Текст книги "Нигредо (СИ)"

Автор книги: Елена Ершова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Кронпринц рассмеялся:

– Моим гостям повезло. Но их общество, должно быть, доконало вас. Вы утомлены?

– Немного. Я не очень хорошо чувствую себя при таком скоплении людей.

– Но это лишь малая часть, – возразил кронпринц. – Вы никогда не бывали на большом авьенском балу?

– Признаться, нет…

– Как?!

Он остановился, пораженный новостью, и Марго опасливо глянула на него исподлобья, вдруг устыдившись собственной нелюдимости.

– Я попала в приют… совсем ребенком, – произнесла она, выталкивая правду, как что-то загноившееся и мерзкое, и внутренне страдая от этого. – У меня не осталось ни опекунов, ни имущества, и никому не было… никакого дела до моего происхождения. А потом… когда барон взял меня в жены… он не выводил меня в свет…

– Какое преступление! – кронпринц, кажется, возмутился всерьез, брови сдвинулись к переносице. – А после?

– А после я смирилась и привыкла. Одно название, что баронесса, – Марго усмехнулась, неловко дернув плечом. – Я и танцевать толком не умею.

Умолкла, ожидая ответа, жилка на виске пульсировала мучительно быстро.

– Я вас научу, – сказал кронпринц.

Марго недоверчиво подняла глаза. Шутит? Играет? Нет, взгляд кронпринца серьезен, в нем отражался янтарный свет фонарей.

– Прямо тут? – спросила Марго, чтобы сказать хоть что-то.

– А чем это место хуже прочих? – кронпринц взял ее за руку. – Доверьтесь мне, Маргарита.

– Я верю, – на выдохе ответила она, ловя взгляд и чувствуя, как его пальцы бережно, почти не ощутимо, едва-едва, сжимают ее ладонь.

– Я постараюсь не обжечь, но все-таки обещайте сказать, если будет больно.

– А вам? – спросила Марго, в свою очередь сжимая его руку, и чувствуя только шершавую кожу перчаток – теплую, но все-таки неживую.

– Мне?

– Вам не будет больно? Я видела, как бинтовали ваши руки. Огонь ранит вас?

Его щека дернулась, точно сквозь мускулы пропустили короткий электрический разряд.

– Иногда, – ответил кронпринц. – Зависит от интенсивности и площади возгорания. Вы одна из немногих, кто спросил… И мне приятна ваша забота, – вторая рука легла на ее талию, отчего Марго снова вздрогнула, и снова не отстранилась, а в свою очередь сжала его плечо. – Ну что ж, начнем с вальса, короля балов? Основной шаг – приставной. Повторяйте за мной и считайте. И, раз…!

Первые шаги – неуклюжие, сбивчивые. С непривычки перехватывало горло, и кронпринц размеренно отсчитывал над ухом:

– …два, три! Вы пытаетесь вести, Маргарита, а это недопустимо. Расслабьтесь! Легче шаг!

Она покорилась, позволив подхватить себя – ветром? волной ли? – и повлечь по улице. Сначала медленно, потом все ускоряя темп, словно она была опавшей листвой, покорной чужой воле, но не противилась этому и ощущала поднимающийся в груди восторг. Фонари пылали, словно оранжевые звезды, слегка кружилась голова. Чтобы не упасть, Марго крепче прижималась к кронпринцу, и в этом было что-то упоительное, опасное и оттого желанное.

– У вас неплохо получается, – улыбался он, а Марго так близко видела его глаза – ласковые и немного насмешливые, – что могла бы разглядеть собственное отражение в них. – Вас учил барон?

– Меня учил отец, – отвечала она, стараясь удержать темп. – Давно, в детстве.

– Мне как-то говорили, что некоторым вещам, научившись однажды, невозможно разучиться. Немного тренировки – и вы будете блистать на балах!

– Под взглядом сотен оценивающих глаз? Вот уж нет! И не надейтесь!

– Тогда я буду приглашать вас каждую ночь танцевать со мной на улицах Авьена. Ради этого приглашу оркестр из того милого кабачка, в котором я периодически бываю. С ними мы разучим еще немало танцевальных па!

Марго весело рассмеялась, и тут же, сбившись с шага, запнувшись о брусчатку. Кронпринц подхватил ее, не позволяя упасть, привлек к себе. Сердце заколотилось невозможно больно. Задержав дыхание, она смотрела на него – знакомый лик, размноженный на портретах, но столь непохожий на них, – и видела не Спасителя, а мужчину – Генриха… Как бы хотелось назвать его так, сокровенно и почти интимно! – усталого, слегка нетрезвого, но все-таки настоящего и земного.

