Текст книги "Визит дамы в черном"

Автор книги: Елена Ярошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава 4

– Ну, Петя, обрадовал! – говорил Дмитрий, обнимая на пристани друга, сошедшего с парохода «Диана». – Как хорошо, что ты надумал ко мне в гости. Василий, забери вещи Петра Сергеевича и отнеси их домой. Мы прогуляемся и пообедаем в ресторации. А к вечеру вернемся, и смотри, Васька, чтобы большой самовар был готов!

– Митя, я не хотел бы тебя стеснять и могу остановиться в гостинице…

– Ну вот еще новости! Мы с тобой столько лет делили одну квартиру, жили как родные, а теперь ты вдруг меня стеснишь! Не говори ерунды. Я тут снял большой старый дом, комфорта особого в нем нет, но свободного места – сколько душе угодно. Если хочешь, оборудуем тебе не только спальню, но и кабинет. Я даже согласен уступить в твое пользование свой мраморный умывальник, чтобы облегчить тебе психологические муки перехода от столичной жизни к провинциальной. Насколько я знаю твой характер, тебе понравится в Демьянове. Тут царит такой милый патриархальный уклад во всем, такая уютная простота. Я сначала никак не мог привыкнуть к тому, что весь город знает меня. Например, когда берешь извозчика, он с тобой степенно здоровается, величая по имени-отчеству, и спрашивает: «Домой прикажете везти, ваша милость, или в гости изволите ехать? Сегодня предводитель дворянства справляют именины супруги, так я всех благородных господ к предводителеву особняку вожу…»

Дмитрий Степанович повел друга к главной площади Демьянова, успевая по дороге показывать кое-какие достопримечательности.

– Видишь, вдалеке белеют старые стены с башнями? Это наш Спасо-Демьяновский монастырь, или, как служители церкви его называют, Дамиановский монастырь Спаса Всемилостивого, – гордость всего уезда, по нему и город Демьяновом назван. Я тебя потом свожу туда, это сказочное место. Архитектура потрясающая, настоящая русская старина, фрески древние… Монастырь основан в XIV веке, и большая часть построек сохранилась. Архимандрит отец Антоний – просто чудо, я не встречал человека подобных душевных качеств. Когда ты с ним познакомишься, увидишь, какой он интересный собеседник! И еще с одним иеромонахом тебя познакомлю, с отцом Геронтием, он занимается монастырской библиотекой. Отец Геронтий – мой родственник, но я тебе прежде ничего о нем не рассказывал. Это была моя личная тайна даже от тебя… Ладно, в монастырь мы еще съездим, а пока давай осматривать город. Вон там, налево, высокие ворота с шарами, наш Народный сад. Такой поэтический уголок – гроты, беседки, фонтан, клумбы с яркими экзотическими цветами. И все это уступами с холма спускается к реке. Жаль, посадки еще молодые, но скоро разрастутся – будет райское место. Бонжур, мадемуазель, – Дмитрий на ходу приподнял фуражку, раскланявшись с красивой, модно одетой девушкой. Она кивнула в ответ, но не приветливо, а скорее высокомерно.

– Варвара Ведерникова, дочь местного миллионера. Это ее папаша обустроил Народный сад и собственного садовника присылает засаживать клумбы. В каком-то смысле купец Ведерников – хозяин нашего города. Думаю, две трети горожан, если не больше, работают на него. Причем не только его приказчики, мастеровые и конторщики. На деньги Ведерникова построена больница, где служат врачи и фельдшерицы, гимназия, пригласившая целый штат учителей, на его пароходах ходят по Волге судовые команды…

– Ну и, наверное, самодур, как все уездные богатеи?

– Господи, откуда у тебя такие примитивные взгляды? Ты бы еще про «луч света в темном царстве» вспомнил. Он очень умный человек, хотя и без образования, но с такой, знаешь, мужицкой сметкой, самородок, что называется. Очень богатый. Я бы сказал, он обладает истинктом (Виверра: опечатка) человека, умеющего делать деньги, врожденным практицизмом. И при этом очень несчастливый…

– Ну это – дело обычное. Врожденный практицизм ведет скорее к успеху в делах, чем к личному счастью.

