355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Проклова » В роли себя самой » Текст книги (страница 13)
В роли себя самой
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 10:53

Текст книги "В роли себя самой"


Автор книги: Елена Проклова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Можно ли в полной мере оценить, какое благо – свет, не зная тьмы? От долгого ожидания только полнее становятся наши будущие ощущения, разве не так?

– Так, да... Но вот я о чем сейчас думаю: если бы мы с вами делали обычное интервью, мне, скорей всего, пришлось бы вырезать предыдущую страницу. Все это красиво, тонко, но не у каждого читателя газеты или журнала хватит терпения вдумываться в особое понимание слов "время", "свет", "жизнь" – в том числе "личная жизнь"...

– Значит, у читателя книги есть свое преимущество. А что до личной жизни, то она, безоговорочно, совершенно, важнее всего. По-моему. Я нисколько не хочу умалить то значение, которое имела и имеет для меня моя профессия, но я твердо знаю про себя: есть узкий круг родных и близких людей, которым я должна. Что именно должна? Да все! Мое время, мои силы душевные в первую очередь, мое внимание, то есть действительно все, что есть в моем распоряжении. Конечно, я не только отдаю, я и беру, весь этот процесс – взаимозависимый. Но главное, что они – это я, я – это они, моя семья, несколько человек, самых-самых близких. Когда-то давно были, как говорится, возможны варианты... Были у меня чувства, страсти, увлечения, которые кого-то вводили в этот круг – на время, как оказывалось, но даже если на время, то все равно всерьез, со всей душевной полнотой и отдачей. А теперь все определено, и это – надеюсь! – уже навсегда. Круг замкнулся, хотя за ним остается – весь мир: пространство и время.

– Со всеми их загадками и возможными открытиями... Я так давно вас слушаю, записываю, смотрю... Я теперь понимаю... И, кажется, наконец могу поздравить себя и вас: можно попробовать облечь в слова главную мысль этой книги. Вот она: из рамок красивого, но оказавшегося все же узким для вас определения "актриса", выступает другое – Елена Проклова. Вроде бы ничего при этом не меняется, все остается при вас – все, что было. Но как бы совсем в другом освещении...

– Может быть... Сама о себе все же так не скажешь. Мы все привыкли занимать места по билетам, где написано: артист, журналист, машинист – и проставлены некие категории, обозначающие успех в названной области. Чем престижней обозначение, чем выше категория – тем больше у нас прав говорить о себе "я состоялся", "я не зря прожил жизнь". То, что сверх этого, с трудом поддается определению, которое еще предстоит найти или выработать.

– Значит, мы в чем-то опережаем многих. И мне это нравится. Только...

– Только не зайти бы нам в тупик. Это легко может быть, если слишком далеко забираться в область отвлеченных понятий.

– При всем при том, что вы, Елена, этой области отнюдь не чуждаетесь... У нас с вами как-то начался и прервался один разговор, достойный продолжения и присутствия в книге. Чтобы сразу к нему вернуться, напомню о его теме "странным" вопросом. Пожалуйста, скажите: какое из явлений природы на вас производит самое большое впечатление? Можете вы о каком-то из них сказать "мое любимое"?

– Да, могу. Ветер. Это моя любовь. Я обожаю любой ветер. А всю зиму мечтаю о весеннем ветре. О таком, который приносит далекое тепло, но все равно свежий. Он дует в апреле, в мае, когда уже не надо плотно одеваться. Дует ветер, и высоко над землей, и низко. И можно чувствовать его, как он обвевает и обвивает тебя – по голым ногам. Сейчас зима, до весны далеко, а сердце замирает от предвкушения... Но я помню, к чему был задан вопрос. Кто читал "Розу мира" Даниила Андреева, тот знает о стихиалях, которые олицетворяют собой сущность и дух любого явления. И поймет, почему о стихиали ветра я могу думать вовсе не философски, а только как о живом существе, которое можно любить со всей земной человеческой силой.

