Текст книги "Инквизиция"
Автор книги: Елена Ромашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– Конечно, не ради меня. – Стефан злобно ухмыляется. – Ты же только о себе и думаешь. Такие, как ты, только и способны думать о себе.
И он уходит, оставляя меня в коридоре с ноющей губой и кучей синяков. А я сама стою и думаю, почему его выгораживала? Может, все-таки стоило поведать мисс Реджине, каков из себя Стефан Клаусснер? Какая я же глупая и наивная дурочка, поверившая, что, скрыв его вину, изменю что-то между нами.
Крыша течь дала
Ее появление на ужине произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Я знал, что произошла какая-то стычка между Мелани и Стефом, но такое! Я помню, как похолодело все внутри, когда она вошла в столовую. На ней не было этого восхитительного воздушного платья, которое делало ее очень женственной и милой. На ней теперь была черная кофта и джинсы, которые, как назло, стирали в ней всю беззащитность и утонченность, она пыталась быть незаметной. Но как быть незаметным, когда у тебя на пол-лица синяк?
Ее красивые черты с левой стороны были изуродованы отеком. Губа так вообще была лиловая с запекшейся кровью. Не скажу, что я не видел ничего страшнее. Видел. И не такое. Намного хуже. В конце концов, я видел ее в больнице, когда она была в коме, вся поломанная с кровавым месивом вместо лица. Но сейчас, когда узнал ее намного лучше, уже не считая чудовищем, а лишь смертной, которой предстоит инициация, вид ее разбитой губы и распухшей ноздри привел меня в шок и ярость.
Мне захотелось убить Стефана, самому врезать от души. Благо, Клаусснера не было за столом, иначе последующий разговор состоялся прямо за ужином.
Я весь вечер не отрывал глаз от Мелани, наблюдая, как она молча ест, кривясь от боли, когда горячий кусок пищи или неловкое движение во время пережевывания задевали ее губу. А ведь только утром любовался ее точеным личиком, дивясь, что природа наградила теми чертами лица и характера, которые мне нравятся в девушках. Особенно позабавило то детское движение рукой, когда она за завтраком утерла рукой губы после еды. Это было так невинно, наивно, вызывая во мне безотчетный порыв умиления и нежности, хотя я тогда грубо отослал девушку из столовой, а то Кевина невозможно было остановить.
Прошлой ночью я глядел на спящую и жалел ее. Скоро магия прорвется и мир рухнет. И тогда либо буду ждать, когда Сенат выдаст лицензию на ее убийство, и я собственноручно сожгу эту красоту, либо она станет Инквизитором, одной из нас, и мне придется обучать ее, как разводить костры для бывших сестер и братьев. За ночь я прошел путь от «чудовища» до просто «Мелани». А еще понял, как тяжело ненавидеть того, кто создан будто по твоим канонам и понятиям о красоте. Если бы она не была Химерой, если бы она не была тем, кем является, то, возможно, я обратил бы внимание на Мелани. А пока пусть Кевин наслаждается ее обществом.
Бомба разорвалась во время тренировки, когда Стефан явился будто ни в чем не бывало, при этом пропустив вчерашний ужин и сегодняшний завтрак. Он вошел, что-то насвистывая и кинув привычное: «Всем привет». Мы замерли при его появлении.
Заметив наши напряженные лица и позы, он остановился и удивленно развел руками:
– Что?
– Ты начал руку поднимать на женщин? – Кевин еле сдерживался от ярости. И я его понимал. Потому что сам сжимал кулаки, чтобы не рвануть к другу и не стереть эту ухмылку.
– Женщин? Я на женщин не поднимаю.
– Тогда объясни синяк на лице Мелани. – Это уже был я. Стефан медленно, как бывало на охоте, приблизился к нам.
– О! Да у нас уже образовался свой фан-клуб? Девочка ударилась об угол. Не верите, спросите у нее. Кстати, Рэй, не ты ли сам называл ее чудовищем и таскал повсюду фонарь с ножом, готовясь перерезать ей горло в любой момент? Или ты, как Ева, веришь в ее изменение? А может ты стал, как наш Кевин, готовый есть с руки любой девки с симпатичным лицом?
