Текст книги "Слепая любовь"
Автор книги: Елена Лагутина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
– Но не такой ценой. Я думаю, наш разговор не имеет смысла. Не понимаю вашей настойчивости.
– Черт возьми, да что тебе стоит? Один раз! Подружка твоя... – Он вдруг осекся, почувствовав, что может переступить ту грань, которая окажется Рубиконом. – Послушай...
Данка стояла возле окна, спиной, напряженная, и ее рыжие волосы слегка блестели, скупо отражая неживой комнатный свет. Да что он в ней нашел – рыжая, нескладная, к тому же еще и слепая... И такая упрямая. Уговаривать, упрашивать, а уж тем более умолять было не в его правилах. Будь его воля – он действовал бы другими методами, но ведь Сабиру она нужна живая и настоящая, вариант со снотворным здесь не прокатит, наркотический дурман сразу распознается, а уж насиловать ее он тем более не станет... Черт бы его побрал – и ее вместе с ним!
Выругавшись про себя, он поднялся.
– Ты подумай, девочка. Подумай над моим предложением. Я тебе телефон запишу... Ах да, ты же... – Он замялся, потом назвал ей номер. – Запомни. А если что – Полина знает.
– Он мне не понадобится. Никогда.
– Никогда не говори «никогда» – слышала такую истину?
– Всего доброго.
– Если надумаешь – одно условие: белое платье. Это он так хочет.
– У меня нет белого платья.
Дверь с шумом захлопнулась, и Данка снова отправилась на кухню – варить макароны к приходу Полины. Неприятный осадок в душе вскоре исчез – как обычно, когда Данка оставалась одна, ее мысли снова и снова возвращались к Андрею.
– Сегодня мы пойдем покупать тебе платье. И не смей возражать, – категорично заявила Полина, в последний раз проведя синей кисточкой по ресницам.
– А если посмею? – Данка сидела на диване, поджав колени и обхватив их тонкими руками.
– Только зря время потратишь. Ты же знаешь, я настойчивая и упрямая. Меня не переспоришь.
– Я пока еще не заработала себе на платье.
– Зато я заработала тебе на платье. Да не будь ты такой настырной, Данка! – Полина встала, одернула короткую юбку, вывинтила из колпачка узко сточенный темно-розовый уголок помады, медленно провела по губам. – Ну что нам с тобой считаться? Мы ведь почти родные... Подожди, придут мои тяжелые времена, тогда ты мне платья покупать начнешь...
– Полина, пойми, мне это ни к чему. Ну скажи, зачем мне новое платье?
– Затем, что ты – женщина. Молодая, красивая, привлекательная женщина. Затем, что у тебя сегодня день рождения.
– К нам никто не придет, – снова принялась возражать Данка, но Полина уже перестала ее слушать.
– Все, я готова. Иди сюда, я тебя причешу, рыжик.
Местом для покупки нового платья Полина выбрала недорогой, но очень приличный рынок, находящийся неподалеку от их квартиры. Вещи здесь продавались, конечно, не эксклюзивные, но и не тот польско-турецкий ширпотреб, которым завалено большинство прилавков на рынках. Еще одним существенным плюсом этого местечка была его относительная безлюдность – оптовикам здесь делать было нечего, к тому же ранним утром в понедельник, и москвичей, желающих приобрести обновку, было не так уж и много. В общем, целая куча преимуществ. Полина просто сияла от счастья – ей так хотелось порадовать подругу, сделать ей приятное, увидеть ее красивой... Она щебетала как птица ранним утром – практически не умолкая, лишь изредка прерывая свои монологи на то, чтобы предупредить Данку о возможных сложностях на дороге. Та крепко держала ее под руку и двигалась достаточно уверенно, уже привычно полагаясь на Полину и придерживаясь одного ритма движения. На глазах, как обычно, были темные очки, длинные, распущенные по плечам рыжие волосы полыхали на солнце – проходящие мужчины оборачивались им вслед.
– Значит, остановимся на салате из копченой грудинки, – резюмировала Полина долгую кулинарную тираду. – Данка, нам вдвоем будет просто замечательно! Мы же еще ни разу не отмечали твой день рождения вдвоем...