– Да, "Роза мира"... Многие ее брали в руки, начинали читать, а дальше – как Бог даст. Непростое чтение. Спрашивая вас, я сужу по себе: вы читали "Розу мира" фрагментами, на выбор?

– Нет, я читала подряд. И перечитывала раз десять. Сначала были три чтения – как в Думе, чтобы принять основной закон... Нет, смеюсь: правда, что прочла подряд, правда, что три раза, но никакой тут не основной закон, а просто потому, что так хотелось. И потому, что видела: здесь насквозь все – мое. Все названия, все термины – Шаданакар, Дуггур, Синклит России, игвы и так далее – все абсолютно точно, что бы они ни обозначали. Что же до мирового духовно-космического устройства "по Андрееву", то мне это устройство в чем-то оказалось знакомо. По воспоминаниям... Я видела, я была, я знаю... Не так точно и всеобъемлюще, как он, а совсем-совсем немного, но знаю.

– Из "нехудожественной" прозы Вы только книге Андреева оказали такое доверие? Только она совпала с вашим мироощущением?

– Нет. Уже подобралась почти библиотека. В чтении которой (в общении с книгами из нее) я, к сожалению, одинока. Нет в моем окружении человека, который бы смог разделить со мной этот интерес, это занятие, весь процесс познания. Ведь в самом близком кругу обычно ищешь возможность вместе перебирать, пересыпать, тереть, помешивать смесь каких-то своих догадок, открытий, вопросов. Но муж, например, отказывается напрочь: у него мурашки, мол, по спине бегают, волосы дыбом встают, все нехорошо, все до крайности дискомфортно от такого чтения.

– Что же в библиотеку входит?

– Во-первых, Карлос Кастанеда. В том, как "нереальное" у него сделано областью реального, как беспрепятственно одно переходит в другое, я вижу способ самого правильного отношения к жизни, разбора ее причин и следствий. Еще – Елена Блаватская, все, что у нас за последнее время издавалось. И другие авторы – в том же духе.

– Как это для меня неожиданно... Вы – и увлечение эзотерической литературой? Попытка овладеть "ключами тайн"? Такую попытку часто предпринимают люди, чувствующие себя гонимыми, не находящие себе места в устройстве земной жизни. Не хватает им интереса со стороны окружающих, не хватает чего-то такого живого и красочного в повседневном времяпрепровождении – и они внутренне эмигрируют туда, где воображение готовит им роль и место, более значимые, содержательные, чем земная их участь. А вам вроде бы грех жаловаться на нехватку внимания, бедность событий, отсутствие интереса к вам. И если права пословица о том, что "от добра добра не ищут", то не временная ли шалость для вас – эзотерика? Или, скажем, так: правая рука не ведает, что творит левая... У вас есть свободное время, и вы, как бабочка, перелетаете из света в тень, не утруждая себя помнить сегодня о той, какой были вчера?

– От противоречий мне, конечно, никуда не деться. "Погода" внутри меня может очень здорово меняться. Но не так уж непримиримы все мои противоречия. Подумайте: в жизни есть столько всего, но она коротка – увы. Так как же можно отказываться от любой возможности что-то почувствовать, испытать, узнать? Открыть для себя новый уголок природы, новые характеры и судьбы людей, мысли и образы? Все, что существует, все интересно. В жизни всегда есть место... жизни. Мне жаль тех, кто думает иначе.

– Но взять в руки книгу легче, чем пуститься в приключения, да еще такие, которые связаны с отсутствием комфорта. Вы хорошо рассказывали, например, об охоте. Но охота для членов клуба и для тех, кто ею промышляет как ремеслом, для кого она способ существования, это не одно и то же. И если вспомнить ваши сельскохозяйственные умения, то и к ним при желании можно приложить принцип "хочу – не хочу". А если такого выбора нет? Может быть, ваши смелые мысли о жизни, которой всегда и всюду есть место, никогда не подвергались проверке вынужденным экспериментом – простой и грубой необходимостью выживания?

