Текст книги "Визит дамы в черном"

Автор книги: Елена Ярошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Глава 12

На этот раз Колычев пришел в дом Варвары без приглашения и ему пришлось долго ждать, пока отворят дверь, предупредят хозяйку, проведут в кабинет. Впрочем, Варвара Савельевна, похоже, рада была его видеть.

– Что хорошего скажете, господин Колычев? С какими новостями пожаловали?

– Прежде всего хочу вам вернуть вашу папку с копиями документов…

– Неужто не пригодится?

В голосе Варвары послышалась обида.

– Пригодится, и еще как, только мне удалось раздобыть оригиналы в доме у Маргариты. Можно сказать, из-под носа у Бычкова вырвал, он уже на них нацелился.

Лицо Варвары смягчилось. Все-таки не зря она доверилась этому прыткому следователю.

– И как вы думаете, Дмитрий Степанович, мог Бычков убить Маргариту из-за этих бумаг?

– Вполне вероятно, Варвара Савельевна. Да только никаких доказательств, кроме бумаг, свидетельствующих о воровстве Бычкова, у меня нет. А воровство и убийство – преступления разные.

– Знаете что, Дмитрий Степанович, давайте я Федулу капканчик поставлю.

– Что вы имеете в виду?

– Очень простую вещь. Я ему скажу, что он – вор, предъявлю копии бумаг и посмотрю, как он будет себя вести, наверняка растеряется. А я тут его огорошу – ты, батюшка, убийца, ты Маргаритку Синельникову к праотцам отправил… Он сгоряча может и открыться, тут вы появитесь и загребете голубчика.

– Варвара Савельевна, помилуйте, это же провокация, это не метод…

– Просто диву даешься, до чего же вы, дворяне, щепетильные. Ах, это провокация, ах, это неблагородно! А что вор и убийца будет на свободе гулять – это ничего, лишь бы честь ваша не пострадала. И вы, Дмитрий Степанович, хоть и из судейских, а все о чести своей печетесь, не в обиду вам будь сказано. Вот социалисты-то правильно говорят – все у нас в Империи прогнило, и никто не способен на дело… Ну как хотите. Я Федула все одно для беседы приглашу, в глаза его обвиню и к стенке припру, а за портьерами своих приказчиков поставлю, кто поздоровее. Они, если что, и Бычкова скрутят, и под присягой подтвердят, что он тут наговорит. Мы вам убийцу сами предоставим.

– Извините, госпожа Ведерникова, но это черт знает что. Теперь я не смогу пустить это дело на самотек, раз ожидается беззаконие и самосуд.

– Зачем самосуд? Мы его к вам приведем, только поучим маленько…

– Хорошо, Варвара Савельевна, мне придется принять участие в вашей безумной затее, чтобы не вышло беды. Но я умоляю вас, никаких приказчиков за портьерами. И вообще, прошу ни с кем это дело пока не обсуждать, не хватало, чтобы по городу поползли слухи. Знать обо всем будем только мы с вами и мой друг, господин Бурмин. Ему я полностью доверяю. Вы будете беседовать с Бычковым, а мы с Петром Сергеевичем в случае необходимости вмешаемся.

– Да Петр Сергеевич-то против Бычкова слабоват. Рыхлый ваш друг, Федула не осилит.

– Ничего, вдвоем справимся.

– Ну что ж, на том и поладим. Назначайте время, когда приглашать Федула Терентьевича.

От Ведерниковой Дмитрий вышел не в духе. Идея Варвары ему страшно не нравилась. Но, с другой стороны, ситуация сложилась так, что и отступить было невозможно. Куда ни кинь – везде клин!

Колычев махнул рукой, зашел в трактир и заказал маленький графинчик водки, соленых грибков, рыбную кулебяку и порцию селянки. Варвара пыталась его чем-то угощать, но за серьезным разговором было не до еды, а теперь Дмитрий вдруг почувствовал сильный голод.

Выпив рюмочку и закусив нежным скользким масленком, Колычев задумался. Снова он втравил Петьку в неприятную историю, даже не считая нужным узнать мнение друга по поводу их участия в Варварином прожекте.

