Текст книги "Заговор стервятников"

Автор книги: Елена Басманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

За разговором и не заметили, как свернули на Литейный.

Вирхова тронуло, что Герасим Быков спрыгнул с козел, поклонился и попросил прощения. Так и заявил: «Простите, ваше превосходительство, если чего не так по неразумности своей сказал или сделал». Вот бы такое смирение и кротость и помощник его демонстрировал! Так нет, гонору университетского набрался столько, что и за сто лет не вытравишь.

В кабинете Вирхов с удовольствием принял знаки внимания и от дожидавшегося его письмоводителя. Сдав на руки Поликарпа Христофоровича свое пальто с бобровым воротником и погладив рукав обвисшей шинели, сиротливо скучающей на вешалке, Вирхов отправился в смежную комнату. Он ополоснул лицо холодной водой, вытерся насухо казенным полотенцем, пригладил редеющие волосы и прошествовал к своему трону – жесткому креслу с высокой спинкой за широким дубовым столом.

– Так-с, – обозрел он расстилающееся перед ним пространство изрядно вытертого зеленого сукна, – докладывай, Христофорыч.

– Налет в «Семирамиде», отправили туда дознавателей, – сказал письмоводитель, согнувшись в пояснице сбоку от стола Вирхова.

– У вас приступ радикулита? – спросил следователь сурово, раздраженный излишне подобострастной позой.

– Никак нет, Карл Иваныч, – ответил письмоводитель. – Однако от сидячей работы спина затекает, не сразу выпрямляется. Позволите продолжать? – Старик дождался начальственного кивка. – Дознаватели до «Семирамиды» не доехали, завернули на Дворцовую.

– Для участия в патриотической манифестации?

– Нет, уже после нее. Дознание по случаю убийства купца Малютина. Труп отправили в судебную покойницкую. Не желаете ли взглянуть на зарезанного? Его и сфотографировать успели.

Вирхов достал лупу и стал рассматривать лицо покойника. Это был мужчина примерно его лет, со светлыми жидкими волосами на темени и с пышными пшеничными бакенбардами и бородой. Другой снимок запечатлел орудие убийства рядом с линейкой – остро отточенный нож с рукояткой необычной формы, вершков трех в длину. Вирхов похолодел, поднял глаза на Тернова. Тот рассматривал фотографии через его плечо.

– Да, Карл Иваныч, да, – прошептал Тернов, – рукоятка похожа на соколиное перо!

ГЛАВА 11

Когда доктор Коровкин вместе с Марией Николаевной Муромцевой покинул детективное бюро «Господин Икс», на улице уже стемнело. Что за проклятие – зима в северной столице! Бочка тьмы и ложка света…

Морозец ощутимо пощипывал щеки, пальцы ног в тесноватых ботинках задеревенели, не спасали даже шерстяные носки и галоши, по счастью, извозчика удалось заприметить быстро.

Всю дорогу доктор молчал. Он досадовал, что Софрон Ильич самовольно зачислил его в агенты сыскного бюро «Господина Икса». И сознавал, что, по сути, так оно и получалось: он не ходил, разумеется, по трущобам в поисках привидений, но, незаметно для себя, попал в полное подчинение к юной сыщице-бестужевке. Правда, он только что проявил твердость, граничащую с жестокостью, – наотрез отказался ехать вместе с Мурой на Роменскую, чтобы обследовать жилище ненормального Лузиньяка. Теперь, когда королевский отпрыск скрылся от своих недругов в ночлежке на Обводном, Софрон Ильич может без всяких помех заниматься расследованием, вынюхиванием, засадами, погонями и тому подобным. А с него, доктора Коровкина, довольно!

Доктору казалось, что его спутница чувствует его недовольство и обиду: совсем пала духом, сидит, как мышка, не решается заговорить. Ему и в голову не приходило, что молчала она совсем по другой причине. Мария Николаевна размышляла о предстоящем обеде, в ходе которого милому Климу Кирилловичу придется пережить пренеприятную минуту. Как он отнесется к известию о помолвке Брунгильды? Ведь когда-то, а может быть и сейчас, он был влюблен в ее старшую сестру.

