Текст книги "У страха глаза велики"
Автор книги: Елена Колчак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
36
Угощайтесь, господа послы, отменная водочка – царская!
Иван IV
Похороны Вики ничем не отличались от других похорон, на которых я в течение жизни имела несчастье присутствовать. Никто не забился в истерике, издавая душераздирающие вопли «это я (или – ты) ее убил!» Никто не бросился на бледную испуганную Кристину с криком: «Это была твоя смерть!» Только на лице Бориса свет Михайловича я заметила какое-то странное застывшее выражение. Казалось, он напряженно наблюдает за присутствующими, ловя малейшее движение. Вот только что он хотел увидеть?
Три дня я пыталась поговорить с Германом, но он только отмахивался – погоди, мол, потерпи, не до тебя, все потом. Что – потом?! Черт бы его побрал!
Дом затих. Каждый молчком занимался своими делами, не проявляя большого стремления пообщаться с ближним. Впрочем, они и раньше не проявляли.
Значит, болиголов… Которым Сократа отравили. В исторических источниках, правда, фигурирует цикута, она же вех, она же водяной болиголов. Но цикута вызывает судороги, тошноту, сильные боли – так что, если верить Платоновскому описанию, не цикута там была, а именно болиголов: тяжелеют и отнимаются ноги, и постепенно холод поднимается до сердца.
Народная медицина использует болиголов не то при ревматизме, не то при артритах – в общем, для лечения суставов. Наружно, конечно.
Пустой пузырек с ярко-красной наклейкой – такими Ядвига метит опасные препараты – обнаружили у Вики под кроватью. Содержимое флакончика, похоже, целиком перекочевало в тот самый кофейник. Чистое самоубийство, короче говоря. Депрессия после потери мужа и ожидаемого ребенка, доступность яда – и вуаля! Предсмертная записка прилагается.
Якобы предсмертная – вот в чем фокус-то. Но кто об этом «якобы» знает, кроме меня? Герман, разумеется. Ибо сам же и выложил на общее обозрение наиболее убедительный вариант. Чтобы уж никаких сомнений не оставалось – самоубийство.
– Ну ты же понимаешь, что никаких других вариантов даже не рассматривалось! Все очевидно. Записка – так, завершающий штрих. Да не подпрыгивай, я просто видел, как ты подглядывала, когда… ну в комнате у Вики. Ты, кстати, ни с кем своими наблюдениями не поделилась?
Я автоматически покачала головой. Ой, идиотка! Ты что, не знаешь, что делают с нежеланными свидетелями?
– Ну да, я так и думал. И не говори. Маме и в голову не приходит, что это не самоубийство. Если до нее дойдет – не переживет.
Впрочем, нет. Если Злодей – Герман (с черт его поймет какими мотивами), зачем я ему тут понадобилась? Достаточно выставить меня из дома или уж для гарантии тоже грохнуть – но не обсуждать тонкости развития ситуации. И ведь продолжает настаивать, чтобы я оставалась. Бессмысленно.
– А ты как догадался?
– Да уж догадался. Если верить Ядвиге – а она не хуже любой лаборатории – отрава была в кофейнике. Он полный был?
– Ну да.
– Значит, она выпила чашки три, а то и все четыре этой, прости, смеси. Для самоубийства, согласись, довольно странно. Это раз. Я, Риточка, Вику знаю… – Герман осекся, глубоко вздохнул и продолжал, – …знал, как облупленную. Прошла там депрессия или нет – дело темное, психология, в общем. Но не стала бы она кофе в кофейник наливать, не по ней эти церемонии, взяла бы джезву. Вот готовый взять, если уже кто-то перелил, – другое дело. Это два. Уезжая в контору, я Кристину оставил в обществе этого самого кофейника. Причем пить она так и не стала. Это три. Ты, а за тобой – Вика спустились примерно через час.
– Герман… – осторожно проговорила я. – А не лучше бы Кристину сейчас отправить куда-нибудь? В Париж, в Токио, да мало ли? На месяц, на два? На полгода, если нужно?