Данка молчала, вспоминая тот далекий день – один из ее счастливых и радостных дней рождения, который они отмечали вдвоем – но не с Полиной, а с Андреем. Он подарил ей девятнадцать белых роз и маленький флакончик духов с тонким свежим ароматом. Как давно это было – кажется, целая жизнь прошла...
– Постой.
Что-то изменилось в голосе Полины, рука напряглась, и Данка сразу почувствовала это напряжение, как слабый разряд электрического тока.
– Что, Полина?
– Ничего... все, идем.
– Спасибо, доченька, здоровья тебе... – услышала вдруг Данка, но голос уже остался позади, Полина ничего не ответила, возможно, только кивнула головой. Шаг, еще один шаг – и вдруг Данка остановилась как вкопанная: что-то было не так. Голос был мучительно знакомым.
– Подожди... кто это был?
– Да не знаю... просто женщина.
– Какая женщина? Какая она? Во что одета?
– Да что с тобой, Данилка? – удивилась Полина. – Обычная женщина, нормально одета... Деньги просит на какую-то операцию... Что случилось? Ты...
– Полька! – почти закричала она, и та вздрогнула, сжала ее ладонь. – Вернись! Вернись, пожалуйста, обратно.
Полина застыла – но только на мгновение, а потом послушно, словно под гипнозом, уже не спрашивая ни о чем, развернулась и повела Данку к тому месту, где возле бетонной стены стояла Екатерина Андреевна – случайная попутчица, за короткое время дороги ставшая для Данки такой близкой.
– Даночка, я рада, что у тебя все в порядке... – Екатерина Андреевна смущенно улыбалась, мелкие морщинки вокруг глаз разбегались тонкими лучиками, но глаза не светились радостью, а голос дрожал. – А я вот...
– Да что случилось? Что произошло, Екатерина Андреевна, почему...
Та вздохнула, словно извиняясь, ответила:
– Я ведь тебя сразу признала – только не хотела... Не хотела всего этого. Чтоб ты узнала. Внучек-то мой... Лешенька... В честь Алексея назвали, супруга моего покойного... Почка ему нужна. Нездоровый родился. Сказали, долго не проживет, если... Вот я и...
Она замолчала, глотая подступившие слезы.
– Почка? Но как же... Как же так, ведь, кажется, все нормально было...
– Да они мне просто не говорили... Поэтому и не хотели, чтобы я ехала. Квартиры у них тут своей нету, в общежитии живут, продать нечего, а мой частный дом в нашей провинциальной глуши столько не стоит... Нет у меня другого выхода, Дана.
Последнюю фразу она произнесла уже как бы с вызовом, впервые подняв глаза на Полину. Но осуждения в них не увидела – не таким человеком была Полинка, чтобы кого-то осуждать, Екатерина Андреевна сразу это почувствовала, и глаза ее засветились уже мягким светом. А Данка стояла молча, вспоминая, представляя себе лицо Екатерины Андреевны – таким, каким могла представить, по голосу, по едва различимому запаху парного молока, – доброе, открытое, простое лицо.
– Полина, знаешь что... Ты отдай деньги – те, что на платье... Отдай.
И Полина тут же, а может быть, даже секундой раньше принялась быстро расстегивать молнию на сумке. Платье они так и не купили.
Торт, свечи, салаты в маленьких хрустальных вазочках, пышный букет цветов – Полина постаралась и результатами своего труда осталась довольна. Сама она выглядела прекрасно – впрочем, как обычно, потому что выглядеть прекрасно было для нее вполне естественным и обычным состоянием.
– Данка, ну прекрати ты мучиться, – жалобно проговорила Полина, осторожно закалывая последнюю шпильку на ее волосах, – ведь ничем не поможешь. Все, что могла, уже сделала. Сидишь, молчишь, нос повесила! Что ж теперь поделаешь... Даночка, видела бы ты, какая ты у меня красавица!
