Текст книги "Шрам на ладони"

Автор книги: Елена Дубровина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Глава 24
БИФШТЕКС ДЛЯ ДОГА

Никаких известий об исчезнувшем Грачеве не поступало, преступник как сквозь землю провалился.

И Дементьев не усидел в своем кабинете. Осмотр жилища убитой он решил произвести сам, питая слабую надежду на то, что там обнаружится хоть какая-нибудь зацепка.

В качестве понятых при вскрытии квартиры Екатерины Петровы Семеновой пригласили ее соседей по лестничной площадке: пенсионера Невьянцева и домохозяйку Чупрыкину.

Если старичок отозвался на просьбу следователя без особой охоты, то дама, напротив, стремилась в помощники, несмотря на то что она недавно вымыла голову и волосы ее еще не просохли. Следом за ней с лаем рвался из прихожей ее огромный, дог и Чупрыкиной стоило немалого труда затолкать зверюгу обратно:

– Назад, Кристи! Кому сказано – назад!

Она захлопнула плотнее шелковый халат и оживленно защебетала, вертя мокрой головой и обдавая следователя брызгами:

– Такое гордое породистое животное, знаете ли! Меня просто обожает. Вот увидела незнакомых мужчин – и сразу меня защищать! А вы следователь, да? Я удостоверение плохо разглядела. Вы к Катюше, да? А что она натворила?

Они вошли в Катину квартиру, и Геннадию пришлось едва ли не силой усадить понятую на стул. Спокойно стоять на месте она была не в состоянии, так и норовила, опережая сыщиков, заглянуть в каждый уголок.

В отличие от нее, пенсионер Невьянцев степенно остановился у ковра, висевшего на стене, и не проронил ни слова.

Чупрыкина же не унималась:

– Проворовалась Екатерина, да? Но вы этому не верьте, Катюша не такая, она чужого не возьмет, это ее подставили, это уж точно! А ведь я предвидела. Я ей говорила: нельзя тебе, Катя, работать с деньгами, больно уж ты доверчивая.

Сотрудник уголовного розыска, осматривавший дальнюю комнату, позвал оттуда:

– Геннадий Иванович!

Чупрыкина смолкла и, вытянув шею, пыталась увидеть, что там обнаружили.

Геннадий прошел на зов: на тумбочке возле кровати в пластмассовой рамочке стояла фотография, цветная, сделанная уличным фотографом на Арбате. На ней в полный рост, в летней одежде стояли трое. В центре – собственной персоной Сергей Грачев. Он стоял рядом с рыжеволосой молодой женщиной. Это была Екатерина Петровна Семенова. По другую сторону от подозреваемого – маленький мальчик, тоже рыжий, с живой обезьянкой на плече.

– Ясно, – удовлетворенно кивнул Дементьев.

Фото показали понятым:

– Вы узнаете кого-нибудь из этих людей?

Невьянцев коротко буркнул:

– Все знакомые.

Чупрыкина же затараторила, не давая соседу продолжить:

– Я Екатерину предупреждала: не держи этот снимок на виду. Так нет же, она его, как нарочно, напоказ выставляла. Я, говорит, не боюсь. Я, говорит, ничего плохого не сделала, и бояться мне нечего.

Дементьев насторожился: похоже, из этой болтушки можно будет вытянуть немало ценной информации. Оказывается, Семенова должна была чего-то бояться, причем ее боязнь как-то связана с этой фотографией.

– Извините, Тамара Васильевна, – мягко прервал он понятую, – все, что вы сообщаете, чрезвычайно интересно. Если не возражаете, мы после окончания осмотра пройдем к вам и побеседуем.

– Я? Возражаю? Да что вы! – обрадовалась Чупрыкина.

Следователь рассчитывал выудить у нее какие-то сведения, она же – у него.

– Вот и замечательно, – кивнул Дементьев. – А теперь я попрошу вас просто назвать всех, кто здесь изображен.

– Ну, Катьку вы сами узнали. А это Сережа.

– Так, Сергей, значит. Отчество, фамилия вам известны?

– Отчество… – она задумалась. – Нет, отчества не знаю. Сережа и Сережа. А фамилия – Грачев.

«Значит, подозреваемый контактировал с жертвой под собственным именем», – сделал вывод следователь.

– А мальчик? – спросил он.