«Захочет ли Петр стоять за портьерой и подслушивать разговор Варвары с Бычковым? Это так не вяжется с Петиными представлениями о жизни. Топтыгин пошлет меня к черту и будет прав, – мысленно рассуждал Дмитрий. – А что я стану делать, если Петька проявит характер? Завтра Бычков придет к Варваре, и Петина помощь мне будет очень нужна. Нет, я все-таки свинья! Привык, что в любой ситуации Петя готов подставить мне плечо, так я уж и верхом на него сесть готов. Надо иметь совесть. Но завтра… Нет, завтра сидеть в засаде на Бычкова без Петра невозможно».

В студенческие годы у Дмитрия было много приятелей, но настоящих друзей можно было сосчитать по пальцам одной руки. И среди них Петр Бурмин, с которым они несколько лет не только сидели рядом в аудитории университета, но и снимали одну на двоих квартиру на Гороховой улице в Петербурге, делили иногда, в дни безденежья, последний рубль, делили беды и проблемы, которых больше было у Мити, а увалень Петька только помогал другу выбраться из очередной передряги.

Пожалуй, Бурмин был не просто другом, он был почти братом, родным человеком… Но все это не давало Дмитрию права без конца втягивать Петю в свои неприятные дела.

Колычев уже расплатился и собрался уходить, когда в другом конце зала вспыхнул пьяный спор. Кричали одновременно несколько человек, среди которых Дмитрий заметил Семена Ярышникова. Видимо, тот выпивал в компании и за рюмочкой о чем-то поспорил с приятелями. Следователь прислушался.

– А я говорю, убийца – моряк! – голос Семена заглушал остальных спорщиков. – Немчура эта поганая. У такого-то рука не дрогнет! Он Ритку и шлепнул, по всему он, и оружие его на месте убийства нашли. Так-таки рядом с трупом и валялось, в кровавой луже. Да-с! А потом, скажите – с чего бы вдруг этот Витгерт в боковую галерейку из зала полез, когда его невеста с другими танцует, а он по-жениховски присматривать должен? За каким лешим ему в фойе понадобилось? А? Пораскиньте мозгами-то! Только за одним – Ритку застрелить. Застрелил и выбежал к людям – спасите, помогите, там даму убили! От себя, сволочь, отвести хотел. Он это, он, больше некому. Из наших, из демьяновских, никто бы такого греха на душу не взял… А следователь крутит, все ищет, как бы Витгерта из-под суда вывести. Ему, следователю-то, на лапу, надо думать, положили, вот канитель и тянет, а то бы немец давно в кутузке парился…

– Интересные вы вещи рассказываете, господин Ярышников. Я прямо заслушался!

Дмитрий не выдержал и подошел к столику спорщиков.

Ярышниковская компания сразу замолкла и уставилась на Колычева.

– Вам бы романы авантюрные писать, – продолжал Дмитрий в наступившей тишине. – Большой бы успех имели. Дюма-отец и Дюма-сын уже есть, может быть, вас в Дюма-племянники возьмут?

– Нам-с и с батюшкиным именем неплохо, с родовым-с, мы – Ярышниковы, и в Дюмы нам лезть ни к чему-с, господин следователь. А что догадки строим-с, так это никому не возбраняется-с. Вы бы, господин следователь, побыстрее убийцу нашли-с и обществу указали-с, так нам и догадки строить было бы не об чем-с. А так через ваше бездействие общество сильно тревожится и в растерянности пребывает-с! Вы в большую обиду сказанное не принимайте, я попросту говорю, без обиняков – что на уме, то и на языке. Не желаете ли к нашему столику, не побрезгуйте хлебом-солью…

– Благодарю, господин Ярышников, я уже отобедал и ухожу. Прощайте.

– Прощайте, прощайте, господин Колычев. Всего наилучшего-с.

Вернувшись домой, Колычев, к своему удивлению, снова не застал Петра. Уютное Петино кресло стояло пустым, в нем валялась недочитанная книга. Пушистый теплый плед сиротливо свисал со спинки.

По словам Василия, Петр Сергеевич «снова прифрантились и ушли не сказавшись».

Обидно было, что Петька, всегда сидевший дома, в любой момент обретавшийся под рукой, стал исчезать именно тогда, когда Дмитрию так нужна была его помощь.

Колычев решил дождаться друга и обсудить с ним все детали предстоящей акции, а главное – получить принципиальное согласие Петра на участие в этом, строго говоря, не слишком благовидном приключении.

