Текст книги "У страха глаза велики"
Автор книги: Елена Колчак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
40
Нет ничего быстрее мысли. Нет ничего медленнее думы.
Тарас Шевченко (вероятно)
– Ну, и зачем ты меня сюда притащил? – возмущению моему не было предела. Да и кто бы мог сохранить в такой ситуации спокойствие – хватают тебя, ведут, я даже сказала бы волокут куда-то и при этом не дают сказать не слова, только подгоняют. На протяжении тех минут, которые потребовались нам, чтобы дойти – или правильнее сказать «добежать» – до набережной и отыскать там свободную лавочку, я только и слышала «давай не останавливайся». Почему я действительно не остановилась, не сбежала куда-нибудь в сторону, не осталась в доме, наконец? А вот потому. Меня просто затопила исходящая от Боба уверенность в том, что все совершаемые действия абсолютно необходимы. Это нынче такая редкость…
Усадив меня, Боб принес от ближайшей стойки – летом они натыканы вдоль всей набережной через каждые десять метров – кофе, коньяк и минералку, после чего заявил, что готов слушать меня со всей мыслимой для него внимательностью. Спросить хотелось обо всем сразу и, запутавшись, я ограничилась вопросом, приведенным выше – не слишком оригинальным, но более-менее… м-м… всеобщим, что ли? Ответ был дан в привычном уже для меня стиле Бориса свет Михайловича – все сказать и не сообщить при этом практически никакой новой информации:
– Немец попросил. Потому что нечего там сейчас делать. Я ведь тоже ушел, ты не заметила? Если понадобятся твои показания как свидетеля – хотя чему ты, собственно, свидетель? – успеют допросить. Потом. Хотя, по-моему, не понадобятся. Нормальный несчастный случай. Веревку я убрал, так что все в порядке, если какие следы от нее и остались, так мало ли чего там в гараже где навалено.
– Какую веревку? – тупо переспросила я.
Мой собеседник тяжко вздохнул. Но взялся за гуж – не говори, что маникюр мешает. Сам изъявил готовность отвечать на мои вопросы, не под дулом пистолета. Тем более, что и пистолета никакого у меня нет.
– Подробности, как у вас говорят, не для печати, тем более не для официальных лиц, – он выжидающе посмотрел на меня и дождавшись кивка, означавшего, что я приняла предложенные правила, продолжил. – Ту самую, радость моя, за которую Кристиночке вздумалось потянуть. Неужели она тебе не рассказала?
Про веревку я помнила. Но, воля ваша, разве за время этой дурацкой гонки по набережной у меня была хоть какая-то возможность сообразить – что, собственно, произошло в гараже? Кристина зацепила какую-то веревку, после чего на Стаса упало нечто тяжелое… И?
Вероятно, озадаченность, нарисованная на моей физиономии, граничила с полным обалдением, так что Боб, видимо, меня пожалел и, вопреки обыкновению, начал объяснять:
– Веревка была очень грамотно зацеплена за связку двух старых аккумуляторных блоков – стояла эта конструкция на самом краешке верхней гаражной полки. Только дунь – и упадет. А с другой стороны веревочка цеплялась за новенькую машинку Кристины. Так что любой, севший за ее руль и решивший выехать из гаража, получил бы этой самой связкой аккурат в крышу над водительским сиденьем. Я, конечно, не спец по автозапчастям, могу туда-сюда ошибиться, но блок весит, сколько мне помнится, килограммов восемьдесят. Высота там почти три метра. А корпус современного автомобиля, как ты понимаешь, далеко не танковая броня. Я, признаться, не видел эту конструкцию до того, как она сработала, но веревочка была завязана грамотно, чем-то вроде шлюпочного узла, точнее, парочки таких узлов – в статике держит мертво, а только потяни, тяжелая штука падает, веревочка соскальзывает вниз и – мало ли что там валяется. Кто же знал, что Кристиночке вздумается за кончик потянуть. Вопросы будут?
