Текст книги "Инквизиция"
Автор книги: Елена Ромашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Поиск себя
Я все еще в поиске себя. Неделя прошла после моей странной находки в Шабаше. Хотя я не сразу поверила мисс Реджине, но всё-таки проглотила ее объяснение: оно было самым нормальным из тех, что посещали мою голову. В конце концов, почему я не должна верить мисс Реджине, которая приютила меня у себя, дала столько, что вся больница за весь год не дала?
Действительно, здесь какой-то шабаш, со своими ведьмами и колдунами. Ведь, кажется, так мне обещала мисс Реджина в самый первый день? Все тут со своими причудами и занятиями. А кто сейчас нормальный в этом мире? Зато мой самый главный колдун успокоился и прекратил преследовать. Он делал вид, что я просто дополнение к их компании, иногда поглядывая в мою сторону.
Приехал Ной. Теперь, когда я узнала о его пристрастии к генетике, этот блондин вызывал у меня смешанные чувства: он был самый тихий, вечно занятой, погруженный в мысли. Доктор Франкенштейн – так я его называла про себя, хотя внутренне посмеивалась, представляя его в халате. В конце концов, это здорово – иметь хобби и цель. Любовь Ноя к медицине послужила примером и подтолкнула к дальнейшему раскрытию себя.
А вот представить Оденкирка в медицинском халате не могла. Слишком уж несуразное сочетание: белый халат, больница – и Рэйнольд.
Так или иначе, я теперь задалась целью найти себе хобби.
Затем появился Стефан, грозный и непреклонный, и с травмой плеча. Не знаю, где он повредил его и как, да мне и не интересно. Хватало его убийственных взглядов, по которым ясно читалось, что он не выносит моего присутствия. Ева же, наоборот, расцвела, хоть и не показывала вида, что рада возвращению Стефа. Она вела себя так же. Только я замечала, что, предлагая чай, подруга всегда обводила присутствующих взглядом и лишь в конце смотрела на него чуть дольше, чем на остальных. Или приберегала подушку в гостиной, чтобы, когда приходил Стеф, молча предложить ему.
Так прошла еще неделя. Все ученики школы Саббат были в сборе, и я даже подстроилась под их ритм.
У меня тоже начались занятия. Мисс Реджина предложила некого мистера Уолша, милого седовласого старичка, который много лет трудился в должности завуча в школе Блэкбёрна. Он учит меня писать и бегло читать, рассказывает всё понемножку. Моя память что-то вытаскивает из закромов в плане знаний, но никак не хочет раскрывать мое прошлое. Все также пусто.
Именно благодаря мистеру Уолшу, я начала подыскивать себе хобби. Мои попытки нарисовать что-то не увенчались успехом, хотя, если верить мисс Реджине, училась когда-то на дизайнера-оформителя. Сейчас я так и не смогла подчинить себе длинный тонкий предмет под названием карандаш, даже просто нарисовать прямую линию.
В итоге – сломанное древко с грифелем и разочарование в себе. Под конец второй недели я случайно узнала от мисс Татум об оранжерее в Саббате. Оказывается, немой мажордом Хью в свободное время выращивает там восхитительные орхидеи. И я пропадаю, снова испытывая то будоражещее чувство, как когда-то с Евой в магазине, когда увидела лаки для ногтей. Цветы потрясающие. Я чувствую жизнь в этих растениях, мне нравится трогать их лепестки, вдыхать аромат, смотреть, как со знанием дела Хью занимается ими, как бережно пересаживает, поливает, настраивает освещение.
В итоге, с разрешения мисс Реджины, я начинаю заниматься растениями под руководством Хью. Мы странно общаемся – говорим знаками, тыча пальцами в предметы или в книжные иллюстрации. Хью показывает, я повторяю. Это занятие меня поглощает целиком, теперь в моем расписании всегда выискивается пара часов для оранжереи, иногда взамен обеда.
Так проходят дни, и осознаю, что уже месяц, как нахожусь в Саббате, вот уже месяц моей новой жизни, со своими маленькими победами и достижениями.
– А она все копается и копается в земле! Тебе свой маникюр не жалко? – голос Кевина разносится во влажном воздухе оранжереи. Смеется надо мной.