– Не подвергались? Да сколько угодно! Такое случалось и в городских условиях и там, где, можно сказать, не ступала нога человека. В первой молодости, когда я решилась остаться одна с маленькой дочкой, меня порой так "прижимало" с деньгами, что я, собрав по карманам, за подкладкой, случайно не потраченные копейки, покупала себе на них... килограмм гречки. До сих пор помню – 56 копеек надо было собрать. Эту гречку, сухую невареную крупу, я калила на сковородке, потом брала одну горсть и сыпала в карман грызть в течение дня, подольше растягивая "удовольствие". И горсть сухой гречки в день была единственным моим блюдом на протяжении, например, недели. Если это не пример выживания, то уж не знаю, как и где их искать! (Только, чтобы не очень превозносить себя за проявленные "стойкость и героизм", напомню еще раз об одной их причине – о том, что кошелек мой всегда "протекал" со страшной силой. Такое животное, как свинья-копилка, никогда в моем доме не приживалось. Так что голодала я порой вполне "по заслугам"...)

Если же говорить о том выживании, которое подразумевает борьбу с окружающей дикой природой, чтобы в этот набор входили бурелом, пурга и всякие прочие опасности со стороны стихии, то, может быть, совсем уж крайних случаев у меня не было. Но поиск приключений всегда играл для меня роль руководства к действию, и, если все заходило несколько дальше, чем планировалось, я старалась быть стойким оловянным солдатиком.

Например, были у меня очень интересные в этом отношении съемки в четырехсерийном фильме "Голубка". Мы поехали на Шушенскую ГЭС, на Енисей. Природа сибирская – это, безусловно, чудо, Енисей – одна из величайших рек мира, мощная, живописная. В фильме по нему надо было сплавляться на плотах. Моя героиня-инженер участвовала в этой экспедиции. И я как человек до конца верный себе, любопытный и желающий все попробовать, отказалась от дублера. Все это плаванье на плотах совершала сама, без замены. Вплоть до того, что в результате мне едва не оторвало ногу.

Плот, на котором мы плыли, был сколочен на живую, прямо-таки "дышал" под нами, ходил ходуном. И случилось наконец, что я провалилась в щель между разошедшимися бревнами. Нет, не вся провалилась, только одной ногой, но глубоко. И мне туго-натуго зажало верхнюю часть бедра. Ничего нельзя было поделать: ситуация совершенно непредусмотренная. А плот в это время несло на пороги, оставались какие-то минуты до того, как его должно было начать бить и швырять на огромных камнях. Вот еще секунда, метр-два расстояния – и быть бы мне калекой...

Все мужики на плоту бросили свои правила (шесты), из последних сил боролись, раздвигали бревна – и успели. Я выдернула свою застрявшую ногу. В следующую секунду плот так грохнуло волной о береговую скалу, что мало никому не показалось...

Все, кто на нем плыл, и я в том числе, были белее мела. Нас забрали на пароход, который шел следом, отогрели, отпоили, привели в чувство. Ну а поскольку все закончилось благополучно, то в итоге общему моему восторженному впечатлению от сибирских красот и экзотики этот случай не помешал. И шум воды, и ее бешеные завихрения, и сверкание брызг – все это я вспоминаю с удовольствием: как хорошо, что может жизнь быть такой красивой, такой сильной! А берега у Енисея почти сплошь скалистые, высокие... И то и дело – расписные.

– Расписные – значит разноцветные? Или расписанные человеческими руками?

– Мне бы тогда надо было в этом получше разобраться: вижу я игру природы или действительно рисунки, дело человеческих рук – изображения охотников и разных животных. Сейчас я не могу утверждать категорически...

– Может быть, еще подвернется случай?

