Текст книги "Заговор стервятников"

Автор книги: Елена Басманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 5

Доктор Коровкин не мог припомнить, видел ли он когда-нибудь такой накал умоисступления, который явил его растерянному взору Карл Иванович Вирхов. Следователь Окружного суда, кажется, готов был зубами растерзать несчастного извозчика, так подробно и обстоятельно отвечавшего на задаваемые ему вопросы.

– Как?! – ревел Вирхов, тряся мужика обеими руками за отвороты тулупа. – Ты не знаешь, кто такой Вирхов? И ты смеешь мне это говорить? Издеваешься?

Съежившийся извозчик, пытаясь вырваться из цепкой хватки седока, пригибал голову, видимо, боялся, что барин может и кулаком в зубы двинуть.

– Зачем же вы безобразничаете, ваш сияство? Зачем невинных терзаете? – неожиданно плаксиво выкрикнул он.

– Карл Иваныч! Карл Иваныч! – Доктор поспешил выбраться из-под полости. – Да ведь у несчастного сейчас паралич случится. А он еще может быть полезен. Вы же не в шинели – кто же догадается?

Доктор соскочил с саней на заснеженный тротуар и, полуобняв Вирхова, с некоторым усилием добился ослабления вирховской хватки. Возница дернулся и, немного отбежав, зорко следил за беснующимся барином.

– Карл Иваныч, – шепнул доктор следователю, – все-таки неудобно, вы при исполнении…

– Вы правы, дорогой мой, – Вирхов обмяк, – но если б вы побывали сегодня в моей шкуре, вы бы не так взбесились. Днем оправдали – причем с триумфом красноречия! – убийцу, которого я изобличил и арестовал. В ресторане на моих глазах наглый террорист застрелил какого-то китайца. И только ниточка попалась мне в руки: вот этот субъект бестолковый, – еще один удар! Я-то думал в «Лейнере» передохнуть, а оказывается, убийца не только меня узнал, но даже бравирует тем, что совершил преступный акт на моих глазах; издевается: извозчика посылает, чтобы я за него заплатил…

– Наглость человеческая беспредельна, – философски поддакнул доктор. – Но все-таки извозчик ни при чем. А преступника найдем, не сомневайтесь. Не в Пассаже, конечно, он оттуда наверняка успел сбежать, но через Шахматный клуб вполне реально.

– Клим Кириллович, – взмолился Вирхов, – не сочтите за труд доехать до клуба вместе со мной, а то, боюсь, прибью нехристя с досады.

– Разумеется я не оставлю вас в таком состоянии без помощи, – заверил доктор и сделал приглашающий жест.

Вирхов забрался в сани, за ним последовал и Клим Кириллович, махнув извозчику рукой:

– Иди, братец, не бойся, гроза миновала.

Когда извозчик, оглядываясь через плечо на буйного седока, забрался на козлы, доктор спросил:

– А не припомнишь ли, братец, встречал ли у Пассажа кто-нибудь твоего злосчастного пассажира?

Извозчик помедлил, но все-таки ответил:

– Были дружки, один в форменной тужурке, и еще одна барышня. По виду студенты.

– Дело не безнадежное, – доктор тронул Вирхова за рукав. – Может быть, и эта информация сгодится.

Но Вирхов, скептически скривившись, пытался мысленно составить словесный портрет преступника.

Сани, раскачиваясь на обледенелых, занесенных снежком ухабах, убаюкивали седоков, будто напоминали им о необходимости покоя и умиротворения.

– Бесполезная это затея, – неожиданно заявил на подъезде к зданию, где размещался клуб, Вирхов, – ходить в гражданском платье. Все равно многие из нас знакомы преступникам в лицо. А если ты без шинели, даже извозчики дерзят.

– Разумеется вы, Карл Иваныч, известный человек. Не в извозческих кругах, конечно, – подлил елея доктор. – Может, в следующий раз загримироваться? Бороду привесить?

Вирхов не ответил; он уже стоял на тротуаре и миролюбиво похлопывал по плечу кучера.

– Как звать-то тебя?

– Герасим Быков.

– А по батюшке?

– Силов.

– Ну вот что Силыч, ты уж на меня не серчай, вины твоей ни в чем нет. – Вирхов протянул многострадальному извозчику рубль: – Детишек побалуй, конфет купи, что ли… А седок твой сегодняшний дрянь человек, запомни это.