Он покачал опущенной головой – точь-в-точь бык на корриде.
– А потом все начнется опять? Нет.
– Или все-таки охрану, или…
– Нет, я уже сказал, что это не обсуждается.
Поглядите, какой Людовик! Государство – это я.
– Не боишься?
Герман посмотрел на меня устало и спросил:
– Как ты думаешь, Рита, если бы я был способен шарахаться от угроз, как балерина от пьяного травматолога – смог бы я занять то положение, которое занимаю сейчас?
Да, свернуть этот танк с выбранного пути мне явно не под силу. А освободить меня от данного слова может только он. Всегда любила принципиальных людей…
– Нельзя же рассчитывать, что в следующий раз он опять промахнется.
– Промахнется – не промахнется… Ты издеваешься? Знаешь ли, у меня не так много родственников, чтобы позволить их убивать.
– Герман… А если это не случайности?
– Что?!
– Понимаешь, он все время промахивается. Как дурак. Но сами-то способы… Все очень изобретательно. И аккуратно. Не идиот придумывал.
– То есть?
– Ну… Как на корриде. Убийство быка само по себе не очень и важно. Главное – сделать все по правилам, чтобы спектакль выглядел…
– Я понял. Главное – эстетика процесса, а не результат.
– Примерно. Только я уже не уверена, что мы правильно видим результат. Кристина – не цель, а средство. Он в тебя целится. Но тебя ведь личной опасностью не напугаешь? А вот потерять Кристину ты боишься больше всего на свете. Да и прочие тебе – не чужие. Вот он и «промахивается» – чтобы ты как следует прочувствовал. А сам в это время наблюдает, как тебя трясет.
– Значит, ты думаешь, что это все-таки посторонний?
– Не исключаю, во всяком случае, – я не стала пояснять, что «посторонний» – понятие относительное.
– Знаешь, – покачал головой Герман, – я, конечно, не ангел, я даже могу представить, что кому-то хочется меня убить. Но чтобы кто-то ненавидел меня до такой степени… Это уже что-то запредельное, в голове не укладывается.
Я не добавила того, что вертелось у меня на кончике языка – еще страшнее ждать, кто будет следующим. Нейрофизиологи утверждают, что мышление мужчин и женщин отличается принципиально, поскольку у женщин могут одновременно работать оба полушария, а у мужчин – только по очереди. Подумаешь, переживания! Они в том полушарии, а соображалка в этом. И невзирая на эмоциональное торнадо, крутится и щелкает в режиме счетной машины – один плюс три, плюс восемь, а если минус, а корень извлечь, а в зеленый цвет покрасить… Обычно в результате появляются всякие идеи – что делать с давящей ситуацией помимо дурацкого ее пережевывания.
– Герман, а если попробовать отвести удар?
37
И – вечный бой! Покой нам только снится!
Кремлевские куранты
Крику было много.
Хорошо звучит, хотя справедливости ради следовало бы уточнить, что крику не было совсем. Просто открытая со всех сторон терраса – не лучшее место для семейных разборок.
Притаившись в холле, я прислушивалась к гневным нападкам Германа и робким ответным репликам Кристины – и боялась так, словно страх – это какое-то занятие. Все решено, ничего уже не изменить, остается только бояться. Если у Злодея нормально работают мозги – а судя по всему, мозги у него в полном порядке – он может сообразить, что устраивать семейную сцену так, чтобы ее свидетелем мог стать каждый любопытный – совсем не в духе Германа.
При обсуждении мы с ним эту опасность учитывали, но решили, что придется смириться – прочие варианты были слишком сложны.
Черт, черт, черт! Вдруг Злодей все же догадается, что его ловят – и что будет после этого?