– А что? Я бы не отказалась снова там побывать. Снова увидеть эти дремучие места... Если идти вглубь, в любую сторону от реки, то там, как и вдоль берегов, тянется густая тайга, полная птиц и зверья, и встречаются редкие заимки, где мы иногда ночевали.

Например, была такая ночевка. До начала съемок мы поднялись в верховья Енисея, много выше электростанции, чтобы сплавляться оттуда и снимать. Все плыли на большом корабле, а мне это было не так интересно. И по случаю представилась возможность плыть в маленькой лодке, моторке. Меня взяли с собой местные рыбаки-охотники, хозяева той заимки, где в тот раз мы собирались ночевать. Мы обогнали корабль, ушли по реке вверх довольно далеко – и, как всегда, кое-что случилось "на мое счастье": нам попал топляк под винт. Винт сломался, и нам, не добравшимся до заимки, пришлось ночевать в лесу, под открытым небом. Из припасов были только соль и рыболовные крючки. Но если есть крючок, то это уже что-то. На крючки была поймана рыба, таймень. Мы ели ее сырой, посыпая солью. Да, еще водка была. Ну а с таким-то набором – выпивка, закуска – кто пропадет? О моем поведении в кризисной ситуации мужички отозвались одобрительно, сказали, что в разведку, случись такое дело, они меня возьмут.

– Совершенно иные впечатления остались у вас, надо думать, от заграничных поездок... Вы пока мало о них рассказывали. Может быть, нам пора восполнить образовавшиеся пробелы? Вы участвовали в стольких фестивалях, встречались с мировыми знаменитостями. Причем это было тогда, когда для всех советских граждан поездки "туда" были совершенно исключительным событием. И у вас была редкая возможность сравнить: что творится у нас, какова жизнь в нашей стране, в том числе актерская, и какова она там, за пресловутым "железным занавесом". Опережая речь об остальных подробностях, задам такой вопрос: вам не обидно было?

– Нет, никакой обиды. Хотите верьте, хотите нет, но я не чувствовала себя обиженной, видя вблизи и сравнивая образ жизни французских, итальянских, американских артистов с тем, как я жила, как жили другие наши артисты. Да и попросту времени не хватало на обиды какие-то, на переживания.

– Время было занято так плотно?

– В наших поездках (их организовывали на правительственном уровне, в состав делегации входили председатель Госкино, начальник управления из Министерства культуры, директор одной из ведущих киностудий, представители "Союзэкспортфильма") график был расписан по минутам. На отдых оставалось буквально три-четыре часа. Программа дней советского кино или фестиваля порой начиналась с шести утра и заканчивалась часа в три ночи. Шоферы за рулем автобусов или машин сменялись три-четыре раза, а участники делегации нет.

– Но вы успели повидать и познакомиться с... кем? Давайте называть славные артистические и режиссерские имена мирового уровня. С кого начнем?

– Можно назвать всех. Всех, кто был известен в шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы.

– Мастроянни, Ришар, Бельмондо, Софи Лорен, Челентано...

– Все, все. Фестивали не могут проходить без "звезд", и каждое мероприятие – вручение призов, коктейли, банкеты и так далее – предполагает свободное общение артистов друг с другом. Я всех видела, со всеми обменивалась какими-то знаками внимания. Если проводились дни, скажем, итальянского кино в СССР, к нам приезжали ведущие итальянские деятели кино, их встречали на соответствующем уровне – представители государства и представители искусства. Если мы ехали к ним – было то же самое. Это протокол. И это было частью моей работы. Я считала себя обязанной играть советскую кинозвезду. Кстати, не я одна так относилась к этому делу.