– Так это же Ванечка, Катюшин сын! Конечно, он с тех пор подрос, это они летом снимались. Ох и содрали с них за эти фотографии – жуть как дорого. Но Сережа, конечно, заплатил, а Катя ужасно расстроилась: она ведь у нас гордая. Вот и подставили ее теперь под статью, гордую-то.

«Не забыть заняться сыном убитой, – отметил про себя Дементьев. – Интересно, где он сейчас? Хотя вряд ли такой маленький ребенок может сказать что-нибудь дельное. А вообще-то – кто знает?»

Пенсионер распространяться о фотографии не стал, только хмуро глянул в сторону говорливой соседки и скупо проронил:

– Подтверждаю.

* * *

Помимо означенной фотографии, осмотр квартиры убитой ничего особенно интересного не дал. Отпечатки пальцев Грачева были тут наверняка повсюду, но это уже никого не могло удивить и не прибавляло к известным фактам ничего нового.

Дементьев, правда, обратил внимание на ряды странной рассады на кухонном подоконнике: толстенькие экзотические пальмочки выпустили корни в банках с водой. Но это, видимо, было просто хобби Екатерины Семеновой и к преступлению отношения не имело.

Да еще он кинул понимающий взгляд на полку с хрусталем. Всевозможные вазочки и фужерчики были, пожалуй, самыми дорогими предметами в этом скромно обставленном жилище.

Хрусталь в московских квартирах – не редкость, и следователь задержался возле полки лишь потому, что в сумке подозреваемого нашли целый набор из этого материала: менажницу и шесть салатниц.

Возможно, Грачев и проник в кассу обменного пункта именно благодаря той сверкающей посуде. Зная пристрастие Семеновой, он, наверное, попросил ее отпереть решетчатую дверь, чтобы та могла рассмотреть комплект – на предмет приобретения. Уверяет же соседка, что Екатерина Петровна была очень доверчива.

Правда, по-прежнему масса неясностей. Где были сообщники Грачева? И что делал в этот момент охранник валютного пункта? Все это выяснится позже, когда Грачева схватят. Уж на допросах-то Дементьев сумеет заставить его расколоться.

* * *

А пока Геннадий Иванович сидел в уютной кухоньке Тамары Васильевны Чупрыкиной, обставленной изящной импортной мебелью, и ему наливали фруктовый чай из белого электрического чайника «Филипс» в испанскую небьющуюся чашку.

– Кристи, не слюнявь гостя! – то и дело одергивала хозяйка собаку, норовящую дружески положить свою массивную голову следователю на колени. – Видите, она вас признала, вы ей понравились!

– Я очень рад, она такая симпатичная, – Геннадий пытался вести себя непринужденно, однако не мог не держать в поле зрения влажную пасть с огромными клыками. – Но давайте вернемся к нашему разговору.

– Вернемся. Непременно вернемся. Катюша, знаете ли, такой человек, такой человек, золото просто. Вы обязаны ее отпустить. Лучше уж других проверьте – тех, кто там над ней стоит. Главбух или директор, я уж не знаю кто. Наверняка ведь нахапали, а как ревизия – так кому отвечать? Стрелочнику. Уж я знаю, поверьте, я в торговле двадцать лет.

– А Грачев?

– А при чем тут Грачев? Он ведь физик. Хотите бифштекс? У меня мясо отличное, парное. Я его задешево покупаю в собачьем клубе. Для Кристи по два килограмма в день выписывают, догам положено. Она ведь у мне не простая, с королевской родословной.

Для наглядности Чупрыкина вытащила из холодильник кусок свежайшей розовой вырезки и помотала перед носом следователя.

Геннадия передернуло. Он представил себе, как это мясо сперва гложут и лижут псы, а после этого отнятый у них кусок предлагают ему, не терпящему антисанитарии.

Однако, подавив в себе отвращение, он сумел все-таки сосредоточиться на нужной ему теме:

– Кем приходится Грачев Екатерине Семеновой? Сожитель?

– Вот! – Чупрыкина торжествующе взмахнула собачьим бифштексом. – И вы так подумали! Я же ей говорила: Катенька, ты дура. Всякий нормальный человек, увидев вас на фото вместе с ребенком, решит, что ты с ним живешь.

– А это не так?