– Не жалко. Я в перчатках.
Я кладу луковицу в горшок и засыпаю ее.
– Что здесь прорастет? – Он любопытно заглядывает в горшок через мое плечо, будто земля ему сейчас сама скажет. Запах его парфюма с сандалом легко окутывает меня.
– Черный тюльпан.
Кевин кидает на меня пронзительный взгляд своих ореховых глаз, и мне становится неуютно. Сейчас в оранжерее только мы одни, так как Хью где-то в замке занимается делами, он в оранжерею приходит ближе к вечеру.
– Тюльпан говоришь? А ты знаешь значение цветка? – Его голос бархатный и тихий, вкрадчивый, от чего становится еще неуютней. Нервозно. Мурашки бегут по телу вдоль поясничного столба, а дышать становится труднее.
– Нет.
– Тюльпаны считаются символом любви. А черный тюльпан – это любовь до гроба. – Кевин придвигается ко мне ближе и смотрит на меня сверху вниз, и я оказываюсь зажатой между ним и столом. Мое сердце стучит громко, чуть ли не в голове, во рту пересыхает.
– Ух! А я думала, что сажаю просто цветочек. – Смеюсь, а сама не знаю, куда деть глаза. От Кевина приятно пахнет, его горячее дыхание опаляет мое лицо. Он медленно придвигается и нежно целует в губы.
Приятно. Необычно. Я чувствую себя хрупкой рядом с ним. Его руки ложатся на мои плечи, придвигая ближе к себе. Его вкус похож на мед: тягучий, томный, сладкий. Мне нравится.
Так же, как начался поцелуй, Кевин прекращает, медленно отодвинувшись от меня и глядя на меня. Я вижу саркастическую улыбку на губах, глаза выражают удовольствие и интерес. А я пылаю от смущения.
Глупо смеюсь и снова прячу глаза. Не скажу, что поцелуй был неожиданным, наши заигрывания с начала моего появления здесь давно вели к этому. А уж сколько вечеров я потратила, думая о нем и о себе! Правда, факт, что Кевин тот еще бабник, расстраивал: ведь я могу оказаться среди тех, кого он завоевал и бросил, потеряв интерес к побежденному. Влюблена ли я в него? Не знаю. Наверное, да. Кевин мне дорог своей добротой. И он интересен мне.
– Может, сходим куда-нибудь?
– Тебя проводить до гостиной?
Он смеется и отпускает меня. Я чувствую облегчение от свободы, правда, ненадолго, потому что прислоняется к столу вплотную ко мне – плечом к моему плечу.
– Нет. У одного нашего знакомого день рождения, и он устраивает завтра вечеринку. Все идут, и я решил позвать тебя с собой.
Ого! Кажется, Кевин хочет завязать отношения со мной. Это пугает, если честно. Не могу объяснить почему, но мне хочется быть его девушкой, и, в тоже время не хочется, чтобы остальные знали это. Особенно Рэйнольд – странный субъект моей новой жизни. Я вообще не понимаю, как могу думать о нем, считать красивым и интересным, когда меня сначала открыто ненавидят, потом презирают, затем носятся за мной, пытаясь поймать где-нибудь одну, а затем ведут себя так, будто меня не существует? Мне кажется, я до сих пор слышу его: «Я бы хотел извиниться перед тобой, давай выйдем». Я тогда отказалась, сказав, что не выйду. А он так и не догадался попросить прощения перед всеми. Гордец и сноб! А еще существует Стефан, который и вовсе будет лютовать, узнав, что Кевин связался со мной – я же не соответствую уровню, я всего лишь какая-то шавка с амнезией, подобранная в больнице.
– Ну, не знаю… Туда все пойдут?
– Нет, не все, – и моя душа вспархивает птицей, чтобы тут же быть убитой на взлете. – Не пойдет Ной. Он ненавидит такое.
– Нет, Кевин, вряд ли я пойду. Спасибо, конечно.
– Можно поинтересоваться, почему? – Его голос звучит напряженно, кажется, парень не привык к отказам.