Полина чмокнула подругу в щеку, отстранилась, придирчиво осмотрела прическу, оставшись, видимо, довольной, снова прижалась щекой:
– Просто прелесть! И зачем ты раньше волосы красила?
– Дура была. Спасибо тебе, Полинка. Ты у меня и парикмахер, и повар, и нянька...
– Ну, по поводу няньки ты загнула. Ты у меня девочка вполне самостоятельная, и не возражай. Данка! Ну нельзя же так все близко к сердцу принимать, родная! У тебя сегодня день рождения!
– Да нет… Не обращай внимания. Все в порядке. Давай садиться. Подведи меня к столу.
– Первый тост – в твою честь, Данилка! – Полина разлила шампанское по бокалам. – За тебя, за то, чтоб ты всегда была красивой, счастливой... Ой!
Пена полилась через край – стол тут же покрылся белой пышной лужицей, светлая жидкость заструилась вниз, и Полина еле успела поймать ее ладонью, чтобы не испачкать платье.
– Ну вот, шампанское разлила…
– Ничего, это к хорошему!
– Правда? – доверчиво спросила Полина, а Данка, не задумываясь, кивнула:
– Конечно, к хорошему. Все сбудется. Это правда.
– Ну вот видишь, оказывается, я молодец... – засмеялась Полина, и Данка улыбнулась в ответ. Им было хорошо вдвоем, и время текло незаметно. Жаркий день постепенно сдавался, уступая место прохладному и ласковому вечеру, потом на светлом еще небе появились первые звезды – Данка не видела, но чувствовала, что они есть, и вдруг – совершенно внезапно, словно из ниоткуда, налетел ветер, сильный и шумный, принес влажность, а вместе с ней – уже привычную, но все еще ноющую тоску...
Полина проснулась ночью совершенно случайно, даже не поняв, что ее разбудило. Данкина кровать была пуста. Она позвала – но ей никто не ответил. Вскочила, снова позвала, тревожно огляделась – ее не было... Не было и белого платья – того самого белого Полинкиного платья, в котором Данка, по собственному выбору, встречала свой двадцать первый день рождения.
Губить тело – но спасать душу. Где-то – наверное, в одной из прочитанных книг – она увидела и запомнила эти слова. Хотя в тот вечер она едва ли задумывалась над тем, что она губит, а что – спасает. Это был порыв – решение пришло внезапно, как-то сразу. Именно в тот момент, когда она услышала от Екатерины Андреевны слова «ему нужна почка», она уже знала, что будет. Странно – внутри ничего не дрогнуло, она приняла ситуацию спокойно. Не было колебаний, не было долгих раздумий и нерешительности. Вчера она точно знала, что этого не будет никогда, а сегодня она точно знала, что это случится сегодня. Скоро – вот только Полина заснет...
Но конечно же, она не могла знать, как это будет. Короткий миг, фрагмент жизни – всего лишь час... Сухое, горячее и жесткое дыхание, влажные, настойчивые руки, жадный рот, больной изгиб тела, глубинные, протяжные стоны – словно крики о помощи, и чужое тепло внутри – она не могла знать, насколько это ужасно, насколько страшно быть вещью. И эта гадкая вязкая жидкость, стекающая по ногам, спасительные струи холодного душа – а потом снова, и еще раз...
Этот час показался ей вечностью – и за эту вечность она не произнесла ни единого слова. Наспех надела платье и выбежала из душной комнаты, в которой тяжелым смогом стоял терпкий, кисловатый запах только что свершившегося совокупления, – комнаты, в которой она продала свое тело. Пусть!
Она шла, не разбирая дороги, не зная, не задумываясь, куда идет. На улице стояла черная, непроглядная ночь, дождь лил яростно и отчаянно. В глубине души она надеялась на несчастный случай – ведь запросто может такое быть, что она снова попадет под колеса машины, только на этот раз попадание будет более удачным... В тусклом желтоватом свете ночного фонаря на короткое мгновение отразилась картинка – девушка в длинном белом платье на черном фоне низкого неба. Мокрые волосы падают на лицо, глаза неподвижные и мертвые, слезы смешались с каплями дождя... Траурная рамка ночи геометрически четко обрамляла этот эпизод – и именно сейчас время остановилось.