– О, взгляните! – ненатурально оживленным тоном воскликнул доктор, радуясь, что нашел безобидный повод прервать затянувшееся, неловкое молчание. – Синий флаг!

Мура повернула голову – они проезжали мимо пожарной части. Как доктору удалось различить цвет флага в темноте? Если он прав, значит, власти оповещают население, что в ближайшие дни ожидаются сильные морозы.

Мура поежилась и потрясла беличьей муфточкой, в которой спрятала замерзшие руки.

– Вы уж извините Софрона Ильича, – попросила она жалобным голоском, – у него не было другого выхода.

Доктор смягчился.

– Я не сержусь. Но никак не могу взять в толк, при чем здесь Орлеанская девственница? Что, действительно в ее жизни есть какие-то загадки и тайны?

– Насколько я знаю, – равнодушно сказала Мура, – с Жанной все более или менее ясно. Правда, меня смущает, что в некоторых источниках ее называют Деборой.

– Дебора, Дебора… Что-то знакомое. – Клим Кириллович выпростал подбородок из поднятого мехового воротника и наклонился к девушке.

– Дебора – героиня библейская, – все так же безразлично пояснила Мура, – она отрезала волосы Самсону, и он потерял свою чудодейственную силу.

– Понятно. – Клим Кириллович отпрянул; легкое облачко пара, вылетавшее из румяных губок девушки, дразнило его обоняние ароматом свежего арбуза. Неизъяснимая нежность охватила все его существо, и, с трудом сдерживая охватившее его волнение, он пробормотал: – Да, возможно историки сравнивают Жанну с библейской воительницей, но Самсона погубила все-таки она, а не Далила.

– Они обе – воительницы, – вздохнула Мура, – а если Библия как исторический документ описывает под именем Деборы Жанну д'Арк?

– Вы все фантазируете, милая Маша. – Доктор с трудом сдерживал желание немедленно заключить неутомимую исследовательницу в объятья. – Тогда придется признать, что сама Библия написана после жизни Орлеанской девственницы. То есть после пятнадцатого века. А это – нонсенс.

Мура промолчала. В лиловатом свете мелькающих мимо фонарей личико Муры выглядело таким печальным, что Клим Кириллович после минутного молчания заговорил непроизвольно мягко и ласково:

– Конечно, каждое новое поколение ученых, в том числе и историков, находит новые идеи и высказывает неожиданные предположения. Но все-таки для этого должны быть хоть какие-то основания. Они у вас есть?

– Не знаю. – Легкое, благоухающее арбузом облачко снова коснулось лица Клима Кирилловича. – С одной стороны, историки утверждают, что пергамен не хранится более пятисот лет, а чаще только триста. Поэтому летописи и хроники постоянно переписываются. И наши, российские, тоже. А с другой стороны, я держала в руках Кодекс, найденный Тишендорфом, – листы пергамена мягкие, гибкие, будто сделаны недавно. А ведь Тишендорф утверждает, что этот Кодекс создан в четвертом веке! То есть что его пергамент сохранился шестнадцать столетий! Как же это может быть?

Найти объяснения доктору не удалось, как не удалось и заключить Муру в объятья, – сани остановились возле парадных дверей дома, в котором квартировало семейство Муромцевых.

Сердце Муры учащенно забилось: чуть поодаль к чугунной коновязной тумбе пристроился автомобиль с откинутым, несмотря на мороз, верхом, в котором сидели спиной к ним два человека. Они не обернулись, хотя наверняка слышали, как подъехали сани, и разглядеть автомобильных седоков не представилось возможности. До слуха Муры донеслись французские фразы.

Поднявшись на второй этаж, молодые люди с удовольствием окунулись в тепло профессорской квартиры. В просторной прихожей горничная Глафира с непривычной для нее суетливостью помогла им разоблачиться. Принимая пальто, Глаша делала многозначительные ужимки, кивала на дверь гостиной, подмигивала, а на вопросы, задаваемые вполголоса, отвечала беззвучным шевелением губ. Мура поспешила к себе в светелку, а Клим Кириллович, пригладив пышную волнистую шевелюру и тщательно расчесав светлые короткие усы, с недавних пор украсившие его верхнюю губу, направился в знакомую зеленую гостиную.