Время шло. Часы в столовой громко тикали, методично отсчитывая минуты. Василий давно отправился спать. В доме стояла такая тишина, что было слышно, как где-то под полом скребется мышь. Пети все не было и не было. Дмитрий подошел к окну.

«Не всякая маменька так ждет дочку со свидания, как я Топтыгина, – подумал Колычев, вглядываясь в темноту за оконными стеклами. – А где же он может быть? Скорее всего, тоже на свидании. Что еще могло вытащить Петра из дома в такую метель? Только бы он завтра был свободен и согласился мне помочь».

Бурмин заявился домой очень поздно и в прекрасном расположении духа. Пока он разоблачался в прихожей, мурлыкая что-то себе под нос, Дмитрий приготовился к непростому разговору.

– Митя? Ты не спишь? – удивился Бурмин, войдя в столовую. – А я думал, разгильдяй Васька забыл потушить лампу. Надеюсь, ты не будешь донимать меня бестактными вопросами, где я был и что делал?

– Петя, я вовсе не хочу тебя донимать. Ты уже вполне взрослый мальчик…

– А ты, позволь напомнить, не моя няня. Я ходил в театр. Там сегодня премьера, «Принцесса Грёза» Ростана. Очень модная вещь, идет на всех лучших сценах России. Ну и наш Богомильский решил не отставать. У него в труппе новая прима – Скарская-Чужбинина, спектакль поставлен под нее…

– А пьеса, конечно же, в переводе Щепкиной-Куперник? «Грёзу» Ростана в оригинале я не читал, но перевод получился довольно пошлый:

 
Любовь – это сон упоительный,
Свет жизни, источник живительный…
Люблю я любовью безбрежною,
Любовью, как смерть, безнадежною…
 

Такие вещи должны нравиться шестнадцатилетним гимназисткам…

– Брось, Митя! У сценического принца мелодекламация звучит проникновеннее. Ты бы видел, какую овацию устроили гимназистки!

– Вот-вот, гимназистки, и ты с ними. Я сижу, удивляюсь, куда тебя по холоду понесло из дома, а ты с гимназистками вместе слушаешь про сон упоительный.

– Ну почему с гимназистками вместе? В моей ложе никаких гимназисток не было!

– Ты еще и ложу взял? Что за расточительство? Я понимаю, если бы ты собирался пригласить какую-нибудь даму…

Петя вдруг смутился и покраснел.

– Ладно, Колычев, Бог с ней, с «Принцессой Грёзой»… Ты-то почему не спишь?

– Ты будешь смеяться, но я жду тебя. Мне нужно с тобой поговорить. Ты все время предлагал мне помощь в деле об убийстве Синельниковой. Кажется, сейчас я готов ее попросить…

Вопреки сомнениям Колычева, Петр сразу и без всяких оговоров согласился пойти с ним в дом Варвары Ведерниковой для участия в «засаде» на Бычкова.

– Я с удовольствием помогу тебе в этом, тем более мы сможем окончательно снять все подозрения с Витгерта. Его сестра так переживает…

– А ты откуда знаешь про ее переживания?

– Знаю, и все. И мне ее очень жаль. Только я не уверен, что Бычков сразу же кинется признаваться Варваре в совершении убийства. Покаянные сцены с криком: «Вяжите меня, православные!» очень любят авторы мелодраматических романов и пьес, но Бычкова я в таком амплуа не представляю. Не такой он человек. В нем и хитрости, и ловкости довольно.

– Я и сам не уверен. Но чем черт не шутит…

На следующий день Варвара Ведерникова отправила Бычкову записку с просьбой непременно быть у нее к пяти часам вечера.

Посыльный из «Гран-Паризьена» тут же принес ответ Бычкова. Федул Терентьевич благодарил за приглашение и обещал, что обязательно придет.

Глава 13

В половине пятого, в сгущающихся сумерках Колычев и Бурмин подошли к саду Ведерниковой со стороны реки. Садовая калитка была открыта, а дорожка к дому расчищена.

У приоткрытой двери их ожидала Варвара, завернувшаяся в теплый платок.

– Проходите, господа. Я сегодня Саввишну и кухарку отпустила, в доме никого нет. Я приглашу Ведерникова (Виверра: опечатка, должно быть Бычкова) в кабинет для беседы, а где разместитесь вы?