– Что вы! Сережа не такой. Это другие мужики, знаете ли, за каждую мало-мальскую помощь требуют… сами понимаете чего. А Сережа – просто по дружбе, от всей души. За это я головой ручаюсь. Катюша от меня ничего не скрывает. Она чуть что – бежит к нему. Мужских-то рук в доме никогда не было. Он и мне помогал, когда плиту газовую меняли. Вот видите, у меня теперь «Индезит». И все – только за спасибо.

«Это и подозрительно», – отметил про себя следователь.

А вслух бесстрастно произнес:

– Допустим. А теперь, Тамара Васильевна, давайте вернемся к следующему факту. Вы упомянули о том, что Екатерина Семенова должна была чего-то опасаться.

– Конечно. Недостачи. Я ведь вам уже…

– Да нет, я не об этом. Вы считали, что она не должна была держать эту фотографию на виду. Почему?

– А, вот вы о чем! Так это совсем из другой оперы.

– А все-таки?

Чупрыкина вдруг сердито вскрикнула:

– Кристи, Кристи! Не отгрызай Геннадию Ивановичу шнурок! Место, плохая девочка!

Вздрогнув, Геннадий поджал ноги. Ему не терпелось поскорее закончить разговор и удалиться в свой тихий, чистенький, гигиеничный кабинет, где приходится общаться с убийцами, насильниками и грабителями, но это гораздо безопасней, чем с этим своевольным слюнявым зверем:

– Итак?

– Ну так она же хочет замуж выйти!

– За Грачева?

– Да нет же, за Юрочку.

– Поточнее, пожалуйста. Кто такой Юрочка?

– А! Ну его-то отчество я знаю: Юрий Андреевич. Варламов. Ему нравится, когда его по отчеству называют, вот я и запомнила. Но он не старик, вы не думайте. Он молодой, только важный очень. Замечательная партия. Катюше просто повезло. Сама-то она такая… – Чупрыкина умолкла, подбирая не слишком обидное слово, – простенькая. А Юрочка, видно, из верхов. Образованный и с достатком. Вот я и говорю: Катя, он же сумеет тебя обеспечить, не ходи ты на эту банковскую работу…

Слова сыпались из нее, как орехи из дырявого мешка, и Дементьеву стоило немалого труда не терять нить разговора.

– Так мы насчет фотографии…

– А! Ну ясно же – ревность!

– Ага… Грачев ревновал Екатерину к Варламову?

Вот и дополнительный мотив для убийства: не будь ревности, возможно, дело ограничилось бы простым ограблением, без крови…

– Да нет же! – Чупрыкина подошла к Геннадию с тряпочкой и принялась стирать с его наглаженных брюк собачьи слюни. – Наоборот. Юрочка мог ревновать к Сереже. Он, правда, виду не подавал, сдержанный. Но уж в глубине души-то наверняка… Рассудите сами: если хочешь выскочить замуж, то зачем нервировать жениха? Смысл какой?

– Никакого, – согласился Дементьев. – А скажите, Тамара Васильевна, Грачев был знаком с Варламовым?

– Да уж наверное. Катя без Сережиного совета – ни шагу. Как кто замаячит на ее горизонте – ну, вы понимаете, я имею в виду мужчину – Катюша тут же к нему: что он скажет? Вроде смотрины устраивает, а Сергей на них – как бы за родителя. Так что, как пить дать, он Юрочку видел, раз свадьба назначена была. Одобрил, значит.

Вдруг она испуганно схватилась за мокрую голову:

– Ох! А теперь свадьбу придется отложить, да? Вы, небось, Катюшу долго продержите, пока до конца все не раскопаете? Она где? Неужели в тюрьме?

– Нет, Тамара Васильевна, вы случайно адреса Юрия Варламова не знаете?

– Вроде он где-то в Перово… – Вдруг Чупрыкина нахмурилась и косо, с подозрением глянула на следователя. Собака, уловив настроение хозяйки, глухо зарычала. – Вы что, собираетесь ему сообщить, что Катя под следствием? Бога побойтесь! Он же ее сразу бросит. Юра такой… респектабельный. Пачкаться с подсудными делами не станет. А Кате двадцать шесть лет, и она мать-одиночка. Думаете, легко женщине в такой ситуации создать семью?

