела на учительницу и поняла, что надо пойти другим путем. Собрать детей, организовать курсы противостояния, бойкота и остракизма. Здесь я могу выступить консультантом, договориться о дежурствах возле классной комнаты, короче, некоторое время пожить на осадном положении. Детям, конечно, некогда будет учиться, но что успеваемость, когда тут такая любовь!

– Простите. – Луизиана Федоровна тронула меня за плечо. – Вы чувствуете себя неуязвимой? А не хотите почитать журнальчик? Только верните мне его в целости и сохранности. А то, знаете, даю, в сущности, богатым людям, а потом по полгода выбиваю. А я такой человек – все мое у меня пронумеровано и прошнуровано. Так что если вы готовы – будьте любезны. – Она держала в руках целую подшивку «Плейбоя». – Там есть очень хорошие воспитательные материалы. Или Ане передать?

– Спасибо, – сцепив зубы выдавила я, образец последовательности и героизма.

– Можете быть свободны, – милостиво разрешила Луизиана, и взъерошенные родители сгруппировались в коридоре. Из недр женского туалета вынырнула Людочка и мужественно присоединилась к нам.

– Я предлагаю, – сказала она, – обдумать ситуацию и собраться на конспиративной квартире, втайне от детей, чтобы все обсудить.

– Даешь! – прошептал дедушка-папа и тем самым поставил точку в демонстрации протеста.

Людочка подбежала к Гене и, заглядывая ему в глаза, попросила:

– Не делай этого! Пожалуйста!

Он резко вырвался из ее объятий и, ничего не ответив, зашагал прочь. Людочка скрыться от меня не успела.

– Лойола – твой любовник? – с ходу спросила я, потому что это снимало бы с нее любые подозрения.

– Упаси Боже! – обиделась Людочка. – Мы просто дружим.

– В «Даксе» тоже дружите?

– Ты хочешь сказать, что видела нас в номерах? – улыбнулась она.

– На фотографии, – пояснила я. – Тогда скажи, зачем ты убиваешь своих конкуренток по брачному агентству, а если не ты, то кто? Как ты думаешь? – Я цепко схватила Людочку за руку. – Давай, говори же. В крайнем случае, если у тебя действительно серьезные резоны, то придумаем что-нибудь вместе.

– А знаешь, твою Аньку и моего Сережу травят!

– То есть? Как травят?

– Так и травят. С ее подачи. – Люда оглянулась на класс Луизианы. – Есть дети, которым она нравится. И родители, которым, наверное, некуда деться. Недавно твоей в анкету вписали: «Желаю быть здоровой, как корова, и найти себе быка». А мой полез драться.

– Наши победили? – угрюмо спросила я, чувствуя, как мои ноги наливаются тяжестью.

– Наши продержались. Сережа очень расстроился. Она пришла к ним во время перемены и объявила его уродом. А раньше он был ее любимцем. Может, просто носить ей до скончания века?

Люда Кривенцова была большой оптимисткой. Невзирая на трудности международных брачных баталий, она собиралась жить минимум сто один год. Или только один?

– Ты считаешь себя следующей жертвой? Что там творится? Люда, я не отстану. Тебе уже угрожали?

– Я, между прочим, о детях. А ты все о своем, – обиделась Кривенцова и стала раздувать ноздри.

Ей определенно не хватало ни практики, ни аристократизма. Но дети – это действительно святое. Перед их проблемами меркли все глупости, которыми я занималась по поручению болящего мужа, прокурора Тошкина. Люда то ли сознательно, то ли интуитивно выбивала из-под меня твердую утоптанную почву хорошо разработанной гипотезы. Кроме того, она, кажется, вовсе не боялась за собственную жизнь.

– Если честно, я бы ее убила.

– Вот-вот, – вздохнула Люда. – Как это у вас все легко. Мой тоже угрожает. А толку? Сраная вы интеллигенция! – в сердцах сказала она. – Только трахаться и можете направо и налево.

Или я ошибаюсь, или в последней Программе КПСС социальная функция интеллигенции была обозначена в каких-то других выражениях. Так что лет двадцать назад Люда могла бы претендовать на гордое звание диссидента, то есть личности крайне несогласной с политикой государства.

– Твой муж – не интеллигент, – подытожила я.

– Ой, да не надо его защищать! Элементарные вещи и те сделать не может. Давай ее отравим, что ли? – устало спросила Люда. – Ну не могу я смотреть, как дети страдают от этой общественницы.