– Варвара Савельевна, только, ради Бога, не прячьте нас за портьерами, как в плохом водевиле!

– Тогда придется устроить вас в смежной с кабинетом комнате. Помогите мне отодвинуть это бюро, за ним дверь. Вот так, сейчас я найду ключ. Правда, этой комнатой давно не пользовались, там должно быть пыльно, а убирать уже некогда.

Варвара распахнула створки двери и провела Дмитрия в небольшую комнату, в которой стояли диван и несколько старых стульев. Тут было не холодно, печь, которой отапливался кабинет, одной стенкой выходила в соседнее помещение, но пыль и душный, застоявшийся воздух делали пребывание в этой комнате весьма неуютным.

– Да, вам придется претерпеть неудобства, – вздохнула Варвара.

– Ничего, ради благого дела потерпим. Петр, иди сюда, давай устраиваться.

– Возьмите, – Варвара протянула Колычеву покрывало с тахты, стоявшей в кабинете. – Киньте на диван, чтобы одежду не запачкать. Дверь я прикрою, но не плотно, чтобы вы все слышали.

Было заметно, что она волнуется. Дмитрий с удивлением заметил, что у девушки дрожат пальцы.

«Вот так-то, голубушка, а ты думала, это просто будет», – мысленно обратился к ней Колычев.

Варвара скинула старушечий серый платок и заменила его на нарядную шаль с красными цветами. Впервые со дня похорон Савелия Лукича Ведерникова, когда Варвара облачилась в глубокий траур, Колычев увидел на ней яркую вещь. Дмитрий только сейчас заметил, что волосы Варвары, обычно скрученные в незамысловатый узел, на этот раз уложены в модную прическу.

«Эге, да она готовилась к встрече с Бычковым. Даже прическу сделать не поленилась. Трудно понять женщин – для того, чтобы изобличить преступника, им нужно нарядиться».

Вскоре у парадного входа задребезжал дверной колокольчик.

Федул Терентьевич не обманул и пожаловал к пяти часам. Варвара Ведерникова пригласила гостя в кабинет и усадила поближе к двери смежной комнаты. Колычев и Бурмин замерли…

– Варенька, я так рад, что ты меня позвала, что вспомнила обо мне! Я прямо духом воспарил, как твою записку увидел! Знал, всегда знал, что ты меня не забудешь.

– Федул Терентьевич, я пригласила вас, чтобы поговорить о деле.

– Да что ты, ей-Богу, как чужая? Какой я тебе Федул Терентьевич? Были времена, когда ты меня Федей звала.

– Это дело прошлое. Незачем вспоминать.

– Как это незачем? Я и не забывал никогда. Как глаза закрою – перед глазами ты, гимназисткой еще, в передничке белом… Ух! Ну и девка ты была в восемнадцать лет – огонь! Небесам было жарко… Эх, Варюха, до чего ж ты была хороша тогда!

Дмитрий почувствовал, как его лицо заливается краской. Да, не такие тайны хотел бы он тут узнать. Не зря в детстве матушка говаривала ему: «Подслушивать скверно, подслушивать гадко! Так поступают только дурные люди».

– И как ты с тех пор изменилась, – продолжал за дверью Бычков. – Мрачная стала, злая. Живешь монашкой, от людей прячешься, дом свой в какую-то берлогу медвежью превратила… Разве это дело?

– Дело, не дело – не вам, Федул Терентьевич, рассуждать. А что изменилась я, так жизнь многому меня научила.

– Ты все, Варя, на меня обиду держишь? Ну прости, если обидел.

– Бог простит.

– Ну возьми ты в рассуждение, глупая, – женат я был тогда, жена болела, к могиле шла, нельзя ее было тревожить. Померла она со спокойной душой, похоронил ее честь по чести, долг последний отдал, теперь вдовец и свободный человек. Чего ж ты хотела? Чтобы я жену прежде времени на тот свет отправил? Я такого греха на душу никогда бы не взял.

– Значит, боитесь греха-то?