Я рванул на Стефана, замахиваясь. Кевин опередил меня и попытался ударить Стефа в лицо, но Клаусснер успел перехватить кулак соперника и начал применять дар. Я знаю, что почувствовал младший Ганн, мы все испытывали силы Стефа на себе: это резкий упадок сил, звон в ушах, помутнение сознания с ощущением отхлынувшей крови от лица. Это неприятное обморочное состояние. Кевин начал оседать безвольной куклой, но еще борясь с этой слабостью.
– Прекрати… это нечестно… – прошептал Кевин, становясь бледным как мел. В следующую секунду он стал приходить в себя, но не потому что Стефан прекратил использовать свой дар, нет, за Кевина заступился старший. Курт начал вытягивать магическую силу из Стефана, превращая его в смертного.
– Прекратите! – Голос Евы резок, как удар ножом. И все прекращают мериться силой, отходя друг от друга. Никто не знает, как долго Ева стоит на балконе спортзала и наблюдает за нами. – Ной!
Она обращается к своему близнецу и всем понятно зачем.
– Ева, – просит ее Стефан с мольбой в голосе. Мы все знаем, как она дорога ему. Но мы знаем и Еву, которая не сможет простить ему несправедливость в отношении Мелани.
Девушка непреклонна, и, несмотря на ровный тон голоса, все знают, что ей также больно видеть и участвовать в этом, как и Стефану:
– Ты же сам сказал, что она ударилась, так чего тебе бояться Ноя?
– Ну, хорошо! Смотри сама, как дело было! – Стефан подлетает к Ною и хватает его за руку.
Зрачок Ноя Валльде сужается и он видит прошлое, видит всё то, что творилось в кладовой вчера, транслируя это сестре.
Секунда, две, пять, десять… И Ной отпускает Стефана. Все трое сконфужены, смотрят себе под ноги. Знакомое ощущение присутствия, когда прошлое становится настолько реальным.
– Говоришь, об угол ударилась? – Ева чуть ли не плачет, и меня пронзает боль – все-таки Стефан сделал это, он все-таки ударил Мел. – Ну почему, Стеф, почему?
– Она впилась ногтями в рану! – Стеф пытается слабо оправдаться, но Еву уже не уговорить, впервые я вижу такой. Обычно она пыталась сдерживать себя. Но не в этот раз.
– Конечно, впилась, ты же ее толкнул в соль! – Ева практически накричала на Стефана, а мы переглянулись. Я почувствовал, как холодный ужас пробирается в меня: неужели у Мелани повреждения хуже, чем просто удар? Все знают, что некоторые особо чувствительные инициированные не выносят соли. Не зря мы так активно ее используем в охоте на ведьм: мы с помощью соли очерчиваем круг, чтобы ведьма не сбежала, а иногда кидаем соль на нее саму и вещество оставляет порой нехилые ожоги на Химерах.
Теперь я понимаю, почему Мелани вцепилась в плечо Стефана, а тот ударил. Наверное, у нее все тело в ожогах. На краткий миг, мне вспомнились длинные изящные ноги девушки…
– Но она не пострадала ведь! – заорал в ответ Клаусснер. И мой ужас резко сменился облегчением, так что даже в ушах зазвенело.
– Вот именно! Не пострадала, Стефан! Она обычная девушка! Она не Химера! Что ещё нужно ей сделать, чтобы ты глаза свои раскрыл? Может, ей стоит сразу в огонь прыгнуть, чтобы ты увидел, что она человек? – Ева замолчала, собираясь мыслями и силами. После чего снова включила режим «Ева Валльде – холодная и беспристрастная». – Ты поднял на нее руку, Стефан Клаусснер. И не надо оправдывать этот поступок тем, что ты думал – она Химера. Если ты смог ударить ее, значит, сможешь ударить и другую. Никто, понимаешь, даже Рэйнольд, – мое сердце сделало скачок, – Со своим предвзятым отношением к Химерам, никогда не опускался так низко.
Ой, ну спасибо, Ева. Оказывается, я у тебя числился в рядах самых опасных людей.