Мои красивые ушки заняли наблюдательный пост на макушке. Вот это уже было интересно. Во всяком случае, по теме. Осталось только уточнить, каким ядом, и Люду можно смело арестовывать по подозрению в убийстве Генкиной любовницы.

– Давай, – радостно согласилась я. – Только где сейчас хорошего яда достанешь?

– В библиотеке, – прошептала Люда. – Но лучше купить на книжном рынке. Чтобы следов не оставлять.

– Что купить?

Надо же, как я отстала от жизни. Яд на книжном рынке – это действительно ноу-хау для интеллектуалов.

– Что ты купишь-то? – снова спросила я.

– Руководство. Иначе откуда ты узнаешь, как и чем и в каком количестве? Купим учебник по фармакологии и выясним, как надо правильно передозировать препарат, чтобы он привел к летальному исходу. Когда я училась на курсах медицинских сестер, нам про это рассказывали.

Эта шарманка завелась надолго. А Людочка, кажется, себя выдала! Медицинские препараты, передозировка. Нет, все точно! Только с какого бока тут мой жадный-прежадный Лойола? Ни за что не поверю, что даже в целях дискредитации Гены Кривенцова он мог бы заплатить за лекарство для устранения соперника. Я осторожно попятилась и с безопасного расстояния позволила себе прервать поток Людочкиного красноречия:

– А если она не захочет кушать то, что мы ей принесем?

– Клизма – лучшее лекарство, диета – лучший контролер, – пропела Кривенцова. – Ты видишь, какая она толстая? Спит и видит похудеть. А тут как раз мы с суперсжигателем жира, который надо принять однократно!

– И главное, что мы ее таки не обманем, – обрадовалась я. – В скором времени от Луизианы действительно останутся одни кости.

Господи, о чем я думаю? Как я вообще до этого дошла? Лучший друг женщины телевизор запудрил мне мозги до такой степени, что я совершенно спокойно способна обсуждать возможности физического устранения идиотки учительницы. Во мне не сохранилось ничего святого, ничего чистого. Умного, кстати, тоже. Но впрочем…

– Это долго, это очень долго. Пока мы ее уговорим похудеть, может закончиться учебный год. Ты же не будешь убивать ее летом. Летом она нам не мешает. И какой смысл портить себе отдых муками совести? Их гораздо лучше оставлять на осень.

Люда посмотрела на меня с уважением и, кажется, склонна была согласиться. Моя железная логика избавила нас обеих от безвременной кончины учительницы и статьи за соучастие.

– Надя, а в наши семейные дела ты не лезь. Там нет для тебя ничего интересного, – тихо сказала Люда и, посмотрев на меня исподлобья, хмуро добавила: – Тебя там только не хватало.

Я согласна, меня не хватало многим. Мише, например. Считает ли Люда его членом своей семьи или партнеры по бизнесу в родственники все же не принимаются?

– Ты скажи только одно, американец приехал? Ну, жених…

– Ф-федор? – заикнулась Люда. – Да иди ты!

Очень грубо и непрофессионально. Обидно даже. Впрочем, Федор – какое хорошее, звучное индейское имя.

– А фамилия у него Красный Глаз?

– Кривенцов его фамилия, Надя. Кривенцов, – сказала она, и мне стало страшно. Может быть, только во имя сына Люда не рискнет пока покупать для меня порцию самой радикальной в мире диеты. – Еще вопросы будут? – очень собранно и решительно спросила Люда.

– Да. При чем тут Лойола?

Она повертела пальцем у виска, поправила выбившуюся кудряшку и, резко развернувшись на ободранных каблуках, зашагала прочь. Мне предоставлялась редкая возможность разделаться с Луизианой Федоровной без свидетелей. Но я струсила. Бандитского настроения хватило ровно для того, чтобы в клочья изодрать дорогущие журналы «Плейбой». И теперь ни через неделю, ни через полгода уважаемая учительница не вернет себе наглядного пособия по курсу «секс для младенцев».