Однажды у меня был "марафонский забег" по Латинской Америке, из страны в страну, в течение целого месяца. Мы "бежали" вместе со Светланой Тома. Ни на съемках, ни по жизни мы с ней как-то до этого не пересекались, как, впрочем, и после – разве что раз или два, ненадолго. Но эта поездка мне запомнилась на всю жизнь. Со Светланой было здорово! В условиях мы тогда оказались тяжелейших... В каждой стране – дня по три, не больше. Чемоданы собрать – чемоданы разобрать. Как только прилетели – через час уже какое-нибудь мероприятие. Надо там быть, и быть не кое-как, а на уровне, по высшему разряду. И потом в течение дня – не менее четырех раз переодеться, перечесаться: утренний наряд, представительский, коктейльный, вечерний, ночной... Для этого мне перед каждой поездкой приходилось "облагать данью" всех подруг, собирая платья, туфли, бижутерию, косметику. Чтоб губная помада, например, была не одна, а хотя бы трех видов, трех оттенков.

Да что там помада... Мы возили с собой утюги, гладили свои наряды на постелях. Кипятили чай в кружках кипятильниками... Друг дружке накручивали бигуди, помогали делать прически – вот так мы со Светланой совершали турне. По быту это было чудовищно. Мы практически не спали почти весь этот месяц. Но оно того стоило – хотя бы ради того, чтобы видеть, как Светлана блестяще играла советскую кинозвезду! Тут одной красоты, которой Светлану Бог не обделил, все равно было мало. Нужны были все силы, вся выдержка. И ум, и способность быть другом. В дальних поездках все это очень ярко проявляется: если друг оказался вдруг...

Все местные газеты писали: какие блистательные, роскошные, ослепительные эти русские актрисы! Как шикарно живут, как шикарно держатся! Мы со Светланой хохотали как сумасшедшие. Подлинным шиком были только снимаемые для нас номера – этажи, один для меня, другой для Светланы. А спали мы с ней в одной комнате, на моем этаже – как, например, в Панаме. И были счастливы, купив своим дочкам по кукле Барби, аж пустились в пляс по этому поводу.

Конечно, мы не сами оплачивали отель, еду в отеле. Конечно, мы видели массу всего разнообразного, интересного. И могли, всячески для этого исхитрившись с экономией валюты, привезти заграничные подарки своим близким, и что-то себе.

Такая картина повторялась почти каждый раз – в Латинской ли Америке, в Европе ли, где угодно. Какие предпринимались усилия, чтобы можно было, не стесняясь себя, принимать приглашения на виллу Адриано Челентано, во дворец Софи Лорен! Это было безумно трудно – выглядеть так же, как они, не имея и сотой доли их возможностей, подшивая свое "великолепие" белыми нитками. Но я считала, что я должна, что мне доверена исключительно важная роль. И я играла ее со всей ответственностью за себя, за страну, за искусство. Я гордилась внутренне, на полном серьезе гордилась тем, что у меня все получается, что я не уступаю на всех этих приемах, раутах, банкетах никому из звезд, в чьих договорах с продюсерами оговариваются непостижимые для меня суммы. Мне льстило, что я так здорово, с честью выхожу из трудной ситуации. А мысль о том, что я могла бы иметь, будучи актрисой "их" кинематографа, каким миллионным состоянием обзавестись,– эта мысль, ей-богу, оставляла меня абсолютно равнодушной. Да нет – даже вовсе не приходила в голову. Я жила, как все мы жили. Экономила суточные шестнадцать долларов – чтобы купить что-то дочке или себе для будущих встреч со зрителями. Уезжала и возвращалась, оставаясь советской актрисой. Напомню о своем знаке Зодиака, о Деве, для которой существует одна трезвая установка: дано – значит дано. Жизнь – это задача, у задачи есть условия, и решать ее следует, исходя из данных условий.

– Но были и другие, по-особенному запомнившиеся поездки?