– Значит, если бы она не споткнулась о веревку, эта груда железа…
– Ну, там далеко не только железо, иначе оно бы столько не весило.
– Не придирайся к формулировкам. Значит, если бы веревка не попалась Кристине под ноги, все это грохнулось бы на голову ей самой?
– Вероятно, – безразлично пожал плечами Борис свет Михайлович. Добрый он все-таки…
Укладывала полученную информацию в голове я долго. Боб успел за это время принести еще кофе и коньяку – вероятно, вид у меня был, как в рекламе чудо-витаминов, кадр «до приема», – потом помог какому-то юному спортсмену вернуть на место отлетевшее от скейта колесико, поинтересовался, не пожелаю ли я чего-нибудь съесть, я не пожелала, потом принес еще бутылку – не токайского, конечно, откуда бы ему взяться в крошечном кафе на набережной – «Монастырской избы», потом слегка повздорил с какими-то тремя бритоголовыми, которые решили, что девушка – то есть я – не удовлетворена тем, как за ней ухаживают, потом они вместе выпили на брудершафт у снабжавшей нас стойки – хотя вряд ли хотя бы один из этих лбов знал, что значит «брудершафт»… Примерно в этот момент я глянула на принесенную «Избу», мельком подумала – сопьюсь – и вернулась к кофе и размышлениям.
Как я ни сопротивлялась такому выводу, как ни пыталась придумать что-то другое, по всему выходило, что это Стас. Милый, неулыбчивый, патологически обязательный Стас, влюбленный во все, что ездит… Он технарь по духу и крови, он был единоличным хозяином гаража, в конце концов, у него были причины не любить Кристину. Только одно говорило в его пользу: когда Кристина попросила его «посмотреть, что с техникой», он не мог не помнить, что над его головой «висит» смертоносный груз. И чего же он тогда полез? Но аргумент этот был, увы, вполне крохотным. Чтобы обезвредить конструкцию, ему перед этим нужно было, как минимум, выставить Кристину из гаража. А если он сам вязал эти узлы, то знал, что в статике они абсолютно надежны. Вряд ли можно было предположить, что Кристина споткнется об веревочку.
Ладно, кто еще? В конце концов, гараж стоит открытым почти круглосуточно, а Стас не торчал там, как пришитый. Выждать и воспользоваться моментом мог кто угодно. Не встающая до сих пор с постели Ольга? Ну-ну. Зинаида Михайловна, устанавливающая тяжеленные блоки на краешке гаражной полки и вяжущая на них шлюпочные узлы – это зрелище выходило за рамки даже моей фантазии. Нина? Не знаю, про Нину невозможно сказать хоть что-то определенное. Герман? Обладая абсолютно свободным доступом в апартаменты Кристины, он мог бы – не вдаваясь в мотивы, которых у него, на мой взгляд, нет – тот же несчастный случай устроить значительно проще. Боб? А вот это – запросто.
О господи! Неужели меня угораздило влюбиться в убийцу? Зато какого! – ехидно констатировал внутренний голос. Ну надо же! Черт знает как расталкиваю его на предмет уже проснуться и чего-нибудь посоветовать, а он – внутренний, называется! – дает о себе знать, когда конюшню уже открыли и лошадей увели.
Неужели Боб?..
Сколько уже дожидаюсь, чтобы мужик попытался наконец перейти к более активным действиям, а тут вдруг обнаруживается, что активные действия могут оказаться вовсе не теми, которых я дожидаюсь…
Или Злодеем все-таки был Стас, который сегодня попался в собственную ловушку?
– А Стас знал, что он его сын? – спросила я у Боба, который уже распрощался с бритоголовой командой и, сидя рядышком, глядел на меня, увы, отнюдь не влюбленно. Примерно так ветеринар смотрит на кота, которого принесли кастрировать: чем так издеваться над животиной, не лучше ли сразу усыпить.
– Мог. Хотя уверенности нет.
– А Зинаида Михайловна?
– Она же не слепая. Ты и то догадалась.
