Текст книги "Шутки в сторону"

Автор книги: Елена Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 19
Чай с чабрецом из дворянских ручек

Ремезов явился, когда Светлана и Ольга почти отчаялись дождаться его. Около трех часов они не спускали глаз с телефона, но тот упорно молчал. Поэтому приход Ремезова был воспринят сестрами с радостью, а Светлана вообще готова была броситься ему на шею.

– Проходите, проходите, пожалуйста, – приговаривала она, крутясь вокруг него, как преданная собачонка, тем самым мешая сыщику проходить и безумно смущая.

Наконец они уселись в комнате, и Светлана принялась рассказывать:

– Он позвонил около четырех… Голос такой странный, знаете, я потом много думала и пришла к выводу, что он скорее всего что-то использовал, чтобы его изменить… Ну, обвязал рот шарфом, например…

– Что дословно он говорил?

– Говорил мало, буквально следующее: «Хотите увидеть свою дочку, готовьте десять тысяч баксов – нет, он сказал – «зеленых». Я еще перезвоню». Или что-то в таком роде. Но смысл я передала точно.

– Вы никого не подозреваете?

– Да нет, откуда… Главное, цифра – десять тысяч долларов. Не думаю, чтобы такие деньга мог требовать кто-то, знакомый с материальным положением нашей семьи. Откуда у нас такие деньги? Может, он перепутал Катьку с дочерью миллионера? С таким же успехом он мог бы требовать, например, двадцать тысяч долларов или сразу полмиллиона.

– Он ничего не перепутал… Он потребовал именно ту сумму…

Говорила Ольга – ровным, размеренным голосом.

Светлана и Ремезов как по команде уставились на нее, а она, глядя куда-то в сторону, продолжала:

– Десять тысяч долларов у меня были, я приготовила их, чтобы выплатить Игорю за комнату, на которую он претендовал при размене. Я не хотела, чтобы он затевал суд, потому что это травмировало бы Катю… Я… я продала бабушкины кольцо и медальон.

– Ты продала бабушкино кольцо, ничего мне не сказав?! – вскрикнула Светлана.

Одновременно с ней встрепенулся Ремезов:

– Вы сказали, что деньги были. Значит ли это, что теперь их нет?

– Да, – чуть слышно подтвердила Ольга.

Ремезов с размаху стукнул себя ладонью по коленке:

– Черт побери, долго еще будут продолжаться эти тайны мадридского двора?!

– Честное слово, я ничего не знала, – Светлана молитвенно сложила руки на груди.

Ремезов устремил тяжелый взгляд на Ольгу:

– Ольга Николаевна, почему же вы до сих пор ничего мне не сказали? У вас пропала такая крупная сумма денег, а вы молчите!

– Господи, да эти деньги для меня ничего не значат! Все, что я хочу, чтобы Катя вернулась. Плевать мне на все доллары в мире! – выкрикнула Ольга.

– Я вас понимаю, – Ремезов взял ее за руку, – но это ведь очень важно. Не исключено, что именно из-за них и пропала ваша дочь. Когда вы обнаружили, что денег нет?

Ольга судорожно сглотнула слезы:

– На следующий день утром, когда стала разбирать Катины вещи. Я нашла на ее столе, среди бумаг, конверт… В общем, деньги лежали в этом конверте. Их забрала Катя, хотя я ничего ей о них не говорила. Я ей не рассказывала о том, что продала кольцо, так же, как и Светлане.

– Но почему тогда, если деньги у нее, они их требуют от нас? – Светлана смотрела на Ремезова испуганными глазами.

Спросила бы что-нибудь попроще! Вообще дело пахло очень дурно: некто требовал выкуп, этот некто знал о крупной сумме денег, имеющейся в семье, о которой, по идее, могла рассказать девочка, сама же их и забравшая. Уж очень все это было сложно. У Ремезова ныло сердце от дурных предчувствий: в таких ситуациях заложники редко оставались в живых, ибо они знали похитителей в лицо и могли их выдать. А последние нередко оказывались их знакомыми, а то даже и родственниками!

– Кто еще знал о деньгах?

– Никто, – Ольга отрицательно покачала головой.

– А ваш бывший муж?

– Нет, он не знал.

– Каким образом вы продали кольцо?

– Профессор Караянов свел меня с ювелиром. Тот очень высоко оценил работу, нашел клиента, а потом передал мне деньги.

– Значит, вы не знаете, кто купил кольцо?

– Нет.

– А ювелира запомнили хотя бы?