– Вы помните… нашу последнюю встречу? – медленно заговорил он, точно и ему не хватало дыхания, точно слова застревали в горле. – После нее я постоянно думаю о вас… о том, что вы сказали тогда… и что сделал я… вы помните?

– Да, – ответила Марго, чувствуя, насколько густой и вязкий этот ночной авьенский воздух, насколько яркое гало у фонаря, пылающее над головой Генриха, будто фальшивый нимб. – Вы поцеловали меня тогда.

– А вы оттолкнули.

– Тогда я еще никак не могла разглядеть…

– А теперь? – тревожно спросил он. – Что вы видите теперь, Маргит?

Марго поняла, что от ее ответа сейчас зависит что-то очень важное, живое, родившееся из скорлупы сомнений и предрассудков.

Что хотела ответить она?

Что видела, ощущая обжигающее дыхание на своей щеке?

Что видит новорожденный мотылек своими крохотными фасеточными глазами?

Солнце. Всегда лишь его.

Вместо ответа, Марго привстала на цыпочки и коснулась губами его ждущего рта…

– и вспыхнула изнутри, как спичка!

…и почувствовала горячность губ, пряный привкус «Порто».

А все прочее потеряло смысл.

Генрих целовал в ответ жгуче и жадно, насыщаясь ей, как вином, и делясь в ответ собственным пламенем. Марго хотела, чтобы он прижал ее крепче, до мучительно сладкой боли, до дрожи в коленях, и сама льнула к нему, падая в нахлынувшее безрассудство как в пропасть. Растворялась в ощущениях. Теряя себя…

И почти что вскрикнула, когда воздух взрезала резкая трель полицейского свистка.

– Дьявол! – выругался Генрих, вскидывая лицо.

Голова еще кружилась, в глазах мельтешили огни, но Марго смогла различить быстро идущую фигуру в конце улицы.

– Патрульный! – в досаде воскликнула она, стискивая ладонь Генриха и даже не замечая, насколько она горяча. – Бежим!

Они бросились по улице, ныряя в тень арок и проходных двориков. Вослед что-то кричали, свистели до рези в ушах.

Подобрав юбки, Марго неслась вперед, ничуть не отставая от Генриха, по-прежнему цепляясь за него и ощущая в груди все разрастающийся восторг – как в детстве, когда воспитатель застукал ее за поцелуем с мальчиком из соседнего интерната. И так же было страшно и весело, и так же томительно сладко…

– Сюда! – Генрих потянул ее вбок, и сам нырнул в освещенный проулок.

Марго последовала за ним.

Вот знакомая вывеска винного погребка «Хойриген». Вот вынырнувший из-за крыш шпиль собора Святого Петера, а там щетинится черная поросль национального парка.

Засвистели снова, и Марго не сразу сообразила, что это свистнул Генрих, подзывая экипаж.

– Залезайте же! Скорей!

Подсадил ее и впрыгнул сам в тесную полутьму кареты.

– Боже мой! Я не бегал так… со времен ученичества! – отдуваясь, заметил он, падая рядом с Марго и все еще сжимая ее ладонь.

– А я – с той поры, как мы прятались от ваших шпиков.

– Как мог забыть? – воскликнул Генрих. – Я и теперь вообразил, будто за мной следят!

– А это просто патрульный гонял нас, как парочку влюбленных студентов! – подхватила Марго, и оба расхохотались.

Потом Генрих снова поцеловал ее – раскрасневшуюся, взмокшую, возбужденную бегством и…

Близостью.

Да, теперь Марго понимала совершенно ясно.

Это было заложено в ее инстинктах, на подсознательном, глубинном уровне, и она не могла и не хотела противиться своей природе.

Поэтому отозвалась, подалась навстречу, сама обвивая его шею, сходя с ума от истомы, когда его ладони – еще несмело, боясь навредить, – ласкали поверх платья, и даже сквозь ткань, казалось, оставляли на коже ожоги.

– Едемте… ко мне, – шептала Марго, подставляя под жадные поцелуи и щеки, и шею, и плечи, сама лаская его, расстегивая пиджак и заводя ладони под ткань – прикосновение к распаленной коже отдавалось болезненным сердцебиением.

– Нет, нет! За вашим домом… следят, – хрипло говорил Генрих. – Это все равно как… встречаться на Перетсплатце… слишком заметно… едемте в Бург!

– Во дворец…?