– Врачи не советуют посещать мероприятия с громкой музыкой. Сам понимаешь, травма головы, амнезия – дело нешуточное. – На самом деле я не хочу просто видеть осуждающие, ненавидящие взгляды Стефа и Рэя, когда Кевин будет класть руку мне на талию или целовать под громкую дребезжащую музыку, будучи в подпитии. Ведь так проходят вечеринки?
– Понятно, – коротко отвечает Кевин, отталкиваясь от стола, и я уже не чувствую его плечо рядом, только холод.
– Не обижайся. Ладно? – Я хватаю его за руку, чтобы заглянуть в глаза. Этого достаточно, чтобы видеть, как расцветает улыбка на лице парня. Кевин теплый, как нагретое дерево под солнцем, прислони щеку и почувствуй, как греет, а еще у него поцелуи, будто мед – тоже теплые и тягучие.
– Ну что ты, конечно, нет! Ладно, пойду я. Скоро мой преподаватель придет. – Он улыбается мне и легонько щелкает по носу. А потом исчезает.
Я улыбаюсь ему вслед. Я долго еще ему улыбаюсь, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. У меня только что был первый поцелуй. Наверняка они были и в прошлом, но в этой жизни он первый.
***
– Она нормальная, Рэй. Классная девчонка, с причудами, конечно… – Заметив мой взгляд при слове «причуды», Кевин начинает оправдываться: – Ну, а как еще назвать любовь к Терезе Капуто? Ужасное теле-шоу! Медиум веселится с призраками во время сеанса. Обалдеть просто! Теперь я знаю одного зрителя, который смотрит его. Стопудово ради Мелани и снимается.
– А я смотрю, ты завис на ней? – Мне не нравится флирт и внимание Кевина к чудовищу. Это как-то неправильно. Низко. Если чудовище вспомнит кто оно, то нам придется его убить. Неужели Кевин не понимает, что ему придется сжигать ту, с кем он флиртовал неделями напролет?
– Я ее пригласил на день рождения к Мике. – Это не тот ответ, который я ожидал услышать от него. Дело принимает серьезный оборот. Кажется, Кевин серьезно влюбился.
– Кевин, ты в своем уме?
– Что?
– Она же Химера, мы не знаем даже, что у нее за дар, не совершала ли она сделок с нечистой, почему Химеры так оберегали ее! Она чудовище, монстр. В любую минуту она может вспомнить всё. И что ты будешь делать тогда? Пойдешь за бутылкой керосина, а потом на день рождения к Мике?
Я беспомощно откидываюсь на маты, закрывая лицо руками. Уже не знаю, как донести до него! Мы находимся в спортзале, где только что проходила наша тренировка, где тренер Аарон нас гонял, не щадя. Сейчас в зале были только я и Кевин.
– Ты меня слушаешь, но не хочешь слышать!
– Это ты не хочешь слышать! Ты сам видел ее запястье. Она простая смертная сейчас, обычная красивая девушка. Она не опасна. Сидит себе в оранжерее, цветочки сажает. Это вы со Стефом, будто с цепи сорвались.
Я будто слышу голос Реджины: «Пока в ней дремлет магия, мы все еще можем повлиять на ее выбор».
Я все эти дни напролет наблюдал за ней, пытаясь найти подвох, странности в чудовище, но все это не находилось. Зато я замечал, каким движением она поправляет волосы, что, когда задумывается, щелкает ногтем безымянного пальца, будто вычищает грязь с помощью большого пальца. Эта привычка немного раздражает, так и хочется прекратить этот мерный щелкающий звук, взяв ее за руку. А еще у нее тонкая кожа, поэтому постоянно на ней синяки из-за своей же неловкости. Пару раз видел, как она ударялась коленкой или пальцами ног о диван, задевала плечом углы, будто порой теряла себя в пространстве.
Я выжидаю, в отличие от других. Кто-то должен быть с ней начеку. Пускай этим кто-то буду я.
– А она что ответила?
– Ты про что?
– Она согласилась пойти с тобой на вечеринку?
– Нет. – Я испытываю облегчение и ещё не успеваю понять почему, когда Кевин продолжает: – Говорят, врачи не велят из-за травмы головы. Ну ладно. Подождем с вечеринками.