Я оставила журналы, школу, Луизиану и отправилась утешаться. Раньше, когда я была богатой и знаменитой, я в случае глубокого душевного волнения посещала магазин «Тарас» или парикмахерскую «Маркиза»; радикально черный цвет брюк, волос и помады на некоторое время снимал накопившиеся комплексы и страхи. Потом я свистала всех наверх и обратно, возвращая ногам юбку, а волосам девственную русую ясность. Когда я была хозяйкой в своем доме, то в состоянии стресса учиняла генеральную уборку с ретивым выбрасыванием дорогих моему сердцу школьных принадлежностей эпохи позднего застоя и ажурных, практически вязаных колготок эпохи ранней перестройки. Еще я утешалась на дискотеках, в объятиях женихов, в компании с семечками, на аэробике, на уроках русской литературы и во сне. Но тогда я была молодой. И довольно беззаботной. Теперь, в состоянии гражданской межгалактической войны, мне оставалась только одна забава – алкоголь в желудок. В десяти метрах от школы находился чудный летний кабачок «Максим». Дети даже писали заявление о переходе «Максима» на зимний режим, но власти ответили решительным «нет». Водка зимой – роскошь для взрослых. Умея довольствоваться малым, я заказала двести граммов коньяка, бутылку болгарского вина одесского розлива и три банки пива. Чем богаты, тем и рады. Смешав названные ингредиенты в равных дозах, я получила три коктейля «Надежда» и еще немного вина на запивку. Первую порцию, ни с кем еще не чокаясь, я выпила за помин души всех невинно убиенных и виновато живых. Мир сразу показался мне радужным, веселым и открытым. Приступ сентиментальности заставил меня купить кошке бутерброд, а себе – пачку сигарет. Будучи еще в сознании, второй коктейль я выпила под аплодисменты официанта, который, видимо, собирался показывать меня за деньги.

Мысли выстроились, но, испугавшись владельца головы, разбежались. Тихий звон раздавался у меня в ушах, чтобы отвлечься от его навязчивости, я задумалась о любви. Стройными рядами прошли мужья, свекрови и сотрудники по работе. Сердце молчало. Потом появились книги, одежда и обувь. Скукотища. Никакого эффекта! Только звон. О Тошкине я просто боялась подумать. Даже являясь мне в галлюцинациях, он всегда умудрялся испортить отдых. Воззвать к чести, совести и трудолюбию…

Я не выполнила обещания, данного Аньке! Вот ведь что ужасно. И теперь не имею права называться матерью. Вот же, оказывается, кошмар! Киллер – работа трудная, ответственная, требующая недюжинного самообладания. Зато не требующая никакой любви. То есть абсолютно.

Еще немного, совсем немного трений с общественностью, и я, кажется, смогу, потому что потому.

Пригубив третий коктейль, я отправилась внутрь павильона, чтобы позвонить в службу спасения.

– Мама, это я. Надя. Я тебя очень-очень люблю.

– Да, – ответила мама. – И сколько ты выпила? А главное – где?

– Главное, что я люблю. И поэтому не буду пока никого убивать!

– Обещаешь? Честное слово? – взволнованно спросила мама. – А Гриша женился! Скоро мы снова станем бабушкой и дедушкой.

– Значит, он тоже не будет киллером! – обрадовалась я и пошатнулась.

Хорошо, что мама меня не видит. Ей бы очень не понравилось, что я съела помаду и выгляжу как женщина, брошенная мужем.

– Иди домой, – попросила мама, явно обеспокоенная моим нервическим состоянием.

– Да, – сказала я и положила трубку.

Стемнело. Я сидела за столиком и чувствовала себя старейшиной узбекского племени. Для полноты образа мне не хватало кальяна. Я ни о чем не думала, просто фиксировала протекающие вокруг события… Вдруг припомнилась старая обидная песня: «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». Исходя из вышеизложенного, на сегодняшний день я бомж. А бомжи живут в кустах. И в лесопосадках. Я, кажется, щелкнула пальцами и пригласила официанта вызвать мне машину. На все. Официант сказал, что этих «всех» хватит только на то, чтобы объехать вокруг стола. Надо же, как я обнищала. Хотелось петь. Что-нибудь патриотическое, задорное. Или «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем» или «Вставай, проклятьем заклейменный». Ой, как же я раньше не замечала? «Интернационал» – это гимн раскаявшегося маньяка, транссексуала, решившегося на операцию по смене пола: «…до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим». Какая тонкая аллегория. Официант почему-то не разделял моих музыкальных восторгов и все же вызвал мне машину. На свои. Его денег хватило на посещение двух лесопарков и одного садово-огородного кооператива. Все увиденные мною кусты не подходили под мечту бомжа. Я решила спать в машине. Но таксист невежливо порылся в сумке и зачем-то отвез меня домой. По старому адресу, который не имел к Советскому Союзу никакого отношения.

– Боже, – сказал Яша, бегающий перед подъездом в кроссовках на босу ногу. – Ты таки съела что-то несвеженькое?