– Если говорить об особенных воспоминаниях, то их мне принесли встречи не с мировыми звездами, а с нашими соотечественниками. Живущими за рубежом. Исключением из большинства поездок оказалась поездка в Канаду. Туда мы поехали после фильма "Мимино" – только режиссер, Георгий Данелия, один представитель Госкино или министерства культуры и я. Мы много ездили по стране, по самым разным – в основном, маленьким – городам. Естественно, что на просмотр фильма, снятого в России, приходили бывшие наши граждане. Им хотелось посмотреть, что мы привезли нового, повидаться с нами – просто потому, что мы из России – поговорить. Просто так поговорить, без всяких задних мыслей, не пытаясь доказать друг другу, что кто-то что-то потерял или приобрел. Эти встречи волновали, бередили душу – за каждой такой встречей стояла небанальная человеческая судьба.

– Все это получается так серьезно... Конечно, что было – то и было, но неужели все ваши поездки обошлись без казусов, без каких-то смешных историй?

– Были и истории. Вот, например, такая, очень забавная... Она случилась во время одной из моих первых поездок за рубеж в составе актерской делегации, если вообще не первой. После того, как я снялась в "Единственной". Мы поехали в Западный Берлин, делегация была большая: Сергей Герасимов, Тамара Макарова, Георгий Данелия... К нашей компании примкнула женщина-режиссер из Венгрии, не помню ее фамилию – трудная. Была очень большая культурная программа, поездки бесконечные, все очень интересно – только жарко, просто безумно жарко. Такое выдалось лето. И среди всех прочих удовольствий нам страшно не хватало одного – купания. Были бы в программе какие-то пробелы, мы бы отправились на Берлинские озера, но – увы! – никак не получалось, все было исключительно сжато. И мы решили сделать так: встать разок совсем рано и сходить в какой-нибудь бассейн поблизости, благо что тут и там на стенах так и мелькали рекламные картинки: волны, в них – купающийся человечек в шапочке. Ясно, что тут бассейн...

Настал счастливый день, мы с утра купили купальники и направились в бассейн. В тот, на который взгляд упал,– что нам долго выбирать? Жили мы в комплексе "Европа-центр", где можно было провести всю жизнь в замкнутом цикле: родиться, получить образование, найти работу, завести семью и скончаться – все это, не выходя за пределы комплекса. А уж бассейн – вот один, вот другой, заходите пожалуйста! Мы зашли. Посчитали, сколько платить. Что-то оказалось слишком уж дорого. Мы ждали, что запросят некую сумму, но чтоб такую... Ах, да ладно, денег все-таки хватило, а искупаться ну о-очень хотелось. Мы заплатили и за нами – разошедшимися "девочки направо, мальчики налево" – понесли какие-то огромные корзины с шампунями, маслами, благовониями, с чем-то там еще, не поддающимся описанию. Нам выдали пушистейшие халаты, полотенца с тапками, все было прекрасно и мы предвкушали, как сейчас нам будет еще лучше: вода бассейна, прохлада, новые купальники... А в самом бассейне, посередине, как нам сказали, есть островок с ресторанчиком, где можно красиво посидеть. До бассейна пожалуйста, в сауну, в маленькие бассейнчики с паром, с направленными душами и так далее. Мы, девочки, блаженствовали от души. Ну, а где же главный бассейн, с островом-рестораном?

Да, забыла сказать: новые купальники у нас отобрали. В гардеробе, где мы оставляли все свое, там же нам предложили оставить и их. Почему-то было нельзя... Ну, нельзя – и ладно. Девочки-то направо, а мальчики налево...

Мы пошли в главный бассейн. По стрелкам на стенах: туда, туда... И мы все шли, поднимались вверх, поворачивали. И вот наконец – бассейн, и островок, и ресторанчик. Ура! И так неожиданно вдруг все получилось: мы оказались среди оранжерейной зелени – перед широким открытым пространством, очень светлым, просторным, как нам показалось после сауны, после коридоров... Оп-ля, вот и мы!

