Текст книги "Шутки в сторону"

Автор книги: Елена Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 25
Боевик наилучшего образца

Груздев открывать не торопился. За дверью послышались шаркающие шаги, затем настороженный голос:

– Кто там?

– Открывай, я от Илоны, – сказал Румянцев, твердо уверенный, что такая рекомендация произведет нужный эффект.

Воцарилась непродолжительная пауза, потом раздался щелчок замка, затем дверь открылась, насколько позволяла цепочка, и в образовавшуюся щель на Румянцева глянул внимательный глаз.

Румянцев, движимый профессиональным инстинктом, моментально приспособил собственную ногу в качестве импровизированного упора, и, как оказалось, сделал это не напрасно, ибо мальчишка попытался захлопнуть дверь перед его носом. Какой, однако, негостеприимный сопляк! Слава Богу, что хиляк – его судорожные усилия были тщетными.

– Ну, что вам нужно? – заканючил Груздев, понимая, что баланс сил складывается не в его пользу.

– Поговорить по душам. – Румянцев не собирался убирать ногу.

– Какие могут быть у нас разговоры?

– Открывай по-хорошему, я ведь все равно войду, – пригрозил Румянцев, – и тогда тебе только будет хуже.

Угроза возымела должное действие – кажется, это был единственно понятный этому молодчику язык, – и он открыл дверь.

Румянцев вошел и, бесцеремонно оттеснив Груздева, запер за собой дверь, положив ключ в тот же карман, где уже лежали, дожидаясь своего часа, пуля и гильза. А пояснил так:

– Это чтобы нам никто не помешал беседовать.

Парень испуганно отступил назад.

– Ну что ты затрясся, петушок? – успокоил его Румянцев. – Дядя не такой уж страшный, как ты думаешь. Будешь разговорчивым, обойдемся без специальных мер убеждения.

У мальчишки задрожали губы.

«Да ты, видать, пуганый воробушек, – подумал Румянцев, – тебя уже наверняка трепали. Что ж, тем лучше, с такими дело иметь проще».

Перепуганный насмерть Груздев стоял посреди комнаты в пестром шелковом халате, засунув руки в карманы. Румянцеву он с ходу активно не понравился – на смазливом лице парня лежала неприкрытая печать порока. А еще Румянцев подумал, что никакого криминала, то бишь наркотиков, он здесь не найдет: то ли все уж очень тщательно спрятано в надежном месте, то ли хозяин квартиры недавно подчистую избавился от товара в ожидании следующей партии.

В однокомнатной квартире был порядок. Чувствовалось, что здесь проводили время с толком, на все сто пользовались атрибутами красивой жизни – набором последних достижений японской телерадиоэлектроники, огромной, как цирковой манеж, постелью с разбросанными на ней атласными подушечками. В целом квартира напоминала будуар дорогой проститутки.

– Красиво нынче у нас живут студенты, – заметил Румянцев. – Неужто это все куплено на стипендию?

Груздев как подкошенный бухнулся на кровать, каким-то почти женским движением поправляя полы своего роскошного халата, и от этого жеста Румянцева передернуло.

Он обернулся, прикидывая, с чего начать. По всему выходило, что с большого шкафа. Румянцев распахнул его створки и принялся брезгливо выгребать барахло с полок.

– Что вы делаете? – слабо пискнул с кровати Груздев.

Румянцев с садистским удовольствием потоптался по весьма недешевым тряпкам этого охламона, сам удивляясь, откуда в нем столько злости. Объяснение было только одно – его сегодняшняя встреча с дочерью: ее вид, интонация ее голоса, изменившийся взгляд. А что, если за всем этим стоял такой же типчик?

Он вытряхнул с полки целую охапку одноразовых шприцев:

– Да тут целая больница!

– А что? – отозвался Груздев. – По-моему, иметь шприцы не запрещено? Я ведь учусь в медицинском.

– Руки! – приказал Румянцев.

– Что?

– Покажи руки!