– Ведерников давно вдовеет, жену любимую похоронил еще в молодости, весь свет в окне для него дочь, воистину, луч света в темном царстве. Мы ее видели только что, лучик этот… Сумасбродная девица. Заносчивая. Папеньку своего презирает. У нас в городе ничего утаить невозможно. Как Варвара отцу надерзит, так через час весь наш Демьянов костерит ее вполголоса…

– Я удивляюсь, Митя, ты совсем недавно здесь живешь, а так сроднился с Демьяновом, словно это твоя родина. Наш город, наш сад, наш монастырь… Всего каких-нибудь полтора года назад ты говорил «наш город» о Петербурге и думать не думал забираться в провинцию. Я понимаю, ты болезненно перенес разрыв с невестой, тебе хотелось уединиться где-нибудь в глуши…

– Петька, я всегда говорил, что ты – медведь. Просто Топтыгин какой-то! Не лезь своими лапами в мою душу!

– Ну, не буду, не буду, извини.

– Кстати, мы уже и пришли. Это наш лучший трактир, или ресторация, как называет свое заведение хозяин, господин Бычков, «Гран-Паризьен».

– Да уж, как посмотришь, просто полный паризьен! Штукатурку на фасаде еще лет пять назад ремонтировать нужно было. Не больно-то ваш Бычков старается.

– Фасад, может быть, и не паризьен, а кухня у них тем не менее хорошая. Сейчас узнаем, что сегодня из рыбного, хочу угостить тебя нашей демьяновской стерлядью. Впрочем, и выпечка здесь отменная. Закажем кулебяку с вязигой, пальчики оближешь.

Половой в красной рубахе радостно встретил Колычева и с поклонами провел их с Петром к удобному столу у окна.

– Скатерти какие чистые, не ожидал, – с удивлением заметил Бурмин.

– Сказано же тебе было – паризьен! Тебя-то самого как занесло в наши дикие места? Ты ведь остался при кафедре в университете, я надеялся скоро поздравить тебя с профессорским званием.

– Митя, ты ведь знаешь, что творилось зимой в Петербурге? Такого проклятого года, как нынешний 1905-й, не было в истории России. Какая-то мистика началась еще на Крещение – во время парада одна из пушек, производившая салют, оказалась заряженной шрапнелью и выстрелила в сторону высочайших особ. Государь чудом не погиб. И это было только прологом… Через несколько дней – расстрел толпы у Зимнего… Да и не только у Зимнего – у Нарвских ворот, у Николаевского моста на Васильевском острове, у Троицкого моста на Каменноостровском проспекте – везде стояли войска, имевшие приказ стрелять в демонстрантов. Ты не представляешь, Митя, что творилось в столице! Я сам видел, как войска очищали Невский проспект, на котором и демонстрантов-то не было, а были случайные прохожие и вечные петербургские зеваки, привлеченные необычностью событий… Солдаты двигались цепью по Невскому к Екатерининскому каналу, стреляя в людей и сметая все живое на своем пути. Кругом паника, крики раненых, мечущаяся в ужасе толпа, тела убитых под ногами… Это был такой ужас! По официальным данным, погибло 200 человек, политическая оппозиция считает, что данные преуменьшены. Но ведь и 200 человек убитых, не считая раненых, – это очень много! Государь обвинил во всем князя Святополк-Мирского, полгода назад назначенного министром внутренних дел, и отстранил его от должности… Но пожар уже разгорелся… После январских событий начались волнения по всему городу, в университете в первую очередь. Студенты стали печатать листовки с призывами свергнуть правительство, пошли митинги, и каким-то образом я тоже оказался замешан в беспорядках… Даже сам не понимаю, как меня затянуло в политические дела, обстоятельства так сложились… Не хотелось оказаться трусом или подлецом, в результате стал дураком. В общем, пошли у меня неприятности с полицией, университет пришлось оставить… Отправился я путешествовать по Европам, побывал в Берлине, в Цюрихе, в Женеве. Но, сам понимаешь, средств хватило только на полтора месяца, не с моими доходами длительные заграничные вояжи совершать. Вернулся в Россию, к себе в деревню, в матушкино имение. Сначала наслаждался жизнью – весна, природа пробуждается, только-только листики первые развернулись, а вскоре уже и сады, глядишь, цветут. Матушка не надышится – Петенька, кофейку со сливочками, Петенька, пирожков с грибками, Петенька, курочки откушай! И как-то я быстро заскучал. Как медные тазы с вареньем пошли, так вспомнил, что ты когда-то, в Петербурге еще, мне эти тазы с ягодой пророчил, и думаю, а как там Митя в своей дыре? Вот к кому ехать нужно, хоть собеседник всегда рядом будет. Ты не возражаешь, если я поживу здесь возле тебя, душой погреюсь? Затосковал я над вареньем-то… И вообще, я с января никак в себя не приду, все в каком-то раздрызге… Если мое присутствие тебя стеснит, ты скажи честно, тогда я квартиру найму себе отдельную, на это мне средств хватит. Я теперь взялся статейки в журналы пописывать, нет-нет, гонорар и пришлют. На скромную жизнь в провинции вполне достаточно – здесь, говорят, все дешево…