– Не извольте сомневаться, ваш сияство, запомню. – Извозчик поклонился.

Доктор Коровкин и следователь Вирхов ожидали, что в Шахматном клубе будет малолюдно, но, как ни странно, клуб гудел как растревоженный улей. Доктор Коровкин усмехнулся: все шахматисты воображают себя глубокими аналитиками, разуму которых подвластны сложные комбинации, в том числе и политические. Председатель Шахматного клуба встретил Вирхова любезно: цивильный наряд, скрывавший мундир, не мог ввести его в заблуждение…

– Милости просим, любезный Карл Иваныч, – растянул тонкие губы в улыбке узколицый человечек в клетчатой пиджачной паре; над его узким лбом дыбился кудрявый хохолок. – Денек сегодня не из лучших, но вам служить готовы всегда.

Вирхов сдержанно выслушал любезное приветствие и попросил человечка найти более удобное место для приватного разговора. Таковым был избран кабинет председателя, на втором этаже слева от лестничной площадки: покойная квадратная комната, со стенами и потолком, обшитыми резными дубовыми панелями, освещенная электрическими лампочками массивной бронзовой люстры. На столах с шахматной разметкой толпились фигурки самой диковинной формы.

– Прошу вас присаживаться, – предложил председатель, плотно прикрывая за собой тяжелую дверь. – Весь к вашим услугам.

– Вместе со мной доктор Коровкин Клим Кириллович, – пояснил следователь.

– Очень приятно. Аристарх Болеславович Кронберг, – хозяин пожал руку доктору.

– У меня к вам приватное дело, Аристарх Болеславович, – начал Вирхов, устроившись в предложенном ему кресле и потирая тыльной стороной ладони подбородок. – Меня интересует имя одного из ваших посетителей. Сегодня часа два назад отьехал отсюда. Рост выше среднего, короткие черные волосы, сухощавый, лет двадцати двух или чуть старше… Замашки барственные… Так, что еще? Пальто и шапка с каракутем, серым.

– Можете не продолжать, Карл Иваныч, – поспешил Кронберг, – описание точно совпадает с внешностью нашего юного гения Юлия Антоньевича Балобанова. А чем, позвольте полюбопытствовать, он вас заинтересовал?

– Так, пустяки, не расплатился с извозчиком, – уклончиво ответил Вирхов. – А в чем же гениальность юноши?

– Вообще-то, – смутился Кронберг, – юноша обычный, приехал в столицу с полгода назад из Митавы. И приехал, победив – в неофициальном турнире, разумеется, – самого лучшего английского игрока, мистера Смита. В нашем клубе часто появлялся, обыгрывал опытных соперников, но не всегда, а по настроению. Натура еще неустойчивая. Однако в последние месяцы стал редким гостем. Неинтересно ему.

– Так, это я понял, – безучастно сказал Вирхов, демонстрируя равнодушие и вертя в пальцах шахматные фигурки, которые одну за другой он брал со столешницы. – А сегодня был сильный соперник?

– Нет, Карл Иваныч, все те же. Может быть, юноше стало грустно: все-таки война, другая жизнь…

– А где юный гений изволит проживать?

– Полагаю, квартирует с кем-то из дружков. Может, у того, что из Симбирска. Этот почаще заглядывает. Фридрих Шамильевич Герц. Помнится, жил невдалеке от Троицкого собора, все восхищался колонной Славы. Впрочем, не уверен.

– Очень интересно, – вздохнул Вирхов. – А из чего сделана эта тура?

Он поднес к глазам миниатюрную витую башенку из молочно-белого полупрозрачного камня, увенчанную причудливыми зазубринками на вершине.

– Эта фигура называется ладья, – мягко поправил важного гостя Кронберг, – а сделана она из китайского нефрита. Осталась как память о поездке в Маньчжурию.

– И вы приехали оттуда победителем? – доктор поднял вопросительно брови.

– Увы, – Кронберг смутился, – восточные игроки хитрые. Эта фигура напоминает мне о стыде поражения. Признаюсь вам, не для афиширования, я ее незаметно опустил в карман.

– То есть украли? – уточнил Клим Кириллович, в его серых глазах мелькнули лукавые искорки.