– Его фамилия Школьник, Арнольд Наумович. Пожилой, живет в центре, в том самом доме, в котором универмаг… Только входить нужно через подворотню…

Тут Ремезова словно громом поразило. Все, о чем он спрашивал, было, конечно, важно, но еще важнее другое – подготовиться к следующему звонку похитителя, а ведь он может раздаться в любой момент!

– Стоп! – Он поднял ладонь. – Это потом. Сейчас обсудим модель поведения в отношении вымогателя. Прежде всего спокойствие. Потребуйте, чтобы он передал трубку девочке, скажите, что вам нужно время, чтобы собрать деньги. Главное, спокойно, спокойно, без криков и угроз, потому что он может оказаться человеком с неуравновешенной психикой.

– А вы нас оставите одних? – встревоженно спросила Светлана.

Ремезов замялся:

– В идеале, конечно, мне бы нужно остаться…

– Оставайтесь, мы вас положим спать на диване.

Ремезов покосился на предлагаемый диван, который показался ему коротковатым. Но делать было нечего.

– Вы же, наверное, не ужинали, – опять спохватилась Светлана.

– Да я как-то… – смутился Ремезов.

– Не ломайтесь, – немедленно отрезала она, безо всякого перехода превращаясь из озабоченной женщины в привычную бойкую на язык стервочку, – чай, не барышня на выданье. Пойдемте, я вас покормлю.

Ремезов поднялся и безропотно поплелся за ней на кухню.

* * *

Пока он управлялся с незамысловатым ужином – картофельным пюре и парой сосисок, Светлана сидела за кухонным столом напротив и курила, держа в руках стеклянную пепельницу. Ремезов неторопливо пережевывал резиновые сосиски производства местного мясокомбината и невольно косился на ее ноги. Закинутые одна на другую, они были открыты для обозрения, по крайней мере, на девяносто пять процентов благодаря своеобразному наряду, который не поддавался конкретному определению: то ли чрезвычайно короткое платье, то ли удлиненный свитер. Периодически Светлана меняла положение ног, и тогда на коленке, оказывавшейся сверху, на какое-то время сохранялось розовое пятно, действующее на Ремезова, как красная тряпка на быка.

– Черт, а кетчуп! – воскликнула она.

– Спасибо, уже не надо, – поблагодарил он, отодвигая пустую тарелку.

Она не стала мучаться угрызениями совести: ну забыла и забыла.

– Чай или кофе?

– Пожалуй, чай.

Она налила чаю ему и кофе себе. Чай, по крайней мере, был горячим и душистым, с необычным привкусом.

– Чабрец, – пояснила она, – правда, неплохо?

Он кивнул. Слава Богу, не какое-нибудь дьявольское зелье – уже хорошо. С нее станет собирать магические травы на заброшенном кладбище в полнолуние или летать на метле!

– Расскажите-ка мне лучше о колечке, которое стоит десять тысяч баксов, – попросил он, вдыхая дурманящий аромат чая.

Она так глубоко затянулась, что даже закашлялась.

– Все, нетути колечка, как выяснилось. А между прочим, это была последняя фамильная вещичка. В общем, потомки пошли по стопам пращуров, профукали единственный раритет.

– То есть? – уточнил Ремезов.

– Представьте себе, что мы с Ольгой последние рахитичные побеги на кряжистом древе захудалого дворянского рода, – пояснила она без особого энтузиазма. – Настолько захудалого, что наши предки еще задолго до революции влачили жалкое существование. Так что в годы оные у комиссаров интереса не вызывали, благодаря чему и уцелели. А все потому, что наш прапрадедушка когда-то проигрался в карты и спустил все подчистую, кстати, и это самое колечко, по семейным преданиям, чуть ли не подарок Екатерины. Так вот, колечко он все-таки потом отыграл, и оно осталось в семье. Вернее, оставалось до недавних пор.

– Как оно выглядело?

– Честно говоря, я небольшой специалист по ювелирной части. В общем, большой изумруд, несколько бриллиантов, а главное – старинная работа.

– Как я понял, был еще медальон?

– Да, но он представлял меньшую ценность, потому что был изготовлен позже, к кольцу… Но в нем тоже был изумруд.

Они помолчали. Ремезов маленькими глотками пил все еще горячий чай, Светлана задумчиво курила.

– Вы думаете, у нас есть шанс? – спросила она.

– В смысле?

– Найти Катьку.

Черт подери, что он мог сказать, что он мог пообещать, когда нужно было действовать, а он вместо этого пил чай и рассматривал женские коленки?