Вскоре стало ясно, что подслушиваю не только я. В проеме одной из ведущих в холл дверей, застыла Светочка. Сперва жадно прислушивалась к происходящему, потом, когда супруги разошлись в разные стороны, вдруг воровато оглянулась, достала из кармана темный флакончик, отвинтила пробочку и капнула немного в чашку, которую Герман в пылу ссоры оставил на столике. Спрятала флакончик. Еще раз огляделась. И исчезла.
Та-ак… Ребята, это уже фарс какой-то. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Изощренно-изобретательный Злодей – Светочка? Которая, кажется, и говорить-то не умеет, а думает спинным мозгом – за полным отсутствием головного?
Ладно, предположим, что мозги в этой вульгарно-очаровательной головке все-таки есть. Хотя подливать что-то в забытую чашку – по-моему, глупость несусветная. Где гарантия, что допьет тот, кто нужно?
И главное – зачем Светочке травить Германа? Она же его вроде бы соблазнить пытается. Безуспешно, правда, но все-таки…
Бережно ухватив чашку, я помчалась в башню к Ядвиге. Она, похоже, ничуть не удивилась. Понюхала содержимое, попробовала капельку на язык и усмехнулась:
– Светочкина работа?
– Ну… да, – опешила я.
После нескольких загадочных манипуляций Ядвига сообщила результат: любисток, заманиха и кровь.
– Возможно, еще розмарин и повилика, но утверждать не возьмусь. А кровь наверняка ее собственная, не пугайся. В общем, обычное приворотное зелье.
38
Постой, паровоз! Не стучите, колеса!
Анна Каренина
– Кому нужны месячные?.. – сурово поинтересовался водитель. Автобус замер, переваривая услышанное. Я ездила этим маршрутом регулярно и знала, что за этим малоприличным заявлением последует. Действительно, через полминуты шофер закончил двусмысленную фразу вполне обыденно:
– …на июль, – далее последовал трудно передаваемый смешок не то хмыканье.
Кажется, его зовут Валерой. Отработав привычный «номер», он продолжил весело общаться с публикой, которой, несмотря на поздний час, было довольно много.
– Дорогуша, зайди уже целиком, – обратился он к какой-то медлительной даме, задержавшейся в дверях. – Простудишься.
Замечание было на редкость своевременным – ночь, спустившаяся на Город, не особенно охладила атмосферу. Раскаленные за день дома и асфальт теперь отдавали накопленный жар, и слабый ветерок, зашевеливший к вечеру листву, почти не облегчал жизни. Очень хотелось в море. Или хотя бы в душ. Покинув автобус, я на мгновение почувствовала себя лучше, но, увы, именно что на мгновение. Мечта о воде превратилась уже в навязчивую идею.
Балда я все-таки. Надо было позвонить и вызвать Стаса, а мне, видите ли, все неудобно. Это шевелиться в такую жару неудобно!
От автобусной остановки до КПП – так Герман и прочие обитатели дома называли будочку на въезде в «поселок» – можно пройти двумя дорогами. Одна, асфальтированная и освещенная, для тех, кто двигается на колесах. Пешеходная, чуть не вдвое короче, пересекает некое подобие парка. Фонарей в «парке» аж полдюжины: два на входе, остальные прячутся меж кустами и деревьями. Причем без какой бы то ни было логики.
Конечно, разумнее идти по хорошо освещенному асфальту. Но так хочется побыстрее…
Я не боюсь темноты. Никогда не боялась. Даже когда подсознание, доставшееся нам от неизвестно каких предков, пугает смутными – и потому еще более ужасными – образами непредставимых хищников, готовых броситься на тебя из тьмы и… Даже тогда мой ненаглядный внутренний голос мягко и спокойно внушает, что кошмары – лишь порождение мозга, что подобные страхи испытывает большая часть человеческих существ, причем безо всяких на то оснований. Если не считать основанием недоказанную генетическую память пра-пра– пра… еще бог знает сколько пра-прадедушки, которого миллион лет назад чуть не сожрал саблезубый тигр. Такой прадедушка найдется, вероятно, у каждого жителя Земли, вот и шарахаемся теперь от темных кустов.