– Петька, все-таки ты – Топтыгин, снова и снова убеждаюсь! Я ведь уже сказал, живи у меня сколько хочешь! Старые времена вспомним. Я тут хоть и обжился, а от общения со здешними обывателями устаю. Теперь с тобой язык поточу, пока совсем не отупел.

– А как твоя служба?

– Да что тебе сказать? Должность судебного следователя я получил, но практики здесь, конечно, мало. Хотя, по совести говоря, надо Бога благодарить, что в уезде серьезных преступлений почти не бывает, но следователю тут заняться особо нечем. Ну, было дело, пьяный мастеровой жену топором зашиб, не до смерти, а так, слегка, ну заезжие шулера купчика на ярмарке обчистили, ну, лошадь цыгане, проходившие через город табором, увели – вот все самые громкие преступления за полгода. Недавно несколько политических ссыльных в городе появилось, но и от них пока беды большой нет. Даже серьезных организаций им создать, насколько я знаю, еще не удалось. В то время, как по всей России разгул терроризма, громкие политические убийства, в нашем Демьянове – настоящая тихая заводь. Я уж журналы заграничные по криминалистике стал выписывать, чтобы совсем от жизни не отстать. Кое-что перевожу и конспектирую для себя, может быть, еще пригодится.

– Я тебя все забываю спросить о той девочке, что ты подобрал на панели, как ее звали, Ванда, кажется? Она такая худенькая была, жалкая, болезненная…

– Ванда? Я ее тут замуж выдал, за хорошего человека. Зайдем потом к ним в гости, навестим. Помнишь, в Петербурге пытались мы определить ее в горничные, так ни в один дом не взяли – как можно, с панели! А что девчонку туда толкнуло – не важно, и что грязи она еще не набралась – не существенно! Но не отправлять же ее было обратно. Пришлось самому нанять Ванду в горничные, хоть мне было и ни к чему. Небольшое жалованье платить я ей мог, а главное, она сама знала, что ест честно заработанный хлеб, и стала держать себя с таким достоинством, прямо королева! И вообще, регулярное питание, частое мытье и нормальный сон по ночам сделали чудо – она просто расцвела.

Приехали мы сюда, здесь о ней никто ничего не знал, попрекать панелью не мог, я ей запретил категорически об этом кому бы то ни было рассказывать. Женихи здешние к ней присмотрелись – девушка хорошенькая, серьезная, работящая, держит себя строго, с хозяином шашни не крутит, ну и стали свататься. Приглянулся ей один, сыграли свадьбу, я пятьсот рублей на приданое дал, мне как раз деньги из имения прислали. Правда, это сильный удар по моему бюджету нанесло, но ничего, перекрутился. Теперь вполне счастливо наша Ванда живет, у мужа зеленная торговля, она помогает ему в лавке, а по воскресеньям в дорогой шляпке гуляет с ним под ручку в Народном саду. Она тут из купчих средней руки – первая красавица.

Вечером Дмитрий потащил друга в театр.

– Топтыгин, собирайся, мы идем в театр! Я забыл тебе сказать, что в Демьянове очень неплохой театр.

– Опера?

– Нет, драма.

– Еще того не легче. Я бы предпочел остаться дома и поспать…

– Петька, я понимаю, что ты устал с дороги, но поверь, выспаться ты здесь еще успеешь. Сегодня должен быть необыкновенный спектакль – объявлен бенефис Волгиной. В провинции не так много развлечений, чтобы пренебречь таким событием.

– Я представляю себе этот ваш уездный театр! Деревянное здание, похожее на сарай, да?

