Текст книги "Лилея"
Автор книги: Елена Чудинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА XXXIX
– Не в обиду тебе будь сказано, дружок, а возможности свои ты рассчитал неверно, – говорил день спустя Роману господин де Роскоф на следующем биваке. – Меж Бретанью и Бельгией еще Нормандия, а оная первое вся занята врагом, а второе – лесной обширный край. В нормандских лесах ребенку твоих лет сгинуть – плевое дело. К тому ж осень началась, холода. С каждым днем теперь хуже путешественнику. Нет, до благополучных пределов ты б не добрался. Воистину чудо, что пересеклись пути твои и сестры.
– Ну, дедушка Антуан, я не хотел зряшно доверяться незнакомым людям! – обиженно заспорил мальчик. – Который уж раз объясняю! Ну как открылся б я какому крестьянину, а он бы меня и воротил к синим? Из образованных тож многие глядят не тем, чем взаправду. На человеке не написано, что он не предатель!
– Тут ты прав, не поспорю, – господину де Роскофу, казалось, доставляет изрядное удовольствие общенье с маленьким свойственником. – Только бежать тебе не надлежало вовсе. Надобно было набраться терпенья и ждать, когда взрослые тебя вызволят. Помни, врагу не свойственно милосердие. Коли тебя не убили, а украли, значит ты надобен живым. Не трудно вить было догадаться? Бывают случаи, когда выдержка и разум маленького мальчика заключаются как раз в том, чтоб понять, что без взрослых он не справится.
Да, поступи Роман так, как теперь учит ее свекор, он был бы с нею двумя месяцами раньше. Никогда тебе того не скажу, а ты, братец, дедушку-то своего спас!
Дедушкою Роман начал называть господина де Роскофа почти сразу, да и вообще разом прикипел к старику, куда только делась обыкновенная его независимость! Когда господину де Роскофу было не до него, мальчик делил время свое меж Ан Анку и Катей, мало что оставляя сестре. Отца же Модеста мальчик напротив несколько дичился.
Что же до Левелес, несколько часов тому их покинувшей, то с нею Роман не перемолвился ни словечком. Так и оставалось непонятным, верна ль догадка Нелли. Да, умею дети хранить секреты друг дружки – неважно, будь то зарытый во дворе клад из бусинок и стекляшек либо вопрос жизни и смерти. Ну и пусть их.
– Ох, дедушка, ну не мог я иначе! – горячо воскликнул Роман. – Ну мыслимое ли дело не управиться с врагом, ежели я знаю, как надобно сие сделать! Ну не умею я не искать случая, а нашед им не воспользоваться! Право не умею, дедушка Антуан!
– Да, дитя, это твоя изрядная проблема. В будущем она причинит тебе хлопот, но слава Богу, что теперь все обошлось.
В воздухе вновь пахло морем, хотя самого моря еще не показалось. Но не придумывает же она сей соленый привкус свежего ветра, столь сладостный и бодрящий?
«Раньше горы Святого Михаила будет ждать нас судно, – сказал накануне Ан Анку. – В Нормандию и соваться теперь не стоит. Мы пойдем морем».
Морем так морем, оно и лучше. А лучше всего то, что теперь нет нужды расставаться с отцом Модестом и со святым королем. Их путь теперь – вместе в Россию.
Невольно платя брату тою же монетой, Нелли проводила теперь немало времени с давним своим духовным наставником.
– Давно уж хочу спросить, отче, что за несуразный Вы мне прислали подарок, ну, пятнадцать годов мне было тогда, – взаправду Нелли впервой о подарке и вспомнила, но обрадовалась не шутя: уж расстанешься в России, так вдогонку не спросишь, вот бы досада вышла! – Какой-то камень некрасивый, на коготь похож.
– Коготь он и есть.
– Шутите, он же каменный!