Но иррациональный страх темноты – это одно, а элементарная осторожность – совсем даже другое. Неподалеку от охраняемого поселка стоит микрорайон, ласково именуемый «Снежинка». Назвали-то его так лет двадцать-тридцать назад, после строительства, за радиальную планировку. Но название оказалось, увы, вполне пророческим. Если вспомнить – что именно зовется на сленге «снегом», нетрудно догадаться, что гадюшник в микрорайоне еще тот. Конечно, не каждый его житель – наркоман. И даже не каждый десятый. Но даже если один из ста, все равно приятного мало. Лучше бы обойти…
А, к дьявола лысого прабабушке! Под душ хочу, и побыстрей. Наркоши все тормознутые, убегу, если что.
Где-то в середине «парка» плеск листвы показался мне каким-то… не очень лиственным. Я замедлила шаг и удвоила внимание. Вообще-то я неплохо вижу в темноте, но не в новолуние же…
Через несколько шагов я заметила справа и впереди светлое пятно. Еще шаг. Еще один.
Екарный бабай! Золотистые волосы, неповторимый, великолепно различимый – даже в полной тьме – костюм а-ля марсельский матрос… Если бы я не слышала собственными ушами, что костюмчик Кристины сменил хозяйку – я поклялась бы, что у дороги лежит именно она. Массаракш! Рассыпавшиеся волосы закрывали лицо, пришлось опуститься на колени – точнее, просто упасть, ноги не держали. Дрожащей рукой я отвела спутанные локоны…
Ольга. Собственно, сомнений в том у меня не было с того момента, как я опознала костюм.
Жутковатым холодом обдала мысль – а если бы я пошла по автомобильной дороге?..
Ольгино лицо в темноте казалось неправдоподобно белым, на губах вздулся кровавый пузырь, лопнул, начал вздуваться следующий…
Очень захотелось проснуться, но ледяная половинка мозга любезно сообщила, что, если появляются пузыри, значит, девушка дышит. Пока еще дышит. Те же пузыри неоспоримо свидетельствуют о ранении легкого, так что перевязывать ее неспециалисту – то есть мне – бессмысленно. Кровотечение в первую очередь внутреннее, толку от перевязки, как от прошлогоднего снега. Тут специалисты нужны. Квалифицированные.
Мобильника у меня пока еще нет. У Ольги вроде бы есть, но сумочки вокруг не видно. Весу в Ольге примерно столько же, сколько во мне, значит, тащить я ее буду не меньше получаса. Да и можно ли ее двигать с раной в легком? С другой стороны… Бегом до КПП полторы минуты. Правда, днем…
Я уложилась в минуту.
«Скорая» подъехала к дому Шелестов одновременно с машиной, на которой мы привезли Ольгу. Рана сама по себе не была смертельной – нож скользнул по ребрам и зацепил легкое лишь слегка – но крови девушка потеряла порядочно. Если бы я выбрала цивилизованную освещенную трассу, кровотечение убило бы Ольгу за три-четыре часа.
Везти ее в больницу Герман не позволил. Хотя, по-моему, в больнице было бы безопаснее.
Я скрылась в свою комнату, уткнулась в спинку кресла и начала молотить по ней кулаком. Ну сколько можно?!! Черт побери! Я Кристине зла не желаю, но жертве, на которую охотятся, не грех бы – дабы не подвергать опасности окружающих – уже оказаться убитой. Хотя бы для того, чтобы после этого безутешные близкие могли вычислить убийцу, не опасаясь за свою жизнь.
И «ссора» почему-то не сработала. Плохо было сыграно или кто-то нас подслушал? Или все-таки основная цель – сам Герман, а остальные жертвы – лишь средство максимально испортить ему жизнь? Кто был целью сегодняшнего нападения – сама Ольга или опять Кристина? Чертов костюм настолько своеобразен, что перепутать двух блондинок одного роста, тем более в такой темноте можно запросто.