– Ну почему на сарай? С колоннами, с карнизами… Конечно, фасад обновить не помешало бы, но в целом – театр как театр. Ложи в зале устроены…

– Значит, с колонн осыпается штукатурка, карнизы еле держатся, из лож плохо видно и ничего не слышно. Труппа собрана с бору по сосенке, герой-любовник пьет запоем, инженю лет тридцать девять и уже не первый год, благородный отец подслеповат и глух, не слышит суфлера и путает текст… Что еще можно ждать от провинциальной драмы? Костюмы на актерах штопаные, в зале сквозняки, в буфете кислое пиво, местные дамы являются в театр чуть ли не в капотах…

– Ты неисправимый пессимист! Наговорил семь верст до небес и все лесом! Ложи удобные, местные дамы нарядные, буфет отличный, герой-любовник пьет умеренно. Труппа очень неплохая, а главное – трагическая актриса такого таланта, что и в столицах не найдешь. Говорят, она начинала в Москве, у Станиславского, ты не слышал – Волгина? Не знаю, почему вдруг она оказалась в нашей дыре… Ей лет сорок…

– А я думал, тридцать девять…

– Перестань, Топтыгин! Женщина необыкновенной красоты, причем не то, что называют «со следами былой красоты», красота истинная, такой бархатный взгляд, берущий за душу, мраморные черты… а голос! Петя, сегодня дают «Без вины виноватые», я три раза видел Волгину в роли Кручининой и, не поверишь, каждый раз во время финального монолога слушаю ее глубокий голос – и мурашки по спине бегут.

– Мурашки по спине… Ты тут совсем одичал и стал хуже последнего гимназиста-пятиклассника. Ну, ладно, если тебе так хочется, пойдем, хотя я, признаться, не люблю провинциальную драму.

– Петя, ты не пожалеешь! Сегодня не просто бенефис Волгиной, судя по слухам, а в Демьянове им можно верить, она накануне получила предложение руки и сердца от купца Ведерникова, о котором я тебе рассказывал.

– От вашего местного Креза? И что, приняла?

– Сорокалетние женщины не отказывают жениху, если он миллионер, вдовец да еще и человек хороший.

– И все же это странный альянс. Талантливая актриса, начинала у Станиславского…

– Станиславский сам из купцов, не знал? Он из Алексеевых, в родстве с Николаем Алексеевым, знаменитым московским городским головой, тем самым, которого застрелили в 1893-м… Ладно, пора собираться, а то опоздаем. Если твои галстуки помялись дорогой, выбери что-нибудь из моих. Василий, ты цветов купил?

– Купил, да только баловство это, Дмитрий Степанович! Вон, в палисаде плохие цветы, что ли? Я бы вам их в корзинку-то поклал, и тратиться не пришлось бы. А то в лавке восемь рублей за свой веник содрали – статочное ли дело… Этак вы, ваша милость, по миру пойдете, если деньгами направо-налево швыряться…

Театр был переполнен. Слух о сенсационной помолвке актрисы и купца-миллионера уже растекся по городу, и все спешили взглянуть на удачливую невесту.

Волгина была явно в ударе и играла так, что дамы в зале рыдали почти в голос. Трагическая судьба провинциальной актрисы, героини Островского, невольно проецировалась зрителями на саму Волгину. Красота и благородные манеры Ольги Александровны так подходили Кручининой, что казалось – роль эта написана специально для нее, и трудно было представить, что и другие актрисы могут играть в «Без вины виноватых».

– Да, ты прав, это актриса Божьей милостью, – задумчиво сказал Петр в антракте.

Митя не успел ему ответить, с ним все время кто-то здоровался, раскланивался, он также раскланивался в ответ, обменивался с кем-то любезностями, представлял знакомым своего друга, и вся эта суета отвлекала друзей от беседы.

– Удивительно, но кажется, что тебя знает весь город! – заметил Бурмин. – Ты явно относишься к сливкам демьяновского общества.

– Глупости! К каким еще сливкам? В Демьянове все друг друга знают. Теперь и ты представлен местному обществу и будь уверен, завтра же все начнут раскланиваться с тобой и спрашивать о здоровье твоей матушки… Ладно, друг мой, «наше место в буфете»!

Процитировав Островского, Дмитрий увлек приятеля к уютному столику в углу. Ассортимент закусок в театральном буфете действительно поражал воображение – антрепренер недаром заказывал их поварам «Гран-Паризьена», лучшего городского ресторана. Правда, и цены в буфете были ресторанные, поэтому не так уж много театралов толпилось у буфетной стойки. Большинство демьяновцев не одобряли пустого мотовства. Дома, после спектакля, можно съесть ужин, приготовленный своей кухаркой, – дешевле встанет. Что деньги на всякие фрикасе швырять? Прошвыряешься…

Демьяновская публика, прогуливаясь в фойе, с жаром обсуждала городскую сенсацию, связанную с бенефицианткой Волгиной. Дмитрий и Петя, сидя за столиком буфета, постоянно слышали обрывки чужих разговоров:

– Это просто скандал! Ведь она совершенно открыто жила с Жоржем Райским, а теперь вдруг прониклась страстью к Ведерникову… Конечно, с его деньгами легко внушать женщинам любовь.