– Видишь ли, Нелли, те дни коротал я в пустыне, что зовется у местных тартар Гоби. Не чаял я задержаться вдали от России и Белой Крепости надолго, да вдогон одному порученью прилетело другое. Три года пришлось мне обследовать огромную, но малолюдную и бесплодную страну.
– Империя Российская растет, – какая-то мысль мелькнула в глазах господина де Роскофа. – Двойственные чувства, я чаю, должен вызывать у Вас сей рост.
– Радости больше, горечь – на самом дне чаши.
Ну вот, опять эти двое о чем-то своем!
– Так воротимся к камню.
– Да, прости. Нужды нет рассказывать, сколь драгоценна в песках вода. Особые тропы ведут к родникам, воистину источающим жизнь. Частенько бывает и так – следуешь к роднику, а находишь лишь влажный песок. Тогда надлежит браться за лопатку, исправляя злодеяние недавней бури. Сперва раскопаешь самое выемку, после долго таскаешь из нее всяких нападавших в воду тушканчиков, надобно сказать, решительно дохлых, а после уж можно пить… Понятное дело, глоток воды на глоток водки, дабы тушканчики не опечалили… Так вот единожды, орудуя лопаткою, я наткнулся на странного вида каменную кость, да именно так – кость из камня. Я озадачился размышлять, какому зверю из известных не только в здешней местности, но и в науке, могла бы оная принадлежать, даже будучи настоящей…
– И не нашли дельного предположения? – с азартом спросил господин де Роскоф. – Только самое фантастическое, каковое положено почитать за предрассудок?
– Вот именно! – лицо отца Модеста сделалось вовсе юным, глаза сверкнули мальчишеским огнем. – Делать-то мне все одно было нечего, я ждал письма. За день я выкопал зверя не стану врать, что целиком, но заняться невообразимою мозаикой сделалось уже вполне можно. Кости не идеально входили друг в дружку, все ж я боялся неуклюжим своим раченьем причинить им вред. Однако ж на кошме моего шатра возникла часть остова чудовища – голова, а также передняя и задняя лапа. Некоторые кости не имели компанионов. Целый день мне выпало эдак развлекаться: с утра началася буря. Лютая, доложу я, вещь в тех краях: наружу и думать нельзя высунуться, можно только молить Господа о том, чтоб колышки, их тартары тешут чрезвычайно долгими, удержали опоры шатра. Темно было, как ночью, я зажег светильник на бараньем сале, какие в ходу у местных. Так я и развлекался диковинными костями, то перекладывая их получше, то подшлифовывая пилкою для ногтей. Решивши же отпраздновать находку, я добыл из дорожного погребца бутылку ямайского рома. Надо сказать, пить сие молоко солдата просто так, не вдогон тушканчикам, было изрядным мотовством. Но я чуял, что имею на то право! Наливши полчашки, я вдруг нашел, как погрязнуть в эпикурействе еще пуще. Буря та была не песчаною, но ледяной: по парусине лупило как картечью. Осторожно приподнявши полу шатра, чуть-чуть, с самого низу, я высунул сосуд наружу. Через полминуты я воротил чашку полною доверху невообразимым напитком: ром, казалось, кипел, разбавленный чистейшим ледяным градом. Назвавши полученное «градобоевкой», я понемногу наслаждался до вечера среди диковинных костей.
– Так чьи ж то, наконец, были кости?!
– Дракона, маленькая Нелли.
– …Дракона?!
– Самого что ни на есть настоящего. Даже в очерке черепа было заметно сходство с теми чудовищами, коих малевали древние наши иконописцы. Драконы вправду жили на свете в давни дни, хоть на великое наше облегчение едва ли живут теперь.
– Дорого б я дала, чтоб оказались сии кости в Академии Наук, на посрамленье некоторым просвещенным соседям нашим!
– Увы тебе, оне туда не попали. Есть у нас в Крепости и свои мужи Науки, не в обиду столицам будь сказано, поосновательнее академиков.