Парень, слегка замешкавшись, протянул к нему руки: никаких следов уколов на них не было. О своем драгоценном здоровье будущий эскулап, безусловно, заботился, предпочитая сбывать наркотики доверчивым идиотам. Впрочем, не исключалось и другое объяснение: он мог колоться под язык или в пах, а заглядывать ему в штаны Румянцев пока воздержался.

– Вы напрасно переворачиваете все вверх дном – ничего вы у меня не найдете, – захныкал Груздев.

– Заткнись! – рявкнул Румянцев. Ему здорово действовала на нервы манера Груздя недоуменно пожимать плечиками, наподобие жеманной барышни. – Заткни свою паршивую пасть. И не путай меня со своим «голубым» приятелем.

– Ну вот, оскорбления начались, – преодолевая приступ нервной икоты, пробормотал Груздев.

Его прямо-таки трясло от страха. Кто, интересно, так его запугал? Последнее обстоятельство Румянцеву было на руку, ему только и оставалось, что немного дожать этого щенка.

Он добрался до нижней полки, на которой под аккуратно сложенной стопкой полотенец обнаружилось кружевное женское белье красного и черного цвета, пачка презервативов, какие-то ремни и маски и еще одна штука… Румянцев вспомнил: кажется, это называлось фаллоимитатором. Он сплюнул и выругался.

– Где «дурь»? – рявкнул Румянцев.

Мальчишка теперь затрясся еще сильнее, у него уже зуб на зуб не попадал. Ну и трусливый же заяц!

– Честное слово, ничего нет, – у него на глазах выступили слезы.

– Пошли на кухню, – приказал Румянцев.

Груздев безропотно повиновался.

На кухне было довольно чисто, во всяком случае, пустые бутылки батареями не стояли. Зато в холодильнике имелись початая бутылка итальянского вермута и запечатанная – коньяка. Холодильник вообще был набит продуктами, словно хозяин приготовился к длительной осаде или визиту большой компании гостей. В общем, все указывало на то, что в квартире проживал отнюдь не нищий студент. Для полноты картины Румянцев заглянул под мойку – там стояло девственно-чистое ведро для мусора. Похоже, его опорожнили совсем недавно, да еще и тщательно вымыли. Аккуратист!

Румянцев пересмотрел бесчисленное количество банок, предназначенных для круп и специй, большей частью пустых. Заглянул в кастрюльки, стоящие на плите, из которых так потянуло специями и приправами, что у Румянцева защекотало в носу. Он закрыл их крышками и смачно, до слез чихнул. Одновременно его осенило: да ведь Груздев кого-то ждал! Для кого-то он приготовил все эти деликатесы.

– Кого ты ждешь? – осведомился он.

– Может прийти один знакомый, – отводя глаза в сторону, ответил Груздев.

– Ага, – поддакнул Румянцев, – знакомый, который соскучился по твоей заднице.

Румянцев принялся за ванную, стандартную, без особенных изысков. Все, что в ней было примечательного, так это множество разноцветных бутылочек с шампунями, баночек с гелями и муссами, кремами и прочей чепухой, что, по мнению Румянцева, говорило отнюдь не в пользу Груздева. Мужчина, столь много внимания уделяющий своей внешности, казался ему не совсем полноценным. Впрочем, в данном случае категоричный Румянцев, похоже, был не так уж далек от истины.

– Давай по порядку, петушок, – почти миролюбиво предложил Румянцев, закончив беглый осмотр квартиры, после которого она утратила вид уютного гнездышка. – Итак, каким образом ты передал Илоне наркоту? Подложил в косметичку, верно?

Парень шумно сглотнул слюну:

– Откуда вы…

– Откуда я знаю, ты хочешь спросить? Думаешь, от Илоны? А вот и не угадал, она мне ничего не говорила. Скрытная она была девица, была бы поразговорчивее – глядишь, и не сыграла бы в ящик.