Чупрыкина так разволновалась, что псина, приняв агрессивную позу, явно приготовилась к нападению на обидчика. Дементьев попытался встать, однако догиня преградила ему путь к выходу. Окрики хозяйки на нее уже не действовали: видно, в Кристи заговорила кровь ее королевских предков, возможно, участвовавших в травле крупных хищников.

– Я объясню, – сказал напуганный следователь. – Екатерина Петровна, ваша соседка… она не в тюрьме. Она убита.

– Как убита? – тоненьким голоском спросила Чупрыкина, вдруг лишившись своего напористого красноречия. Опустилась на табуретку и протяжно, жалобно заплакала.

Собака отвлеклась от следователя, сочувственно лизнула хозяйку в щеку и, усевшись у ее ног, завыла. Дементьев на цыпочках покинул кухню.

Глава 25
УГОН

Вернувшись в свой родной и любимый следовательский кабинет, Геннадий тут же запросил адрес Юрия Андреевича Варламова, надеясь разузнать у жениха убитой какие-то новые детали о взаимоотношениях кассирши Семеновой с предполагаемым преступником Грачевым.

Варламова, однако, дома не оказалось. Соседи, чьи номера телефонов установить было несложно, сказали: он уехал на конференцию до понедельника.

Но Дементьев не хотел терять времени. Грачев, улизнув прямо из-под носа, задел его за живое, и Геннадию не жаль было потратить на его поиск выходные. Пусть Анжелика поскучает, ничего страшного. Все равно она собиралась в парикмахерскую, делать «химию», а это процедура на весь день.

«Фу, какое неприятное слово – химия, – поморщился следователь. – Что-то в нем есть уголовное, как будто моя Анжелика – условно-осужденная. А и вправду, женщина, выйдя замуж за человека моей профессии, наверное, иногда чувствует себя отбывающей наказание. Ночевать не прихожу, в выходные отсутствую. Химия! Кто только придумал так нехорошо обозвать очаровательные женские завитушки. У моей матери, помнится, в ходу было более красивое слово – перманент…»

От размышлений о дамских прическах его оторвала очередная оперативная сводка:

– Геннадий Иванович! Тут заявление об угоне поступило.

– Это не ко мне. Пусть район занимается.

– Район-то район… Да номер угнанного автомобиля – н 25–50 МО, «Жигули» пятой модели, белого цвета.

– Что?

– … Зарегистрированы на имя Грачева Сергея Николаевича. Мы потому вам и звоним: машину ведь, кажется, уже нашли?

Следователь никак не мог сообразить, что происходит. Машину действительно нашли. Разбитую. В районе Звенигорода. Выходит, ехал на ней кто-то другой? Некто Икс угнал у Грачева машину и расколотил ее? А хозяин, обнаружив пропажу, заявляет… Хозяин ли?

– Кто заявитель? – спросил Дементьев.

– Дударенко Антон Антонович, механик автосервиса номер шестнадцать. Говорит, «Жигули» были оставлены владельцем у него во дворе, возле дома для ремонта. Вчера, в конце рабочего дня.

* * *

– …А утром выхожу – как корова языком слизала! – Антон стоял перед следователем и с жаром докладывал о случившемся. Красные пятна на лице и шее говорили о его крайнем возмущении.

Он явился в городскую прокуратуру моментально, по первому зову: чувствовал себя виноватым перед приятелем, не уследил за собственностью Сергея.

– Мы еще вчера потешались с Серегой: кто ж ее угонит, такую потасканную! Ан, видать, нашлись любители. Не завидую я им, правда: тормоза ни к черту. Можно сказать, тормоза вообще отсутствуют. «Жигуль» этот – не средство передвижения, а орудие самоубийства. Особенно если ледок. До первого столба.

– Спокойнее, спокойнее, Антон Антонович, давайте по порядку. Не волнуйтесь, разберемся, – Дементьев старался придать своему голосу как можно больше уверенности, так как сам уже сильно сомневался в том, что удастся быстро разобраться.

Антон сел и улыбнулся.

– А вы молодцы. Я и не думал, что вот так сразу отреагируете. Тачка-то никакая – не правительственная, обыкновенная, старенькая к тому же. Обычно милиция на такие развалюхи чихает с высокой колокольни…

Он был прав. Дементьев не мог с ним не согласиться: действительно, не случись убийства, вряд ли кто стал бы всерьез заниматься стареньким «Жигуленком».