– Мы вас, можно сказать, заждались, – отрываясь от шахматной доски, приветствовал верного друга семьи профессор. Он встал и пожал руку доктору. – Вы вовремя. Прошу знакомиться: господин Шевальгин Дмитрий Львович, инженер, член Автомобильного клуба. Любезно согласился сыграть со мной партию в шахматы. И генерал, герой турецкой кампании, Эраст Петрович Фанфалькин.

Доктор, сразу обративший внимание на гостя, расположившегося поближе к Елизавете Викентьевне, получил возможность пристальней взглянуть на героя.

Генерал встал, но обмен рукопожатиями не состоялся: правая рука гостя была на перевязи.

– Прошу прощения, бандитская пуля, – моложавый генерал наклонил голову и щелкнул каблуками. Дежурная улыбка тронула уголки губ. – Фанфалькин, Эраст Петрович. Служу в Главном штабе.

– Вы ранены? – спросил доктор. – Давно ли? Рана обработана?

– Не извольте беспокоиться, – ответил генерал, – я к боли привык. Кроме того, у меня верные друзья. Вот господин Шевальгин прибыл со мной для моральной поддержки. Он у нас молчун, но инженер превосходный: в мастерской Автомобильного клуба решает самые сложные технические проблемы. Да и внизу, в автомобиле, остались мои, так сказать, денщики – техник Жильбер Марло и камердинер Баса. Он японец, одного оставлять на людях опасаюсь: сами понимаете, война с Японией произвела потрясение в человеческих умах.

Доктор вежливо слушал пространный монолог генерала. Он пытался сообразить, зачем, этот гость приглашен Муромцевыми к обеду и почему о нем ничего не сказала Мура? Весь день с ней провел, могла бы и предупредить.

Да и профессор… Утром вроде бы в шутку говорил о том, чтобы доктор разузнал у генеральши Зонберг что-нибудь о генерале Фанфалькине, и вот те раз – генерал, пренебрегая ранением, уже примчался в гости, беседует с Елизаветой Викентьевной.

– А где же Брунгильда Николаевна? – спросил он неожиданно для самого себя. – Разве она еще в консерватории?

Елизавета Викентьевна смущенно отвела взор.

– Должна быть с минуты на минуту. Ее и ждем. А как прошла манифестация?

Ответить доктор не успел, так как в гостиной появилась Мура. Мария Николаевна Муромцева, к удивлению доктора, успела переодеться в элегантное темно-синее платье, выгодно подчеркивавшее синеву ее глаз. Кроме того Мария Николаевна нацепила и украшения, что, по его мнению, было совсем лишним. Она протянула гостям ручку для поцелуя и уселась ближе к матери. Доктор обвел взглядом профессорское семейство. Как он сразу не обратил внимание на то, что и профессор сегодня надел фрак, и профессорская жена сменила обычные сережки на топазовые, и платье на ней необычное – темно-голубое, богато украшенное гипюром и прошивками. Да и генерал в парадной форме, блестит аксельбантами и орденскими крестами с мечами и без мечей, и Шевальгин во фрачной паре. Пожалуй, только вид самого Клима Кирилловича, его обычная визитка не соответствовали торжественности момента. Подозрение внушали и роскошные букеты свежайших роз, наполнявшие вазы на столиках: один из белых и розовых бутонов, из тех, что прилично дарить молоденьким девушкам, другой для дам – темно-бордовые, вполне распустившиеся цветы. Глупая мысль: «Не собирается ли Мария Николаевна замуж за генерала?» – мелькнула в голове Клима Кирилловича.

Естественно, с ответом о манифестации он замешкался, и Мура его опередила.

– В целом было все очень хорошо, – важно сказала девушка, стараясь держать спину прямо и умышленно замедляя речь. Мужчины не понимают, как действует на женскую душу платье, тем более изысканное, нарядное: меняется все, даже стиль речи! – Вся Дворцовая была запружена народом. Даже Государь выходил на балкон и раскланивался с подданными.