– Можно сказать и так, – ответил Кронберг, – но от Карла Иваныча это не скрываю. Да и преступное деяние совершил не на территории Российской империи. А эти азиаты достойны и большей суровости. Совсем разнуздались! На Россию нападать! Войну объявлять! Недаром пишут о набирающем силу панмонголизме.

– Мне сейчас не до панмонголизма, – остановил его излияния Вирхов. – Спешу на Литейный. Глупостями мне заниматься некогда. Так что вы уж, любезный Аристарх Болеславович, не сочтите за труд как-нибудь уведомить юного шахматного гения, чтобы с извозчиком расплатился. А мне на всякий случай адресок его добудьте: вдруг шалун и дальше извозчиков обижать намерен? Явлюсь самолично, сделаю отеческое внушение.

– А симбирский гений еще здесь? – поинтересовался Клим Кириллович.

– Увлекаетесь шахматами? – оживился Кронберг. – Господин Герц недавно отбыл. Но могу вам другого соперника порекомендовать; из этой же компании гениев, хотя и постарше их будет – господин Шевальгин. Игрок замечательный, хотя, – замялся узколицый человечек, собрав узкие губы в жалостливую трубочку, – есть у него недостаток, физический, так сказать. Он глухонемой. Ни слова от него не слышал. Однако сам генерал Фанфалькин, наведываясь к нам, любит играть с Дмитрием Львовичем.

– В следующий раз, – уклонился доктор, покосившись на Вирхова.

– Мы еще должны заехать в Пассаж, – неожиданно солгал тот. – Там сегодня модное представление. А вдруг и господин Шевальгин туда заглянет?

– Вряд ли, – Кронберг, потерявший к гостям интерес, пожал плечами. – Что глухонемому в театре делать?

– Как что? – Вирхов игриво подмигнул хозяину кабинета и тут же протянул ему руку в знак прощания. – На актрисочек любоваться. Он же не слепой!

Кронберг понял шутку важного гостя и звонко, по-девичьи, рассмеялся. Он проводил гостей до выхода, порывался кликнуть извозчика, но доктор и следователь решили прогуляться пешком. Снегопад прекратился, и прозрачный, обжигающий свежестью воздух позволял дышать полной грудью.

– Что вы обо всем этом думаете, Клим Кириллович? – спросил Вирхов.

– Вы поступили весьма хитро. Самое главное, не вспугнуть преступника. В Пассаже, мы, разумеется, нашего гения не найдем.

– Мы знаем его имя, – горделиво ответил Вирхов, – да и портрет его у меня в мозгу запечатлелся намертво. Может, найдем по нашим данным адрес. А ежели нет, сам Кронберг выяснит и позвонит. Уж я-то его знаю. Не раз с ним общался. Наш человек.

– Осведомитель? – в голосе доктора прозвучали неодобрительные нотки.

– Добровольный помощник, – поправил Вирхов.

Доктор вздохнул и замолчал. Они шли молча, сосредоточенно вслушиваясь в хруст снега под ногами и всматриваясь в лица встречных прохожих. Неожиданно доктор остановился.

– Карл Иваныч! – громким шепотом воскликнул он. – А ведь в свете всего случившегося ваш Кронберг может вести двойную игру!

– Как это? – Вирхов сдвинул плоские белесые брови.

– Все дело в нефритовой ладье, – едва размыкая губы, пояснил доктор. – Он же ее украл!

– Среди шахматистов такое баловство не редкость, – Вирхов снисходительно усмехнулся. – Они люди суеверные. Упрямые. Своевольные. Да не стойте вы на тротуаре, на нас оборачиваются.

– Но из-за кражи шахматный комплект стал неполным, а комплект очень дорогой!

– Ну и что? – не понял Вирхов. – Не улавливаю вашу мысль!

– Я заметил в клубе несколько лиц с весьма азиатской внешностью!

– Удивляюсь, что вас это поражает, – Вирхов ускорил шаг, – половину России населяют люди с азиатской внешностью!

– Но не с китайской, не с японской!

– Вы видели в Шахматном клубе японцев?

– Не уверен, – признался доктор, – но не исключаю. А не могли ли господина Кронберга завербовать во время его шахматного турне по Дальнему Востоку? Или позже?