Впрочем, все-таки – нет. Если бы Злодей «сжимал кольцо» вокруг Германа, письма должны были быть совсем другими. Что-нибудь вроде «ты потеряешь все, что любишь». Конечно, угрозы можно направлять и в «самое дорогое» – в Кристину. Хотя бы затем, что юную девушку легче напугать, а значит, и муж будет больше нервничать. Но тогда угрозы должны быть не на тему «убирайся отсюда», а «ты скоро умрешь» – расплывчато и оттого особенно страшно.
Так что, пожалуй, в центре «сжимающегося кольца» все-таки Кристина.
Когда же все это кончится? Или Злодей, охотясь на нее, постепенно поубивает большую часть клана Шелестов, и выбирать останется – всего из ничего?
Осторожный опрос обитателей дома и в этот раз не принес никаких результатов. Да, когда мы привезли Ольгу, все были на месте. Но – с пятью выходами, знаете ли, нет проблем исчезнуть из дома незаметно. Времени у Злодея было более чем достаточно: я наткнулась на Ольгу как минимум через полчаса после нападения. Если же нападавший был со стороны, он вполне успел бы, как сказал классик, «добежать до канадской границы». Ну то есть – переместиться хоть на другой конец города.
Вызванные поселковой охраной представители власти – то бишь милиция – нимало не сомневались: нападение было совершено очередным отморозком из «Снежинки». Покрутились, покачали головами – мол, мы, конечно, поищем, но вы же сами понимаете. Тем более, что все, в общем, «обошлось», пострадавшая вне опасности, радуйтесь и, по выражению уже другого классика, «остерегайтесь торфяных болот, особенно ночью, когда силы зла властвуют безраздельно».
Разубеждать «представителей» мы не стали. Наверное, Герман мог бы на них надавить или денег посулить, но особого смысла в этом не было. Тем более, что исполнителем действительно мог быть один из местных наркош – Злодей вполне мог за скромную мзду нанять любого из них.
Хотя стал бы Злодей доверяться «наемнику» – тот еще вопрос.
Утром Герман дал мне возможность поговорить с Ольгой.
– Оленька, ты говорила кому-нибудь, что Кристина подарила тебе костюм?
Она слабо качнула головой. Движение было настолько неопределенным, что могло значить все, что угодно: и «нет», и «да», и даже «не знаю».
– Оля, тебе тяжело сейчас двигаться, я понимаю. Не надо пытаться кивать, лучше моргни. Если говорила – один раз, нет – два раза. Попробуй.
Ольга долго смотрела на меня – как будто не видела. Или видела что-то свое. Потом медленно моргнула, даже не моргнула, просто опустила ресницы. Секунд через пять – мне они показались двумя часами – ресницы поднялись… и после такой же паузы снова опустились. Та-ак…
– Значит, не говорила?
Так и не дождавшись движения ресниц, я переспросила:
– Или не помнишь?
Медленно, с раздумьем – дважды: не помню. Ладно, попробуем в лоб:
– Если придется, ты сможешь узнать нападавшего? Если да, моргни один раз, нет – дважды.
Ресницы опустились сразу и сразу же поднялись. Но не успела я сформулировать следующий вопрос, как движение повторилось.
– Оля, давай попробуем еще раз. Ты видела нападавшего?
На этот раз два моргания последовали почти подряд. Очень интересно. Судя по расположению раны, напали спереди, то есть хоть что-то она должна была увидеть.
– Сможешь опознать?
Два моргания сразу и без паузы.
Она соврала. Нет, нет, не был, не участвовал, не знаю, не видела, оставьте меня в покое.
И что это значит? Видела, но не разглядела? Видела и может опознать, но совершенно не желает об этом говорить? Или… Да нет, чушь собачья, занесло меня… Скорее всего – не хочет говорить, кого именно узнала.
А это значит, что она кого-то покрывает, так? То есть там был человек, который ей близок и дорог, так?