– Но с тех пор, я чаю, первые заключения сделаны? – тут же спросил господин де Роскоф, нагнавший их в поле, как ни странно, без Романа. Верно мальчик учится у Ан Анку прыгать с шестом.
– Сделаны, – отец Модест нахмурился. – Но, верно, оные не окончательны. Нашим ученым покуда кажется, что дракон выходит куда древней рода человеческого.
– Откуда ж тогда живописцы его знали?
– Бог весть. Настоящая наука всегда ставит человека перед все новыми и новыми загадками, представляющимися непостижными. Чем больше мы узнаем, тем острей понимаем свое неведенье о замысле миростороя. Мы невежды, маленькая Нелли, мы, по сути сказать, выходим грамотней только тех дурачин, кто полагает, будто сможет разложить тайны Натуры по полочкам, стоит ему только изобрести для того оптический телескопический прибор покрупнее.
– К слову сказать, об астрономии… Вы вить пользуетесь календарем Юлианским?
– Так же, как и предки Ваши.
– Аргумент изрядный, – господин де Роскоф улыбнулся – нето ответу собеседника, нето подбегающему вприпрыжку Роману с шестом на плече.
– Есть и иной, быть может, более весомый. Вить Юлианское счисленье – гелиоцентрично, в отличье от геоцентрического, я бы сказал – антропоцентического счисленья Грегорианского. Родитель оного счисленья – Ренессанс, известно, объявил человека пупом земли. Ну не пустое ли дело – воображать, что небосвод ходит ходуном вокруг твоего жилья?
– Да, в те века Церковь изрядно накуролесила, – нахмурился господин де Роскоф. – Однако ж единственно собор может отменить оные ошибки.
– Дедушка Антуан! – требовательно встрял в разговор взрослых Роман. -А мы морем пойдем домой, да? Я страх как хочу поучиться парусом ветер ловить. Мне Ан Анку обещался, что научит!
– Да дружок, вы отправитесь морем, – ласково улыбнулся старый дворянин. – Уверен, ты не станешь тратить время зря. Морское дело – куда как полезная наука.
– Как это – мы поедем? – насторожился ребенок. – Дедушка Антуан, а ты разве не поедешь с нами?
– Нет, дитя, я должен остаться здесь, – твердо сказал господин де Роскоф.
Блеск предвкушающего море простора померк в глазах. Еще не успела она задуматься о новом горе, а оно уже караулит, ухмыляясь, в нескольких шагах! Да, свекор ее останется во Франции, в том нету сомнений!
– Ну дедушка Антуан! Я понимаю, тебе надобно синих бить! Но ты ж у нас никогда не был, хоть погостить – езжай с нами, ну пожалуйста! И Платошку ты не видал, знаешь, какой он забавный! Слова говорит, а буквы-то путает! Дедушка, ты хоть не насовсем, хоть в гости. В гости-то можно, я чаю!
– И, друг мой, не время сейчас по гостям-то разъезжать, – господин де Роскоф погладил мальчика по золотым кудрям. – Эдак и назад можно не поспеть. Война.
– Батюшка! – Неудержимые слезы заливали лицо. Нелли и не пыталась их удержать. – Батюшка! Едемте в Россию, где быть Вам теперь, как не в дому Вашего сына! Сжальтесь, разве сумею я одна воспитать да обучить двоих мальчиков, чтоб вступили они в безумный сей мир зрячими?! Я и сама за Филиппом ленилась учиться, мне ли огранить юные умы?
– Не бось, учители найдутся, только свистни, – господин де Роскоф переглянулся с отцом Модестом. – Даже коли свистеть придется на большее расстоянье, чем ты думаешь. Да и собственной силы своей ты еще не знаешь. Я покоен за Романа и за Платона.
– Сердце мое эхом вторит словам маленькой Нелли, – сокрушенно вздохнул отец Модест. – Но сдается мне, решенье Ваше непоколебимо.