– Девушка! – услышала она отчаянный, громкий крик и вздрогнула – голос шел как будто из ниоткуда. Она не могла не остановится, потому что почувствовала, что в ту секунду не властна над собой, что принадлежит уже не себе – сейчас вся ее жизнь уже во власти какой-то высшей силы. Частые, неритмичные шаги, шлепки по мокрому асфальту – и вот уже кто-то рядом. Дождь – как тогда...
– Девушка! Постойте! Пожалуйста, постойте! Едва отдышавшись, он протянул руку, сжал ее пальцы.
– Мне необходимо с вами поговорить. Меня зовут Артем, Артем Неверов... Мне нужна ваша помощь.
Артем Неверов был из тех людей, которым в жизни ничего и никогда просто так не давалось. У него не было влиятельных и обеспеченных родителей, не было знакомств, не было вообще ничего, что позволило бы иметь хоть какое-то преимущество среди толпы таких же среднестатистических ровесников. Вернее, единственное, и самое главное, неоспоримое преимущество у него все-таки было – целеустремленность. Трудолюбие, столь редкое в наше время, особенно среди молодежи, оптимизм и вера в себя – вот качества, которые и позволили ему стать Артемом Неверовым – тем самым Артемом Неверовым, которого знали по всей стране и даже за границей.
А когда-то он был обычным провинциальным школьником средней – во всех смыслах этого слова – провинциальной школы. По окончании этой школы ему был выдан диплом, пестрящий разнообразными оценками – на каждую пятерку была своя тройка, и родители, вполне довольные таким результатом, пророчили сыну будущее весьма достойное, а именно – учебу в одном из местных профессионально-технических училищ. Дед его был токарем, отец – токарем, почему же и сыну не стать токарем?
Но сын решил иначе. Он заявил, что станет кинематографистом.
Отец отреагировал бурно, заявил, что все эти длинноволосые киношники – пассивные гомики и сыну среди них не место. Мать всплакнула от жалости к единственному сыну – как же он там будет, один, в большом городе, среди чужих-то людей? Такой хрупкий, слабый, беспомощный... То, что у сына второй разряд по борьбе, в расчет как бы не принималось. В самом деле – если человек умеет драться, это еще не значит, что он способен вести самостоятельную жизнь. Остальная родня, все, кому судьба юнца была небезразлична, тоже встала на дыбы. Был прочитан курс лекций о том, как хорошо, быть токарем и как плохо быть кинематографистом. Тем более (это уже был второй курс лекций, не менее убедительных) что в этом киношном институте все куплено и поступить туда простому человеку невозможно.
Артем все лекции добросовестно выслушал, родственники успокоились – а в один прекрасный день родители просто были поставлены перед фактом, что билет в Москву уже лежит в кармане и приемные экзамены начинаются на следующей неделе. А ему еще нужно успеть подать документы...
Он уехал со скандалом, а отец вообще даже не пошел провожать единственного сына в дальнюю дорогу. Как ему и пророчили, в тот год в Институт кинематографии Артем не поступил.
Не поступил и на следующий год, и через год. Домой он так и не вернулся. Естественно, что ни копейки денег со стороны обозлившихся родственников ему не поступало. Соответственно, чтобы хоть как-то прожить и прокормиться в большом и полном соблазнов городе, требовалось эти деньги заработать. И он зарабатывал как только мог, не чураясь никакой работы.
В первый год московского жительства он успел сменить с десяток профессий. Сначала продавал в метро газеты, пытался распространять «Гербалайф». Потом работал одновременно грузчиком, санитаром и таксистом. График получился настолько плотным, что времени на сон практически не оставалось. Закончилось все плачевно – после сорока восьми часов сплошного бодрствования он уснул за рулем машины, влетел в столб и все заработанные за три с лишним месяца отложенные деньги отдал на ремонт такси. Из таксистов он ушел, пошел работать продавцом на оптовый рынок. Здесь познакомился с одним «крутым» дядей, с рынка ушел и несколько месяцев работал на него вышибалой. Тот платил щедро, в результате Артем сумел наконец осуществить свою давнюю заветную мечту – приобрел видеокамеру. Не простую, портативную, «домашнюю», а высококлассную, профессиональную. Начал снимать свадьбы, банкеты и дни рождения – для заработка, природу, животных и просто людей – для себя. И мечтал – о том, как будет снимать фильмы.