Девушка разворачивается и покидает балкон, оставляя нас в смешанных чувствах. Стефан просто убит, жалок. Он разворачивается и молча покидает спортзал. Я тоже уже не в состоянии тренироваться, поэтому покидаю тренировку, не начав ее. Я знаю одно, мне нужно увидеть Мелани. И я пускаюсь на поиски.
Сначала обхожу все подсобки, заглядываю в оранжерею, но там никого. Затем иду к ее спальне, заглядывая попутно в гостиную и в учебные классы. Но и там пусто. Мелани будто исчезла. Я судорожно пытаюсь вспомнить, что знаю о ее расписании дня. И сдаюсь. Я не знаю, где ее носит в Саббате в эти часы. Поэтому, привалившись к стене, пытаюсь сконцентрироваться на боли: кухарка порезала палец – не то, ноющая рана Стефа – самая глушащая боль, но снова не то, Кевин бьет кулаком по чему-то, что аж костяшки трещат – наверное, от злости, но снова не то. И лишь где-то наверху, на чердаках чувствую отголоски саднящей раны на губе и проносящаяся тень болящих мышц лица от удара в виде синяков. Попалась!
Я иду на чердаки, которые кое-где переходят в башни с бойницами. Словно на охоте, ведомый чужой болью, я неспешно двигаюсь на зов, стараясь не шуметь и не быть замеченным. И вот теряю контроль над собой, сейчас снова идет игра "охотник-жертва". В одном из коридоров я замечаю ее. Это восточное направление, она идет ровно над нашими спальнями. И, кажется, догадываюсь, что ищет – мной придуманную течь крыши. Волосы скрывают разбитую половину лица, я вижу лишь тонкий прекрасный профиль. Девушка поднимает голову вверх, открывая моему взору свою изящную шею, она рассматривает потолок на наличие прохудившейся кровли. Ее хрупкая кисть руки фарфором смотрится на фоне черных рукавов, Мелани, забывшись, играется со своими локонами. Скрип половицы под ногой выдает мое присутствие. Она с легким вскриком оборачивается на звук, но не видит, так как я прячусь за грудой старой мебели, накрытой белой тканью.
Я иду в обход, чтобы зайти из-за спины, некоторые половицы все-таки скрипят, как бы бесшумно я не передвигался.
– Кто здесь? – Она напугана. Девушка озирается по сторонам в поисках источника шума. И, несмотря на уродливые синяки, снова отмечаю, какая она красивая. – Кевин, это ты?
Имя младшего Ганна ревностью режет: почему она вспомнила его? Может, они целовались здесь? И как часто бывают вместе? Отличное, кстати, местечко – тут тяжело быть застигнутыми врасплох, так как редко кто заходит.
Пока я мучаюсь ревностью, наблюдая за ней из-за засады, девушка решает уйти. Но она не понимает – уйти я ей не дам.
Мелани разворачивается и бодро идет вперед, я выхожу из укрытия и догоняю ее. Она оборачивается. Не знаю, что такого в моем облике, но Мелани испуганно охает и пускается бежать. Мы проносимся через главный коридор, и тут она сворачивает влево, зная лишь длинный путь, а я выбираю короткий, срезая достаточно пути, и вот уже на лестнице поджидаю беглянку.
Она врезается в мою грудь с вскриком, с глухим ударом о тело, не ожидая встретить меня тут. Я хватаю ее руки, не давая шанса отбиться. По моим венам несется разгорячённая кровь, ток от прикосновения к ней будоражит все нервные окончания. Она испуганно бьется в руках, как пойманная птица, еще больше распаляя меня. Такая хрупкая, нежная, красивая.
Я не владею собой, когда прижимаю к себе, как тогда, в лифте, только на этот раз впиваюсь в ее губы поцелуем, чувствуя огонь, вкус и аромат тела Мелани. Мне кажется, я слышу, как грохочет ее сердце от внезапности случившегося. Она замерла в моих руках, позволяя сильнее прильнуть к губам и насладиться их нежностью. И лишь мгновение спустя Мелани отвечает на поцелуй.
Сладко. Магически. Волшебно. С толикой боли от разбитой губы.