Приврал он нарочно, хотя еще неизвестно, что в этот момент происходило в больнице, и специально подобрал увесистые, как булыжники, слова. Этот мазурик должен был почувствовать, с кем имеет дело. Но на этот раз он, похоже, слегка переусердствовал, потому что последняя фраза произвела на Груздя эффект, превзошедший всякие ожидания. Парень попросту рухнул на пол, растянувшись в маленьком закутке, отделяющем кухню от прихожей.

Такие кульбиты в планы Румянцева не входили, он пару раз хлестнул мальчишку по щекам, но тот не приходил в себя. Пришлось облить его холодной водичкой из чайника. Только после этой бодрящей процедуры сукин сын очухался, задергал худыми ножонками и наконец уселся, прислонившись спиной к кухонной двери, натянув полы намокшего халата на острые коленки.

Какое-то время он молчал, а потом принялся биться головой о дверь и скрежетать зубами:

– Дурак, какой я дурак! Зачем я только с ним связался!

Румянцев поставил посреди кухни табурет, уселся и закурил.

– А теперь рассказывай все по порядку. Я уверен, ты мне много можешь рассказать, – предложил он парню, с удовольствием выпуская изо рта первую струйку дыма.

Груздев, хлюпая носом, начал:

– Я не собирался ее сажать на иглу… Что я, дурак? Это он, барыга, меня заставил, потому что я ему задолжал…

– Фамилия! – рявкнул Румянцев.

– Чья? – захлопал длинными ангельскими ресницами юный негодяй.

– Барыги твоего, кого же еще!

Груздев обхватил голову руками и уткнулся лицом в собственные колени.

– Прокоп его кличка, я ему столько должен, столько… Он… он меня заставил. Я не хотел ей ничего плохого…

– Дальше! – поторопил его Румянцев.

– Ну, я ей предложил один раз, другой…

– Это все было дома у Костецких? – уточнил Румянцев, стряхивая пепел на пол.

– Да, – выдавил парень. – Ее же все время пас этот… ну, Васнецов… Так что… в общем, он следил за ней вне дома, вот мы и…

– Ловко, – оценил Румянцев. – На хату ее затащить тоже барыга придумал?

– Ну да, – снова захлюпал носом Груздев. – Говорит, о битюге не беспокойся – это он о Васнецове, – его не будет. Ну, я ее туда привел, а когда она отключилась, ушел.

– Пистолет, который ты ей подложил в сумку, тоже барыга дал?

Парень только отвел взгляд в сторону.

– Отвечай! – прикрикнул Румянцев.

– Да, – осипшим голосом признался Груздев.

Румянцев порылся в кармане, вытащил пулю и гильзу и продемонстрировал все это добро Груздеву:

– А вот это, между прочим, вылетело из того самого пистолета, который ты подложил в сумку Илоны.

– Вы-вылетело?! – От страха и холода парень снова начал громко икать.

– Ну да, этой пулькой убили Васнецова, и именно по этой причине он тебе и не помешал затащить Илону на хату.

– Я… я… не у-убивал…

– Я тоже так думаю. Одно непонятно, почему ты еще до сих пор жив, петушок?

– Что? – залепетал Груздев.

– Ничего, просто мысли вслух, – туманно пояснил Румянцев.

– Вы думаете, они меня убьют? – Парень был снова близок к обмороку.

– Ну а ты как думаешь? – Румянцев посмотрел на него глазами, полными нарочитого сочувствия.

Груздев скрючился, выражение его лица стало почти дебильным, а из уголка рта тонкой струйкой потекла слюна.

– Не убивайте меня, пожалуйста, не убивайте, я отработаю, – заныл он.

– Чем, задницей? – взревел Румянцев, который взбесился от того, что этот сопляк подумал, будто он станет пачкать о него руки. – Стану я тебя убивать, и без меня найдутся желающие. Твой барыга, например. Зачем ему оставлять свидетеля в живых, тем более такую гниду. Ты же раскололся с ходу!

– Что же мне делать?