– Шантаж? Из-за несчастной туры?

– Ладьи, Карл Иваныч, ладьи, – заторопился доктор. Он и сам не заметил, как добрался вместе с Вирховым до Литейного.

– У вас разыгралось воображение, милый Клим Кириллович, – пожурил друга следователь. – Если и так, шпионаж не моя епархия. Пусть им контрразведка занимается. Уверен, у нее и в Шахматном клубе есть свои соглядатаи.

Доктор смутился.

– Вы правы, Карл Иваныч. Надо бы отвлечься от криминальной сферы.

– Сейчас и отвлечетесь, – добродушно пообещал Вирхов, – время еще есть. Велю нашему дежурному извозчику отвезти вас куда скажете: или домой, на Вельможную, или на Васильевский? На Васильевском-то отвлечетесь быстрее.

Лукавый комментарий Вирхова заставил доктора улыбнуться; он представил себе семейство Муромцевых за вечерним чаем: раскрасневшиеся, хорошенькие лица профессорских дочерей, тихие звуки фортепьяно…

Вирхов подозвал извозчика и усадил друга, а сам направился к дверям Окружного суда.

Доктор медлил. Им овладело сентиментальное желание, чтобы Карл Иваныч обернулся и помахал ему рукой. Но тот поспешно скрылся в своей служебной цитадели, видимо смущенный столкновением с колоритной фигурой в дверях Окружного суда. Это был внушительный господин в лисьей шубе, на макушке его высилась боярская лисья же шапка, в руке господин крепко сжимал темной кожи портфель. Из-за спины вышедшего толстяка послышались восторженные женские голоса и аплодисменты. Доктор догадался, что является свидетелем триумфального шествия адвоката Пасманика, сопровождаемого поклонницами.

Но едва доктор успел понять это, как в лиловатом, блеклом свете фонарей увидел нечто темное, стремительно летевшее сверху прямо на героя дня.

В следующий миг доктор непроизвольно ахнул: темная масса ударилась о лисью шапку адвоката и мгновенно рассыпалась по сторонам черными брызгами. Адвокат качнулся и рухнул на обледенелый тротуар.

ГЛАВА 6

Кандидат на судебные должности Павел Миронович Тернов даром времени не терял. Отбыв с добытыми материалами дознания из ресторана «Лейнер» на Литейный, он развил бешеную деятельность: перерыл картотеки, изучил все жидкие папочки по китайцам, попадавшим когда-либо в поле зрения полиции. Безухих среди них не было. Молоденький кандидат, которым уже овладела мысль, что вместо банального убийства ему выпало счастье заниматься шпионским делом – что в военное время может ощутимо двинуть карьеру вверх! – горел желанием найти следы таинственной жертвы.

Не дождавшись появления следователя Вирхова, он ринулся на тропу самостоятельного поиска. В доходном доме бумагоделательного магната Сан-Галли квартировал его бывший однокашник по университету Виктор Иванович Гордеев. Отец его, крупный почтовый чиновник, вернувшись из Сибири, вышел в отставку, а в Сибири успел вторично жениться на обрусевшей китаянке. Виктор Иванович быстро привык к нешумной и улыбчивой мачехе. Единственное, что не нравилось младшему Гордееву, так это внезапные и частые появления каких-то китайских земляков или родни молодой отцовской жены.

Сейчас, находясь в лихорадочном возбуждении, Павел Миронович Тернов решил навестить бывшего однокашника – а вдруг его мачеха-китаянка знает что-то о безухом китайце?

Рысцой добежав до знакомого дома, Павел Миронович взлетел на третий этаж. На его звонок дверь открыла опрятная горничная с широким плоским лицом и узкими, раскосо поставленными глазами. Она заявила, что Виктора Ивановича нет, а госпожа Гордеева, напротив, дома и принимает.

В гостиной, где на многочисленных низеньких столиках громоздились лаковые коробочки, фарфоровые и нефритовые вазочки, статуэтки, совсем непонятные китайские безделушки, Тернова встретила стройная миниатюрная женщина в строгом черном платье с расшитым стеклярусом лифом. Ее смоляные волосы были собраны на макушке по европейской моде и заколоты блестящим гребнем. Говорила по-русски она превосходно.