Он придвинул к Дударенко бланк протокола для свидетельских показаний:

– Если не трудно, вы тут изложите все подробно.

– Ой, трудно… – скривился Антон. – Я писать-то не мастер, все больше по железякам. Лучше я так, на словах. А вы это… зафиксируйте, я потом подпишу.

– Ну хорошо. Итак, Грачев явился к вам с просьбой отремонтировать автомобиль. В котором часу это было?

– Да что-то около пяти.

– Он просил выполнить работу срочно?

– Да, было. Торопил.

– Уточните: срочно – это тут же, немедленно?

– Просил к понедельнику. А я говорю – ну ты и наглец, у меня же грядет у-ик-энд.

– Он продолжал настаивать?

– Ага. Настырный. Ну, я и не смог отказать, черт бы его подрал! Пусть бы лучше в будни, как положено, подогнал к автосервису, я бы его все равно бесплатно обслужил, по знакомству.

«Так-так-так, – подумал следователь. – Выходит, бегство было запланировано на послезавтра. А до понедельника, в выходные, преступник думал отсидеться. Награбленное с сообщниками поделить, то да се…»

А вслух спросил:

– Вы давно знакомы с Грачевым?

– С детства. Потому и согласился на этот, так сказать, внеплановый ремонт.

– Вы не заметили вчера в его поведении чего-нибудь особенного? Может быть, он казался возбужденным, взволнованным?

– Да нет вроде. Выпить, правда, со мной отказался.

– Интересно. Он как-то это объяснил?

Антон удивился.

– А зачем это объяснять? Думаете, все кругом алкоголики, что ли? Серега – он вообще не слишком-то по этому делу. Так, для компании…

– Ну да, конечно, это я просто к слову.

– Хотя нет… Вчера как раз объяснил: дело у него намечалось.

Следователь затаил дыхание.

– Дело?

– Ага. Мебель переставить подруге одной. Замуж она, рыжая, собралась.

– Екатерина Петровна Семенова?

– Угу, – подтвердил Антон и запнулся. – А вы откуда знаете?

Красные пятна, совсем было исчезнувшие с его лица, вдруг отчетливо проступили вновь. Он перегнулся через стол и, казалось, вот-вот схватит следователя за лацкан:

– С Серегой что-то случилось, да? Говорите!

– Тише, тише, Антон Антонович.

– Вот я и думаю: чего это вы так резко за работку взялись? – Его тон стал просительным. – Что с ним, скажите, а? Не скрывайте…

Дементьеву растерянность свидетеля была на руку. Он продолжал гнуть свое:

– Как вы считаете, Грачев мог сам ночью забрать свою машину?

– Да что он, придурочный, что ли? Кто ж по ночам без тормозов разъезжает? К тому же и права его у меня остались, и техпаспорт. Он бы поднялся ко мне, забрал бы.

– А он не поднимался?

– Нет.

– И не звонил?

– Нет.

– Эти документы у вас с собой?

– С собой. Вот пожалуйста.

– Благодарю. Подошьем к делу.

Антон откинулся на спинку стула, оттянул ворот свитера, дышать вдруг стало трудно.

– Понятно. Значит, никто машину не угонял. Сам он, выходит… Разбился, да? Насмерть?

Следователь ответил уклончиво:

– Автомобиль найден за городом, в кювете. Перевернутый и весь покореженный.

– За городом… к матери, значит, ехал, – тихо произнес Дударенко. – Вот тебе и пирожки с яблоками… Бедная Надежда Егоровна.

Следователь насторожился:

– К матери? У Грачева мать за городом проживает?

– Ну да. В Мамонтовке. Только вы ей сообщите как-нибудь поаккуратнее. Женщина пожилая, а он у нее единственный. Или, если хотите, я сам…

– Да нет, спасибо, не беспокойтесь. Значит, вы говорите, Мамонтовка? Это, кажется, по Ярославской дороге?

– Да, не доезжая до Пушкина.

– Не знаете, это случайно не третья зона?

– Понятия не имею. Я на электричках не езжу, у меня свои колеса есть.

«Вот и разгадка железнодорожной сезонки, найденной в сумке грабителя», – обрадовался Дементьев.