– Ну… Я догадалась после того, как она мне намекнула, что Стас – сын Нины. И то не напрямик, а так, вскользь… Ты сам-то как узнал?
– Да я уж и не помню, давно дело было.
– И ничего не сказал Герману?
– С какой стати? У него своя голова есть. Каждый видит то, что он хочет видеть. Да и как ты себе это представляешь? Явиться к нему и торжественно сообщить, что его шофер вовсе не его шофер, ну, то есть, он, конечно, шофер, но на самом деле сын… Сцена из мексиканского сериала.
– А Ядвига?
– А что Ядвига? Она знает все про всех – больше, чем мы сами о себе знаем. Но никогда никому ничего не сообщает. И что ты прицепилась – сын не сын, знал не знал. Доказательств все одно никаких, Нина ничего не скажет.
– Не понимаю. Двадцать лет растить сына – рядом с его отцом – и…
– И что? Именно потому, что двадцать лет. Сперва, может, надеялась, что сам догадается, а потом уже вроде бы как и глупо – что же раньше молчала. Ты вот что… Ты пока свой темперамент малость умерь, посиди спокойно.
– Да я, кажется… Надо было мне еще две недели назад домой вернуться. Или вообще здесь не появляться.
– Вот только угрызений совести нам тут и не хватало! Сказал же – посиди спокойно.
И опять, как после смерти Вики, я столь же упорно, сколь и безуспешно пыталась «поговорить» с Германом. А ему опять было некогда. Просто кошмарно некогда. Сначала надо было организовать похороны, потом отправить в санаторий Ольгу, да и работа сама по себе двигаться не станет… В общем, ни минуточки свободной, так что даже когда мне удавалось с ним столкнуться в доме, он отделывался торопливым «да-да, Риточка, потом, потерпи немного»…
41
Я танцевать хочу, я танцевать хочу – всю ночь, до самого утра!
Саломея
Из холла доносились голоса. Я прислушалась. Говорят на повышенных тонах, а кто и о чем – не понять. Атмосфера явно накалялась, хотя разобрать отдельные слова было по-прежнему невозможно. Что за дела? Еще поубивают там друг друга… Ох, типун мне на язык! В этом доме фигура речи запросто может превратиться в фигуру жизни. А то и смерти.
Тихо и осторожно, почти как ниндзя, я сунула нос в полуоткрытую дверь…
Вот так да! Никого. Неудивительно, что я не могла узнать голосов – бешеный спор, так меня настороживший, сосредоточен в рамках телеэкрана, откуда доносятся всякие душераздирательные реплики. Опять очередная Мануэла никак не может выбрать между очередными Роберто и Энрике, поскольку ей жутко мешает очередной злобный Рамирес…
Вообще-то, сколько я тут обитаю, все смотрят дурацкий ящик по своим комнатам, хотя в холле он, конечно, самый основательный, дюймов сорок, а то и больше – серый квадрат на стене, Малевич третьего тысячелетия. Мне все казалось, что эта штуковина тут висит исключительно ради мебели – кресла в холле роскошные, хоть спи в них, камин опять же, бар, столики какие-то самобеглые, как же без телевизора в такой обстановке? Пусть даже народ здесь особо не задерживается. Кто же это решил обычаи нарушить?
А может – вон там какие страсти играют, обыденной жизни не чета – сериалы стали уже настолько самодостаточными, что… м-м… активизируются сами по себе? Жутковато…
И тут я почувствовала, что в холле кто-то есть. Вдруг. В одно мгновение. Так наваливается духота, когда неожиданно отключается вентилятор. Неслабое ощущение, надо сказать. Хотя ни одного постороннего звука не слышно – ни движения, ни дыхания, только страстные речи героев экрана. То ли мерещится, то ли нервы напряжены до такой степени, что воспринимают биотоки или как их там еще обзывают.
Впрочем, морок быстро рассеялся. Какие там биотоки – просто мозг, поднатужившись, сложил элементы окружающей обстановки и выдал на-гора результат, хотя и в несколько странной форме. Ну да, моя голова еще и не такое умеет.