Окончание слова потонуло в треске корсетной шнуровки, и Марго отозвалась тихим стоном.

– Ротбург… может быть самым укромным местом, – сквозь пульсацию и жар доносились обрывистые слова, поцелуи жалили оголившуюся грудь. – Там много… тайных ходов… и немало потайных дверей. Томаш проведет… надежной дорогой.

– Мне все равно, – дрожа, отвечала Марго. – Только, прошу, быстрей! Я не хочу… не должна потерять… ни капли этой ночи!

Их тени, трепещущие и неприметные, скользнули за маленькую железную дверь.

Коридоры вились, сменяясь пустыми салонами. Статуи следили бездушными глазами. В углах перешептывались призраки ушедших королей.

Какое ей дело до мертвецов?

Марго жила! И торопилась выпить до дна подаренную ей ночь.

Они ввалились в комнату, изнемогая от желания, целуясь до сладостной дрожи. Упав спиной на кушетку, Марго выскользнула из платья, как из кокона, и сначала почувствовала себя уязвимой и голой, а потом – свободной и настоящей. И, наконец, с восторгом раскрылась перед Генрихом, впуская его в себя…

…словно шагнула за край и, наконец, обрела крылья.

Больше никакой пропасти. Ни страха, ни стыда. Пусть вечно длится пьяная и сладкая ночь. Пусть бьются и умирают мотыльки. Уж так заложено в их глупой природе – упрямо стремиться к огню.

И достигать цели.

7.2

Ротбург, приватный салон кронпринца

Марго проснулась, как просыпаются от похмелья, мучимые жаждой и стыдом. Сквозь портьеры проглядывало пепельно-серое утро, по комнате гуляли сквозняки. Поджимая зябнущие ноги, она тихо прошла к столу, плеснула в стакан воды и осушила жадно и торопливо.

Тишина угнетала.

Угнетали каменные стены, прячущиеся за красным шелком, громоздкая и вычурная мебель, картины в тяжелых рамах и бабочки, бабочки, бабочки…

Аккуратно спрятанные под стекло, пронумерованные и подписанные – жизнь, законсервированная на пике своего расцвета.

Марго не покидало ощущение, будто она одна из них.

«Поздно, дорогая, – шепнул покойный барон. – Ты стала очередным экземпляром в чужой коллекции»

Она не ответила, но принялась одеваться: тихо-тихо, стараясь не разбудить его высочество и даже не смотреть в его сторону.

Он все равно попросит ее уйти, как всех, кого приводил сюда или с кем веселился в салоне на Шмерценгассе, так зачем оттягивать неизбежное? Пожар отбушевал и оставил после себя лишь пепел.

Марго закусила губу и наткнулась взглядом на голый оскал черепа. От неожиданности перехватило дыхание, и тут же за спиной послышался тихий голос:

– Несчастный Йозеф напугал вас?

Она обернулась, подхватив взметнувшиеся юбки. Кронпринц стоял у кушетки, небрежно запахивая халат. Темные полы порхнули и обвили его, заключив в кокон. Марго сглотнула комок и переспросила:

– Йозеф?

– Эта голова, – он указал на череп.

– Вы знали его?

– Нет. Я не знаю ни его настоящего имени, ни кому он принадлежал. Но мне нравится думать, что это был такой же несчастный, как и все мы, – пройдя к столу, кронпринц коснулся полированной кости, провел пальцем, затянутым лайкой, вдоль безгубого рта. – Смотрите, он умер молодым. Судя по зубам, ему было едва ли больше тридцати. Мне нравится думать, что у него была пустая жизнь, утомительные обязанности, скверная жена и, возможно, он тоже мучился мигренями. А теперь ничего этого нет… Разве не утешительно?

Он улыбнулся, но сейчас же посерьезнел и пригвоздил Марго пугающе тяжелым взглядом.

– Вы собирались сбежать, не так ли?

Пепел, осевший на дне ее сердца, вдруг подхватило сквозняком и бросило к горлу. Она поперхнулась, накрыла ладонью рот.

– Ваше вы… сочество, – голос глухой, хриплый, не ее. – Простите, но…

– Почему вы хотите уйти? – отрывисто осведомился он. – Сбежать, как сбегают все? Вы боитесь меня?

– Нет! – воскликнула Марго.

– Жалеете о ночи со мной?

– Нет, ваше высочество! Дело не в том!

Марго оперлась ладонями о гладкую поверхность стола. Напряженные мышцы гудели, губы еще помнили поцелуи – восторженно-пьяные и шальные. Так трудно уйти, когда хочешь остаться. Так трудно остаться, когда принуждают к этому.