– Слушайте, Светлана, сейчас я уйду…

Она вскинула на него встревоженные глаза.

– Вызову к вам своего сотрудника – он подъедет минут через пятнадцать – и уйду, а вы пока действуйте по моей инструкции. Главное, если он позвонит, требуйте, чтобы он дал вам возможность поговорить с племянницей, а до тех пор ни на что не соглашайтесь. Я уверен, у вас все получится, а я скоро вернусь. Да, сотрудника, который к вам скоро пожалует, зовут Леонид Петрович Шестопалов.

Шестопалов, которому он позвонил домой, был жутко недоволен, ворчал и ругался, но Ремезов не сомневался, что появится тот быстро, на него всегда можно было положиться. За это замечательное качество Леонида Ремезов без колебаний прощал ему все остальное: лень, неорганизованность, патологическую сонливость.

Светлана, провожая его до дверей, вручила ему ключ:

– Держите. Зайдете потихоньку, чтобы Ольгу не разбудить, хотя вряд ли она заснет. Я вам постелю на диване.

Ремезов ключ взял, а про себя подумал с тоской, что к тому времени, как он вернется, диван будет давно занят Шестопаловым.

Глава 20
Соло под фонограмму

Следователь городской прокуратуры Александр Огородников за двадцать лет безупречной службы карьеры не сделал, да и цели себе такой не ставил. Не по его это было части, а по его – безропотно тянуть лямку и делать все, что возможно, даже и в невозможных условиях. В конце концов из него получился хороший следователь, как при других условиях получился бы, например, хороший врач, инженер или землепашец. Он лопатил попавшие в его руки дела с упорством и методичностью первоцелинника. Не замечал, когда его обходили с премиями и благодарностями и присваивали другим лавры за сделанное им. Нередко он с готовностью подставлял повинную голову, когда то или иное расследование заходило в безнадежный тупик. В последнее время, правда, виниться приходилось столь часто, что даже терпеливому Огородникову это постепенно начинало надоедать.

Много ли он лично мог сделать в теперешних условиях? Каким бы он ни был донкихотом, бороться ему все равно приходилось отнюдь не с ветряными мельницами. Выслушивая очередной разгон от начальства, он испытывал странное ощущение, будто его отчитывают за то, что он единолично не навел порядка в отдельно взятом городе, в то время как вся страна давно и без малейшего сопротивления была отдана во власть криминала. Их город тоже давно поделили между собой две мафиозные группировки, о чем знали даже сопливые первоклассники, а милиция и прокуратура предпочитали об этом скромно умалчивать. Когда же уставшая от беспредела общественность принималась взывать к своим доблестным защитникам, вперед, выставив ножку, выступало начальство. Отсвечивая невозмутимыми оловянными глазками, проводило разъяснительную беседу, смысл которой сводился приблизительно к следующему: «Не беспокойтесь, дорогие сограждане! Мы все знаем и проводим большую работу…» Дальше в качестве иллюстрации запускались проценты, в действительности иллюстрирующие только работу отдела, отвечающего за «связь с общественностью». Одним словом, это были всего лишь вариации на вечную тему «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна». Оставалось только добавить, что она и впрямь оставалась незаметной.

Взять хотя бы последний пример с Котом, расстрелянным два дня назад. По этому поводу УВД оперативно запустило в местную прессу скромненькую заметочку под названием «Убийство предпринимателя», и городские СМИ ее безропотно опубликовали. А ведь всем в городе было известно, что в действительности Кот – обыкновенный бандит, сколотивший капиталец на самом доходном, но и самом убийственном бизнесе – бензиновом, что его расстрел – сигнал к началу войны между группировками, контролирующими город. Журналисты попытались было отступить от формулировок милицейской сводки, но им сказали «низ-зя!» и отослали за разъяснениями к прокурору, поскольку-де расследованиями таких преступлений занимается прокуратура. Старый сценарий: прокурора и в лучшие дни на месте не застать, следователи набрали в рот воды, в результате корреспонденты, помаявшись в приемных и коридорах, остались все с теми же процентами и прочими математическими выкладками.

Благо бы охраняли тайну следствия или боялись посеять панику среди населения, какое там! Просто предпочитали прятаться за оградой секретности, дабы не выносить сор из казенной избы. Но всегда находится тот самый мальчик, который произносит: «А король-то голый!» И тогда начинается такой кавардак! Словно сопливый пацан не просто констатировал то, что видели все, а сделал настоящее открытие. Именно так и произошло с той статьей в «Курьере», в которой молодая журналистка назвала вещи своими именами, чем вызвала жуткий переполох в сплоченных рядах стражей порядка. По прокуратуре даже разнесся негласный приказ: С. Коноплеву и на порог, что называется, не пущать.