Я благодарно икнула и позволила внести себя наверх. Чтобы не огорчать домашних сообщением о Луизиане, я тихонько пробралась в Яшину комнату и аккуратно прилегла на диванчик. Я понимала, что опозорена, но не понимала, почему меня так шатает и подбрасывает. То ли со мной случилась пляска святого Витта, то ли известный всем алкоголикам синдром вертолета у меня срабатывает как-то по-особенному. Нет, на диване определенно штормило. Приступ морской болезни был неизбежен.

– Меня сейчас вырвет, – на всякий случай предупредила я.

– Потерпи, деточка, – откуда-то снизу раздался знакомый до боли хрип. – Потерпи.

– Не буду. – Я решила бороться со слуховыми галлюцинациями и пройти этот путь до конца.

– Не надо! Не здесь, – прохрипел мне в ответ… неужели же внутренний голос?

Я с трудом разлепила глаза и обнаружила Яшу, стоявшего в дверном проеме. Его глаза были круглыми и очень несчастными. Он меня жалел.

– Надя, если тебе не трудно, встань, пожалуйста, с Аглаиды Карповны, она тут спит. И вот тебе тазик, чтоб не было плохо.

– Какой тазик, – прохрипела, видимо, сильно придушенная мною бабушка. – Какой тазик? Девочке надо в ванную. Марганцовку, промывание желудка. Клизму, если не поможет.

При упоминании о клизме меня подбросило. Это спасло Аглаиде Карповне органы дыхания, но привело меня в ужас. Преступный сговор, организованный Людочкой, пророс в моем собственном общежитии.

– Не надо! – Я мотнула головой и поползла в сторону ванной.

– Держи Аньку в комнате, – бодро вскрикнула оправившаяся бабушка и подхватила меня под мышки.

Потом мы долго братались с водой, которая не хотела попадать в желудок и была такой розовой, что пить ее даже было стыдно. Я просто наотрез отказывалась становиться и козленочком, и лесбиянкой, и трезвенницей. Сопротивлялась, как могла, но настойчивая Аглаида Карповна умудрилась немного прочистить мой организм и с риском для жизни водворить на злосчастный диванчик. Когда мне наконец стало нестерпимо стыдно, я поняла, какой же этот Тошкин предатель! А если бы я умерла и погребла под собой его любимую бабушку? Вот это воля! Вот это характер! Одного полового остракизма для его воспитания, пожалуй, будет недостаточно.

– Димк! – зычно крикнула я.

– Он на выезде! На трупе. Наглецы! Позвонили прямо домой. С того света достанут, – возмущенно отчитался Яша. – Но он скоро будет. Очень скоро. Ты спи…

Как же, заснешь тут! Я едва сомкнула глаза, как через три часа домой явился мой изрядно потрепанный и почему-то очень несчастный муж.

– Опять напился? – строго спросила я, держась на всякий случай за Яшино плечо.

– Хуже, – отрешенно сказал Дима.

– Только не надо об этом говорить, если ты не собираешься тотчас же сложить на вынос свои вещи, – на всякий случай предупредила я.

Не хватало еще Яше узнать, что мои мужья наконец начали изменять мне внаглую.

– Ты где была, Надя? Ты где была? – пустым голосом спросил муж.

– Где надо! – огрызнулась я и тут же ласково спросила: – А что случилось?

– Ее убили!

– Люду? Я так и знала…

– Не Люду. Луизиану Федоровну. Ты где была?

Признаться ему, что я частично не помнила всех маршрутов своего передвижения по городу? Или меня повяжут прямо по месту прописки? Получается, что я накликала? Или она допросилась? Вот тебе и внук начальника МВД. Внуки – плохая крыша.

– Ее задушили. Чулком. В подъезде. Как Онуфриеву, – вяло сообщил Дима.

– Вот тебе и сраная интеллигенция, – прошептала я.

– Что? Что ты сказала?

– Ничего. Я стою молча. Я не ношу чулок…

– Он тоже не носит.

– Кто? Кто не носит? Что ты тянешь кота за хвост?

– Да, Дмитрий, выражайся, пожалуйста, яснее. – Бабушка подошла поближе и, чтобы лучше слышать, надела на нос очки.

– Гена Кривенцов. Он задержан по подозрению. Он ей угрожал. Это все слышали. Только пока отказываются давать письменные показания. Ничего… только вот, Надя, в руке у Луизианы был зажат уголок обложки иллюстрированного журнала… Так где ты все-таки была?