– Я не хочу быть обузой вам, – заговорила она, избегая встречаться с ним взглядом. – Я благодарна за все… за то, что произошло… что вы сделали для меня. Я буду помнить эту встречу, и благодарить судьбу за возможность быть… к вам так близко. Я лишь хотела просить вас о возможности уйти самой, прежде чем вы сами прикажете…

– Не прикажу. Я хочу, чтоб вы остались, Маргит.

И снова этот отрывистый тон, и хмурая складка между бровями. Стоял, с силой сжимая череп – еще немного, и треснет полированная кость.

– Ваше высочество, не думаю, что должна…

– Можете просить взамен, что угодно!

– Просить?

Бросило в дрожь. Стены плыли, сливались в пестрый ручей, в котором теперь барахталась Марго. Воздуха не хватало, не хватало сил справиться с течением, и взгляд Спасителя казался холодным и злым, как взгляд фон Штейгера.

– Каждый, кто попадает ко мне, хочет чего-то, – продолжил кронпринц. Зрачки – точечные, словно булавочные головки, – кололи лицо. – Одни денег, другие – награды, третьи – места, четвертые – помилования.

– Ваше высочество, пожалуйста, не надо!

Она все еще пыталась остановить этот поток, все еще пыталась спастись. Но легкие кололо от нехватки воздуха, тело звенело натянутой струной. Еще немного и…

– Вы просили помиловать брата, но что хотите для себя? Говорите смелее, баронесса! Вы оказали услугу мне, а я окажу ее вам. Какова цена вашей любви? Ну же, не молчите! Я приказываю!

…струна лопнула с негромким хлопком.

Ладонь обожгло ударом, и Марго спрятала руку под мышку. По лицу кронпринца расплывалось алое пятно, и глаза стали круглыми и удивленными, как у несправедливо обиженного мальчишки.

– Ничего, – задыхаясь, выцедила Марго. – Мне ничего не нужно. Я пришла, потому что хотела быть тут. И ухожу, чтобы сохранить о вас лучшие воспоминания. Но вы! – она зажмурилась, прижала ладони к лицу и, застонав сквозь сжатые зубы, произнесла формальное: – Простите…

Затем, подхватив платье, метнулась к дверям.

Скорее на воздух! Прочь! Подальше от мертвых бабочек, от ухмыляющегося черепа, от чудовища с глазами покойного барона…

– Я идиот.

Взялась за изогнутую ручку, да так и застыла, не повернув.

Но обернулась сама.

Кронпринц стоял, заломив руки над головой, словно испытывал мучительнейшие боли, и как от боли, плотно зажмурил глаза.

– Своими руками уничтожаю все, чего ни коснусь, – пробормотал он, кривясь в однобокой усмешке. – Как глупо! Простите, если сможете…

Марго тяжело дышала. Бронзовая рукоять холодила ладонь.

– Я бы хотел, чтобы вы остались, – услышала она голос, за эти короткие минуты утративший звеняще властные нотки, и ставший глухим и усталым. – И я бы просил остаться, но разве вправе задерживать вас? Вы свободны!

Ручка подалась. Щека онемела от сквозняка, и пахнуло чем-то сладким, терпким, пыльным – не то увядающими розами, не то высохшими мотыльками. Ковырни позолоту – и увидишь под ней язвы дряхлеющей династии.

– Вы просите? – спросила Марго, так же запрокидывая руки и сжимая голову ладонями, ища глазами его потеплевших глаз – единственно живых в этом ужасающе искусственном, умирающем мире.

– Прошу, – тихо ответил Генрих. – Да. Да…

И снова так близко, лицом к лицу, и нечем дышать, и кругом голова от красного шелка, и позолоты, и разноцветья крыльев.

Дверной замок щелкнул, возвращаясь в пазы. Неважно, был ли путь к отступлению. И нужен ли тот путь вообще?

Марго застонала, ловя ртом горячие поцелуи, сама откликаясь на них, шепча:

– Но почему? Почему так хотите…

– Потому что люблю, – отвечал Генрих, жаля губами ее губы, и подбородок, и шею. – Люблю тебя, Маргит!

Жарко сплетались руки, и глупое сердце, истекающее огнем и кровью, трепыхалось так сладко и горячо, что ледяная корка, годами твердеющая над сердцем, дала трещину, и Марго тихо заплакала.

– Люблю, – шептала она, катая на языке сладость и соль. – Я тоже люблю тебя, Генрих…

И снова – пена вздыбленных юбок, и ласки – ожоги по оголенной коже.