Главная героиня между тем отчаянно зарыдала, обессиленно и изящно опустившись на колени возле столь же роскошной, сколь и необъятной кровати. Горестно-безутешно уткнувшись в нее головой, страдалица ухитрилась, однако, не потревожить ни единого волоска прически. Вот бы мне так! Моя шевелюра, чем ее не обрабатывай, ведет себя, как ей вздумается, и рассыпается не то что от движений – кажется, даже от мыслей.
По экрану поплыли титры. Ну и? Телевизор не обманул моих ожиданий и сам собой переключился на другую программу, сообщив, что хорошего пива должно быть много. Следующий канал логично продолжил затронутую тему, вкрадчиво объяснив, какими именно памперсами лучше всего пользоваться после употребления большого количества жидкости. Очень содержательно, но пора, наверное, уже и поздороваться.
– День добрый, Зинаида Михайловна! Я не помешала?
– Здравствуй, Риточка! Не умею я с этим пультом обращаться, как его выключить?
Я ткнула нужную кнопку, экран погас, Зинаида Михайловна удивилась:
– А я все время вилку выдергиваю. Как же так? Это ведь кнопка включения…
Услышав подобный глубокомысленный вывод от кого другого и в другой ситуации, я наверняка расхохоталась бы, но тут меня что-то остановило. Неудивительно, что холл поначалу показался мне пустым. Зинаида Михайловна в массивном кожаном кресле напоминала мумию какого-нибудь Тутанхамона – и не только размерами. Ох, и постарела она за то время, что я тут нахожусь. И даже как будто усохла. Мне стало ее порядком жаль: дочь погибла, внучку ножиком порезали хоть и не смертельно, но основательно, а тут еще и Стас… Наверняка ведь она знает или хотя бы догадывается, что он приходился ей внуком.
– А с вашим телевизором что?
– Да кто ж его знает? Не показывает. Герочка вот обещал мастера вызвать.
Ох, если бы все проблемы решались так же легко. На такой случай у меня есть Кешка – тринадцатилетний технический гений, который наверняка лет через двадцать получит какую-нибудь нобелевку, а то и две. Либо уж как минимум станет новым Гейтсом или Джобсом. Если, конечно, раньше никто его не придушит – вредности в юном даровании ничуть не меньше, чем талантов. Нет бы тихонько сидеть и грызть научный гранит – обязательно ему надо, чтобы результаты его экспериментов радовали как можно большее число окружающих.
Да ведь как еще радуют… Когда стул под завучем вдруг начнет жизнерадостным голосом пересказывать рекламу какого-нибудь «сжигателя жира» – окружающие, ясное дело, в восторге. Кроме самой жертвы, естественно. Разве бедная женщина виновата, что весит почти центнер? Ну не любят ее, так я, к примеру, в жизни не встречала завуча, которого бы любили ученики. От инфаркта ее тогда спасла, по-моему, лишь тридцатилетняя педагогическая закалка.
В общем, невинный отрок Иннокентий, воистину! Мы живем в соседних, «склеенных» углами домах, два этажа разницы. И когда я вижу, как Иннокентий, мать его, Глебов вроде паука на паутинке соскальзывает по репшнуру со своего балкона на мой – вроде и рядом, а у меня каждый раз сердце уходит не то что в пятки, прямо в пол.
Энергии лишней у него много, у преступника малолетнего. Часть ее дитя тратит на общественно-полезную деятельность: как-то я свела его с одним своим знакомым, и с тех пор Глебов поддерживает в рабочем состоянии всю тамошнюю офисную технику – от компьютеров до вентиляторов. Но чтобы всю Кешкину энергию потратить, одного опекаемого офиса явно мало. Даже вкупе с процессом обязательного среднего образования. Вот и развлекается юное дарование, как умеет. А так вообще-то он парень добрый, помочь «осиротевшей» в одночасье бабушке наверняка не откажется. Если, конечно, я его на городских пространствах выловлю – это раз. Если он не грохнется в обморок от одного упоминания такой археологии, как этот чертов «Горизонт» или как бишь его там – это два. Если… Да ладно, попробовать-то можно?..