– Прошу прощения за внезапный визит, – начал Тернов, озираясь на развешанные по розовым стенам причудливые, вышитые шелком пейзажи и жанровые картинки, количество которых с его последнего пребывания в этой уютной гостиной заметно увеличилось, – но меня привело к вам, Алевтина Романовна, неотложное дело.

– Я вас слушаю, Павел Миронович, – недоуменно ответила хозяйка, указав гостю на стул.

– Алевтина Романовна, к вам в гости часто наведываются земляки. Не знаком ли вам случайно человек по имени Ерофей Вей-Так-Тао?

Даже отсветы розового абажура от низенького торшера у диванчика, на котрром сидела госпожа Гордеева, не могли скрыть внезапной бледности, проступившей на ее скуластом, без единой морщинки лице.

– Что с ним? – быстро спросила она.

– Он убит. Застрелен, – ответил Тернов, наблюдая за реакцией женщины, которая вовсе не скрывала своего огорчения.

– Боже! – воскликнула она и перекрестилась на икону в углу. – Несчастный! Ускользнуть от преследователей на родине и не уберечься от смерти здесь!

– А кто мог желать его смерти? Вы не догадываетесь? – вкрадчиво спросил юрист.

– Императорские ищейки, – Алевтина Романовна вздохнула. – Бедный Ерофеюшка! Он провинился перед Императрицей-матерью. В одной из своих статей – он журналист – написал, что правительство компрометирует будущность Китая своей враждебностью к открытиям Запада. Его посадили в тюрьму, обрезали ему уши: чтобы не слушал европейцев, не разрушал вековые устои.

– Он бежал из Китая?

– Да, и принял православие. И продолжал взывать к соотечественникам, убеждать их, что счастье его Родины лежит на путях европеизации.

– А как он оказался в Петербурге? – удивился Тернов.

– Его предупредили, что престарелая императрица Поднебесной, – Алевтина Романовна по-своему поняла недоумение, застывшее в глазах гостя, – приказала тайно его убить. Он чудом избежал казни, с трудом добрался сюда, на дальний край российской империи. Да и здесь его разыскали.

Что-то в словах Алевтины Романовны казалось Тернову подозрительным. Сакраментальная фраза, переломившая судьбу китайского журналиста, произвела на Тернова, почитывающего российскую публицистику, впечатление чего-то безобидного. Не является ли эта история выдумкой, искусным прикрытием существа дела? Может быть, безухий китаец обманул доверчивую женщину?

Своими сомнениями о возможности столь тяжелого наказания за литературную безделицу он робко поделился с госпожой Гордеевой. Та горестно качнула изящной головкой.

– У него были и другие публикации. Если хотите, можете ознакомиться.

– Я не разбираюсь в иероглифах, – виновато признался Тернов.

– Он печатался и в российской прессе, в Сибири.

Китаянка встала и, слегка покачивая узкими бедрами в такт маленьким шажкам, засеменила к лаковому комодику, испещренному розовыми драконами и серебристыми пейзажами, приоткрыла верхний ящичек, порылась в нем и достала тонкий журнал.

– А где проживал ваш несчастный соотечественник? – спросил Тернов, вскакивая со стула и с удовольствием принимая из рук хозяйки журнал.

– Я сняла для него квартирку. Недалеко отсюда. На Роменской, 5. – Опечаленная женщина потянулась к изящному фарфоровому колокольчику на торшерной полочке. – Сейчас позову горничную, возьму у нее ключи – она прибирала там иногда. Но как же его могли выследить?

Ее вопрос остался без ответа. Бесшумная горничная тихо скользнула в двери гостиной и замерла в ожидании приказа. Без слова удалилась и вскоре вернулась с ключами.

– Надеюсь, осмотр даст какую-нибудь информацию. Выясню, с кем он встречался. Может быть, кто-то приходил к нему, – заявил Тернов, пряча полученные ключи в карман сюртука и провожая взглядом не понравившуюся ему прислугу. Дверь, правда, она прикрыла за собой плотно.

– Сомневаюсь, – подавленно ответила госпожа Гордеева. – Я бы знала. Он жил замкнуто.

– Однако, – сурово возразил помощник Вирхова, – его выследили. И убили.