– Покуда жива Бретань – в ней найдется для одного из ее принцев горсть гречневой муки и кусок творогу, – с печальною гордостью ответил господин де Роскоф. – В безопасности лесных либо прибрежных убежищ я напишу еще одну книгу – книгу о крестьянской Голгофе. Думаю, уж сие будет последней в моей жизни заботою. Те, кто совершили революцию, хотели бы и рассказывать о ней. Они хотели бы, уничтожив или истерзав своих современников, еще и обмануть потомство, но гиштория отталкивает их запятнанные преступлениями руки.
Расставанье разверзалось впереди беспощадною бездной.
– Не плачь, милая моя дочь, судьба без того несказанонно щедро оделила нас в годину бедствий. Разве не выпало нам щастья повстречаться в сей жизни? Теперь вот что, – господин де Роскоф обернулся к мальчику. Взор его сделался суров. – Ты уж довольно мужчина для того, чтоб понять мое напутствие, Роман. А коли паче чаянья ты и слишком мал, тебе все ж придется с этим сладить, ибо судьба не даст нам лучшего случая. Я чаю, тебе и племяннику твоему жить в страшном столетии, в веке нового идолопоклонства и лютых бедствий. Обещайся мне, что будешь следовать теми же вехами, что служили твоему шурину. Покуда они тебе неявны, но только до поры. Внук мой младенец, ты обещаешься за двоих. Будьте друг другу опорою, здравые среди безумных. Среди многих соблазнов соблюдите верность земным Государям и Царю Небесному. Гляди, Роман, ты отвечаешь теперь при свидетелях.
– Все будет по-твоему, дедушка Антуан.
– И еще зарок тебе, вовсе чудной, быть может. Но что-то говорит мне, что я в тебе не ошибусь. Дитя твоих лет подстерегают многие хвори, не всяк из вашего брата вырастает взрослым. Благополучно же возросшего юношу ждут опасности, вроде неизбежных дуэлей. Но обещайся, просто обещайся мне, что доживешь до седин. Не прошу тебя беречься от вызовов судьбы, прошу просто обещать.
– Будь покоен, дедушка Антуан. Разве могу я умереть, когда за мною Платон и Лена? – Мальчик вскинул голову, тряхнув длинными локонами. – Право, будь покоен. Я не умру, но убью.
ГЛАВА XL
– Воистину трудно мне поверить, что Роман не родной внук, – смеялся господин де Роскоф. – Одно худо, слишком уж он красавец. Будет записным серцеедом. А вить самого женщина едва ль уязвит. Чувствительные стороны жизни будут для него лишь ненужной докукою. Жалею, чего скрывать, что не увижу сего молодого роста.
Свинцовый, неспокойный под осенними ветрами водный простор раскинулся до самого окоема. Они вторые сутки ждали судна в маленьком домишке рыбака. Впрочем, в помещеньи достало места только женщинам. Роман ночевал вместе с мужчинами в сарае для сетей, чему Елена не препятствовала. Что же до отца Роже, так он вовсе не обременял себя сном. Положивши проводить святого короля до самого исхода, он уж неделю как молился перед мощами почти непрестанно, словно боясь, что после совесть укорит за самый малый утерянный миг.
– Ближе к Ла-Маншу вода светлее, – улыбнулся господин де Роскоф. – Под Нормандией море сияет.
Но Нелли не улыбалось обсуждать красоты предстоящего путешествия. Вить тогда они уж не будут вместе! Хоть бы ненадолго о том забыть!
– Мне показалось, батюшка, что Вы знаете, откуда те странные слова, что сказал мой брат.
– А разве ты сама не помнишь? Признаться по чести, странно мне, коли им обучил тебя и мальчика муж твой, а еще странней, что сам он их запомнил. Но единожды ты сама их говорила, а теперь я слышу сие от Романа. Вовсе худого тут нету, а все ж Филипп шалопай.