– Ну что ты за язва такая? Я, позволь напомнить, уже без малого два года вдовею и давно мог бы тебе предложение сделать, да только неугоден теперь стал. Ссыльный этот, политический, тебе подвернулся. Первый встречный-поперечный, и сразу – друг сердечный… Как же, он образованный, хоть и простым монтером служить устроился, он книжки приносит, языком молоть дюже горазд, с ним интереснее. Ну и где теперь этот интересный господин, позволь спросить? Ищи-свищи! Бежал из места ссылки, где-нибудь в Москве на баррикадах по жандармам пуляет. Известно, что там такие социалисты устроили – бунт и безобразие полное! А ты, из-за какого-то подлеца…

– Да уж, на подлецов мне везет, аж косяком идут, – перебила его Варвара. – Вот о подлецах-то мы и поговорим, любезный Федул Терентьевич. Мне Маргарита Синельникова, покойница, незадолго до смерти папочку одну приносила интересную.

Бычков неожиданно раскашлялся. Колычев, сидя в укрытии, мысленно благодарил Варвару, что той удалось наконец направить разговор в нужное русло.

– Не задохнитесь, Федул Терентьевич! Эк вас забирает! Не угодно ли водички? – в голосе Ведерниковой послышались издевательские интонации. – Так вот, бумаги в папочке той Ритиной я просмотрела, все счета по благотворительным делам самолично обсчитала и копии с бумаг сделала. Желаете взглянуть? Или вам тут все бумажки известные?

– Варя, ты все не так поняла! Вишь, обсчитала она самолично… Тут с понятием подходить нужно. Я просто временно позаимствовал часть денег, ты же знаешь, для меня по моим доходам это не сумма, но в тот момент все деньги были в деле, не векселя же долговые подписывать. Этот конфуз тоже ради тебя вышел – больно уж мне хотелось вложиться в твой проект строительства железнодорожной ветки к Демьянову, а наличных, как на грех, под рукой не было.

– И ты, Федя, пошел на воровство? Через интерес к железнодорожному проекту?

– Ну почему на воровство? Я на благотворительность сам сколько вносил, когда свободные деньги были? Не считано! И уж поболе, чем мною взято! И потом, в другой момент возместил бы эти деньги сторицей.

– Возместил бы? Да как твоя рука поганая поднялась украсть деньги у бедных? Ты же крещеный, ты вроде как в Бога веруешь! А не посовестился у нищих украсть и заповедь Господню нарушить…

– Да что ты все – украсть да украсть? Говорю же тебе русским языком – я не крал, я их временно позаимствовал. Временно!Ритка Синельникова со своей пустой башкой деньги быстро пристроила бы и без всякого толку. Она все с двумя прожектами носилась – построить новый приют с ремесленными классами и купить девицам из бедных семей швейные машинки для обучения их шитью. И машинки не абы какие – хотела выписать из Германии зингеровские, последней модели. Да у всех этих бедных девиц папаши – горькие пьяницы, завтра на базаре будет полно зингеровских машинок, идущих за гроши! А этот приют…

– Положим, строительство нового приюта – моя идея. А Рита взялась помочь со сбором средств, подключив свой Дамский комитет. Но давай не будем обсуждать приют, который еще не построен. Речь сейчас вовсе о другом. Теперь я знаю, что у Маргариты Львовны были бумаги, которых ты боялся…

– Да, эта стерва, не тем будь помянута, хотела меня припугнуть и окрутить. Замуж все ладилась. Уж на что я волк стреляный, а еле-еле вывернулся…

– Ладно, откровения свои попридержи при себе! Повторяю, у Риты были бумаги, которых ты боялся. И теперь мне ясно, кто убил ее в маскараде. Это был ты, Федул!

Колычев сидел, затаив дыхание, и ждал ответа Бычкова. Но в кабинете вдруг наступила тишина. Молчала Варвара, бросив наконец свое обвинение в лицо Бычкову, молчал Бычков, не подтверждая, но и не опровергая слова девушки.

«Тихий ангел пролетел», – подумал вдруг невпопад Колычев.

Между тем Федул Терентьевич наконец заговорил:

– Ты умом тронулась, Варя? Что ты такое говоришь?

– Я говорю, что ты – убийца! – отчетливо произнесла Варвара. – Или непонятно чего? Убийца ты…

– Вот, значит, как ты обо мне понимаешь… Такой, стало быть, приговор с твоей стороны выходит? Ну что ж, спасибо, зазноба моя бесценная! Что я тебе, дуре, объяснять буду?