И не только мы, женская половина. У нас на удивление синхронно все получилось: только мы вышли – и тут же на другой стороне этого открытого пространства показались наши мужчины. И тоже: оп-ля! Но... И мы, и они абсолютно голые. То же самое и вокруг нас, как мы вдруг заметили,множество голых людей обоего пола. Оказывается, мы попали в клуб нудистов.

Тут мы, три женщины, друг к другу повернулись, посмотрели друг на друга... Что делать-то? А что тут делать: мы перед нашими мужчинами, как и они перед нами, уже "засветились", деньги уплачены бешеные, взять нам свои купальники и надеть их никто не даст (зато нас обязали надеть шапочки, чтобы в бассейне не плавали волосы), а поплавать смерть как хочется и поесть тоже... Выбора у нас, в общем-то, не было. И мы все нырнули в бассейн, наплавались, потом вылезли, заказали еду, посидели попили-поели словом прекрасно в полное свое удовольствие провели время.

А потом в Москве, встречаясь, смеялись: как это мы – оп-ля! Дружно! Согласованно! Вот такой был забавный эпизод...

– Скажите, а как отбирали артистов для поездок из нашей страны за рубеж? Ведь были же очень талантливые люди, но "невыездные". Вспомним такое слово, сейчас почти забытое,– блат. Не хочу никого обидеть, уж никоим образом вас, но проблема-то была...

– Была. Но в такой публичной профессии, как артист, на блате далеко не уедешь и высоко не взлетишь. Блат прокладывает дорогу карьерным возможностям в тихом омуте, в замкнутом пространстве, артист же – он под взглядами всех. "На меня наставлен сумрак ночи тысячей биноклей на оси". Сумрак ночи или день – все равно, но это продолжается сутки напролет, годы подряд. Оставим высокий слог, опустимся вновь к низким истинам. Зачем ездили в капстраны наши делегации? Представлять, рекламировать советское киноискусство, его достижения. Олицетворять собой гордость страны "читайте, завидуйте"! У Маяковского "читайте", а я могла сказать: "Смотрите". Значит, те, кто мог и на сцене и в жизни показать "им", чтобы "они" посмотрели, те и ездили. Разумеется, мы, артисты, очень ценили такую возможность – мир посмотреть, себя показать. Ведь другого способа для этого не существовало – ни формально по нашим законам это не предусматривалось, ни финансовым возможностям советских артистов не соответствовало.

А ваш прямой вопрос о блате... Нет, у меня блата не было. Если что и было, то только стечение обстоятельств. Судьба. Ее власть над собой я чувствовала, и до поры до времени большей частью с хорошей стороны. Мне давалось многое. Я же просто не стремилась повернуть против течения.

– Это философский принцип? Или вера, например вера в рок, в заведомую предначертанность всего?

– Вопрос о вере – если его поставить передо мной совершенно серьезно, в смысле исповедальном – не получит ответа. Я не умалчиваю о чем-то, просто ответа пока нет. И я не берусь отвечать на сугубо философский вопрос: свобода воли, есть ли она у нас? А то, может быть, все волосы на голове у каждого сосчитаны и ни один не упадет без распоряжения свыше! Все это отвлеченно... Но при этом каждому, как я думаю, приходилось хоть раз о каком-то стечении обстоятельств сказать: "роковое". И поддаться этому впечатлению, ища в том, что вытекало одно из другого – такие явные указания перста судьбы.

– А такое бывало в вашей жизни? Хотя бы отдельным эпизодом? Или, возможно, даже так: из эпизода последовал новый серьезный поворот жизни? Мои намеки, как вы догадываетесь из нашего предварительного разговора "за кадром", вполне конкретны...

– ...и их цель – вернуться "в реку времени" и резко повернуть разговор на тему о моем втором замужестве.

– Уже не разговор, не диалог. Из тех отдельных фраз, пока еще сюда, в книгу, не записанных, но в которых вы сами уже касались этой темы, я поняла одно: история была необычной и именно с резким поворотом. Что-то вроде того самого стечения обстоятельств...