– Но он при желании мог найти моложе и богаче, за него пошла бы любая, даже и восемнадцатилетняя…

– Ну зачем умному немолодому человеку восемнадцатилетняя? Ведерников – господин практичный и рассудительный. Он искал зрелую женщину…

– А зачем умному человеку, практичному и рассудительному, прожженная актрисулька не первой молодости?

– Напрасно вы так, у нее феноменальный талант! И красоту не отнимешь.

– Какой бы красотой она ни блистала, а кроме актера Райского, ничего лучшего у нее не было. Савелий же Лукич, согласитесь, блестящая для нее партия!

– А Варвара Ведерникова со злости готова удавиться на собственной косе. Она привыкла вертеть отцом как пожелает. А теперь в дом придет мачеха и живо поставит эту наглую девку на место. Отныне мадам Волгина будет вертеть Савелием Лукичом самолично.

– Говорят, он подарил Волгиной колье из бриллиантов и изумрудов.

– Не просто колье, а целый гарнитур, и стоит, как хорошая усадьба!

– Нет, что бы вы ни говорили, это дикий брак, сумасшествие, и счастья он не принесет, уж поверьте.

– А Жорж Райский, получив отставку, скандалил и грозился всех поубивать…

– Милочка, у актеров это просто, сегодня он в отчаянии, а завтра, глядь, уже с другой! Он такой красавчик, что дамы долго тосковать ему не дадут…

– Может быть, и не дадут, но Волгина опекала его как мать, заботилась о его здоровье, оплачивала долги, не позволяла пьянствовать. Без нее он живо плюхнется в грязь, и другие дамы его не остановят.

– Поразительно, – сказал Петя, допивая свой бокал, – за пять минут можно собрать все сведения о человеке, даже не задавая никаких вопросов.

– Да, в этом недостаток, а может быть, и преимущество маленьких городков. Все друг друга знают, и друг о друге знают всё. Никаких тайн в приватной жизни граждан здесь не существует. Невольно приходится держать себя в жесткой узде. Будь уверен, в другом углу сейчас обсуждают тебя, и тоже уже все о тебе откуда-то узнали, всю подноготную.

– Меня?!

– А что ты думал? Событий здесь немного, и появление в городе нового лица обязательно вызывает толки и пересуды. Твой приезд в Демьянов – сенсация номер два, а могла бы быть и первой, если бы Волгина тебя не затмила. Ты заметил, как нас лорнируют местные дамы? Кажется, ты им нравишься… Думаю, скоро нас начнут зазывать в гости во все лучшие дома – местное общество захочет познакомиться с тобой накоротке. Кстати, как тебе демьяновские дамы? Ты, кажется, был уверен, что они явятся в театр чуть ли не в капотах?

– Дамы? Дамы очаровательные. И очень стараются быть элегантными. Ей-Богу, ни одной в капоте не заметил! Одеты они, по-моему, не совсем модно, впрочем, я в этом не слишком хорошо разбираюсь. Но вроде бы в Европе носят что-то другое…

– Ну, Топтыгин, на тебя не угодишь!

– Почему не угодишь? Демьяновские моды меня вполне устраивают. К тому же я заметил несколько дам, одетых с иголочки…

– Наверняка одна из них – председательница Дамского комитета госпожа Синельникова. Она славится своими нарядами на весь уезд, потому что ничего не заказывает у здешних портних, а все привозит из Петербурга и Москвы. Стильная дама. Ну ладно, пойдем в зал, антракт заканчивается, я не хочу опоздать к началу следующего действия.

По окончании спектакля Волгину буквально закидали цветами, среди которых Митина восьмирублевая корзина незаметно затерялась. Но цветы от Ведерникова – огромную корзину белых роз, которую вынесли на сцену двое его приказчиков, актриса выделила сразу. «Наверняка в цветах еще и футляр с какими-нибудь драгоценностями!» – шептали в рядах.

Волгина выходила на поклоны сперва вместе с молодым актером, игравшим Незнамова, потом одна. Публика, устроившая настоящую овацию, не желала ее отпускать.

– Браво, Волгина! Браво! – неслось со всех сторон.