– Нет уж, ты объясни, сделай божескую милость, или мне, дуре, всю жизнь придется считать, что ты – убийца и вор.

– Да не убивал я ее. И не мог убить! И не хотел! Ни Боже мой! Что ты думаешь, я этих ее бумажек испугался? Плевое дело! Да я бы так все повернул, если бы до скандала дошло, что она сама бы в дурах и осталась. Не убивать же из-за такой ерунды! Да я бы завтра же долг этот погасил, и говорить было бы не о чем, и грош цена была бы ее бумажкам. Но на убийство пойти? Душу загубить? Я же в Бога верую.

– Ну а как ты тогда объяснишь ее смерть?

– Да думал уже, и так, и этак крутил, даже в мыслях разбивка пошла врозь… Как оно все так обернулось? Маргарита пристала ко мне на балу как банный лист: «Нам нужно поговорить, нужно поговорить, нужно, нужно!» Что попишешь, пришлось согласиться. Она вышла из зала в галерейку, а я задержался за колонной, не хватало, чтоб все общество видело, как мы с ней вместе укромный уголок ищем. И так уж склоняют на все лады. Пережидаю я время, смотрю по сторонам, глядь, за ней еще кто-то в галерейку шмыгнул, мне показалось, Семка Ярышников, только он вроде бы рыцарем в латах был наряжен, а на этом костюм как у меня – темный плащ и маска. Я так за колонной и стою истуканом. А тут еще один, морячок этот, немчура колченогая, шмыг туда же в коридор. Ну тут уж я плюнул с досады – думаю, что им там всем – медом намазано, что ли? Глядь, немец, герой наш морской, уже обратно ковыляет и лица на нем нет.

«Господа, несчастье! Господа, музыку остановите!» Ритку мертвую, стало быть, нашел, а может, и сам прикончил. А мне с ней так и не довелось побеседовать. Но вины моей в ее смерти нет, как хочешь думай, Варя. Я тебе и поклянусь, и крест поцелую – не убивал.

– Поклянись!

– Святой истинный крест, я Маргариту не убивал. И на том я перед всеми стоять буду, разрази меня Господь!

Колычев понял, что дальнейшее его пребывание в смежной комнате не даст ничего. Сделав знак Бурмину оставаться на месте, он распахнул створки двери, за которой прятался, и предстал перед ошалевшим Бычковым.

– Добрый вечер, Федул Терентьевич! Прошу простить, что подслушал ваши откровения…

– Ах вот оно что, – взревел Бычков. – Ну ты, Варька, и стерва! Змея ты подколодная. Так и знал, что зуб на меня точишь! Отомстить мне решила, да? Напраслину на меня возводишь? Ловушку подстроила, в каторгу без вины загнать хочешь?

– Умерьте свой пыл, господин Бычков! – строго сказал Дмитрий. – Оригиналы документов, уличающих вас в воровстве, находятся у меня, а преступник, вор не смеет требовать, чтобы с ним обращались благородно. Благотворительные суммы, растраченные вами, придется немедленно вернуть. И запомните, меня не интересует, есть ли у вас сейчас свободная наличность, или все, как вы выражаетесь, в деле. Продавайте что-нибудь, закладывайте, выписывайте ростовщикам векселя под проценты – это дело ваше, но деньги для бедных, собранные горожанами, должны быть в целости до последнего гроша. А по поводу убийства Синельниковой – придете ко мне и дадите показания по всей форме о том, что вы видели на маскараде, по минутам, кто кого позвал, кто куда пошел, кто за кем вышел и прочее. Более я вас не задерживаю. Честь имею.

– Честь? – злобно переспросил Бычков. – Честь у судейских известно какая, по сходной цене идет, знамо дело.

Колычев указал Бычкову путь к выходу, с трудом удерживая в себе мальчишеское желание дать ему пинка.

Вернувшись в кабинет, он взглянул в лицо Варвары, неподвижно стоявшей у стола. Девушка сильно, до крови, закусила побелевшую губу. По щекам Варвары текли слезы.

– Успокойтесь, Варвара Савельевна! Уже все позади…

– Мне тоже кажется, что все позади, все хорошее, что у меня было, уже позади. В моей жизни осталась только одна грязь, – ответила Варвара и разрыдалась.