Может ли это быть кто-то из, к примеру, сокурсников? Теоретически да, но постоянного мальчика у нее нет, значит, куда вероятнее кто-то из домашних – бабка, дядя… отец, черт бы его побрал! Герман – единственный человек, которого Ольга не выдала бы ни в каком случае. Папочка!
Поделившись своими сомнениями с Бобом, я получила совершенно неожиданный комментарий:
– Усложняешь. По-твоему, она молчит, потому что кого-то прикрывает. Может, все проще? Самостоятельная вы очень, мадам, а Ольга ребенок еще, не забывай.
– Ничего себе ребенок!
– Она ведь привыкла, что она в доме младшая и все к ней, как к дитяти неразумному, относятся. Тогда какой смысл говорить, кого ты видела – все равно не поверят, скажут, со страху показалось или, хуже того, наговариваешь со зла.
Мысль была неожиданная, но очень похожая на правду. В сущности, Ольга ведь лишь внешне выглядела взрослой и самостоятельной. А на самом деле? Достаточно вспомнить, как она с преподавательницей не могла справиться! Точнее ведь – не хотела. Как это я буду против взрослого человека…
Да… И убедить ее в обратном вряд ли удастся.
Но почему Боб ничуть не удивился? Как будто был заранее уверен, что во-первых, Ольга кого-то узнала, во-вторых, никому и ничего она об этом не скажет.
39
Легко на сердце от песни веселой!
Соловей-Разбойник
Господи, кто?
Боб? Зинаида Михайловна? Ядвига Леонтьевна? Светочка?
Нина? Двадцать лет спустя пополам с графом Монте-Кристо? А если и вправду Стас… Не мерещится же мне, в самом-то деле! Может ли женщина двадцать лет ждать и готовиться к восстановлению попранной справедливости?
Стас? Если он знает о прошлых отношениях Нины и Германа – может ли он начать мстить? От матери он далек, как Антарктида от Китая, по крайней мере внешне, но все же… А если он знает – или хотя бы догадывается – что и он тут не последний? Ведь ему достаточно лишь поглядеть в зеркало и улыбнуться. Даже я могла бы догадаться куда раньше.
Сам Герман? Ну бред вообще. Зачем?
Или даже… Ольга? Что, если ее равнодушие к матери – не более, чем игра? И добрые отношения с Кристиной – тоже? И отец значит для нее гораздо больше, чем это можно предположить из наблюдений? Дурацкие «письма», разорванная цепочка – это так по-детски. И разлитый шампунь – тоже. На все остальное у нее вполне хватило бы и соображалки, и чисто физических возможностей. Удар ножом может быть попыткой отвести от себя подозрения. Правда, попытка вышла очень уж основательная. Но ведь недооценивать опасность – это тоже так по-детски…
Н-да. Ни алиби, ни, наоборот, улик, хоть завалящих каких-нибудь, нет ни у кого из обитателей дома ни по одному из «эпизодов». Зато мотивов – на любой вкус.
Черт! Опять я прихожу к тому же самому. Остынь, Маргарита Львовна, жизнь – не детективный роман.
Пытаясь сложить два и два, чтобы получить не сапоги всмятку, а хотя бы семнадцать, я забилась в дальний угол сада и по давней привычке начала выкладывать из подручных материалов для себя самой загадочные схемы.
Путаница веточек, листьев и травяных стеблей пестрела в глазах и даже, кажется, двигалась – так шевелится слой сосновых иголок, устилающих холм муравейника. Конечно, моя «плетенка» и не думала двигаться – с чего бы, горячий воздух стоял плотно и неподвижно. Но слишком много было линий и изгибов, так что эта избыточность оживляла путаницу; и сплетение мусора необъяснимым образом обретало смысл – точно травяные изломы становились буквами и складывались в слова. И еще что-то напоминала эта сетка, на что-то она была похожа, на что-то однажды виденное. Глаза слезились от напряжения – вот-вот, еще мгновение, и бессмысленную вязь можно будет прочесть. Не хватало пустяка, крошки, искры – как некоторым реакциям нужна капелька катализатора. Капелька – и все встанет на свои места, и солидный краснокирпичный дом вдруг и бесповоротно окрасится в желтое… Схватили, в желтый дом, и на цепь посадили… Потому что непрочитанный, но угадываемый верхним чутьем смысл был столь же страшен, сколь и безумен.