– Батюшка, Филипп ничего такого не рассказывал, – уверенно возразила Нелли. – Нет, батюшка, сие идет только от Романа. Слова эти живут в его душе, с тех пор, как он здесь, в Бретани. Я иной раз могу читать его душу на расстоянии. Но скажите, откуда они взялись?
– Откуда взялись, невестка? – Господин де Роскоф помолчал немного, вглядываясь в тревожную водную даль. – Страх убивает разум. Страх суть малая смерть, грозящая смертью огромной. Я повстречаю страх свой лицом к лицу. Я дам ему путь во мне и надо мной. Там, где прошел страх мой, не останется ничего. Там буду лишь я. Я не умру, но убью.
– Что сие? – Елена содрогнулась. Голос свекра показался ей незнакомым и каким-то жутким.
– Древнее заклятие местных кельтов, – пояснил господин де Роскоф в обыкновенной своей манере. – Похоже, мальчику шепнул их какой-нибудь менхир. Что есть Бретань, как ни гранитный ларец с седыми загадками грозовой древности, Элен? Но Бретань редко приоткрывается для чужих. Сдается мне, лучше Роману больше сюда не ворочаться. Впрочем, к чему тревоги? Грядущие десятилетия едва ли проложат сюда новые дороги. Право, подумай, каков сорванец! Добраться до Бельгии, а там должно быть русское посольство… Рассужденье-то здравое, спору нет. Я уж не стал его огорчать, что трудно нонче найти русских послов что в Бельгии, что в Нидерландах…
– А отчего трудно, батюшка?
– Так вить наши-то санкюлоты на Бельгию напали… Теперь война переместилась уж на землю сего королевства. Повсюду война, повсюду смута, куда взгляд ни кинь… Бои подо Льежем, под Кельном, под Франкфуртом…
А Нелли и подзабыла за бретонскими делами о внешней политик! Правда, войну-то санкюлоты объявили всем еще весною! Но о том, что безбожники уж вломились к соседям-бельгийцам, она и не слыхала.
– Сие был бы изрядный щелчок для ребяческого самолюбия. Пусть уж думает, что сделал все верно. Разберется после, сам.
– Так куда ж мы пойдем морем? – Нелли все не отрывала глаз от белой птицы вдали, странно неподвижной. Верно, гоэлан.
– К брегам Альбиона, больше некуда. К какому порту – подскажет ветер. Лишь бы вышло поскорей. На море идет такая же война, как и на суше, но для наших лоцманов сие уж давно дело привычки. Чаю, проскочите благополучно. Да и драгоценный груз на борту охранит вас в пути. Боюсь, что светлыми водами Ла Манша тебе не любоваться. Да, вот еще. Эка я все зароки-то раздаю. Элен, не тебе я оставлю тайну каперского золота, не тебе и не Платону, вы слишком далёко. Но кто знает… Коли вдруг всех нас, здешних, не окажется в живых, помните о нем. Хоть три, хоть четыре сотни лет ему лежать, не суть важно. Его назначение – восстановленье французской короны.
– Я запомню, отец.
– Погляди-ко, – господин де Роскоф прищурился, вглядываясь вдаль. – Вот уж и судно! Бог даст, причалит благополучно. А все же стоило б подождать тумана.
Теперь уж крохотное полотнище паруса нельзя было ни с чем перепутать.
– Ладно, оставлю тебя покуда.
Нелли осталась на сумрачном по осени берегу наедине с приближающимся парусом. Не слишком-то разбиралась она в оснастке кораблей, однако ж даже ей было понятно, что подходящее судно – из самых малых, какие только могут выходить в открытый океан. Скоро уж она ступит на зыбкие доски, а под сей ветхою опорой заскользит чудовищная ледяная бездна вод. Гиль! Такие рифы и такие волны довелось ей пережить на суше, что путешествие по океану нимало не страшило. А к тому ж, хоть и не будет рядом отца, но превратности пути морского она щасливо разделит с отцом Модестом, Романом, Катей и Парашею.