– Стечения обстоятельств там, действительно, было предостаточно. И даже "перст судьбы"... Не то, чтобы всерьез, но именно так, как я недавно сказала. В какой-то момент у меня действительно было впечатление, что без "перста" тогда не обошлось.

...Сейчас Александр Михайлович Дерябин известен как врач-травник. И его известность, его слава вполне заслуженны. В его методах лечения нет никакой спекуляции, никакого шарлатанства, как – увы! – случается у нас в настоящем времени сплошь и рядом. Он предлагает разработанные им действенные методы, эффективные лекарства. И я обязательно хочу сказать, что самое важное – эти методы и лекарства доступны. Их производство, применение, распространение не требует крупных затрат. Пустить изготовление препаратов – мазей, настоек, бальзамов – Дерябина на поток, и миллионы людей получили бы гарантированное облегчение от страданий вплоть до полного исцеления. Они смогли бы приобретать лекарства без всяких "льгот", которые на поверку только унижают наших пенсионеров, ветеранов войн и инвалидов. Это было бы всем по карману, даже если жить на те крохи, которые нашим старикам платят в качестве пенсий.

Ужасная особенность сложившейся в России ситуации: у нас известны все достижения медицины нормального для нормальных стран уровня – и не применяются. Обычным людям, которые то и дело болеют, они недоступны. Замкнутый круг получается: стандартные и сертифицированные средства мировой практики применять нельзя – не по карману они ни государству, ни подавляющему большинству граждан, а идти собственным путем тоже нельзя, потому что на него нет ни стандартов, ни сертификатов, и он несопоставим с той самой мировой практикой.

У Александра запатентована, производится и продается целая серия косметических и парфюмерных средств: главным образом кремы, лосьоны. Но это совсем не главная часть всего того, что он делает. Просто эту продукцию легче вывести на рынок. Ведь косметика не относится к разряду средств, назначаемых специалистами, ее каждый выбирает сам для себя. Или не выбирает, как кому угодно.

А лекарства, чтобы быть лекарствами в полном смысле этого слова, должны не только помогать больным, приносить человеческому организму пользу и облегчение. Они должны войти в списки официальной фармакопеи, с которыми работают медицинские учреждения – и больницы, и поликлиники. И если на новые препараты будут выписываться медицинские рецепты, то должно работать производство, изготавливать лекарства в достаточном количестве, чтобы они всегда были доступны.

Но чтобы к этому в конце концов прийти, чтобы выпускать лекарства оптом, на крупных фармацевтических фабриках, чтобы в этом участвовало государство, необходимо как минимум пройти уровень опытного применения препаратов в клиниках. И уже одному этому есть масса препятствий. Отсутствие у Александра классического медицинского документа – диплома вуза. "Ярлык", привешенный траволечению: нетрадиционная область медицины. А какая же она нетрадиционная! Если говорить о традициях, то сто лет назад и раньше кто-то разве пользовался синтезированными препаратами? Ну и, конечно, в области фармацевтики как бизнеса существует исключительная, просто оголтелая конкуренция. Сказать о которой "граничащая с криминальной" – значит ничего не сказать.

Словом, стена, которую предстоит пробить – крепостная, какой-то неизмеримой толщины. Заграничные дипломы (от Швейцеровского общества, например) или устная молва – в наших условиях это, в лучшем случае, только вспомогательные средства. Существует еще путь рекламы, более убедительный для общественного сознания. Но тут нужны такие деньги, что и говорить нечего. Да, есть еще конкретные случаи (и довольно много), когда Александр ставил на ноги очень именитых людей. Но он очень редко умел потом пользоваться их помощью. Характернейшая для него особенность: не искать связей, которые могли бы его "подтянуть вверх". Он общается и работает с теми людьми, которые приходят к нему сами. А приходят, главным образом, те, кто сам нуждается в помощи. Первые же номера ждут, когда придут к ним.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю