Текст книги "Ворона для Царя (СИ)"

Автор книги: Елена Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Иди, проветрись! Не мешай нам развлекаться.

Парни стали выталкивать меня за дверь, я брыкалась, Царев продолжал громко читать мои признания в любви к Косте, а комната сотрясалась смехом.

Меня выставили в прихожую, закрыли дверь и держали ее, чтобы я не смогла войти.

– Откройте! – колотилась я. – Вы не смеете находиться в моей комнате! Пошли вон! Пошли все вон из моего дома!

Я сползла по стенке и от безысходности горько расплакалась.

– Ну и где сейчас твой Костик? – выкрикнул кто-то.

– Царь, дай мне почитать.

– Лови!

– О, вот еще интересненькое! Парни, вы только послушайте: «Какое-то новое чувство поселилось внутри. Я всегда относилась к Юрке как другу, а сейчас мне хочется чего-то большего. Он для меня самый близкий человек во всем мире, и я хочу, чтобы так было всегда. Я хочу быть ему не просто другом…»

– Вот это нежданчик, пацаны! Похоже, ворона этого хмыря любила! – пропищал Бритва и взорвался смехом.

– «Мама снова меня избила. На этот раз за невымытую посуду. Я больше не кричу от ударов. Мое тело настолько привыкло к ним, что я перестала чувствовать боль».

Над этой записью они смеялись не так долго, как над предыдущими. Вся моя жизнь была на страничках этого дневника, и теперь она оказалась в их руках. Я делилась с бумагой всеми тайнами, переживаниями, маленькими победами, признаниями в чувствах, откровениями, ненавистью к тем, кто издевался надо мной, ненавистью к себе за слабость... А сейчас все это было как на ладони. Насмешливые голоса читали мою жизнь, как веселые анекдоты.

Они ковыряли старые раны, которые остались еще с тех времен, когда от нас ушел папа. Они забрались глубоко-глубоко в мою душу… Они не имели на это никакого права.

– И вот тут тоже: «Мама стащила меня с кровати за волосы и тыкала в лицо дневник, в котором была двойка по русскому».

– Да у нее мамашка тиран! Царь, она и твоего батю лупасит?

– «Сегодня мама стукнула меня по лицу...»

– Ладно, заканчивай! Дай его сюда, – неожиданно очень грубо сказал Царь.

– Да ладно тебе. Тут еще столько всего интересного.

– Я сказал, сюда гони! – крикнул Царь. – И давайте-ка, выметайтесь все.

– Чего на тебя нашло? – спросил, кажется, Чиж.

– Расходимся, сказал! Бритва, вставай! Оглох что ли? Хохол, дверь открой! Выходите все! Давайте, шевелитесь! – крикнул Царь.

Я поднялась на ноги и вытерла рукавом водолазки лицо. Дверь открылась, и из комнаты один за другим выходили парни.

– Интересная у тебя жизнь, ворона! – усмехнулся Чиж.

– Заткнись, Чиж! – крикнул Царь. – На, забирай, – он протянул мне дневник.

Глава 28. Теперь он знает

Полчаса я сидела на подоконнике и рыдала. Глаза так сильно распухли, как будто их покусали пчелы. Во мне не угасал пожарище, наоборот, с каждой минутой, с каждой пролитой слезой, с каждым прокрученным воспоминанием того, что они сделали, разгорался еще сильнее. Обычно я всегда стараюсь скрывать слезы, все держу в себе, перевариваю и живу дальше. Но сегодня это сделать невозможно. Все страховочные тросы, которые удерживали меня в уравновешенном состоянии, лопнули от переизбытка гнева. Эти стервятники вскрыли старые сундуки и вытащили наружу всю боль, которую я уже однажды пропустила через каждую клеточку своего тела.

Смех Царя и его дружков звенели в голове как колокола: «Парни, послушайте как ее мать лупасила», «… и эту фотку увидела вся школа», «веселая у тебя жизнь, ворона!»

Прижала мокрые ладони к ушам и зажмурилась, но голоса лишь усиливались. Я не могла выгнать их из головы, не могла переключиться на что-нибудь другое. Дыхание участилось, сердце забилось быстрее, щеки заполыхали, и меня начало раздражать всё: тиканье часов, крики детей на детской площадке, вой собаки, которая живет над нами, и чертов смех Царя, который раз за разом без разрешения врывался в мою голову.

Соскочила с подоконника, вышла из комнаты и быстрым шагом направилась в коморку. Проходя мимо кухни, заметила, что Царь ставит на плиту чайник, мы обменялись быстрыми взглядами, и я зашла в его комнату. Закрыла дверь на щеколду и быстро огляделась: в шкафу его одежда, на столе, который принесли для него с балкона, лежали его тетрадки. Удивительно, прошло больше половины учебного года, а они все как новенькие: в обложечках, подписаны аккуратным подчерком. Не сравнить с моими помятыми и грязными тетрадями. Зря он так старался сохранить их. Я порвала их в клочья одну за другой. Судьбу тетрадок повторил дневник. На полу стояла его наполовину разобранная  сумка, а на самом верху лежал фотоальбом. Я взяла его не раздумывая. Ведь Царь не спрашивал можно ли брать мой дневник, верно? Выпотрошила фотки на пол и разорвала фотоальбом.

– Эй, дверь открой! – послышалось из коридора, и тут же раздался мощный удар.

В этот момент я уже яростно выкидывала его вещи из шкафа, затем безжалостно порвала одну из его футболок. На прикроватной тумбочке стояла банка с какими-то пилюлями. Открыв крышку, высыпала их, будто кинула семечки голубям, а потом раздавила ногами желтые капсулы.

Царь стал вышибать дверь, но меня это не остановило. Заметив на подоконнике игровую приставку, я схватила ее, швырнула в стену и черные куски пластмассы разлетелись по всей комнате. От ярости я закричала на всю комнату так громко, что, наверное, мой крик зафиксировали сейсмические станции. Я больше не контролировала себя. Мной овладело существо, про которое не так давно вспоминала Машка. И ему хотелось крушить всё, что было в поле зрения.

Дернула за занавеску, едва успела отскочить, и на пол рухнул карниз. Быстро дыша обернулась, чтобы найти следующий предмет, на котором я вымещу зло, и на меня буквально налетел Царь и повалил на кровать.

– Успокойся! – прокричал он над моим ухом, одновременно пытаясь удержать моё бьющееся в конвульсиях тело. – Всё, всё, перестань. Больше ничего не будет, слышишь?

– Никто не смел его трогать! Никто! Никто кроме меня не смел открывать его! – прокричала я и разрыдалась. – Ненавижу тебя! Призираю! Проклинаю! – я брыкалась, извивалась на кровати, пытаясь высвободиться, пинала его, но руки Царя крепко сжимал мои запястья, а его тело никак не реагировало на сильные удары ногами.

Царь еще сильнее навалился на меня, резко переместил мои руки вверх, наклонился к моему лицу и, сморщив губы, проговорил:

– Я сам себя ненавижу. Но ничего не могу с этим сделать, – он сильнее сжал мои запястья. – И ты с этим ничего не сделаешь! – крикнул он. – Прошлое – чернота… Ее так просто не достать. Ее слишком много в нас… Во мне… И в тебе, оказывается… Теперь я знаю, – он глубоко вздохнул, помолчал несколько секунд, глядя на меня так, будто в чем-то подозревает. – Почему я не увидел ее в тебе раньше? Прятала ее? Старалась для всех казаться нормальной? – печально усмехнулся он. – Валяй! Но тебе это не поможет! Единственный верный выход – платить той же монетой. Иначе не выживешь – чернота тебя уничтожит. Тебе стало легче, когда ты связалась с панками? – я ничего не ответила. – Уверен, что стало, – едва заметно улыбнулся он. – Почувствовала свободу, прилив сил, поняла, что не одна в этом злом и несправедливом мире, да? И тебе ни за что не хочется возвращаться назад, когда получила признание, не так ли? – прищурился он.

– Мне больно, – всхлипнула я.

Царь медленно убрал руки и встал с кровати.

– Иди, окатись холодной водой. Мне это всегда помогает.

Он собрал с пола фотографии. На одной из них задержал взгляд, обернулся на меня, пристально смотрел примерно секунд пять, затем положил стопку фотографий на стол, и глубоко вздохнув, взглянул на порванные тетради.

– Промтовары до скольки работают?

Я промолчала. Царь взглянул на наручные часы, снял со спинки стула олимпийку и пошел в прихожую. Через минуту хлопнула входная дверь.

Я вышла из комнаты, но сразу вернулась обратно: мне стало интересно, что это было за фото, на которое он так долго смотрел.

Девочка с большими серыми глазами и белыми вьющимися волосами. Она чем-то похожа на Царя, такие же пухлые губы, и глубоко посажены глаза. А самого Царя я едва узнавала: со снимка на меня смотрел абсолютно другой парень с потухшим взглядом, короткими волосами, и с бледным мрачным лицом, можно сказать, траурным. Девочка была и на других фото вместе с ним и его матерью. В отличие от Царя она мило улыбалась, где-то стояла в обнимку с матерью, где-то держала ее за руку. А Царь как будто бы не с ними, словно случайно оказывался в кадре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На всех фото стояли даты, они были сделаны три, четыре, пять лет назад.

А дальше пошли фото Царя с друзьями, так сказать – наши дни, где он уже совсем по-другому смотрит в камеру. Дерзкий и игривый взгляд, который мне был хорошо знаком.

Глава 29. Теперь я знаю

– Ой, умора, Жор. Я и не думала, что ты умеешь так торговаться, – послышалось из прихожей. – Считай, яблоки нам почти даром достались, – резко наступила тишина и через несколько секунд мама уже не так радостно щебетала. – Здесь что, снова была война?

– Видимо, ребята опять развлекались, – громко вздохнул Жорик.

– Люсь! Людка, ты дома? – мама вошла в мою комнату с очень сердитым лицом. – Где вчера шаталась?

Я, игнорируя ее вопросы, делала вид, что читаю историю. Слова ей не скажу, пока не выставит из квартиры Царя с его папашкой.

– Ты где была вчера, спрашиваю? – прокричала мама. – И что за погром опять устроила в коморке? Твоих рук дело? Иди, прибирай!

– «Самый острый кризис «холодной войны» имел далеко идущие последствия для обеих сверхдержав», – читала вслух я. – «И эти последствия сказались…» – мама вышла из моей комнаты и хлопнула дверью.

– Что это за таблетки? – послышалось за дверью.

– Болеутоляющие. Максу прописал врач, – расстроено проговорил Жора. – Ладно… в понедельник съездим за новым рецептом.

Смотрите-ка, как за его сынка переживает! Погром в его комнате устроила, сразу бежит ругаться, за бока хватается, пальчиком грозит.

–Таблеточки его испортила, – шепотом просюсюкала я и захлопнула учебник.

Мне бы кто-нибудь прописал болеутоляющие. Для души…

Взяла плеер, забралась с ним на подоконник и включила музыку. Просидела на окне пока не стемнело. Живот заурчал, напомнив, что я сегодня только позавтракала у Машки и больше не съела ни крошечки. Спрыгнула с подоконника, выглянула в коридор, вроде никого, в коморке и в маминой спальне двери закрыты. Прошла на цыпочках на кухню и прикрыла за собой дверь. На плите стояла сковорода с макаронами, достала из холодильника упаковку сосисок, закрыла дверцу холодильника и вздрогнула, увидев перед собой Царя.

– Подай масло, пожалуйста, – попросил он. У меня едва глаза на лоб не полезли от возмущения.

Сейчас, конечно, передам! А может, тебе еще и булочку намазать? – ругалась про себя я, но на лице не выдала ни единой эмоции. Молча обошла его, стараясь не прикоснуться даже одеждой, прошла к столу, взяла тарелку и стала накладывать макароны.

– Ну... сам так сам, – вздохнул Царь и взял пачку масла.

Он что тоже собирается поужинать? Именно сейчас, когда я пришла на кухню? Я начинала закипать от злости. Не могу даже поесть нормально в собственной квартире! Стоит он тут, в домашних спортивочках, в тапочках, с голым торсом, берет хлеб из нашей хлебницы, берет нож из нашего ящика! Эй, вселенная, ты ничего там не перепутала случайно? Да-да, это тот самый Царь сейчас стоит на моей кухне! Он точно должен быть здесь а не в аду? Его присутствие, его каждое движение, выводило меня из себя.

Пока тарелка с макаронами крутилась в микроволновке, я нервно дергала ногой. Хотелось поскорее взять свой ужин и отправиться в свою комнату. И тут я вспомнила Машкины слова: «Сначала он выжил тебя из школы, потом из дома, какой будет следующий шаг? Выживет из жизни?»

Нет уж, это моя квартира, моя кухня, мой стол! И я буду есть здесь!

Микроволновка пропищала, я взяла тарелку и уселась за стол. Царь к этому времени налил себе чай, намазал булку маслом и сел напротив меня.

– Приятного аппетита, – сказал он.

Я чуть не подавилась сосиской. Царь пожелал мне приятного аппетита? Здесь явно должен быть какой-то подвох… Может, он что-то подсыпал в макароны? Битое стекло или яд, к примеру. От него можно все что угодно ожидать. Я смотрела в тарелку, вроде ничего подозрительного, но аппетит резко пропал. Видимо, сидеть за столом с главным героем моих кошмаров, было выше моих сил.

Я вышла из-за стола, оставив почти нетронутые макароны, пошла в свою комнату, направила кровать, задернула шторы, и завалилась под одеяло с плеером. Я вроде бы не собиралась ложиться спать, ведь времени было еще только семь часов, но сама не заметила, как провалилась в сон.

Проснулась от боли в ухе и с закрытыми глазами вытащила наушник, который надавил так сильно, что ухо ныло, словно у меня запущенный отит.

– Люсь, там Жора вкусный омлет приготовил. Иди, поешь, – заглянув в комнату, вежливо предложила мама.

– А что уже утро? – щурясь от света из коридора, спросила я.

Мама засмеялась.

– Сейчас девять часов. Не знаю, чего ты так рано улеглась.

– Утра? – спросонок ничего не понимала я.

– Вечера, Люд!

Я отвернулась к стенке и закрыла глаза. Мне хотелось снова провалиться в сон. Там так хорошо. Там нет слез и переживаний, нет ни Царя, ни его папаши, который приготовил омлет, а мой желудок, предатель, среагировал на него, как рыбка на червя. Еще бы, я сегодня ела только утром…

Как бы я ни старалась уснуть, но урчащий живот все равно выманил меня на кухню.

– Пусть сам есть свою стряпню! – глянув на аппетитный омлет, проговорила я, и, вытирая слюни, заводила глазами в поисках чего-нибудь не менее вкусного.

На подоконнике стояла открытая банка с солеными огурцами. Ну как я могла не угоститься на ночь бабулиными огурчиками, которые я обожала с детства.

Я съела, наверное, полбанки вприкуску с черным хлебом. Прихватив с собой стакан с водой, пошла в комнату.

– Они оба хороши, Жень. Моя тоже огрызается теперь, слово ей не скажи, может и ударить. А сегодня взяла и испортила дорогие таблетки! – послышалось из маминой комнаты.

– Я со своим поговорил, – вздохнул Жора. – Макс обещал, что больше ее не тронет.

– А он вообще как объяснил такую неприязнь к ней?

– Да тут не Людка твоя виновата. В общем… она просто очень похожа на Лизу, младшую сестру Макса.

У меня чуть не выпал из рук стакан. Они говорят про девочку, которую я видела на фото?..

– У тебя есть еще один ребенок? Ты мне не рассказывал…

– Нет, это ребенок моей бывшей мегеры.

– От второго брака? – спросила мама.

– От первого. Мы же с ней не были расписаны. Полгода пожили вместе, она забеременела, я сделал ей предложение, но она отказалась выходить за меня. А когда Макс родился, дала ему свою фамилию. Наплела мне, что как матери одиночке ей будут выплачивать какие-то пособия. А потом призналась, что от меня ей изначально нужен был только ребенок. Мы разошлись, когда Максу не было и года, но я навещал его каждую неделю, приносил игрушки, которые от него в итоге прятали. Ему не разрешалось играть в игры. У Макса даже погремушек не было. Он был роботом, послушно выполняющим команды матери.

– В смысле? Каким роботом? – послышался удивленный голос мамы.

– Ударение не так поставил – получай по губам, принес четверку – получай ремня, проспал на минуту – наказан на всю неделю. Она была дьяволом воплоти. И я не лучше… Потому что оставил сына с этим дьяволом… Когда Максу было два года, он знал все цвета, включая золотистый и серебристый, умел считать до десяти и обратно, и безошибочно рассказывал весь алфавит. В его комнате были только книги, учебники, прописи, доска с мелками, предназначенная только для обучения. Он занимался по пять часов в день. Бывшая была помешана на образовании. У нее два высших, и куча каких-то законченных курсов. К тому моменту, когда Макс пошел в первый класс, мегера вышла замуж за начальника департамента образования и родила дочку. Она работала директором в школе, где учился Макс и следила за каждой его оценкой. Запрещала ему общаться с одноклассниками и заводить друзей. Боялась, что его испортят, будут мешать учиться. Помню, я как-то приехал навестить его в выходной день, а у него все пальцы в синяках. Оказалось, что Макс занял второе место в городской олимпиаде… Он ходил в школу с температурой, с кашлем, с отравлением. После уроков с ним сидели репетиторы. А к Лизке относились иначе: игрушки, карусели, мультфильмы. У нее было все. И два любящих родителя в придачу.

– Почему так? – спросила мама.

– Да потому что изначально, когда мы познакомились, она не любила меня, от меня, как я уже сказал, нужен был человек, которого она будет учить, с фанатизмом передавать ему все свои знания. Не знаю, может, она хотела вырастить будущего президента. А потом вышла замуж по любви, и в этой любви родилась дочка, в которой она души не чаяла, как и в своем муженьке.

– Вот сейчас ты рассказываешь, а у меня волосы дыбом встают. Разве можно представить, что Макс когда-то был домашним мальчиком. По нему совсем не скажешь…

– Когда он закончил восьмой класс, его мать ушла с должности директора в департамент образования на место начальника, а ее муженек подался в политику. Вот тогда Макс резко изменился. Я перестал узнавать сына. Первым делом он захотел перейти в другую школу и переехать жить ко мне. Здесь он почти сразу обзавелся друзьями, стал ходить в какой-то спортивный зал, сменил прическу, одежду, у него изменился голос, смех, взгляд. Как будто я знал двух разных людей. И честно сказать, я считал и до сих пор считаю, что пусть он будет таким, как сейчас, чем тем безжизненным существом, который не умел улыбаться.

Я вздрогнула от телефонного звонка и из стакана расплескалась вода.

Послышались шаги к двери, я побежала в свою комнату, и быстренько нырнула под одеяло.

– Черт! Я во что-то сырое вляпался! – выругался Жорик.

– Жаль, что не упал, – проворчала я.

Вставила в уши наушники, включила плеер, лежала и очень много думала обо всем, что только что услышала про Царя. А жизнь у него была не сахар, оказывается. И то, что про него говорили, что раньше он был паинькой и заучкой, тоже чистая правда. Теперь мне стало понятно, почему он переехал жить к отцу, почему его до сих пор не выгнали из школы, почему после того, как Царь запер физрука в тренерской влетело, кажется, физруку, а не Царю. Ну еще бы, если мать начальник департамента образования…

Я вспомнила, как она поправляла ударения в его словах, а он нарочно произносил их неправильно.

 «Я буду продолжать лОжить трубку, когда ты звОнишь мама!» – прокричал он ей тогда в школьном коридоер.

Кое-что прояснилось о Царе, по крайней мере, я получила ответы на некоторые вопросы, но один теперь так и вертелся в голове огромным вопросительным знаком: Царь ненавидит меня за то, что я похожа на его сестру? Пф… Чушь несусветная. Ведь я не виновата в том, что Максим был нелюбимым ребенком, в отличие от нее. И тут я поймала себя на мысли, что за все время знакомства с Царем, я назвала его по имени.

Какая-то ма-а-аленькая мысль, что мы с ним чем-то похожи, царапала сердце. Какое-то новое чувство коснулось души. Пока я не понимала что это, жалость, сострадание, или попытка найти оправдание его поведению. Но даже если он обозлился на весь мир, он не имел права так поступать со мной, и с теми, кого вытравил из школы до меня.

Из божьего одуванчика он резко превратился в монстра, которому нравится причинять боль. Возможно, кому-то это покажется удивительным, но не мне. Стоит только вспомнить, как я безжалостно била маму ремнем. А ведь я и правда не чувствовала ни капли сострадания в тот момент. Я не управляла ни телом, ни разумом.

Выпила всю воду из стакана, и подумала, что стоило бы принести в комнату графин, иначе после соленых огурцов я буду всю ночь бегать на кухню за водой.

Нажала на паузу на плеере, вышла из комнаты в одних трусах и футболке, заметила, что в маминой комнате уже погас свет, прошла на цыпочках на кухню, поставила чашку в раковину, взяла графин, повернулась и… выронила его из рук, увидев в дверях кухни фигуру. Тут же зажегся свет, я, щурясь, испуганно смотрела на не менее испуганного Царя. Под моими ногами была вода и полно осколков. Страшно было сделать шаг, чтобы не пораниться. Царь подхватил меня на руки и переставил на сухой пол. Я от неожиданности, что он прикоснулся к моему телу, залепила ему пощечину и бросилась в свою комнату.