42
Умножающий познание умножает скорбь.
Митрофанушка
Решительно, сегодня – везучий день. Может, со смертью Стаса все неприятности наконец-то иссякли? Забыть все мои фантастические предположения, собрать какую-никакую доказательную базу для Германа свет Борисовича и – прощайте, господа Шелесты, на всю оставшуюся жизнь.
Впрочем, это потом. Сейчас первоочередная задача – утешить Зинаиду Михайловну. На мое счастье Глебов не только оказался дома, но и был «до пятницы совершенно свободен». Ну не до пятницы, естественно, лишь до сегодняшнего вечера, но на обследование телевизора, надо думать, хватит.
Поскольку по неясным для меня причинам Кешка готов оказывать мне всякие услуги по первому намеку, он явился пред мои светлые – ну, серо-голубые обычно считаются светлыми, правда? – очи уже через полчаса. Зинаида Михайловна ахала и ужасалась – как же такой малютка полезет в это гадкие электрические кишки? Ничего себе малютка! Глебов в свои двенадцать не то тринадцать годков ростом мог соперничать уже со мной, а соображалка у него лучше, чем у большинства моих знакомых взрослых.
Памятуя о незыблемом правиле «не лезть под руку мастеру», я оставила Иннокентия наедине с «больным» и благоразумно удалилась. Однако не прошло и четверти часа, как доблестный борец с электроникой вновь возник на моем пороге.
– Неужели все? – восхитилась я. Кешка, конечно, гений, но не до такой же степени. Да и не бывает у победителей таких удрученных физиономий. Даже не столько удрученных, сколько озадаченных. Наверное, его потрясла древность изделия, и он сейчас предложит отправить этот самый «Горизонт» в музей.
– Я тебе кое-что показать хотел, – со вздохом сообщил Иннокентий.
– Солнышко, а ты меня не переоцениваешь? – удивилась я. – Я, надо полагать, отличу электронную лампу от таракана – но лишь потому, что лампы не склонны к самостоятельному передвижению.
– Не прибедняйся, – буркнуло дитя. – Знаешь ты, как лампа выглядит. А большего и не требуется.
Устами малолетнего эдисона глаголила сама истина. Я действительно знаю, как выглядит электронная лампа. Хуже того, вполне представляю себе, как она работает, – сущее неприличие. Как подсказывает жизненный опыт, знания – кроме чисто гуманитарных и кулинарных – неподобающее украшение для женщины. Для того, чтобы иметь успех у противоположной части человечества, не обязательно обладать внешностью фотомодели. Даже кулинарный талант всего лишь желателен. Но любой агрегат сложнее авторучки должен вызывать в девушке священный трепет, временами переходящий в панику, – это непременно. Можно носить пятьдесят шестой размер при росте метр шестьдесят, можно разговаривать так, что Эллочка-людоедка покажется профессором филологии, – но не дай Бог отличить двигатель внутреннего сгорания от швейной машинки. Как только ты позволишь себе проявить такую фантастическую неженственность – все, приговор тебе подписан, и будь ты трижды Синди Кроуфорд, объект охоты потерян для тебя навсегда. Кроме того, не подобает зарабатывать больше мужчины – так же, как самостоятельно выкручивать перегоревшую лампочку – но это уже мелочи.
Справедливости ради стоит заметить, что среди мужского пола таки попадаются экземпляры, которые не шарахаются, как пастор от синагоги, от женщины, способной разобрать и собрать утюг без ущерба для здоровья, как своего, так и утюга. Но встречаются они не чаще привидений, поэтому на общую картину практически не влияют.
– Самую большую лампу видишь? – несколько запоздало спросил Иннокентий, продемонстрировав мне внутренности семьсот какого-то «Горизонта» – по-моему, это один из первых отечественных цветных ящиков – давно пора было отправить этого динозавра в музей. Хотя бы ради безопасности. Но кто же мог подумать?