– Что-что, признаваться дальше, давать чистосердечные показания. Тебя посадят в камеру, и там ты, по крайней мере, до суда будешь в безопасности.

– В камеру? – ужаснулся Груздев. – Я не хочу в камеру.

– А тебе куда хочется – в сауну с девочками? – поинтересовался Румянцев и тут же сам себя поправил. – Впрочем, девочки, это, кажется, не твой профиль. Чем только, любопытно, купил ты Илонину мамочку, она прямо без ума от тебя!

– Ей много не нужно, как всем стареющим дамочкам, – поведал мальчишка без тени смущения. – Она всегда довольствовалась комплиментами и сыновними объятиями, дальше мы не заходили…

– Зато оплачивала эту квартиру, – продолжил за него Румянцев, – не правда ли? Платила, не подозревая, чем в ней занимается ее сладкий мальчик. Что же она, ни разу здесь не застала какого-нибудь из твоих бой-фрэндов?

В принципе, грязное белье Валентины Костецкой Румянцева совсем не волновало, так что он мог бы и не спрашивать Груздева о подробностях патологической страсти дряхлеющей матроны.

– Она никогда не приходила без предупреждения, – буркнул Груздев. – И вообще, тут я не виноват, она сама себе вбила в голову, что должна обо мне заботиться, у нее на этот счет какой-то пунктик, по-моему. Выдумала себе что-то, а я просто попался ей под руку. Всегда плела чушь… Но если вы подозреваете, что я ее любовник, то это смешно.

– Допустим, – согласился Румянцев, – ты не был ее любовником, ты просто пользовался дарами, ниспосланными тебе. Зачем отказываться от чьей-то благотворительности?

Мальчишка молчал, понуро уставившись в пол. Румянцев тоже молчал, сосредоточенно обдумывая ситуацию. Сидящий перед ним сопляк, безусловно, был таким гаденьким во всех смыслах, что одним своим видом вызывал желание вымыть руки с мылом. И сейчас он не раскаивался, просто в очередной раз руководствовался инстинктом самосохранения, как и прежде, когда, задолжав, запросто исковеркал жизнь дочери содержавшей его благодетельницы. Логика у него убийственно простая: а что я мог сделать, не погибать же самому, уж лучше подставить ближнего. Чего только этот змееныш не сотворит, чтобы спасти собственную драгоценную шкуру! Постой, постой, но если…

– А Катю Чернову ты случайно не знаешь? – вкрадчиво осведомился Румянцев.

– Какую еще Катю? – достаточно натурально удивился Груздев, но глазки у него забегали, и это не ускользнуло от внимания Румянцева.

– Была такая подружка у Илоны, – уточнил Румянцев и тут же безо всякого перехода прикрикнул: – Ты звонил ее матери?

Пацану больше ничего и не требовалось, он сразу застучал зубами и выдавил из себя:

– Да это все Илона… Она мне сказала, что девчонка пропала – я-то ее, эту Катю, никогда и в глаза не видел. И что у ее матери есть деньги, слухом не слыхивал… Ее мать какое-то там кольцо продала. Все, что я сделал, пару раз позвонил из автомата… Больше и звонить не собирался, понял, что если еще раз позвоню, заметут…

– Да, дорогой, – протянул устало Румянцев, – догадывался я, что ты дерьмо, но ты не просто дерьмо, ты супердерьмо, здоровая куча вонючих отбросов… Сколько тебе лет?

– Двадцать два…

– Долго тебе еще придется отравлять воздух, если, конечно, никто тебя прежде не прихлопнет. – Румянцев не стеснялся в подборе выражений, ибо не был облачен полномочиями, хотя, возможно, и брал лишку, отождествляя собственную персону с правосудием.

Груздев заерзал худым задом по мокрому полу:

– И что мне теперь делать?

Надо же, нашел советчика, ну и щенок!

– Одевайся и не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель. Со мной тебе не справиться, кишка тонка, – твердо сказал Румянцев.