Он чувствовал, как бешено колотится его сердце. Ему не терпелось поскорее покинуть уютную гостиную и нагрянуть в убежище китайского журналиста. Он был горд собой, интуиция привела его прямо туда, куда нужно. Вот удивится Карл Иванович, когда узнает, как быстро его помощник раскрыл явочную квартиру японского шпиона!

– Труп помещен в покойницкую, – важно заявил он опечаленной хозяйке. – И пробудет там до окончания следствия. Я дам вам знать, когда можно будет хлопотать о похоронах.

– Благодарю вас, господин Тернов, – тщательно убранная головка китаянки чуть качнулась вперед, как цветок на стебельке под легким порывом ветра. – Есть ли шанс найти убийцу?

– Не сомневайтесь, сударыня, – уверенно заявил юрист. – Однако пореже выходите из дома. Я не могу гарантировать вашу безопасность.

– Мою? – Черные блестящие глаза, не мигая, уставились на смутившегося Тернова. Госпожа Гордеева напряглась, но мелодичный голос ее звучал бесстрастно: – Мне что-то может угрожать?

– Осторожность еще никому не вредила, – уклончиво ответил Тернов, уверенный в том, что покойный занимался шпионажем.

Он старался не смотреть в глаза Алевтине Романовне, боялся, что проницательная дама прочтет в его взоре тайные подозрения и в ее причастности к организации тонко устроенной шпионской сети. Он торопливо поцеловал протянутую ему миниатюрную ручку и удалился.

Наскоро одевшись, он сбежал по лестнице и остановился. Роменская находилась недалеко, достаточно было пройти через Сангалльский сад. И Павел Миронович кинулся к ажурной высокой ограде. В воротах он покосился на высокий дощатый футляр, прикрывавший от непогоды статую Афродиты, которую безутешный хозяин фабрики соорудил в память о своей погибшей дочери, и решительно затопал вперед по свежему глубокому снегу между деревцами, слабо освещенными светом ламп, стоящих поверх каменного забора, что отделял слева территорию сада от фабрики.

В столь поздний час он не рассчитывал здесь кого-нибудь встретить. Однако через несколько шагов в глаза ему бросилось шевелящееся черное пятно. Тернов остановился и затаил дыхание, как зверь в засаде. Темное пятно перемещалось и изменяло свои очертания. Не сразу, но юный юрист догадался, что перед ним согбенный человек.

– Эй! – крикнул он, разрывая тишину сада.

Пятно задвигалось и приобрело очертания человека выпрямившегося. Тернов приблизился, разглядев впереди колоритную фигуру мужчины в длинной серой шинели, подпоясанной ремнем.

– Пройду ли я здесь к Роменской? – спросил служивого Тернов с демонстративным дружелюбием.

– Пройдете, сударь, непременно пройдете, – ответил странный тип. – Жаль, темновато нынче, а то бы прямо по следочкам и вышли к калитке.

– По каким следочкам?

– Да недавно здесь барышня одна пугливая пробегала, – пояснил служака, – по виду приличная. А на мой вопрос не ответила, припустила, что есть мочи. Да я уж не стал догонять. Пост свой оставить не могу.

– Так ты здесь служишь? – изумился Тернов, разглядев у ног собеседника скатанные снежные шары.

– Как есть служу, барин. Сверхштатный городовой при охране бумагоделательной фабрики Игнатий Донсков.

– А чем это ты занимаешься? – не унимался Тернов. – Снежную бабу лепишь?

Донсков смутился.

– Не-а, не бабу. Баба что – забава детская. А у меня руки чешутся, хочу настоящую скульптуру создать. Из снега. В прошлом году, когда в Таврическом саде дежурил, слепил конную статую покойного Императора. Не видели? А здесь конная статуя не к месту. Хочу снежную Афродиту изваять. Чтобы и зимой публика любовалась, а то настоящая-то под досками укрыта.

– Благое дело, – похвалил Тернов. – А народец тут местный гуляет?

– Прогуливается днем: и так, и с детишками. – Игнатий бережно огладил снежную выпуклость шара.

– А китаец Ерофей тоже гуляет? – осторожно допытывался будущий следователь.

– Ерофей он или нет, не ведаю, – ответил сверхштатный городовой-ваятель, – а ходил тут один китайского вида. Худущий…

– Один ходил или с дружком?