– Ты так говоришь, будто все у вас решено. Может, ты уже свадьбу планируешь? – Я сжимаю цепь, с помощью которой мы обучаемся драться, накручиваю ее на свою ладонь и сильно сжимаю кулак, чувствуя болезненное стяжение железа на руке.
Кевин смеется в ответ на мой угрюмый выпад.
– Нет, не планирую. Но я уже целовался с ней.
На мгновение я чувствую тишину внутри себя. Это шок.
– Что? – Я не верю ушам своим.
– Ага. Я с ней целовался. Всего разок, зато было классно.
– То есть… вы теперь…типа вместе? – Отчего-то слова подбираются с трудом, а во рту пересохло.
– Нет. Не вместе. Мы еще это не обсуждали. Просто поцеловал ее, а она не сопротивлялась. А еще, хочешь, прикол расскажу? – Кажется, Кевин задался целью убить меня. Его приколы сегодня не радуют. – Она считает, что я виноват в ее амнезии. Будто я ее сбил на машине.
– Что? Подожди. Ты не мог ее сбить. По легенде, в такси влетел Корвет.
– Ну, она считает, что я был за рулем этого Корвета и что я уговорил Реджину из-за вины взять ее в Саббат.
– И после этого она дает тебе целовать себя?
– Да. Считает, что авария не должна мешать дружбе со мной. Что не будь аварии, она бы не была здесь и прозябала в Сассексе на самом дне.
Из всего услышанного я могу сделать лишь один вывод, который почему-то, когда озвучиваю вслух, режет странной ревностью и укором.
– Значит, она в тебя влюблена, раз так считает.
– Не знаю. – Веселье и радость Кевина раздражают и только делают хуже. – Может и влюблена. Что с этого?
– А то, что, если ты разобьешь ей сердце, то точно разбудишь в ней Химеру, и твое очередное похождение ради другой юбки обернется нам погибелью.
– А ты сам-то часом не влюблен в нее? – Кевин смотрит на меня светло-карими глазами чуть с прищуром, пытаясь понять, что чувствую.
– Я, Кевин, в таких не влюбляюсь. Я их отлавливаю, зачитываю приговор и сжигаю, посылая их души в ад, если к этому моменту они еще их не заложили.
– Ну-ну. – Кевин встает и идет к выходу.
– Что это значит? – кричу ему вслед, но тот лишь смеется в ответ и уходит.
Возвращение
На следующий день все разговоры за завтраком лишь о вечеринке.
– Мелани, ты пойдешь с нами? – Ева обращается ко мне. А я кидаю взгляд на Кевина, а затем на Рэя, который замер, услышав вопрос. Всё ясно, боится, что я соглашусь и своим присутствием скомпрометирую его образ великосветского избалованного мальчика.
– Нет, врачи запрещают посещать такие места. Травма головы, с этим не шутят.
Ева огорченно стонет, Кевин подмигивает мне, а Рэйнольд, который с появлением Ноя пересел на свое место, снова продолжает есть, явно успокоившись.
– Кстати, о твоей травме головы. Звонили из больницы, просят пройти обследование и решить какую-то проблему со справками для получения документа о твоей новой личности. Займись этим сегодня, прямо после завтрака. – Реджина отпивает апельсиновый сок, глядя своими пепельными глазами.
– Я тебя отвезу. – Оживляется Кевин, но голос директрисы с железными приказными нотками гасит его задор.
– Ее отвезет Рэйнольд. Ты мне сегодня будешь нужен. – Она поворачивается к Рэйнольду и, словно в ответ на его вопрос, легонько кивает головой.
Я испуганно таращусь на Оденкирка, который завис в своих раздумьях, и, будто почувствовав, что я на него смотрю, поднимает на меня красивые, грустные, но такие обманчивые глаза.
Закончив завтрак, мы встаем из-за стола. На выходе из столовой Кевин останавливает меня, взяв за руку.
– Может, после обследования тебе разрешат пойти на вечеринку? – Парень смотрит на меня с надеждой.
– Может и разрешат. – Хотя внутренне понимаю, что не хочу идти туда. В этот момент к нам подходит Рэйнольд и обращается ко мне. Он смотрит холодно, говорит без эмоций, явно держит дистанцию.