– А флаг-то вы принесли? Дворник из Глаши душу вымотал, – спросила Елизавета Викентьевна, она нервничала и терзала в руках кружевной платочек.

– Мы его потеряли, – величаво ответила Мария Николаевна.

– Как же так? – Елизавета Викентьевна с растерянным видом наблюдала за золочеными стрелками напольных часов, перешедших шестичасовой рубеж.

– Нечаянно, – нахмурилась Мура. – В толпе затесался преступник, он зарезал какого-то старика… Народ побежал, и мы тоже…

– О ужас! – воскликнула профессорская жена, отводя глаза от стрелок и тут же забыв и о времени, и о часах. – Я же говорила, что ныне опасно посещать места массового скопления народа. Даже патриотические манифестации. Убийцу поймали?

Клим Кириллович давно уже внимательно наблюдал за генералом, не понимая причину своего внутреннего беспокойства. Тем не менее счел нужным прийти Муре на помощь.

– Увы, где ж в такой толпе его выловишь? Да и бросились все врассыпную. Если б мы не побежали, нас растоптали бы.

– Клим Кириллович, не пугайте Елизавету Викентьевну, – подал голос от шахматной доски профессор, механически теребящий на манжете золотую запонку, – а то она решит, что и Брунгильда могла оказаться на площади.

– Нет, – возразила ему супруга, адресуя генералу натянутую улыбку, – моя дочь не такая безрассудная. Ее политика никогда не интересовала. Но как много развелось в столице бандитов!

– Вы совершенно правы, сударыня, – генерал галантно склонил голову, которую чрезвычайно красила седая прядь на фоне черной шевелюры. – Вот это-то и обидно. Особенно для боевого генерала. Если б я получил ранение на фронте, а то…

– Расскажите, Эраст Петрович, расскажите, – проникновенно попросила Мура. – Где вас ранили? Вчера это было или сегодня?

– За завтраком, дорогая Мария Николаевна, за завтраком, – зарокотал приятный баритон. – В ресторане «Семирамида». Заехал перекусить, а в это самое время туда наведалась банда. Представляете? Влетают три человека в черных костюмах и масках, наводят на приличную публику револьверы, требуют выложить деньги. – Генерал не удержался и скорчил очаровательной барышне испуганную гримасу. – А из-под масок топорщатся перья.

– Я бы со страху все выложила, – прошептала Мура. – Но вы, судя по ране, сопротивлялись?

Генерал расхохотался.

– Это не я, – сказал он, – это мой верный Баса, японец-камердинер. Он сидел под столом и впился в ногу налетчика зубами. Бандит взвыл, началась беспорядочная пальба, шальная пуля попала мне в плечо. Вот и все.

– А бандиты скрылись? – не отставала Мура, от любопытства переставшая говорить жеманно-протяжным голоском.

– Скрылись. Да и я сразу ушел. Договорился с приставом. Рана хоть и незначительная, но, сами понимаете… А один из посетителей так разъярился, что едва не побил ресторанщика. Требовал срочно вызвать следователя Вирхова.

– Господин Вирхов – превосходный мастер расследования, – машинально откликнулся из-за шахматной доски профессор. – Вероятно, посетитель имел дело с Вирховым ранее.

– Обворожительный молодой человек, знаете ли. Хотя несколько нервный, – сказал генерал с какой-то неясной для доктора интонацией и облизнул губы. – Ресторанщик обращался с ним весьма подобострастно: «Сию минуту позвоню, Илья Михайлович, сию минуту сделаю».

– Илья Михайлович? – Мура взметнула вверх соболиные брови. – Я знаю одного такого, который любит повторять, что Петербург город тесный. Это господин Холомков.

– О! – воскликнул генерал с неумеренной радостью. – Так вы с ним знакомы? Лелею надежду, что вскоре, пользуясь родственными связями, вы представите меня этому Адонису.

С каждой минутой доктор все менее понимал происходящее. Особенно неясным для него было, о каких родственных связях говорит генерал. И при чем здесь Холомков. Неужели и он сегодня здесь появится?

Напольные часы в гостиной отбили половину седьмого.

И едва мелодичный бой затих, из прихожей раздался звук дверного звонка.