Так прошло еще два года. А потом случай свел его с одним человеком, который просмотрел его работы и помог организовать первую небольшую выставку. Событие нашло скромное отражение в более чем скромной газете. Предстояло сдавать экзамены на операторский факультет в четвертый раз. И наконец судьба ему улыбнулась – экзаменатор, оказывается, его выставку случайно посещал, работы его видел, оценил их как более чем достойные, перспективные и талантливые...
Так Артем Неверов стал кинооператором. Два курса уже были позади, когда на одной из музыкальных тусовок он познакомился с малоизвестным рок-музыкантом. За бутылкой горькой тот поведал ему о своей новой, не рожденной еще песне – и Артем эту новую песню сразу почувствовал, увидел и предложил снять на нее видеоролик. Картинка родилась в его воображении в считанные секунды, но воображение – это одно, а реальность – другое. В реальности – Артем это уже знал – бесплатно ничего не дается.
Малоизвестный музыкант был таким же бедным, как и никому не известный клипмейкер. А ролик – такой, как задумал Неверов, – был дорогим. Музыкант, загоревшись, вскоре остыл и забыл о своей песне и ее художественном оформлении. Почти два месяца Артем искал человека, который бы решился вложить средства в его работу. И наконец нашел.
Ради этого ему пришлось пойти на одну уступку – а именно, добавить в клип эпизод завуалированно рекламного характера. Он согласился скрепя сердце, не видя иного выхода. Через три недели клип был готов, а еще через месяц малоизвестный музыкант стал широко известным и популярным, а начинающий кинооператор стал клипмейкером нарасхват.
Постепенно к нему приходила все более широкая известность. Он шел к ней трудной дорогой. И далеко не всегда он делал то, что хотел, и так, как хотел. В основном все видеоролики были рекламного характера – Боже, как уставал он от этих зубных паст и тампонов, как надоедали ему алые рты и белые ноги на неоново-синих атласных простынях... Было несколько музыкальных клипов – но, увы, здесь ему часто приходилось соглашаться с условиями многочисленных третьих лиц, которые не позволяли ему делать так, как он видит. Рекламу и клипы крутили по телевизору, но радости не было. И только тот первый клип, снятый – теперь он это видел и понимал – не совсем профессионально, как-то неловко и неуверенно, был его единственной отдушиной.
И все же – он верил в себя. Верил в то, что наступит его час – звездный час, когда он наконец снимет то, что хочет, и так, как хочет, как мечтает. Заработанные за два года деньги позволили ему не только купить квартиру в Москве, но и открыть собственную студию. Именно здесь, в этой студии, он и услышал впервые музыку, которая потрясла его до глубины души, которая стала его озарением. С того дня она звучала в его голове, не смолкая. Целыми днями он тысячи раз прокручивал в голове эту удивительную мелодию, именно она заставляла его просыпаться по ночам. Но в этот раз все было по-другому – он слышал, но не видел этой музыки.
Было странное ощущение, которое трудно передать словами. Он был как будто слепой. Клип был – он точно знал, что уже давным-давно придумал его, нарисовал своей собственной рукой, подобрал все краски и оттенки, вычертил каждую, самую маленькую, деталь – но теперь почему-то не может разглядеть этот рисунок. Собственный рисунок... Дни проходили за днями. Он практически забросил работу, перестал брать заказы на рекламу, ходил мрачнее тучи. За эти дни он упустил с десяток выгодных контрактов – но ему было все равно, абсолютно все равно. Он слушал, ходил по улицам днем и ночью, пристально всматривался в лица прохожих...
И наконец увидел ее. Слепую девушку в длинном и мокром белом платье на черном фоне дождливой ночи.