Огородников аккуратно сложил в пока еще тощий скоросшиватель немногочисленные бумаги по делу Михаила Васнецова и, откинувшись на спинку стула, рассеянно уставился на свои худые долговязые нога, облаченные в мятые серые брюки, на старые коричневые ботинки с выступившими на потрескавшейся коже солевыми разводами. Но это бы еще ничего, хуже, что в подошвах ботинок образовались дыры, а значит, неизбежна совершенно непредвиденная трата. «Хоть бы морозы подольше подержались, – с тоской подумал Огородников, – тогда бы, может, еще доходил в них до марта».

Деньги в его большом семействе не задерживались, улетучивались буквально на глазах. Его зарплата оказывалась полностью распределенной задолго до ее получения. У мальчишек – а их у него было трое, включая двух сыновей жены от первого брака, – одежда и обувь буквально горели, на аппетит они тоже не жаловались, а жаловались исключительно на то, что не могли себе позволить джинсы «Келвин Кляйн». Впрочем, не так уж они и роптали, в отличие от жены, которая уже через неделю после получки то там, то здесь перехватывала в долг.

– Ну почему другие живут, а мы прозябаем? – выговаривала она ему, когда Огородников попадался ей под горячую руку. – Я тоже хочу ходить в натуральной шубе, ну чем я хуже других?

Что на это мог ответить Огородников? Действительно, его Лидия была ничем не хуже других. И он ее по-своему любил и жалел. Для него не было секретом, что сослуживцы считали его полным неудачником, потому что, по их мнению, только полный неудачник и слепец мог жениться на некрасивой и немолодой женщине с двумя детьми. Его мать тогда пришла в ужас: «Шура, одумайся, что та в ней нашел?» Вопрос был поставлен некорректно, потому что Огородников ничего и не искал, поскольку поиск подразумевает хоть какой-то, но выбор. А у Огородникова случилось так: зашел в гастроном и, расплачиваясь за покупку, заметил, какие грустные глаза у кассирши. А что он еще мог разглядеть в стеклянной клетке, где она сидела, к тому же наполовину скрытая огромным кассовым аппаратом? Только глаза и кружевную наколку в волосах.

У нее тоже не было выбора (у разведенной-то и с двумя пацанами!). Впереди ей светила перспектива состариться в своей коммуналке без всякой надежды на мужское внимание. А потому она пропустила мимо ушей ехидные замечания продавщиц из гастронома насчет невзрачности и неразговорчивости неожиданного поклонника. Поначалу она была даже счастлива, потому что тогда, на самом закате развитого социализма, Огородников, в одночасье ставший главой солидной семьи, получил трехкомнатную квартиру, и ехидные товарки ей позавидовали. Еще бы, ее социальный статус резко менялся к лучшему! Но прошли годы, и одного статуса оказалось мало, а что еще мог ей предложить честный трудяга и идеалист Огородников, который не брал взяток и отказывался от выгодных предложений?

Кстати, о предложениях. Хорошо, что жена о них не знала, иначе то призрачное равновесие, что еще сохранялось в их отношениях, было бы утрачено навсегда. Согласись он на одно из них, у Лидии уже была бы натуральная шуба, а у сыновей вожделенные джинсы. Между прочим, последнее предложение поступило всего неделю назад: Огородникова звали юрисконсультом в частную фирму, причем с таким головокружительным окладом и заманчивыми премиальными, отказаться от которых мог только такой идиот, как он. Он сказал свое решительное «нет», а фирмачи улыбнулись и предложили:

– Подумайте еще, мы вас не торопим.

Значит, высоко оценивали, несмотря на заношенное пальто и дырявые ботинки, оценивали как профессионала, знали, что с ним не пропадут, ибо следователь Огородников за двадцать лет работы собаку съел на юридических тонкостях. Стольких преступников и ловчил вывел на чистую воду, столько узелков распутал, что при желании сам без труда обойдет любой закон и сделает это так, что комар носа не подточит.

Огородников догадывался, какого рода услуг ждали от него потенциальные работодатели за свои кровные, а потому отказывался с брезгливостью и отвращением. В последний раз он даже не удержался от комментария:

– Боитесь, что однажды я до вас доберусь, потому хотите заблаговременно перекупить?