Самую большую лампу я видела – более того, с первого взгляда было ясно, чем она привлекла внимание Глебова.
– Это ты с нее экран снял? – задала я вопрос, глупее которого и придумать было нельзя. Под «экраном» я, конечно, имела в виду такую «жестяную» штучку – не знаю, как она на самом деле называется – которая прикрывает почти каждую электронную лампу для защиты от вредных излучений. Но Кешка, разумеется, меня понял. Может, эта штука и вправду экраном называется?
– Нет, не я, – терпеливо ответил Кешка. – Судя по состоянию крепежа, экран сняли достаточно давно.
– Достаточно давно для чего? Ты хочешь сказать, поздно уже бить тревогу?
После некоторого раздумья Кешка покачал головой:
– Хочется надеяться, что нет. Если, конечно, никто пока еще не умер. Это все-таки лампа, а не ядерный реактор. Да и телевизор обычно не круглосуточно смотрят, сама понимаешь, тут все от времени зависит. А я не спец по медицинской радиологии.
Честно говоря, я тоже не спец. Только и знаю, что всякие нехорошие излучения могут происходить из разных источников, а организму они все не нравятся, он от них болеет и вообще чахнет. И для этого вовсе не обязательно попадать в район ядерных испытаний. Некстати вспомнилось, как Герман уговаривал отца лечь на обследование по причине непонятных недомоганий. Генерировать «нехорошие» волны могут самые разные источники: телевизоры, микроволновые печи, рентгеновские установки и все такое прочее. Если, к примеру, капсулу с цезием – рабочий орган любого металлодетектора – спрятать в любимом кресле какого-нибудь нехорошего человека, по прошествии весьма недолгого времени нехороший человек отправится в бессрочную экскурсию по загробному миру. В телевизоре, конечно, никакого цезия или плутония нету, вообще никаких радиоактивных веществ – но излучение тем не менее наличествует. В микроволновке вон тоже никаких уранов нету, но совать в нее руки-ноги-головы не рекомендуется. В каком диапазоне излучает электронная лампа – мне неведомо. Но… если Иннокентий говорит, что именно данная конкретная лампа излучает вредно и сильно – значит, так оно и есть.
И тогда получается, что пока на ней экран – все в порядке, а если нет… Далее со всеми остановками. За какое время облучаемый организм накопит дозу, достаточную для того, чтобы стать объектом внимания медиков – не знаю. Тут ведь наверняка изрядную роль играет вторичное излучение. Кстати, я даже не знаю, зачем придумали эти самые защитные кожухи – ради безопасности телезрителей, или чтобы лампа своим излучением не мешала работать окружающим «деталям», в том числе другим лампам. Хотя может, и для того, и для другого.
Снять защитный экран с радиолампы – способ убийства едва ли не более изощренный, чем отравленный персик Борджиа (кому интересно, не поленитесь – разыщите эту историю, очень эффектный способ убийства). Даже если вспомнить, что половинку персика герцог съедал сам – дабы усыпить возможные опасения отравляемого. Просто, элегантно, даже изящно, но по сравнению с разнообразием сегодняшних идей – детский сад, группа «Ладушки».
Так. Маргарита Львовна. А тебе не кажется, что ты думаешь куда-то не в том направлении? Технический замысел, конечно, заслуживает всяческого восхищения. Но направлен-то способ на тех, кто этот телевизор регулярно смотрит, а? То есть, на старших Шелестов. Да, время от времени их посещают и другие члены семьи – но уж никак не затем, чтобы посмотреть любимый сериал Зинаиды Михайловны. И не все, между прочим, посещают. Кристина к ним точно не заходит, ты об этом подумала? А это значит… Мне вспомнилась разрезанная – а не разорванная! – на четыре куска цепочка. Это значит…
Это значит, что я идиотка!
Все настолько очевидно, что непонятно лишь одно – как я могла быть до такой степени слепой. И ведь приходила мне в голову эта идея – но была тут же убита по причине полной своей бредовости и бессмысленности.