– Чего это вы улыбаетесь? – насторожившись, спросил автомеханик.

– Я не улыбаюсь. Это гримаса скорби, – брякнул следователь первое, что пришло на ум. – Распишитесь, пожалуйста, вот тут, внизу: с моих слов записано верно. Вашу фамилию и дату… Благодарю.

Поднимаясь, Антон еще раз попросил:

– Вы уж постарайтесь поделикатнее с матерью. Такое известие…

– Приложим все усилия, – заверил Дементьев, пряча от свидетеля ликующий взгляд.

Глава 26
ДУРАК ДУРАКОМ…

– Кто? Кто там?

– Откройте! Милиция!

– Иду! Бегу! Сейчас, милые.

За дверью домика кто-то на что-то наткнулся, громыхнули ведра, послышалось кошачье мяуканье, последовала суетливая возня с замком, и наконец на пороге перед следователем возникла пожилая женщина с заплаканным лицом.

– Нашли? – с ходу спросила она.

Дементьев опешил: уже все знает. Откуда? Он-то рассчитывал застать мать Грачева врасплох, а если повезет, то с ней и его самого. Конечно, мала вероятность того, что преступник скрывается у матери, но вдруг? Тем более что, как теперь выяснилось, машина могла быть угнана в сторону Звенигорода не Сергеем, а кем-то другим.

В саду под каждым из окон домика уже находились омоновцы – на тот случай, если преступник вздумает сигануть в окошко. Еще один оперативник, отстранив хозяйку, прошел в сени.

– Вы – Грачева Надежда Егоровна? – спросил Дементьев.

– Ну да, ну да, дура я старая, прости Господи, – перекрестилась она и подняла на посетителя покрасневшие от слез глаза. – Где он?

– Давайте пройдем в дом.

– Ради Бога… – проговорила женщина упавшим голосом, пропуская Дементьева в горницу, где омоновец уже заглядывал в шкаф, под кровать, за печку. – Не тяните. Говорите уж всю правду. Недоглядела я… Завозилась с пирожками. Сережа просил испечь.

«С комфортом хотел бежать, гад, – подумал следователь. – Пирожки домашние в пути трескать».

Выпечка лежала тут же горкой на противне, накрытая чистым полотенцем. Дух от нее исходил домашний, сытный. Дементьеву вспомнилось: так пахла рука Анжелики – там, в «Пирожковой», где они познакомились.

Геннадий невольно проникся симпатией к Надежде Егоровне. Несомненно, эта женщина не в курсе событий, она бы не стала покрывать преступника, даже если тот – ее сын.

«Прав был свидетель Дударенко, – решил он. – С ней нужно поделикатнее. Она не виновата, что отпрыск оказался выродком. Однако и не расспрашивать ее нельзя. Может дать ценные сведения».

А Надежда Егоровна смотрела на него со страхом – и с надеждой.

– Что же вы молчите? – сказала она. – Неужели… Боже, что я скажу Кате!

«Так. Она знакома с Семеновой, но еще не знает, что та убита. Однако ей откуда-то известно, что Грачева ищут. Значит, он заезжал сюда и что-то ей наплел. Интересно, что? И, видимо, должен был зайти сюда еще раз – за пирогами».

Что ж, нужно брать быка за рога. И Дементьев спросил в упор:

– Когда Сергей собирался заехать к вам снова?

– В понедельник.

«Логично. Все сходится. Машину он тоже оставлял у Дударенко до понедельника. Но если так, почему пироги мать пекла заранее, за два дня? Ведь сегодня только суббота. Они за двое суток подсохнут. Тут что-то не так. Не сходится. Однако не похоже, чтобы эта женщина темнила…»

– Скажите прямо, Надежда Егоровна: вам известно, где он сейчас?

Глаза ее наполнились ужасом. Побелевшие губы еле слушались.

– Он такой маленький…

Следователю на секунду стало страшно: «Вот оно какое, материнское сумасшествие. Не вынесла удара, а ведь она, кажется, далеко не все знает о злодеяниях сына. Видимо, он ей и теперь кажется младенцем».

– Такой рыженький, – выдохнула Надежда Егоровна.

– Постойте… Кто это – маленький, рыженький?

– Да Ванечка же. Кто ж еще?