– Наконец-то и Брунгильда! – воскликнула Елизавета Викентьевна, глядя с тревогой на генерала Фанфалькина.

– Явилась наша виновница торжества, – проворчал профессор, поднимаясь от шахматного столика, и пожимая руку молчаливому инженеру Шевальгину. – Предлагаю ничью.

Вскочил и генерал Фанфалькин. Он вытянулся, левой рукой одернул мундир и обратил взор к дверям. Лицо его побледнело. И доктор, решив, что, видимо, рана в плече все-таки дает о себе знать, поспешил подойти поближе к героическому страдальцу.

Встала со своего места и Мура.

Все слышали звонкие девичьи голоса и ожидали в каком-то непонятном оцепенении появления Брунгильды.

Она пожаловала не одна, а в сопровождении Сонечки Смирновой, с которой познакомилась на святках во время благотворительного концерта.

Оглядев застывшую композицию, Брунгильда остановила взор на бледном генерале.

– Я пришла, ваше превосходительство, чтобы выполнить взятые на себя обязательства.

– Я ни минуты не сомневался в вашем благородстве, – склонил голову генерал.

– Но обязуетесь ли и вы не препятствовать моему творческому самовыражению? – с затаенной тревогой вопросила златоволосая красавица.

– Непременно! – излишне торопливо заверил Фанфалькин. – Ваш раб навеки.

Только в этот момент доктор начал понимать, что генерал Фанфалькин явился для того, чтобы посвататься к старшей профессорской дочери. Но, к его удивлению, эта новость не слишком его обеспокоила. Гораздо большую тревогу вызывало у него другое. Именно в этот момент он понял, что ему кажется неприятным и необычным в статном герое Турецкой кампании.

Генерал Фанфалькин не источал никаких запахов! Ни мыла, ни одеколона, ни крема, ни зубного эликсира! Совсем никаких!

ГЛАВА 12

Вечер близился к концу, и Карл Иванович Вирхов чувствовал, что силы его на исходе. Не продвинувшись ни на шаг в раскрытии дерзкого убийства в ресторане «Лейнер», свидетелем которого он был вчера, со второй половины дня следователь Окружного суда вынужден был уже отвлекаться на другие происшествия. Правда, налет с ограблением в ресторане «Семирамида» укрепил его в мысли, что один из налетчиков – тот самый, которого заприметил господин Холомков, – дерзкий Балобанов, причастный к гибели безухого китайца, хотя, приметы слишком расплывчаты. Внешний вид совпадает, возраст подходит, яростный взгляд, замедленные движения. Даже пальто с серым каракулем. Если уж быть честным перед самим собой, то в столице сыщется не одна тысяча таких персон!

Впрочем, особенно долго размышлять на эту тему Вирхову не пришлось. Убийство на хорошо охраняемой Дворцовой площади, можно сказать, на глазах у Государя, поставило на дыбы всю полицию: и сыскную, и наружную, и охранную. Не остались в стороне и судебные власти: вся собранная информация тут же поступала к Вирхову.

Убийство купца Малютина казалось абсолютно бессмысленным. Личность погибшего установили сразу и без труда: купец поставлял в столичные рестораны лед, который заранее, к весеннему сезону, заготавливала нанятая им артель. Проживал он с семейством в двухэтажном деревянном домишке на Петербургской стороне. Оповещенное семейство, после первых бурных проявлений горя, охотно сообщило дознавателям о круге общения покойного. Это были артельщики-чухны, купец арендовал участок Невы у Мытнинской набережной. Проверили, в час убийства рабочие вырезали на Неве полосы льда с целью дальнейшей их разбивки на «кабаны», работали дружно, никто от полыньи не отлучался. Видимых врагов или злых конкурентов у купца Малютина не было. Единственная дочь его недавно вышла замуж за удачливого купчика, и с тестем тот вполне ладил, да и приданым был доволен. Особо интересовало дознавателей, не ссорился ли покойный с кем-нибудь из студенческой братии, составлявшей основную часть манифестантов на Дворцовой. Но никто из близких Малютина не мог припомнить ни одного случая, когда убиенному приходилось бы не то что ссориться, но даже разговаривать с кем-либо в студенческой тужурке.