– Предлагаю не мешкать и сейчас же отправиться в больницу. Иди, переоденься, а я тебя подожду на выходе.
Всё. Разворачивается и уходит. А я не сдерживаю тяжелого вздоха.
– Ты чего? – смеется Кевин. Наверное, все что, я чувствую, читается по моему лицу.
– Не нравится мне идея ехать с ним в больницу. Он меня ненавидит. – Я бурчу под нос, скорее даже жалуюсь. И снова теплота Кевина согревает меня.
– Брось! Он тебя не съест.
– Точно?
– Он предпочитает бифштексы и ягодные смузи. – Он теребит меня по плечу, притом как-то отстранённо устремляет взгляд в сторону, будто он соврал; кажется, у меня все-таки есть шанс быть съеденной Оденкирком.
Вбежав в комнату, я лихорадочно начинаю соображать, что бы надеть, и вдруг понимаю: мне хочется быть незаметной. Всем моим любимым блузкам и юбкам сегодня скажу нет. Я возвращаюсь туда, откуда начала свой путь. От этой мысли дрожь пробирает. В итоге делаю простой выбор: обычная футболка без принта, узкие джинсы и балетки. И вот я – мышка, простая серая мышка, человек из толпы. Схватив бумаги и справки, я устремляюсь вниз. У входа уже ждет машина, в которой сидит Оденкирк и кому-то пишет смс. Он кидает мимолетный взгляд на меня и внезапно замирает.
– Что? – не удерживаюсь я от вопроса и оглядываю себя с головы до ног.
– Ничего, – бурчит он в ответ и снова утыкается в свой телефон.
Я в замешательстве сажусь рядом с ним, захлопываю дверь и оказываюсь в закрытом пространстве машины с Рэйнольдом.
И тут начинается.
Не знаю, как он, но мне трудно усидеть на месте. Невыносимо. Его присутствие проносится током по моему телу. Моя кожа становится гиперчувствительной к любому микродвижению тела Оденкирка. Я словно тлею изнутри. Закусываю губы, глядя в окно.
Сам же Рэйнольд дышит ровно, глубоко, шумно. Сидит без движения, уставившись перед собой.
Мне нужно как-то прекратить эту пытку, отвлечься. Поэтому решаюсь начать разговор. Я поворачиваюсь, вдохнув поглубже, в тот момент, когда он решает сделать тоже самое…
– Ты…?
– Что тебе…?
И замолкаем, смущенные одинаковым порывом. Я смотрю в его глаза, которые сейчас широко распахнуты. В них читается удивление.
– Ты хотела что-то спросить? – Он первым прерывает затянувшуюся паузу.
– Да. Что не так в моей одежде?
– Ты выглядишь очень просто, – отвечает он с некоторым опозданием, словно после раздумья.
– Ну, да. Это же больница. Как-то в вечерних платьях туда не ходят.
Он ухмыляется, а я отмечаю, что впервые он прореагировал на меня по-доброму.
– Я думал, что тебе захочется одеть что-то более… – Он пытается подобрать слово, и я помогаю.
– Пафосное?
– Ну, да.
– Я не хочу никого сражать и показывать, что мне повезло. Не люблю пафос.
Надеюсь, я дала ему понять, что дело не только в одежде.
Он молчит и о чем-то думает, глядя мне в глаза, отчего внутри, будто всё стягивает в узел.
– Я хочу извиниться за свое поведение. Я прошу прощения за то, что так относился к тебе с самого начала.
– Хорошо. Принято. – Но я не довольна. Мне этого мало.
– Что не так? – Теперь его очередь спрашивать у меня. Это даже забавно.
– Просто ты оскорбил меня прилюдно, выставив напоказ мою расчесанную руку. А извиняться решил наедине. Согласись, несправедливо?
– Несправедливо, – соглашается он и чему-то улыбается. После чего едко отвечает, будто кидает кость собаке. – Хорошо, если желаешь, то я извинюсь у всех на виду.
Я ловлю его злой взгляд и отвечаю тем же:
– Я всё знаю про ваши татуировки и что это ваша фишка, как учеников частной школы Саббат. Не беспокойся, у меня такой не будет.