Ее руки ложатся на мою талию, сжимаются в кулаки, натягивая ткань рубашки, тем временем, как мои зарываются в ее шелковые волосы. Страсть сменяется томным наслаждением. У Мелани пряный сладкий вкус и цветочный запах.
Я прекращаю поцелуй лишь тогда, когда боль в ее губе возрастает, передаваясь мне, а к ее вкусу примешивается солоноватый вкус крови. Она удивленно смотрит мне в глаза и тяжело дышит.
Я сам тяжело дышу от нахлынувших чувств и адреналина. Любуюсь ей, гладя тыльной стороной руки по нежной щеке со стороны, где нет синяка, после чего кончиком пальца, будто лаская, стираю выступившую каплю крови на разбитой губе. О, черт! Я, кажется, не на шутку влюбился.
– Рэй? – Обескураженная не меньше меня, она широко распахивает серо-голубые глаза, и кажется, я вижу в них свое отражение. – Что…?
Она не договаривает, но я знаю, что за вопрос остался непроизнесенным: «Что ты, мать твою, делаешь?». Ну, может, конечно, не так. Но суть та же.
Я отхожу от нее, хватаясь за голову и лохматя волосы, пытаясь прийти в норму. И ничего умнее не нахожу, как ответить:
– Крыша течь дала…
И ухожу, оставляя ее в смятении. Хотя сам напуган не меньше. Теперь мне нужен Ной, чтобы вправить мозги: пора вспомнить прошлое, пора вспомнить, кто такие Химеры и первую нашу встречу с Мел…
***
С каких это пор поцелуи стали переворачивать мою жизнь? С каких пор летоисчисление запустилось по новому? Рэй словно зажег внутри меня неведомый огонь, а своим поступком лишь сильнее распалил его, и я теперь горела. Мои мысли только и крутились вокруг него и того поцелуя. В жизни ничего подобного не испытывала, уверена на все сто процентов, даже если включить мою память.
Ощущение лавы, нежности, страсти. Я теперь знаю вкус Рэйнольда Оденкирка: он терпкий, сладкий, как вино, и жгучий, как перец. Я готова вечно сгорать в его объятиях! Готова вечно пить эту адскую смесь. Только так повредиться умом – проще простого. Одни лишь воспоминания о поцелуе сводят с ума, заставляя сердце выпрыгивать из грудной клетки, – что же будет, если такие поцелуи будут доступны постоянно?
И мне не нужно чувствовать то электричество, когда он касался меня, ему теперь достаточно появиться в одной комнате со мной, чтобы заставить остро ощущать реальность, чтобы каждой волосинкой своего тела ощущать его присутствие. Я становлюсь невнимательной, дерганой, будто на иголках. И стараюсь скорее уйти из комнаты. Поэтому каждодневные завтраки-обеды-ужины превращаются в пытку.
Ева ходит хмурая и замкнутая. Она переживает, я знаю. Все из-за стычки. Уж не знаю, кто ей сказал, сам ли Стефан, либо она додумалась, но Ева знает, что он меня ударил. И поэтому у них новый разлад в отношениях. Самого виновника моей разбитой губы отсылают куда-то чуть ли не на следующий день после того жгучего поцелуя Рэя. Все молчат о его местонахождении, а я боюсь спрашивать. Хотя по-прежнему твержу всем, что ударилась о полки.
Все становится проще, когда мисс Реджина оглашает свое наказание: две недели на кухне с миссис Лонг в качестве помощницы. Это становится моим спасением.
Там на кухне я пропадаю с утра до ночи, загруженная работой и нежеланием попадаться на глаза Рэю.
Кевин забегает ко мне, но у меня нет желания с ним долго общаться, я жажду другого человека и боюсь его одновременно. Я даже снова поцеловалась с Ганном, когда он забежал перед сном в мою комнату, но этот тягучий мед не вызывает желания сгореть и рассыпаться пеплом в его руках.
Поэтому стараюсь свести общение с ним на минимум. Я вообще прекращаю общаться с кем бы то ни было, кроме миссис Лонг. Наказание мисс Реджины мне в помощь.
Миссис Лонг чопорная чистоплотная женщина, достаточно требовательная и крепкая на словцо. Она чем-то напоминает мне Салем. Наверное, потому что ее надо слушаться и слушать.