– Все утро следующего дня мы посвятили прогулкам. Люсьена выглядела счастливой. Но говорила мало, а по сторонам смотрела с растерянностью... Дан, ты меня слушаешь?
Полина сидела на диване, поджав под себя босые ноги с детскими розовыми пятками, завернувшись в махровое полотенце после душа и с упоением – вот уже часа два – читала Данке повесть французского писателя под названием «Лучше, чем сладострастье».
– Конечно, слушаю.
– Тебе нравится?
– Нравится.
– Данка, – Полина слезла с дивана, прошлепала босиком к шкафу, сбросила на пол махровую простыню и накинула короткий шелковый халатик прямо на голое тело, – ты тоже какая-то растерянная... Устала от моего нудного бормотания? Я плохо читаю?
– Ты замечательно читаешь. У тебя – талант, тебе надо на радио.
– Ну а что тогда? Я же чувствую, ты какая-то напряженная.
– Может быть. Только я не знаю, в чем причина. Не могу объяснить, это где-то внутри, слишком глубоко и непонятно. Какой-то противный мятный комок в груди...
– Душа болит, – заключила Полина. – Знаешь, так бывает, когда сидишь в кресле у зубного врача или когда собираешься тянуть билет на экзамене, да?
– Точно, – подхватила Дана, – душа болит.
– Пошли, – предложила Полина, – полечим. Как насчет кофе с коньяком?
– Отрицательно. Боюсь, не усну после кофе, а у меня завтра съемка – мне выспаться надо.
– Съемка... Счастливая ты все-таки, Данка.
– Да уж, счастья – через край.
– А разве нет? – Полина подошла, потянула за руку. – Пойдем на кухню. Ну скажи, разве нет?
– Не знаю... Конечно, странно, что все так получилось. Никогда в жизни не могла бы подумать...
– Что станешь звездой телеэкрана! – восторженно подхватила Полина. – А вот станешь! Увидишь, так и будет!
Данка уселась на табуретку, по привычке поджала ноги, а Полина принялась греметь столовыми приборами.
– Да какая я звезда... Не знаю, что получится. Артем говорит, все в порядке, а мне кажется, что я не справляюсь, двигаюсь не так, делаю не то...
– Да брось ты, все в порядке будет. Вот увидишь, скоро твое лицо целыми днями будет мелькать на экранах!
– Не увижу, – грустно улыбнулась Данка.
– Прости... Не подумав, сказала.
– Да ладно... Ничего страшного. Я на самом деле счастлива. Да и вообще – почему не увижу? Ты мне все расскажешь – и я увижу. Правда ведь, Поль? Так ведь всегда бывает!
Они немного помолчали, думая каждая о своем.
– Соорудить тебе бутерброд с сыром? – наконец нарушила воцарившееся молчание Полина.
– Сооруди, – вяло согласилась Дана, сминая в комок попавшуюся под руку обертку от шоколадной конфеты. – Слушай, а знаешь... почему-то все важные события в моей жизни происходят, когда на улице идет дождь. Странно, правда?
– Совпадение, наверное, – ответила не склонная к мистицизму Полина. – А какие важные события? Ты имеешь в виду встречу с Неверовым?
– И ее – тоже. Ведь он увидел меня совершенно случайно. Доля секунды – и мы бы разминулись. А еще один дождь...
– Я прекрасно знаю, о чем ты. Можешь не договаривать. Только ведь это было давно... Данка, да сколько же еще ты будешь о нем думать?
– Не знаю, – откровенно призналась она, – наверное, всегда...
– Всегда – это философское понятие. Ничего не может быть всегда, потому что всему когда-то приходит конец. И у тебя пройдет. Поверь моему опыту.
– Может быть... Послушай, – Дана наконец решилась, – я знаю, в чем дело. Ты только не смейся надо мной, обещай, что не будешь смеяться. Обещаешь?
– Обещаю, – со вздохом ответила Полина, отложив в сторону нож. Вытерев руки, смяла полотенце, присела на пол, как когда-то, положила голову на колени подруги. – Ну и в чем же дело?