– Что? – Он ошарашено смотрит на меня, будто я только что открыла его самую страшную тайну.
– Я не слепая. Заметила ваши татуировки, – я киваю на его левое запястье, а он рефлекторно натягивает край рукава. Когда-то я так делала, чтобы спрятать свое расчесанное до крови запястье. И мне его не жалко в этот момент. Я выговариваю ему всё то, что копилось за эти дни: злобно и с ненавистью. – Ева рассказала, что вы все сделали их, словно какая-то каста, в честь вашего единения. Не беспокойся. Такая безродная шавка, как я, подобранная в больнице из жалости, не будет в вашей группе никогда. Можешь успокоиться. Я не претендую быть в вашей компании.
К глазам подступают слёзы, и я отворачиваюсь к окну, чтобы он не видел, как мне больно. Тишина душит непролитыми слезами.
– Я… я не считаю тебя безродной шавкой… – Его голос звучит глухо и до того странно, что хочется обернуться и посмотреть в его лицо. Но я не позволяю этого себе. – Просто… я… перегибаю палку в отношении тебя. Так считает Реджина. И… не только она.
Я превращаюсь вслух, слушая, как тяжело дается ему признание, как он с трудом подыскивает слова.
– Возможно, ты права, я считаю, что ты не для нас…
Горько ухмыляюсь. Все-таки он сноб и гордец. Давись правдой в виде слез, Мелани.
– Но, клянусь тебе, я постараюсь подружиться с тобой. Ты позволишь мне это?
Я все-таки оборачиваюсь, потому что последнее прозвучало с мольбой.
– Обещаешь больше не унижать меня прилюдно?
– Обещаю.
И я верю. Слишком уверенно, слишком правдиво, слишком клятвенно.
– Тогда позволю.
Я улыбаюсь ему и впервые вижу, как он улыбается мне, отмечая, насколько он красив, какие у него невероятные глаза, четко очерченные скулы, по которым так и хочется провести пальцем. А еще губы… Мой взгляд падает на них, и закрадывается мысль: каково с ним целоваться? Он такой же тягучий, как мед? Или что-то другое? А этот ток, который бегает по венам, когда он рядом? Что это?
На мгновение я забываю дышать, поглощенная своими фантазиями, и открыто гляжу на его губы, которые чуть приоткрываются, будто вот-вот слетит вопрос. Он тоже, не отрываясь, смотрит на меня, пока вопрос все-таки не слетает с его губ, возвращая меня в реальность и заставляя краснеть:
– Тебе нравится Кевин?
– Ну… смотря, что ты имеешь под словом «нравится». – Теперь моя очередь с трудом подыскивать слова. Что за странный вопрос?
– Нравится в смысле нравится, – раздраженно отвечает он, скрестив руки на груди и уткнувшись взглядом в одну точку, куда-то за плечо водителя.
– Как друг, он классный. С ним легко. Он веселит меня.
– А как парень? – Раздражение уходит из голоса, теперь Рэй спрашивает так, будто осведомляется, что я люблю больше – чай или кофе.
– Как парень? Он симпатичный, добрый, милый, – «целуется не плохо», – мысленно продолжаю я, закусывая губу.
– Ясно, – Отвечает Рэй и отворачивается к окну.
А я остаюсь в недоумении: что ему ясно? В итоге, поняв, что мой собеседник не хочет продолжать разговор, тоже отворачиваюсь к окну.
Машина останавливается у входа в больницу, именно отсюда месяц назад я уезжала с мисс Реджиной, именно отсюда толстуху Рози выпроваживали домой, а я смотрела и не знала, есть ли у меня дом вообще.
Середина июля. Ветрено. Мое состояние здоровья всё то же. Амнезия всё так же играет в прятки.
Только я другая.
Войдя в здание, на меня накинулся знакомый запах больницы: соединение хлорсодержащих средств, пота и страданий. В сопровождении Оденкирка, тенью следующего за мной по пятам, я начинаю обход от одного врача до другого: тесты, вопросы, МРТ, колючие иглы, берущие кровь, разговоры.
– Ты что-нибудь вспомнила за это время?