Нашлось объяснение и для надетых на купце необычных брюк черного сукна. Вдова объяснила, что супруг ее купил эти штаны по случаю у старьевщика, а достались они старьевщику от матроса со шхуны «Заря» и были необычным образом утеплены, что и прельстило Милютина. Ведь ему приходилось елозить по льду на коленях, ибо не гнушался проверить добываемый ледок самолично, а матросские штаны побывали в Северном Ледовитом океане. Для того и сооружались по указанию барона Толля.

Не удалось добиться ясности и с ножом. Вирхов отправил Тернова на Выборгскую пройтись по злачным местечкам и навестить тайных осведомителей: не укажут ли мастера, который мог бы сделать ножичек, не видел ли кто подобного? Сам же стал изучать этнографические писания безухого китайца, переданные ему неуемным Терновым. Ничего полезного для следствия в них не содержалось. Шершавый сибирский журнальчик пестрел рисунками птиц и диких зверей, рассказами о чудесных и таинственных явлениях, сказками о царях, воскресающих через триста лет. Перу Ерофея принадлежала статейка о поиске Израилевых колен в Китае и Японии. Подивившись падкости журналистов на дешевые сенсации, он отложил журнал.

Вирхов так устал, что чувствовал необходимость отвлечься от беспорядочной груды фактов, которые имелись в его распоряжении, и попросил письмоводителя принести стаканчик чаю. В ожидании чая погрузился в вечернюю газету.

Ну что поделать с этими борзописцами! Опять восхваляют на целую полстраницы Трифона Кошечкина и его героического адвоката! И новости с Дальнего Востока неутешительные: броненосец «Ретвизан» сильно поврежден, «Паллада» и «Цесаревич» залатали пробоины пластырями и вышли в бой, но есть среди моряков и жертвы – на «Палладе» взорвалась мина. Про налет на ресторан «Семирамиду» и убийство купца Малютина на Дворцовой еще не успели написать, верно, настрочат целую поэму к завтрашнему выпуску… Война криминальной хроники не отменяет.

Вирхов мысленно назвал газетчиков шакалами. И засомневался, а может, гиены? Он никак не мог припомнить, кто из них питается падалью? Хотя и лежали у него дома внушительные тома Брэма.

Поликарп Христофорович бесшумно скользнул в следственную камеру и поставил перед начальником стакан в казенном подстаканнике, но от стола не отошел. С умильной улыбкой полюбовавшись, как Вирхов осторожно глотнул обжигающий крепкий напиток, он кашлянул.

– Что еще? – поинтересовался Вирхов.

– Карл Иваныч, в коридоре вас дожидается господин Кронберг, – сказал виновато письмоводитель. – Очень настоятельно просят принять.

Вирхов махнул рукой в знак разрешения.

Он успел сделать еще пару глотков ароматного, бодрящего напитка, прежде чем на пороге возникла клетчатая фигура в распахнутом черном пальто.

– Вы позволите, Карл Иваныч? – торопливо вопросил председатель Шахматного клуба, оглядываясь.

– Чего это вы озираетесь? – удивился Вир-хов. – Здесь посторонних нет.

– На всякий случай. Встревожили вы меня очень своим визитом, – ответил Кронберг, усаживаясь на стул для посетителей. – Решил вас побеспокоить в связи с чрезвычайными обстоятельствами.

– Что за обстоятельства?

– Во-первых, доложу сразу, персона, которой вы интересовались, в Шахматный клуб не приходила. Это весьма подозрительно. И его дружок, господин Герц, также носу не кажет. Такого прежде не бывало. Да и третий их дружок тоже как в воду канул.

– Я вас внимательно слушаю, – Вирхов милостивым кивком подбодрил посетителя.

– Полагаю, вы навестили господина Герца. – Кронберг подался вперед и прошептал: – А если у нашего шахматного гения рыльце в пушку, то и вспугнули его.

– Герца я, действительно, навещал, – не стал скрывать Вирхов. – Плохо воспитанный молокосос, невежа, грубиян.