Груздев сглотнул слюну, встал и, пошатываясь, отправился в комнату. Румянцев последовал за ним – мало ли что на уме у этих нынешних субчиков! – и с брезгливостью понаблюдал, как мальчишка, сбросив халат, стал трясущимися руками напяливать джинсы и свитер. Потом, усевшись на диван и шмыгая носом с методичностью автомата, надел носки на посиневшие, как у бройлерного цыпленка, ноги.

– Побыстрей шевелись! – прикрикнул на него Румянцев, хотя торопиться, собственно, было некуда; определенного плана дальнейших действий он еще не наметил: то ли сразу тащить этого придурка к Огородникову, то ли продолжить дело самому.

Груздев задергался и промазал ногой мимо носка. Втянул голову в плечи и попытался повторить попытку, но она ему опять не удалась, потому что испуганной птицей заверещал звонок.

– Кто? – мгновенно сориентировался Румянцев.

– Я же говорил, что ко мне должен прийти один друг.

– Иди открой, но только после моей команды, – приказал Румянцев.

Груздев послушно, как был в одном носке, поплелся в прихожую, обреченно приговаривая:

– Сейчас, сейчас…

Румянцев занял выгодную позицию с тем, чтобы оказаться за дверью, когда она отворится, и шепнул Груздеву:

– Открывай!

– А ключ? – проблеял тот.

Румянцев полез в карман:

– Держи.

В этот момент пронзительная трель повторилась прямо над ухом Румянцева.

Груздев, немного повозившись с замком, осторожно потянул на себя дверь, и по мере того, как проем расширялся, лицо его искажалось маской ужаса. Еще ничего не услышав, Румянцев мигом понял, что к чему, и всей тяжестью тела уперся в дверь.

Первая пуля влепилась в стену в сантиметре от головы Груздева, а вторая пошла вкось и застряла в двери. Тут же на лестнице раздался топот ног, кто-то несся вниз, перепрыгивая через ступеньки. Румянцев оттолкнул белого от страха Груздя и тоже помчался вниз – догонять стрелявшего.

Силы довольно быстро покинули Румянцева, сказывалось длительное отсутствие тренировки, что ни говори, а в последний год он заметно пооброс жирком. Но, преодолевая одышку, он мчался дворами за маячившим в кромешной темноте белым пятном – на убегавшем была светлая куртка. Ее Румянцев успел разглядеть, когда из-за облаков на мгновение выглянула луна и осветила холодную ночь своим бледным сиянием. Как назло, не попалось ни единого фонаря: то ли местные подростки, не знающие куда себя прибить, раскокали все лампочки, то ли убегавший специально выбирал самые глухие закоулки. А тут еще погода, словно нарочно, выкинула очередную шуточку: морозный ясный вечер сменился сырой и темной метельной ночью, обещающей к утру заведомую распутицу и оттепель.

В висках у Румянцева гулко стучала кровь, он уже изнемогал, а расстояние между ним и стрелявшим в Груздя упорно не сокращалось. «Скоро начну отставать», – с досадой подумал Румянцев и не придумал ничего лучшего, чем крикнуть:

– Стой, стрелять буду!

Однако первым выстрелил тот, кого он преследовал.

«Однако, – удивился Румянцев, – каков нахал, прямо как в боевике!»

Словно в доказательство румянцевской гипотезы преступник еще раз выстрелил, но, видно, не целясь. Но больше он не стрелял, мчался во все лопатки, пока его белая куртка не исчезла из поля зрения Румянцева. Темнота впереди еще сильнее сгустилась, и Румянцев едва не ударился лбом в стену. Выходит, не так уж хорошо знал эти дворы бандит, если угодил в тупик.