«Ванечка… Что-то знакомое. Рыженький? Ну конечно: сын убитой», – Дементьев вспомнил мальчонку с цветной фотографии с обезьянкой на плече.

– Ванечка Семенов?

– Ну да.

– Он что, был у вас? И где он? Исчез?

– А я о нем толкую. Хотела накормить пирожками, дрожжи завела, пойди, говорю, погуляй полчасика в саду. Пока управилась – ни в саду нет, нигде. Так вы его не нашли?

Она вдруг глянула на Дементьева строго, точно учительница на провинившегося ученика.

– Так что ж вы расселись? Идите! Ищите!

– Мальчика мы обязательно найдем, – заверил Геннадий. – Только вы опишите его поточнее. Примета первая: рыжий. Дальше?

– Курточка у него такая особенная. Большая мышь на спине. Из мультфильма.

– Микки Маус?

– Он. Глаза у Ванечки – голубенькие, ясные такие, большие. И веснушки даже сейчас, осенью. Росточку он, – она приложила руку к бедру, – вот такого. Еще… больше не знаю, что и сказать. Стихи любит. Чуковского.

«А что, если… – догадка посетила следователя, у него даже дыхание перехватило. – А что если преступник забрал мальчика заложником? Поэтому и собственную мать обманул, обвел вокруг пальца. Рассчитывал сбежать в понедельник, а пришлось сматывать удочки раньше. Подстерег ребенка в собственном саду… Но если машину под Звенигородом разбил все-таки Грачев, то ребенок… Что стало с ребенком? Не исключено, что на счету преступника теперь не две, а три жизни, и одна из них – детская. Нет, не будем впадать в панику. Действовать нужно так, будто Ваня Семенов жив и здоров. И, не откладывая, объявить розыск».

– Я сейчас, минуточку, – сказал он Надежде Егоровне и вышел в сад.

Подозвал ближайшего милиционера из тех, что сидели в засаде, отдал ему распоряжение немедленно связаться с МУРом, с отделом розыска пропавших детей. А также срочно увеличить и размножить подшитую к делу фотографию мальчика – цветную, ту, что с мартышкой.

Теперь предстояло, вернувшись в дом, приступить к самой сложной части разговора: сообщить матери о тяжком подозрении, падающем на ее сына. «Поаккуратнее… поделикатнее…» Тут соблюдай-не соблюдай деликатность, а придется нанести женщине жестокий удар.

– Надежда Егоровна, – начал он, – вы только, пожалуйста, держите себя в руках… Крепитесь.

Она глядела на него просительно, словно молила о пощаде.

– Видите ли… мать Вани, Екатерина Петровна Семенова, была убита вчера вечером.

– Катюша? О Господи, Господи, упокой, Всеблагой, ее светлую душу. Прости ей прегрешения, вольные и невольные. И у кого же это рука не дрогнула? У какого ирода?

Как он жалел сейчас, что приехал в Мамонтовку. Неужели нельзя было поручить это местному отделению? С преступниками разговаривать – это одно, с матерями преступников – совсем другое. Постарался ответить на ее вопрос спокойным, отстраненным голосом.

– Подозрение падает на Грачева Сергея Николаевича. Увы, все улики против него. – Он сжалился и добавил: – Пока…

Надежда Егоровна молчала и только мелко крестилась, будто защищалась.

– Нет, – наконец промолвила она, и сказано это было твердо, без тени колебания. – Не верю. Этого не может быть. Бог не допустил бы.

Дементьев чувствовал себя чуть ли не виноватым.

– Следствие, конечно, еще не окончено, но…

– Вот и расследуйте, – на удивление очень спокойно сказала она. И даже перешла на «ты». – Иди и расследуй. Хватит языком чесать. Глупости всякие городить мне тут. Дурак дураком.

Геннадий убрался из домика Грачевой, как побитая собака.

Засада осталась на месте. На случай, если подозреваемый все-таки явится, как собирался, в понедельник. Или еще раньше.

Возвращаясь в Москву, Дементьев ловил себя на том, что мысленно все чаще называет Грачева «подозреваемым», а не однозначно – «преступником», как до встречи с его матерью. Странно, но спокойная уверенность Надежды Егоровны в невиновности сына поколебала его, обычно не склонного поддаваться чувствам. Более того: женское сердитое – «дурак дураком» – почему-то не показалось ему обидным.