– Признаюсь вам, господин следователь, я тоже заглянул к Фридриху, хотел быстрее вам услужить. Так кухарка мне и сообщила, что вы наведывались. И сразу после вашего визита бедный юноша надел непросохшие ботинки и куда-то побежал.

– Вы думаете, я его напугал? И он пошел с горя топиться в проруби?

– Нет, господин Вирхов. Этого у меня и в мыслях не было. – Пугаясь язвительного тона следователя, клетчатый человечек заелозил на стуле. – Но далее было еще страннее. Вернулся я в клуб, и вскоре является посыльный от господина Шевальгина с записочкой для Фридриха, если тот зайдет. Я не сразу, но к вам и поспешил с ней.

– Давайте сюда, – Вирхов властно протянул руку.

– Господин следователь, я прошу, чтобы мой визит… Вы сами понимаете, мне надо срочно вернуться и вернуться с запиской. Как честный человек…

– Ладно. – Вирхов развернул листок бумаги и открыл от изумления рот. Аккуратным круглым почерком на листе был выведен адрес семейства Муромцевых. Кровь прилила к его шее и щекам.

– Что все это значит!? Что вы мне тут суете!?

– Господин Вирхов! – взмолился, сложив ладони лодочкой у груди, Кронберг. – Прошу вас, мне надо идти. А адрес… Может быть, вы там застанете Шевальгина или Фридриха, проследите и найдете Юлия Анатольевича. Шевальгин в автомобильной мастерской у Марло часто бывает. Я вам говорил, помните?

Вирхов сложил бесполезную бумажку и протянул ее посетителю. Тот встал.

– Благодарю вас, Аристарх Болеславович, вы свободны, – сказал он как можно миролюбивей.

Едва дождавшись, когда за шахматным администратором закроется дверь, Вирхов выскочил из-за стола и, как зверь, заметался по кабинету.

– Нет, это уже не лезет ни в какие ворота! – бурчал он себе под нос. – Что все это значит? И почему этот безмозглый Кронберг не пришел ко мне сразу? Голову даю на отсечение, что и Шевальгин, и Герц, если и наведывались к Муромцевым, давно уехали. Теперь туда мчаться бессмысленно – слежку не установить. Но… При чем здесь Муромцевы? И что от них нужно Шевальгину? Зачем он сообщает о своем визите Фридриху Герцу? Не собирается ли сыщица через них выйти на третьего шахматиста – Балобанова? Но кто же мог заказать сыщице поиск преступника?

Вирхов перебирал мысленно разные варианты. Чиновники, не знавшие безухого китайца, не могли заказать Марии Николаевне частное расследование. Вряд ли в детективное бюро обратились полтавские железнодорожные служащие. Родственники китайца? Но их у него нет. Покровительствовавшая ему госпожа Гордеева? Или мичман Таволжанский, одержимый поиском японских шпионов и разоблачением вражеской резидентуры?

Скорее всего Таволжанский. Он и рапорт в Главный штаб написал. По его облику ясно, что одними рапортами он вряд ли ограничится. А познакомиться с Марией Николаевной он мог и благодаря ее ослепительной сестре. Вирхов остановился и хлопнул себя по лбу ладонью. Вот оно что! Да разве упомнишь всех поклонников блистательной пианистки Брунгильды Муромцевой!

Впрочем, в частное детективное бюро могла тайком обратиться и госпожа Гордеева, восточные женщины скрытны и мстительны. Обе версии нуждаются в проверке.

Успокоенный удачным мозговым штурмом, Вирхов вновь уселся и допил остывший чай. Тут-то на пороге и возник кандидат на судебные должности Павел Миронович Тернов.

– Наконец-то, – сердито встретил помощника следователь. – Удалось добыть что-нибудь?

– Удалось, Карл Иваныч, – с ходу начал отчет недозрелый практический юрист. – В трактире «Сокол» по наводке нашего человека показал ножичек слесарю с «Розенкранца» Зиновию Гаранцеву. Ножичек мастер признал. Заказывал студент, якобы лосей свежевать. Я просил его сделать такой же. Согласился. Обрадовался, что ножичек его хорошо себя показал, а то, мол, студент все сомневался, да скорее всего не для лосей ему ножичек и нужен, на них сейчас охоты нет, а чтобы зайцев потрошить.