Румянцев отдышался и медленно, сначала на ощупь, а потом, пообвыкнув, более уверенно двинулся вдоль стены, с радостью услышав, что где-то поблизости, видимо, на параллельной улице, раздались звуки сирены милицейского автомобиля. Надо же, услышали выстрелы! Он успел рассмотреть поваленный штакетник и тут же уловил какое-то движение, шорох. Повернулся в ту сторону, и в тот же миг в лицо ему полыхнула короткая вспышка желтого пламени…

Глава 26
Каково быть Чарльзом Дарвином

Огородников был на ногах с пяти утра, с той самой минуты, как ему сообщили о ночной стрельбе в городе и ранении Румянцева. К счастью, оперативники оказались на небывалой высоте и задержали стрелявшего, опять же к счастью, ранение Румянцева оказалось не слишком серьезным. В общем, около девяти Огородников уже попал к нему в палату, выслушав предварительно инструкцию врача: «Недолго, в вашем распоряжении максимум десять минут».

Огородников загодя поклялся себе, что не станет ни в чем упрекать Румянцева, и все же первое, что он сказал, точнее, прошептал (больничная обстановка, в его понимании, располагала к беседам исключительно на пониженных тонах):

– Что тебя дернуло заниматься самодеятельностью, жить надоело?

Вопрос был чисто риторическим и не предполагал ответа, в принципе, его следовало понимать как приветствие.

Румянцев вовсе не походил на умирающего. Огородников подошел к постели раненого поближе и склонился над ним. Румянцев открыл глаза и улыбнулся.

– Что, пришел проверить результаты эволюции? Чарльз Дарвин…

– Иди к черту, – опять прошептал Огородников, – я сюда не острить явился, у меня всего десять минут на все про все.

Румянцев сразу посерьезнел.

– Тебе плохо? – спросил Огородников.

Тот поморщился:

– Мне замечательно… Только скажи, он что, ушел?

– Представь себе, герой-одиночка, мы его задержали, – с удовольствием успокоил его Огородников, – мы ведь тоже не лыком шиты.

– Ну слава Богу, а то я боялся, что и вправду напортачил, – обрадовался раненый и тут же спохватился: – А Груздев, вы же ничего не знаете про Груздева…

– Да знаем-знаем, не переживай. Этот субчик так испугался, что сам явился с повинной. Говорит: только спасите, а то меня убьют. Сейчас сидит и пишет чистосердечное признание, по-моему, уже половину «Войны и мира» накатал каллиграфическим почерком.

– Ну слава Богу, – повторил Румянцев с облегчением. Помолчал и вдруг спохватился: – Где моя одежда? Там в куртке, там…

– Это, что ли? – Огородников извлек из кармана небольшой целлофановый пакет с пулей и гильзой. – Извини, может, тебе и не понравится, но мы уже полюбопытствовали на всякий случай. Сам знаешь, работа такая. Значит, Васнецова этой пулькой?

Румянцев кивнул, а Огородников продолжил:

– Кстати, что там у тебя в машине за кошка? Чувствует себя полноправной хозяйкой.

– Кошка? Ах да, кошка, – вспомнил Румянцев. – Как раз перед этим подобрал на дороге, ее бы раздавили. Что с ней делать? Вы ее хоть покормите, что ли…

– Уже покормили, чувствительный ты наш, – заверил его Огородников, – не забывай, что имеешь дело с Дарвином. Ну ладно, пора и честь знать. – Огородников распрямился и, сморщившись, потер поясницу. – С тебя, кстати, после таких вариаций на тему следовало бы подписку о невыезде взять, но раз ты все равно под больничным арестом…

– Слушай, а Ремезов, Ремезов знает, что это Груздев звонил матери пропавшей девочки, ему сообщили?

– Скоро узнает, – заверил Огородников. – Ладно, выздоравливай поскорее, тем более что ты, дорогой, будешь проходить свидетелем по делу… Надо же, каков! Ну, частный сыщик, да и только!

Румянцев позволил себе усмехнуться:

– А что, очень даже неплохая стезя, хоть и стреляют, зато начальство на ковер не вызывает… Слушай, Огород, может, организуем частное сыскное агентство? По-моему, неплохая идея! Заодно Ремезова пригласим, а?