С явившегося к нему хорошо «прикинутого» хлыща мгновенно слетела спесь, а от хороших манер остались лишь ностальгические воспоминания.

– Слушай ты, легавый, – прошипел он, – зря ты хорохоришься. На твоем месте я бы соглашался, пока приглашают, а то ведь мы можем и по-другому договориться…

Естественно, Огородников достаточно разъяснил наглецу собственное понимание того, где чье место, и вытолкал его в шею.

Вытолкать-то вытолкал, да только что он мог один? Когда и в милиции, и в прокуратуре в основном работали случайные люди, а профессионалы ушли либо в юрисконсульты, либо в охранники. Хуже того, Огородников имел серьезные основания думать, что в органах давно образовалась «пятая колонна», почти в открытую обслуживающая интересы тех, в чьих руках счастливо сосредоточились капиталы, а следовательно, и власть. Потому они как бы все вместе играли по одним нотам, даже он, непримиримый и несговорчивый Огородников, тоже волей-неволей выводил свою мелодию в унисон общей. Не потому, что этого хотел, а потому, что весь оркестр играл под фонограмму…

Дверь кабинета распахнулась. Огородников невольно поморщился и спрятал свои заскорузлые ботинки под стол. Пришел его молодой помощник Сергей Булавинцев. Помощники у Огородникова менялись едва ли не ежесезонно: во-первых, никто особо не задерживался на такой собачьей работе, а во-вторых, если переходить на персоналии, кто же долго сработается с таким занудой шефом.

Было заметно, что Булавинцев основательно продрог, что, впрочем, немудрено, если провести целый день на морозе. Серега сегодня хоронил Кота, а точнее, вел наружное наблюдение на кладбище. Вместо того чтобы докладывать, первым делом ринулся включать электрический чайник. Пребывающий в некоторой меланхолии Огородников не стал его торопить.

Наконец Булавинцев принялся рассказывать.

– Ну, Александр Васильевич, как вы сами понимаете, мероприятие прошло по высшему разряду: гроб из красного дерева, безутешная вдова, убитые горем родственники, весь высший свет в глубоком трауре, отпевание в церкви, – Серега частил, как пономарь. – Да, кстати. Кот и после своей безвременной кончины заготовил сюрприз. Усопшего со всеми почестями похоронили, в церковной ограде как добропорядочного прихожанина, регулярно жертвовавшего церкви из своих «честных» доходов. Неплохо, да? Нас-то с вами небось похоронят где-нибудь на болотце или спалят в крематории.

Булавинцев отклонялся от темы, но Огородников его не прерывал. У Серега, на его взгляд, еще имелся шанс выбиться «в люди», в то время как ему рассчитывать на нечто большее, нежели урна в колумбарии не приходилось. Ну и плевать, каждому свое.

– Присутствовал весь бомонд, – продолжал свой отчет Булавинцев, – иномарок нагнали столько, что ногу поставить было некуда. Ну а вообще мероприятие прошло на высшем уровне, жаль, на банкет не позвали. – Он посмотрел на часы: – Между прочим, поминки проходят в эти минуты в ресторане «Русский дворик».

– Братва была?

– Само собой, куча кожаных мальчиков. Но вели себя чинно и степенно, не придерешься, прямо как на дипломатическом приеме.

– А от властей кто присутствовал?

– Ну, мэра, конечно, не было, зато все его замы. Кстати, и все претенденты на высокую должность, ну, в смысле, кандидаты…

– И Костецкий?

Серега задумался:

– Нет, этого не видел… Точно, его и не было.

– Вот как? И на фирме отвечают, что его нет. – Огородников посмотрел на часы. – Слушай, Булавинцев, смотался бы ты в больницу выяснить, что там с его дочкой…

Булавинцев вздохнул. Видимо, он рассчитывал, что его трудовой день закончился.

– Можно я хоть чайку попью? – взмолился он.

– Попей, попей, – милостиво разрешил Огородников, – а я пока тоже кое-кого разыщу, одного старого знакомого.

– Румянцева, что ли? – ухмыльнулся Булавинцев, отхлебывая чай из стакана.

Ох и догадливый парень!

Огородников тоже налил себе чаю в старую чашку, покрытую внутри коричневым налетом, который он называл «вкусовым слоем». До встречи с начальником службы безопасности фирмы «Квик» Румянцевым – а они договорились сойтись на нейтральной территории – оставалось полчаса.