– Нет.
– Ты помнишь свое реальное имя?
– Нет.
– Дата рождения?
– Нет.
У меня ничего нет. Половинчатая личность. Я рождена этим зданием год назад, выброшенная на койку в коматозном состоянии с поломанными ребрами. Примите это как факт. И не доставайте вопросами!
Но час за часом проходят в этих стенах; пытка продолжается. А я уже мечтаю оказаться дома. Дом! Вы слышите, у меня есть дом. Красивый старинный замок с восемью жителями и кучей слуг. И этого достаточно! У меня есть вещи, лаки и шампуни. У меня даже есть работа и хобби.
А еще в коридоре сидит самый красивый парень, которого я видела в своей жизни, и дожидается меня битый час. Отпустите!
И вот я выхожу из кабинета и вижу, как Рэйнольд мученически ждет меня в коридоре на старом разбитом пластиковом стуле, запрокинув голову к стене и закрыв глаза.
Доли секунды я трачу на любование этим лицом. И вот Рэй открывает глаза и на меня выплескивается темно-серый цвет с темно-синими прожилками зрачка.
Цвет грозы.
Потрясающе.
У Рэя глаза большие, а еще вдумчивые и грустные, будто он знает что-то про тебя, чего не знаешь ты по своей глупости и наивности, и это его печалит.
– Прости, что так долго.
– Ничего. Ты закончила?
– Не совсем. Осталось отнести эти справки, и я получу взамен еще несколько…
Я грустно вздыхаю и плетусь в другую часть здания, слыша, как идет за мной моя тень по имени Рэй.
Я в ы м о т а н а. Измотана. Истощена.
В кабинете мне дают бумагу для оформления государственных документов, где говорится, что у меня амнезия, имени нет, даты рождения нет, гражданства тоже нет. Поэтому просьба считать меня Мелани Гриффит, британкой, урожденной в Ливерпуле в 95-ом году. Значит, мне 18 лет.
Всё.
Я практически вываливаюсь из кабинета и падаю на стул рядом с Оденкирком.
– Всё?
– Да! – Я машу листком, словно флагом победы.
– Отлично! Поехали домой. – Он с нескрываемым облегчением поднимается и протягивает руку. Я хватаюсь за нее, чтобы подняться, ощутив, какая теплая, большая и сухая ладонь, хоть и изящная. И меня пронзает мысль, что впервые касаюсь Рэя, если не считать тех постыдных сцен, когда он публично показывал мою кисть с расчёсом.
Наверное, эта мысль тоже приходит к Рэю, потому что он задумчиво смотрит на мою руку, затерянную в его ладони.
Я медленно вынимаю ее, почувствовав холод на своих пальцах.
– Еще не все дела сделаны тут. Осталось последнее, ты подождешь меня?
Рэй кивает. А куда он денется?
Я иду с ним на первый этаж в магазинчик от больницы и покупаю пачку мороженого, после чего направлюсь на свой до боли знакомый этаж. Там меня встречает медсестра Лора. Она счастлива меня видеть, обнимает, спрашивает, как я, где живу, чем занимаюсь. Не вдаваясь в подробности, рассказываю, а она чуть не плачет от счастья, чем трогает мою душу. Лора даже обращается к Рэйнольду с указанием «беречь меня», будто я действительно была самым большим достижением этого здания. Возможно, и вправду я – дочь этих стен.
– А где Салем? Я тут ей мороженое купила. Хотела поблагодарить за заботу.
И радость Лоры сменяется скорбью. Все было понятно без слов, но она произносит, что Салем умерла две недели назад. И мне становится больно и грустно. Единственная, кому я была нужна в этой чертовой больнице, сейчас мертва, а мне в напоминание остается ее кофта с запахом герани и мази от радикулита. Я благодарю Лору и оставляю ей чужое мороженое.
После чего ухожу. Моя тень следует за мной.
Мы входим в лифт, Рэй нажимает кнопку.
– Мои соболезнования, – произносит он. И, кажется, действительно сожалеет.
Я киваю в ответ, сдерживая слезы. И в этот момент лифт со странным скрежетом останавливается, и свет в кабине гаснет.