– Давай, – одобрил румянцевскую идею Огородников. – Даже название подходящее имеется: «Клуб сентиментальных детективов». Звучит? – И сам себе ответил: – Ну клиника, чистая клиника. Как говорит мой младшенький, крыша едет не спеша, тихо шифером шурша.

В дверь просунулся белый колпак медсестры:

– Товарищ следователь, десять минут истекли.

– Иду, иду, – отозвался Огородников, – я бы уже давно ушел, если бы он сам меня не задерживал. Вы, кстати, следите за ним получше, а то он герой известный, того и гляди в окошко выпрыгнет.

– Не выпрыгнет, – улыбнулась медсестра, – у нас на окнах решетки.

– Решетки? – переспросил следователь. – Замечательно! Что и требуется в данном случае.

* * *

Огородников мог себе позволить те нехитрые шутки, которые он отпустил в палате раненого Румянцева. Дело, которое еще вчера грозило обернуться заведомым «висяком», сегодня явно сдвинулось с мертвой точки, обрастая новыми подробностями, точно снежный ком. Огородников уже догадывался, что подоплекой этой истории с шантажом, компроматом и убийством, всей этой шумихи вокруг Костецкого и его семейства, явилась предвыборная кампания, а инициировал ее кто-нибудь из конкурентов Костецкого на хлебную должность мэра.

«Надо же, – думал он, – еще вчера я бы сам не поверил: такие политические страсти кипят в заштатном городке, борьба за власть идет на полную катушку». Огородников всегда предпочитал конкретную работу руководящей. Он и отчитаться-то толком не умел, а один вид трибуны вызывал в нем черную меланхолию по крайней мере на неделю. Удалось бы только довести до логического завершения, а там заголовки в газетах обеспечены. Хотя его лично, разумеется, интересовали не заголовки, а результат.

А результат должен быть непременно. Как только в его руках оказался конец заветной ниточки, была создана следственная бригада. В то время, когда он беседовал с раненым Румянцевым, по меньшей мере полдесятка сыщиков рыскали по городу, задрав хвосты, в поисках свидетелей и вещдоков. Подобные широкомасштабные акции – а Огородников знал это по собственному опыту – хороши еще и тем, что в сферу внимания оперативников, как правило, попадали и другие дела, на первый взгляд не связанные между собой. Главное – забросить в реку невод, а там – маленькая ли рыбешка, большая ли, но обязательно попадется. Чего доброго, а «висяков» хватало. Взять хотя бы найденный на окраине труп молодой девушки…

Размышляя подобным образом, Огородников подкатил к прокуратуре, припарковал «Волгу» и, гремя своими заскорузлыми ботинками, как новобранец кирзачами, двинулся по сумрачному коридору в свой кабинет.

– Ну слава Богу, это вы, Александр Васильевич, – обрадовался ему, как родному, Булавинцев. – А то я уже и в больницу звонил, говорят: уже уехал. Думаю, вдруг как еще куда завернул – рации-то у вас в «Волге» нет.

– Что, есть новости? – осведомился Огородников, оседлав свой вихляющийся стул и бросив шапку на стол, поверх кипы скопившихся бумаг.

– Сыплются, как из рога изобилия, – Булавинцева явно заносило, – прямо даже не знаю, с какой начать.

– Начинай с последней, – предложил Огородников.

– Начинаю с последней. Блондинку с окраины опознали. Ею оказалась Пивоварова Ксения Леонидовна, 1981 года рождения, учащаяся ПТУ № 119; позавчера около шести вечера ушла из общежития, и с тех пор ее никто не видел…

– Она что, не местная? – перебил его Огородников.

– В том-то и дело, она сама из Стеблиевки, здесь училась на портниху. На выходные обычно ездила домой. И на этот раз в училище решили, что она соскучилась по родителям и махнула в свою деревню. Она вообще была, говорят в училище, не подарок: окончила семь классов школы для детей с замедленным развитием, не то чтобы полная дебилка, но… В общем, до следующих выходных ее могли бы и не хватиться, да тут мать приехала на рынок торговать салом – они недавно свинью зарезали, – естественно, и дочку проведать. Так и выяснилось.