– Не так, – просила Марго, перехватывая его запястья. – Хочу чувствовать тебя… всего, целиком. Без перчаток.

Он отстранился, заглядывая в ее лицо. В глубине глаз сновали огненные смерчи.

– Ты хочешь?

– Да, – сказала Марго, дрожа от смятения и сладостного восторга, какой бывает, когда стоишь на краю пропасти. Один шаг – и полетишь. – Сегодня ты спрашивал, что можешь сделать для меня? Так покажи себя настоящего.

Молча и медленно, аккуратными и выверенными движениями, при этом не сводя с нее взгляда, Генрих стянул с левой руки перчатку. Марго задохнулась, увидев его ладонь: и свежий ожог, и старые паутинки шрамов, и розовый рубец стигмата…

…отметины, оставленные огнем на коже Родиона, но зажившие теперь…

…и никогда не заживающие у Спасителя.

– Мой бедный мальчик! – воскликнула Марго и, повинуясь порыву, мягко прикоснулась губами к изуродованной коже. На миг показалось – кольнуло жгучей искрой.

Она не отстранилась, лишь теснее прижалась щекой.

И ни ожога, ни боли. Только возобновившиеся ласки – теперь они стали куда нежнее и бесстыднее прежних, а поцелуи – мягче и глубже.

Они снова любили друг друга – не так поспешно, как ночью, а по-иному, неторопливо и чувственно, уже не боясь потерять себя, а лишь обретая с каждым вздохом и стоном. И после, положив голову на плечо Генриха, Марго держала его за руку и наблюдала, как полоска рассвета, вползая из-за портьер, ширится и золотит паркетный узор.

– Так странно, – первой нарушила молчание Марго, вслушиваясь в плотную тишину, не нарушаемую ни фабричными гудками, ни скрипом ставен, ни шагами неуклюжей прислуги. – Я во дворце, а кажется, будто в родительском доме. Мне радостно и уютно с тобой.

– Мне тоже не верится, что это Ротбург, – ответил Генрих, задумчиво перебирая ее волосы. – Даже дышать стало легче, и головная боль отступила. Как жаль, что остался лишь час, и вскоре нас разлучит Томаш. Ты отправишься в свой особняк, а мне вновь придется натягивать мундир и вспоминать о долге.

– Час вместе – лучше вечности поодиночке.

– Я вскоре покину Авьен.

– Знаю, – Марго теснее прижалась к нему. – Тебя тревожит это?

– Немного, – признался Генрих. – Теперь, когда мы нашли друг друга, как прожить в разлуке?

– Сколько бы ни прошло времени, я обещаю ждать.

Генрих поцеловал ее – нежно, словно прощаясь. Поднявшись, достал шкатулку.

– Открой.

– Что там? – Марго отщелкнула крышку, вскрыв бархатное нутро.

– Подарок тебе.

На ладонь упало массивное железное кольцо.

– Здесь что-то на авьенском, – сказала Марго, поднося совсем близко к глазам и считывая буквы: I…L…B…

– In Liebe Vereint Bis In Den Tod, – произнес Генрих. – «Любовью соединены насмерть». Это кольцо принадлежало моему прапрапра… Бог знает, какому прадеду, Генриху Первому. Он подарил его жене перед тем, как взойти на костер.

– Как это ужасно! – воскликнула Марго, сжимая кольцо в кулаке, и, подумав, добавила: – И грустно.

– Но все же красиво, не находишь? Каждый Спаситель передает это кольцо своей возлюбленной. Той, с которой связано его сердце. Я хочу, чтобы ты всегда носила его с собой.

– Я буду, – прошептала Марго и прижала кулак к груди. – Мне жаль лишь, что я не смогу проводить тебя в путь.

– Потерпи. Скоро все будет по-другому, – ответил Генрих и, распахнув портьеры, впустил в комнату рассветное золото и свежесть раннего утра. – Когда мы найдем ламмервайн и победим – а мы обязательно победим! – не станет ни болезней, ни покушений, и эта глупая женитьба окажется дурным сном… Я верю в замечательное, светлое будущее! А ты? Ты веришь мне, Маргит?

Она подошла на цыпочках, обняла Генриха со спины.

– Да, – ответила Марго. – Я знаю, так будет.

Над Авьеном поднимался солнечный обод, а ей казалось – это, вздыбливая перья, летела Холь-птица. Марго следила за ней открыто и радостно: она больше не боялась огня.

Конец первой книги