Миссис Лонг учит меня резать овощи, чистить картошку, дает первые уроки кулинарии. Я еще наказана мытьем посуды за всеми вместо посудомоечной машины. Не жалуюсь. Но о маникюре приходится забыть, даже с перчатками на руках.
Именно от миссис Лонг я впервые слышу это слово – Химеры.
– А вы давно здесь работаете?
– С шестнадцати лет. Мои родители здесь жили. Ну куда? Режь тоньше, смотри, какие ломти рубишь! – Она срывается на меня, шлепнув по руке. И я начинаю стараться резать тоньше. Вокруг нас кипят кастрюли и скворчат сковородки. Здесь жарко, душно в такие моменты. Поэтому я стала надевать на кухню очень открытое и легкое: майки с бретельками и юбки до колен.
– А почему Саббат называют Шабашем?
– Дык, ведьмы тут обитали.
– Мисс Реджина говорила что-то, что было это давно.
– Очень давно! Так, а теперь кидай это в воду и режь теперь лук. Посолить не забудь, как я учила!
– Я не понимаю, почему столько времени прошло, а люди до сих пор замок Шабашем называют?
– Ну знаешь, как это бывает, когда что-нибудь плохое случается с человеком, так потом и привязывается прозвище. Вот и с замком так было. Они же, ведьмы, Химерами были.
– Кем?
– Химеры. Считай злые ведьмы. Травлю устраивали на народ. Им же всё нипочем было тогда. Говорят, кровь с черной магией лилась рекой. Вот шабаши и устраивали тут, пока Инквизиция не пришла и не сожгла их всех к чёртовой матери. С тех пор замок и зовут Шабашем. А теперь возьми сливки и добавь туда столовую ложку.
– Так?
– Да.
Я выполняю каждое указание, смотря, как превращается вода с добавлением туда ингредиентов в съедобный соус к мясу.
– Химеры… Слово-то какое. Не колдуньи, а химеры…
– Колдуньи – это колдуньи, а химеры – это химеры. Не путай и не забивай себе ерундой голову. Так! Сходи-ка в кладовую, в ту, что возле лестницы, и принеси мне грецких орехов.
– Так есть же еще!
– Я сказала, сходи, значит – сходи.
Я откладываю нож, чувствуя себя разгоряченной от пара, мне жарко, я потная и мечтаю о душе. Спрыгнув со стула, я с неохотой иду в кладовую.
– Ступай, ступай. И побыстрее! Двигай ногами!
Едва успев выйти из кухни, я налетаю на Рэя. Парень спускался с лестницы для прислуги, что рядом с кухней. И, как тогда, на чердаке, я чувствую легкую панику и головокружение от его присутствия. Он окидывает меня взглядом с головы до ног, после чего закусывает губу и со стоном отворачивается, будто у него болит зуб. После чего кидает злобный взгляд своего цвета грозы и произносит сквозь зубы:
– А еще скромнее кофты не нашлось? – Он кивает на мой вырез и, не дождавшись ответа, срывается в кухню.
Что? Это что сейчас было? Меня обвинили в неподобающем виде? Нормальная ведь кофта! Или мне стоит свариться заживо там?
Обозвав его дураком, обиженная, убегаю в кладовую за орехами. По возвращении вижу уходящего Рэйнольда, который стремительно покидает кухню, не обращая внимания на меня. Будто не меня он целовал на чердаке. Действительно, у него, кажется, крыша подтекает… Или у меня?
Войдя на кухню и отдав орехи миссис Лонг, я узнаю главную новость: завтра приезжают какие-то важные гости. Они будут у нас до ночи. А это значит, завтра весь день торчать ей и мне у плиты.
Да наступит день
Лист бумаги лежал на столе, где черными буквами, шрифтом Times New Roman был написан запрос от Сената на аутодафе.
«Реджине Хелмак и Артуру Хелмак,
Светочам школы Инквизиторов Саббат.
Совет Старейшин святого Сената просит исполнить долг Инквизиции в школе Саббат и покарать ведьму за бесчинства и ряд нарушений anni currentis*. Вина обвиняемой доказана.
Обвиняемая – Мария Смитт. Химера.
Наказывается:
– за попытку украсть заклинание у Архивариусов Сената,
– убийство трех смертных,
– применение дара (разряд: телекинез) на людях,
– применение запрещенных заклинаний,
– сделки с дьяволом и продажа души.
Сенат приговаривает ее к сожжению на костре.
Да свершится суд.
Да наступит день.
Dies irae, dies illa.
Совет Старейшин святого Сената».
– Dies irae, dies illa! Господи, как пафосно. Меня всегда воротило от этого выражения! Глупое и бессмысленное.
Я сажусь в кресло и закуриваю. Артур бесшумно смеется надо мной.
– Я всегда думаю, кем бы ты стала, выбери в самом начале путь Химеры?
– Не знаю, наверное, Марией Смитт. – Я откидываю двумя пальцами белоснежный лист, который совершает путь по столу и падает на пол.
– Мне кажется, Химеры многое потеряли в твоем лице. Так или иначе, в тебе от них слишком много. – Артур улыбается мне, затем аристократично пьет свой кофе из миниатюрной позолоченной чашечки. Его слова не оскорбляют меня, наоборот, даже льстят.
– Так или иначе, я здесь. С тобой. Даже душа целая и ни разу не заложенная.
– Если говорить по поводу, что бесит каждого, так вот, мне всегда «нравится», что в обвинении указывается продажа души. По мне, так это личное дело каждого.
– Согласна. Практически все Химеры обращаются к нечистой и закладывают души. Если считать это обвинением, то мы их всех должны сразу же истребить.
Я стряхиваю сигарету в свою любимую пепельницу Сваровски, наблюдая, как на зеркальной поверхности серыми комками пыли падает пепел. Пепел. Слишком много в моей жизни пепла.
– Ты с чего такая нервная? – Артур разворачивает газету и принимается читать биржевые сводки. – Ты никогда так не реагировала на запросы Сената.
– Не нравится мне это всё. Химеры и вправду активировались. И дело не в том, что их больше. Они просто нагло бесчинствуют. Будто живут на всю катушку. Костры Инквизиции слишком часто стали гореть.
– Так, наоборот, хорошо. Чем больше их горит, тем лучше нам.
– Угу. Пока не будет нарушен закон равновесия. Тогда и мы пойдем гореть, или, в худшем случае, будем обращены.
– Успокойся, Реджина. Вызови себе массажистку, в конце концов.
– Не могу, Артур. – Я взвилась, не в силах больше сидеть и начала мерить комнату шагами. Единственное действие, которое я смогла придумать в данную секунду беспомощности. – Они же все ближе и ближе подбираются к нам! Неужели не видишь? Ты знаешь, за что на самом деле судят эту Марию Смит?
– Думаю, не убийство смертных.
– Именно. Эта дура попыталась выкрасть заклинание поиска у Архивариусов. Вот скажи мне, – я подошла к нему, наклонившись, чтобы наши глаза были на одном уровне, – Зачем какой-то Химере заклинание поисковика?
Я слышала, как Артур начал расчленять вопрос и выуживать логические цепочки.
«Зачем?…Хм… Заклинание поиска – сильное заклинание неопределившихся инициированных…»
– Так, – подначиваю я, слыша правильный ход мысли.
«Заклинание древнее… Замешано на крови… Хм… Почему тогда они не использовали ведьмин огонь?»
– Ну-ну, давай! Всё правильно.
«Если не использовали ведьмин огонь, значит, он не в состоянии отыскать нужную ведьму. Значит, либо они не знают ведьму в лицо, либо она еще не инициирована…»
– Так, – довольно протягиваю я. – А теперь скажи, кого ты знаешь не инициированного?
– Мелани?
– Бинго! – шепчу я. После чего поднимаюсь и снова начинаю мерить комнату шагами. – Она ведьма. Но амнезия спутала все карты. Она снова вернулась в начало. Ей опять надо определяться. Ее сейчас не берет ни одно заклинание ведьминого огня или сестринского зова. Химеры знают что-то о ней, знают о ее даре и ее сестры. Но что? Артур, я всю голову сломала! Никто не знает, что это. Но Химеры берегли их, как зеницу ока, делая огромные ставки на них.