Не то из дома, не то с другого конца сада донесся пронзительный женский крик.
Вскочив, я развалила с таким трудом сложенный узор, смешала и разбросала составлявшие его травинки и веточки…
Зрелища, представшего передо мной, когда я добежала до гаража, хватило бы, чтобы обеспечить ночными кошмарами добрую дюжину людей на полгода вперед. Капот новенькой кристининой машины был смят, и под его изломами, на железных внутренностях лежал… лежало…
О том, что это Стас, я догадалась лишь потому, что утром видела его именно в этой футболке. Вместо головы и плеч виднелось что-то большое, железное, с углами… господи! Тут не то что закричать, тут бы в обморок свалиться куда-нибудь в угол, чтобы ничего, чтобы никого, чтобы совсем…
Ближайший угол, однако, был занят: там, поджав коленки к груди, свернувшись в маленький клубочек, сидела Кристина и, обхватив себя руками, пыталась унять дрожь. Правда, без особого успеха.
– Я… он… я не хотела…
В дверях гаража появились Герман, Боб и Нина. Герман и Боб схватились за «железное с углами» – ящик – он весил, наверное, килограммов двести или по меньшей мере сто. Нина застыла в дверях, прислонившись к косяку. Кровь в одну секунду отлила от ее лица, превращая его в гипсовую маску. Я испугалась, что она сейчас потеряет сознание и даже шагнула ближе, чтобы подхватить, но этого не потребовалось. Сохраняя ту же каменную неподвижность, Нина охватила взглядом все помещение гаража: меня, Кристину, тело Стаса… Медленно-медленно выпрямилась, повернулась и со скоростью черепахи двинулась в сторону дома.
Та-ак. Ну, Нина предпочитает справляться с потрясениями без посторонней помощи, Стасу уже ничем вообще не поможешь, чтобы это понять, не надо быть медиком, достаточно быть зрячим. Как они там формулируют? Состояние, несовместимое с жизнью.
И тут на аллее, ведущей к дому, показалась Света. Завидев скопление публики, она мгновенно забыла о своих планах (если они у нее были) и свернула к месту событий. Вопль, который она издала, заглянув в дверь, наверняка сорвал охоту папуасам Новой Гвинеи и вызвал небольшое цунами в районе Японских островов.
На Нину этот вопль не произвел ни малейшего впечатления. Она не то что не обернулась – даже не вздрогнула, и скорость ее движения не изменилась ни на йоту. Зато Кристина еще глубже вжалась в собственные колени и начала дрожать еще сильнее.
Я как-то сразу решила, что существо, которое умеет издавать звуки, способные напугать стадо слонов, вряд ли нуждается в чьем-то попечении. А вот Кристина выглядела и чувствовала себя, мягко говоря, не лучшим образом. Напрягшись, я подняла ее на ноги и повела, почти потащила к дому.
Через полчаса, заставив Кристину выпить чуть не полстакана коньяку и столовую ложку валерьянки, я все-таки добилась от нее более-менее внятного изложения событий.
Началось с того, что новенькая машина не пожелала заводиться. Кристина попросила Стаса посмотреть, в чем дело. Дожидаясь, пока он обнаружит и устранит неисправность, Кристина решила присесть на скамеечку, пристроенную в дальнем углу. Обходя машину, она запнулась за какую-то веревку и… Скрежет, грохот падения… Дальше она толком не помнит, все как-то смешалось. Наверное, она закричала, раз я слышала крик, но сама этого крика не заметила и не запомнила. Быть может, она даже на какой-то краткий момент потеряла сознание, потому что как очутилась на полу – тоже не помнит.