– Дома-то уж скоро Козьма с Демьяном, – легкая на помине Параша подошла сзади, покуда Нелли вглядывалась вдаль. – Работникам каши выставят, молочные, в печи нарумяненные. Гречневую да пшенную, и ячневую, и полбяную. Овсянной-то мужики брезгуют, лошадиное это дело овес жевать. А вечером кузьминки.
– Ну, ты-то на кузьминки не ходишь, – улыбнулась Нелли, тоже невольно обращаясь мыслями к дому.
– Не звали девки, вот и не ходила, – без обиды ответила Параша. – Зато чучелу соломенную ладить, ну ту, что после хоронят поутру, всегда меня просили. У меня лучше всех выходило.
– Ну, на сей раз без тебя будут чучело ладить. Дай-то Бог к Сретенью успеть.
– Зимняя дорога. Хорошо, коли Пасху дома встретите.
– Ты о чем говоришь? – Нелли, отворотившись от увеличивающегося паруса, уставилась на подругу.
– Да ты вить знаешь о чем.
Параша стояла перед нею, кутаясь на ветру в черный свой суконный плат. Такая же, как всегда, и совсем другая. Словно весь век свой ходила она не в лаптях, но в буковых башмаках, словно от родной бабки-ворожеи переняла песни на странном здешнем языке. Суровый морской загар сделал черты округлого лица ее жестче.
– Так все-таки… все-таки он? Ан Анку?
– Кому ж и быть-то, как ни ему? Так уж на роду написано.
– Ну, в нашей-то губернии мало кто с Ан Анку потягается, особенно в морском деле, – попыталась пошутить Нелли, но шутки не вышло. – Будь щаслива, любезная моя подруга, будь очень щаслива!
– Господи! Будешь тут щасливою! – Лицо Параши исказилось, она обеими руками схватила за руки Нелли, сжала изо всех сил, до боли. – Как я тебя-то оставлю, касатка?! Хоть замуж не иди! Как ты без меня-то? А хворь нападет? Я-то, поди, все хвори твои знаю как себя самое!
– Как-нибудь слажу. Брось, Парашка, каждый должен свою жизнь прожить, не чужую. Катька-то от нас обеих тринадцати годов ушла, пора, стало быть, дружбе детской и на три части разрываться. А мне все ж будет покойней, что ты от батюшки недалёко. Бретань-то не шибко велика.
– Ну, за барином-то батюшкой пригляжу, сама знаешь, – загар растаял по вине отлившей крови: у Параши побелели теперь даже губы. – Трав я тебе с собою положу, после сама выучись такие же рвать. Хоть чего-то должна ж ты помнить, про росу, про луну…
– Что за речь про луну?
Взволнованные разговором, Нелли и Параша даже не заметили, как к берегу спустилась Катя.
– Да не в луне дело, – недовольно сказала Параша.
– А в чем? Не в свадьбе ли? – Молодая цыганка кинула Нелли хитрый взгляд, напоминающий, что для нее-то такая новость не вовсе внове.
– А хоть бы и в свадьбе!
– Да ладно злиться-то! Давно уж ясно было, к чему идет. Остаешься, стало быть?
– Остаюсь.
– Ох, не самое тут теплое сейчас местечко семью-то начинать, – вздохнула Катя. – Синие докучать будут хуже мух навозных.
– Ништо, – лицо Параши прояснилось. – Как все, так и мы. В лесах убежищ много.
– Ой, Парашка! – Нелли всплеснула руками. – Ты ж в католичество теперь запишешься! Что отец-то Модест скажет?
– Уж говорил, – Параша усмехнулась. – Про католиков ты глупость говоришь, венчаться и в разной вере можно. Брак такой законен. Сокрушается он, понятное дело, что детки наши католиками станут. Только куда ж им деваться-то? Нашего-то русского храма, поди, по всей Бретани с огнем не сыскать.
Надлежало спешить с завершеньем разговора: вот-вот уж мужчины выйдут встречать приближающийся корабль.