– Мне кажется... мне кажется, он где-то рядом. Я уверена в этом. Последние несколько дней я как будто чувствую его присутствие. А сегодня – особенно...
– Вряд ли, Данка, – с грустью ответила Полина, – он же в Америке... В Нью-Йорке работает, как он может быть рядом?
– Не знаю... Наверное, я ошибаюсь. Да ладно, не обращай внимания. У меня бывает... Давай о чем-нибудь другом поговорим.
– Давай, – охотно согласилась Полина, снова вспорхнула и принялась домазывать бутерброд. – Расскажи про съемки!
– Полька, – улыбнулась Дана, – да я тебе уже десять раз рассказывала.
– Десять – слишком тривиально. Давай пусть будет одиннадцать.
– Ребенок ты... Ну, слушай.
Она согласилась сразу. Такая странная, практически невозможная, мистическая ночь... Возможно, что при других обстоятельствах она расценила бы его сбивчивые, торопливые слова как насмешку, и ничего более – в самом деле, трудно поверить неизвестно откуда взявшемуся человеку, да еще не видя его глаза, когда он делает тебе такое странное предложение... Но Данка всегда была не такой, как все. А теперь, потеряв способность видеть людей, она научилась их чувствовать и безошибочно распознавать добро и зло. Услышав голос Артема Неверова, она не почувствовала зла. Тем более что на улице шел дождь – а ведь в ее жизни дождь часто имел какое-то таинственное, мистическое значение.
– Я режиссер... Меня зовут Артем Неверов, – в который раз повторил он, видимо, надеясь, что имя произведет на девушку впечатление. Она казалась ему призраком, миражом, он так боялся, что она исчезнет, боялся, что все рухнет в один момент, – вот сейчас она повернется в профиль, и он заметит грубоватость линий, рассмотрит, поймет, что ошибся, что это – не то, совсем не то, что этого просто не может быть. А если это так, то она просто растает, ускользнет – может, это просто сон?
– Я хочу предложить вам сняться в видеоролике. Музыкальном клипе...
Он всматривался в ее лицо, с каждой секундой понимая, что не ошибся, а значит, это была судьба. Только как удержать ее, как не спугнуть? Сквозь густую пелену дождевого потока он пытался рассмотреть ее лицо, глаза, и с каждой секундой в его душе нарастали страх и отчаяние – было такое ощущение, что она его не видит. Но она стояла, не уходила, и он снова попытался, взяв себя в руки и уняв нервную дрожь в голосе, сделать что-то, чтобы удержать это мгновение. Ветер бил в лицо. Ее длинные темно-красные волосы то откидывались назад, открывая мраморное, чуть желтоватое в свете фонаря лицо, то вдруг закрывая его совсем, а она стояла неподвижно, не убирая прядей, словно ничего не замечая и не чувствуя.
– Послушайте, вы только не подумайте, что я сумасшедший. Просто я увидел вас и понял, что именно вы мне нужны. Знаете, такое бывает. Возможно, это покажется вам странным...
Налетевший порыв сильного мокрого ветра больно хлестнул его по лицу, он инстинктивно подставил ладонь, словно защищаясь от удара. Где-то вдалеке сверкнула молния, за ней, как и полагается, последовал долгий и близкий раскат грома, тревожно заголосили автомобильные сигнализации – неподалеку, видимо, была стоянка. С дерева вспорхнула одинокая птица, пролетела низко, шумно ударила крыльями, и Данка испуганно заслонила лицо руками, доверчиво шагнула к нему.
– Это птица... Просто птица спорхнула с дерева. Что ты так испугалась?
Он взял ее руки в свои, заглянул в неподвижные черные глаза и внезапно понял, что она и правда его не видит. На мгновение ему снова стало страшно, а потом он вдруг ясно ощутил, что это не имеет абсолютно никакого значения. Что все так и должно было быть.