– Та-ак, – протянул Вирхов, – опять студент… Ложный ход. Студент с Дворцовой не мог ни с того ни с сего зарезать купца. Скорее преступник купил у старьевщика студенческую тужурку и путает следы.

– Возможно, Карл Иваныч, я еще об этом не думал, – признался нетерпеливо Тернов. – Однако это не самое главное.

– Так почему же вы не начинаете с самого главного, досточтимый Павел Миронович? Почему морочите мне голову пустяками?

Тернов отпрянул и изменился в лице, нарвавшись на внезапную вспышку начальственной ярости.

– Мне казалось, вы должны обладать всей полнотой информации.

– Полнотой, полнотой… Давай уж свою полноту сюда, – проворчал Вирхов. – Что еще?

Тернов достал из кармана лист бумаги и вручил его начальнику. Вирхов повертел листок, заполненный типографским шрифтом. Это была страница из технического учебника. На одной стороне рассказывалось об особенностях процесса горения, а на другой была помещена картинка: Жанна д'Арк стоит на помосте, окруженная вязанками хвороста, монахи в капюшонах поднесли факелы к босым ступням Орлеанской девственницы, языки пламени совсем близко подобрались к мученице…

Поверх рисунка был помещен чертеж ножа, на полях дано краткое описание рукоятки в виде соколиного пера. Размеры указаны в сантиметрах.

– Совпадает? – Вирхов поднял глаза на Тернова.

– Тютелька в тютельку! – гордо сказал Тернов, выложив на стол орудие убийства купца Малютина рядом с ножом, найденным в «Семирамиде».

– Ничего не понимаю, – признался Вир-хов. – Тот, кого я видел, никак не походит на студента. А если убийца в ресторане «Лейнер» и налетчик, обронивший нож в «Семирамиде», – одно и то же лицо, то есть этот якобы студент из той же банды, то мог ли он в это же самое время оказаться на Дворцовой площади? Или в столице действует уже две банды с соколиной символикой?

Тернов наморщил лоб – якобы в глубоких раздумьях! – и пожирал глазами начальника.

– Слушай, Павел Миронович, а заказчик слесаря не глухонемой? Не в возрасте?

Надежда, прозвучавшая в неожиданном вопросе начальника, заставила Павла Мироновича помедлить с ответом.

– Поэтому он и составил такой подробный чертеж, – продолжил Вирхов, – словами-то объяснить не мог.

Тернов, приготовившись нарваться на очередной приступ вирховского неудовольствия, решился высказаться.

– Но Зиновий Гаранцев утверждает, что студент сомневался в надежности ножа, собирался проверить его в деле. Как же он мог это выразить без слов?

– Как как? Очень просто! – отрезал Вирхов. – Мог просто мычать на разные лады, и изъясняться жестами. Не исключено, глубокоуважаемый коллега, что ваш слесарь владеет языком глухонемых. Вы проверяли?

Поникший вид кандидата красноречиво говорил, что такая мысль его даже не посетила.

– Ладно, на сегодня хватит, – милостиво заключил Вирхов, довольный тем, что посадил в лужу амбициозного молокососа. – Или вы еще полны сил?

Не зная, как реагировать на вызывающий тон старого брюзги, Тернов вздрогнул, но промолчал.

– Если у вас еще есть силы для подвигов, – сказал Вирхов, – можете прогуляться, проветриться перед сном, да заодно навестить госпожу Гордееву.

– Зачем? – не понял Тернов. – Ведь безухим китайцем занимается военная контрразведка! Полковник Ястребов мне голову свернет!

– Уже и испугались, – укорил кандидата следователь. – В нашем деле без риска не обойтись. Вот вы мне все этнографические изыскания китайские суете, – Вирхов порылся в столе и вернул помощнику уже ненужный журнал, – а вы лучше навестите друга, обиняками разведайте, не заказывала ли госпожа Гордеева частное расследование убийства Ерофея? Не обращалась ли к частным детективам?

Тернов открыл от изумления рот, но вскоре справился с оторопью.