– Уж не знаю, что тебе отец Модест говорит, а по мне так ничего, что ты за католика идешь, Бог, поди, простит. Католики теперь в гоненьях, прямо как первые христиане. Ежели они и неправы в чем, кровь мученическая многое смыть может. – Нелли сокрушенно вздохнула. – Сердце говорит, любимые мои подруги, сие была последняя наша встреча в этой жизни!
– Последняя – у попа жена, – сердито возразила Параша, закрывая рукавом подозрительно увлажнившиеся глаза. – Не бось, еще свидимся.
– Не судьба, я карты раскидывала. Зряшно себя обманывать. Обещаемся лучше, что не дети, так внуки наши повстречаются. – Катя нахмурилась. – До Англии-острова с Вами доберусь, а там останусь переждать. Вообще-то мне теперь в угры ворочаться надобно.
– В табор?
– Покуда в табор, – неуверенно, к некоторому недоуменью Нелли, ответила Катя. – Только сдается мне, что детям моим по земле не колесить. Пора б и оседлыми прикинуться. В уграх теперь затеряться легко, смута большая. Были у нас такие куруцы, те еще, по чести сказать, живодеры. Уж сколько лет после них прошло, а порядку нет.
Корабль уж был виден отчетливо, с подробностями остнастки и крошечными фигурками суетящихся людей. На воду опускался шлюп.
Маленький Роман бежал к воде впереди де Лекура и де Ларошжаклена. Подруги перекинулись взглядами. Даже пообещаться толком не вышло, ну да им и не нужны обещания!
– Сие судно называется «Роза Бреста», хоть оно и мало, да маневренно. Сие самое лучшее по неспокойным нашим водам сейчас, – рассказывал после господин де Роскоф отцу Модесту и Нелли. Они вновь прогуливались по океанскому берегу, втроем. – Экипаж его – проверенные люди. Дальше Англии они не пойдут, им много дела здесь. Из Франции увозят морем тех, кому не должно сражаться, во Францию везут оружие и воинов. Битва за Бретань еще не проиграна, она – впереди. Однако ж в портах британских не трудно будет сыскать судно, следующее коли не прямо в Россию, так к Балтийскому морю.
– А уж оттуда рукою подать до Санкт-Петербурга, – согласно кивнул отец Модест. – Оно и быстро получится. Но не терзайся, маленькая Нелли, ты верно рассудила тогда добираться через Гельвецию. Выбраться из Франции морем вправду проще ныне, чем проникнуть в нее. К тому ж это из Бретани. Но разве знала ты, что путь твой не только в Париж?
– Я, отче, много чего тогда не знала, – усмехнулась Нелли. – И не я одна. Парашке-то венчаться теперь как, двойным чином?
– Толку-то, – отец Модест нахмурился. – Брак католический для нас законен, мы вить католиков не перекрещиваем и не перевенчиваем. А обещаться воспитать детей православными она все одно не может. Одно меня утешает – здесь, на новой своей родине, словно бабочка выпорхнет она из кокона дурной колдовской славы. В добрый час.
– Парашка не может вовсе перестать ворожить, – встревожилась Нелли. – Это уж она не она будет.
– Сдается мне, здешний народ лучше умеет управляться с подобными проблемами, – отец Модест глядел через ее плечо, куда-то вдаль. Нелли обернулась по направлению его взгляда. Согбенная летами старуха-крестьянка шла в сторону деревни с корзинкою водорослей на спине и грабельками у пояса. Черная шаль, черная же юбка с высокою тальей – все сие делало ее неприметною в угрюмом осеннем пейзаже.
– У бретонцев, я чаю, кровь темней, нежели у русских, – улыбнулся господин де Роскоф. – Древняя мудрость помогла нам перелить старое вино в новые мехи. А коли отвлечься от любезных мне гематических тем, так получается теперь все по-честному. Франция отдала России мужчину – взяла у ней женщину.