Обо всем договорившись с Даной, он проводил ее до самого подъезда. Они шли пешком через дождь и разговаривали. Она вернулась домой засветло, захлопнула дверь, а он долго стоял под окном, все еще не веря в то, что случилось. В этот же день он сумел организовать встречу с автором музыки – достаточно известным композитором, который его внимательно выслушал и сразу дал свое согласие на съемки клипа. А потом вернулся домой, прилег на диван и впервые за много недель заснул долгим и спокойным сном. На следующий день предстояло начать работу.
Съемки продолжались около недели. Данке было сложно – особенно в первый день. Незнакомые люди, незнакомые звуки, странная, сложная, какая-то многослойная атмосфера... Артем сразу понял ее состояние и постарался сделать все возможное для того, чтобы она смогла расслабиться.
Его идея снять клип с участием слепой, никому не известной девушки воспринималась окружающими по меньшей мере с иронией. Что-то в Данке было, но ее непрофессионализм бросался в глаза, неловкость движений коробила и раздражала. Раздражала всех, кого угодно, но только не Артема, и он всеми силами старался оградить ее от посторонних. В лучшем случае он слышал в свой адрес шутки по поводу того, что «Неверов открыл у себя в студии благотворительное общество помощи инвалидам». Никто не понимал, почему он не взял для съемок нормальную модель или актрису. Пусть хоть начинающую, да любую статистку, но зачем же – слепую, такую неуверенную, нелепую, жалкую девчонку. Блажь, прихоть капризной творческой натуры – и ничего больше.
Эти съемки были какими-то странными. Неверов предпочел обойтись минимумом спецэффектов – возможно, только ради того, чтобы сократить до минимума число людей, бросающих полупрезрительные взгляды. Его не понимали даже друзья. Искусственный дождь – наверное, самое простое и доступное из огромного арсенала специальных средств для съемок. Но и от него Неверов отказался. Он отложил время съемок финальной сцены до тех пор, пока на улице не пошел настоящий дождь – точно такой же, как в ту памятную ночь, и снимал эту сцену наедине с Даной. Он просто шел за ней по улице, снимал ее, снимал серую стену дождя, лужи в радужных разводах бензина, птиц, бьющих серыми крыльями, черное небо в редких заревах тонких молний. Снимал ее волосы – мокрые, потемневшие от дождя, лицо – издалека, потом все ближе, и вот уже – глаза, мокрые ресницы, какое-то слово, слетевшее с губ и растворившееся в шуме дождя, белое платье.
Оставалось лишь соединить кадры, наложить на них музыку... Артем был режиссером, постановщиком и оператором своего клипа. Он был его единственным автором. И он сумел сделать то, что задумал. И уже после того, как вся работа была проделана, после того, как на последний кадр наложили музыку, все – абсолютно все – поняли, как сильно они ошибались. Потому что Неверов создал нечто такое, чему еще не было аналогов. В рамки шестиминутного видеоролика он сумел вместить мини-фильм, драму, которая не могла оставить равнодушным ни одного человека. И почти каждому, кто знал Данку по съемкам, в тот момент в голову пришла мысль – как жаль, что эта странная девушка никогда не сможет увидеть себя...
А еще через неделю премьера нового клипа состоялась на одном из музыкальных каналов.
Дни полетели за днями. Музыка звучала в телевизионном эфире с каждым днем все чаще. Данкино лицо, как и предрекала Полина, не сходило с экранов телевизора. Данку это сильно не затрагивало – известность, популярность была ей ни к чему, она понятия не имела, что с ней делать. Хотя, естественно, она была рада – можно даже сказать, она была счастлива, что все так получилось. А Артем Неверов стал их частым гостем. Почти ни один вечер не проходил без него – как обычно, он забегал к «своим девчонкам» после работы. График был плотным, рабочий день – ненормированным. Снова рекламные ролики – в бесчисленном количестве, еще пара музыкальных клипов. Но они уже привыкли к тому, что он всегда приходит, ждали его допоздна и никогда не ложились спать, не дождавшись его. Он всегда приносил с собой что-нибудь к чаю – коробку шоколадных конфет, торт или маленькие пирожные, каждый раз вызывая восторг в глазах сладкоежки Полины. А однажды принес цветы. Смущенно улыбаясь, протянул букет Полине.