– Ее изнасиловали? Что там с результатами экспертизы?

– Экспертиза этого однозначно не утверждает, может, были попытки, но главное – ее убили. Сначала ведь признаков насильственной смерти не обнаружили. А теперь оказывается, ее первым делом мертвецки напоили, а потом аккуратненько придушили чем-то вроде подушки. Причем совсем не в том месте, в котором нашли. Теперь дальше… Есть свидетели, которые утверждают, что видели, как она в тот вечер садилась в иномарку темного цвета.

– И что за свидетели? По крайней мере, им можно доверять?

Булавинцев заглянул в свой «поминальник»:

– Некие Ремешкова и Коновалова, учащиеся того же училища. Марку автомобиля они, к сожалению, не знают, зато неплохо описывают ее владельца. Молодой человек, темноволосый, хорошо одет. Говорят, что он и раньше был замечен на той же машине неподалеку от училища.

– Так в чем же дело? – завелся с пол-оборота Огородников. – Нужно проверить все иномарки темного цвета, думаю, не так уж их и много у нас в городе. Если он появлялся не однажды, то наверняка местный.

– Уже, – блеснул карими очами Булавинцев, непревзойденный красавчик на всю прокуратуру, – уже проверяют. Что, думаете, маньяк? Только этого нам не хватало для полного счастья.

Огородников принялся размышлять вслух:

– Хуже, если они приняли за иномарку какую-нибудь новую модель «Жигулей», тогда работы прибавится… Может, этим, как их…

– Ремешковой и Коноваловой, – подсказал, как на уроке в школе, Булавинцев.

– Вот-вот, может, им картинки какие-нибудь показать? Или вывести на улицу, пусть посмотрят, вдруг увидят такую же машину? Если он околачивался возле училища, то не исключено, что мог засветиться и у школ. – Огородников вздохнул. – Пожалуй, одним нам все это не осилить. Надо обращаться за помощью в управление, пусть подключат участковых, в таких делах они доки… Остальные новости, надо полагать, по делу Васнецова и Костецкой?

– Точно, – подтвердил Булавинцев, – Груздев пишет роман, умываясь слезами запоздалого раскаяния, такого понаписал!.. Прокопенко молчит, утверждает, что в Груздева и Румянцева стрелял не он. Мы отправили на экспертизу пули, застрявшие в стене на квартире Груздева, и ту, что попала в Румянцева, но пистолета пока не нашли. И куда он мог его припрятать? Район поисков не такой уж и большой – пара дворов, но, с другой стороны, там столько хлама! Хуже, если пистолет найдут пацаны.

– Чем скорее он найдется, тем скорее заговорит Прокопенко, – подвел итог Огородников и добавил, вынимая находку, извлеченную из кармана куртки Румянцева: – Отправь-ка заодно на экспертизу и вот эту пульку, похоже, ею отправили на тот свет Васнецова.

– Откуда она у вас? – удивился Булавинцев.

– Сорока на хвосте принесла, – бесцеремонно отфутболил его Огородников. – Меньше спрашивай и больше делай.

– Слушаюсь и повинуюсь, – недовольно пробурчал Булавинцев и смиренно потопал в лабораторию.

Огородников принялся набирать номер телефона Ремезова, его крупный указательный палец неловко крутанул диск, и вместо густого ремезовского баритона на линии возник тонкий девичий голос, который спросил с придыханием:

– Пашка, это ты? Ну не молчи, я же знаю, что это ты… Ты все время звонишь и молчишь…

В этом голосе было столько тоски и надежды, что лоб Огородникова покрылся испариной; он бросил трубку с таким ощущением, словно его застукали подглядывающим в окно женской бани.

Набирая номер во второй раз, он был предельно внимательным.