– Ну, не очень-то берегли, раз она у нас.
– То была случайность, сам знаешь. Никто не был в курсе этого шабаша. Рэй и Стефан там случайно оказались…
– А с чего ты решила, что Мария Смитт крала заклинание для поиска Мелани? Может, она хотела кого-то другого.
– Кого? Найти себе неинициированного ученика? Глупость. Этим уже никто не промышляет. Да и Химеры в последние годы берут себе людей больше, чем Инквизиторы.
– Я думаю, что тебе стоит расслабиться, Реджи. То, что ты тут носишься и дымишь сигаретой, пользы не принесет. Подожди, посмотри, понаблюдай… В конце концов, проведи аутодафе, как требует Сенат. Только Мелани не подпускай близко к костру. – Голос Артура спокоен и размерен, как и всегда. Поблескивая перстнем, он наливает очередную порцию кофе себе в чашечку и продолжает пить, уйдя в чтение газеты. – А новенькая ничего не вспомнила? Дар не просыпается?
– Нет. Она ничего не помнит. Только изводит парней.
– То есть?
– Кевин ходит в нее по уши влюбленный, Стефан бесится, что она обжилась тут, Рэйнольд и вовсе голову потерял от нее.
– Рэйнольд? Влюбился? Вот так номер! – Артур даже откладывает газету. Его эта новость забавляет. – Я думал, что у этого парня нет души, что он ее ненароком заложил кому-нибудь втихаря, под шумок очередной охоты.
Меня же это раздражает, в отличие от Артура. Не зря говорят французы: "Ищите женщину". Одна Елена уже развела войну, не хватало нам повторения Трои в Саббате.
– А может Мелани как раз и обладает даром влюблять в себя? Девушка милая, тихая. Я и сам порой замечаю предрасположенность к ней.
– Дар Сукуба? Нет. Вряд ли. Если бы у нее был дар из разряда сукуба, то она вызывала бы похоть. А тут взрыв гормонов: почему он, почему я, хочу ее защищать, хочу быть с ним, я его боюсь, она не для меня. На лицо влюбленность. Притом аж целый треугольник. Еще и Стефан с Евой, как всегда, вместе не могут, и на расстоянии тяжело. Боже! У меня не школа, а целая мыльная опера!
– Реджи, но ты же сама любишь читать романы. – Артур захихикал.
– Люблю. Но одно дело читать, а другое – слушать и наблюдать вживую каждый день.
– А что со Стефаном, кстати? Как он?
– Хорошо. Бесится, конечно, но это послужит ему уроком. Вспомнит, с чего мы все начинали. Это должно его отрезвить.
– Послать Стефана на Начало, не слишком ли легкое наказание?
– Не знаю, Артур. Я тут расклад делала на таро.
– И что?
– Повешенный*. Все время повешенный! Будто приклеился к моим пальцам…
– Зачем тебе карты, когда у тебя есть Ева? – Артур встаёт, звонит по внутреннему телефону миссис Лонг и просит ему прислать булочек к чаю.
– Сравнил. Ева – это Ева. Она видит буквально и хаотично. Девочка обладает великим даром пророка, но еще до конца не умеет им управлять. Ну ничего… Всё приходит с опытом.
– Кстати, кто приезжает завтра?
– Близнецы Рэйвы, Романова и Агнешка Бодо. Главными надзирателями выбраны Рэйвы. Меня напрягает Романова…
– Почему?
– Русская. Она не должна видеть Мелани. Вообще, никто не должен видеть Мелани, пока я сама не решу…
– Реджи, милая моя, я знаю, что всё будет на высшем уровне, как и всегда. – Артур подходит и целует мою руку. – Если что, я рядом с тобой и мой дар к твоим услугам.
Примечания:
*anni currentis – (лат.) текущего года
* Dies irae, dies illa – (лат.) Тот день, день гнева
Начало средневекового церковного гимна – вторая часть заупокойной мессы, реквиема. В основе гимна лежит библейское пророчество о судном дне, "Пророчество Софонии", 1, 15.
* Повешенный – в таро означает нерешенный вопрос, карта учащегося, жертвы и т. д.