– Один. Инородцам-то и не сразу друзей в Питере найти удается. Когда еще своими станут?

Павла Мироновича несколько озадачило, что ваятель не полюбопытствовал, откуда прохожий знает про китайца, почему им интересуется? Впрочем, начинающий юрист тут же нашел объяснение: голова Игнатия занята мечтаниями о рождающейся из северного снега Афродите.

– Завтра непременно загляну полюбоваться на твое творение, братец, – пообещал он льстиво, – а пока прощай. Спасибо за разговор. Заморозил и тебя, и себя.

– Прощевайте, – кинул вслед Тернову Донсков. – А если погреться надобно, так у дома княгини Барятинской всю ночь палатка стоит: костер разожжен, чаем бесплатным угощают…

Но Павел Миронович уже не слушал ваятеля, он спешил не упустить след таинственного китайца. Как хорошо работать одному! Без вирховского руководства! Никто не изводит придирками, никто не истязает насмешками и колкостями!

На Роменской у дома № 5, двухэтажного деревянного сооружения, он нащупал в кармане заветный ключ. Осмотрелся. Дворников поблизости не было. Только вдали у Обводного канала мерцал красный огонек: жгли костер.

Тернов преодолел два марша скрипучей лестницы на цыпочках, на площадке второго этажа замер: ему предстояло отсчитать третью дверь справа. После осторожного маневрирования он обнаружил, как и надеялся, искомую дверь и наощупь вставил в скважину ключ, повернул два раза, потянул хлипкую створку на себя, и та подалась без усилий… В лишенные штор окна проникал свет газового фонаря, неприятные зеленоватые пятна переплетались на полу и по стенам причудливыми кругами и овалами; через открытые в комнату двери узкая полоска освещала и пустенькую прихожую. Прикрыв дверь, новоиспеченный контрразведчик принялся обследовать квартиру – похоже, тут никто не появлялся с того самого момента, как хозяин покинул свое жилище. На кухне было прибрано. Только на столе стоял стакан с недопитым чаем и полузаправленная керосиновая лампа. С зажженной лампой обследование двинулось быстрее, хотя Тернов и старался прикрыть трепещущее за закопченным стеклом пламя ладошкой, чтобы с улицы никто не углядел. Он открыл дверцы буфета: банка с сахаром, несколько пачек китайского чая… Сушечки, банка меда, крупа, соль, какие-то сушеные травы…

Павел Миронович пробрался в комнату, служившую, видимо, столовой, гостиной и гардеробной одновременно. Она также была прибрана: пустой круглый стол с плюшевой скатертью, по периметру симметрично расставленные венские стулья, аккуратно сложенные подушки на диване. Нигде никаких книг, бумаг, безделушек. В карманах скудной одежды, висящей в платяном шкафу, пусто. С каждой минутой Тернов все более падал духом. В жилище таинственной жертвы он не обнаружил ничего, что проливало бы свет на преступную деятельность хозяина. Но с другой стороны, убеждал самого себя юрист, подобная стерильность как раз и свидетельствует о том, что хозяин что-то тщательно скрывает.

Тернов помедлил посредине выстуженной, нетопленной со вчерашнего вечера комнаты, – леденящий холод неприятно проникал под пальто. Затем он нырнул в спаленку, где кроме венского стула и заправленной покрывалом лежанки ничего не обнаружил Он сорвал с постели кретоновое покрывало и пядь за пядью ощупал матрас. О!

Интуиция его не подвела! В головах матраца он наткнулся на продолговатый предмет. Распоров перочинным ножичком шов, Тернов извлек из тайника толстенькую книжечку в черном переплете с поблескивавшим на обложке серебряным крестом.

В этот момент он пережил гамму самых разнообразных чувств: уныние, воодушевление, разочарование, восторг… Муки его были вознаграждены. Пролистав Библию, – а это была она, – Тернов разглядел на последней, пустой странице, прямо за Откровением, загадочные иероглифы. И возле каждого стояли арабские цифры и двузначные числа: их разделяли точки, некоторые цифры были взяты в скобки. «Преступный шифр! – мысленно возликовал Павел Миронович. – Не с пустыми руками явлюсь к Вирхову! Тут-то его лицо вытянется! Не верил, старый брюзга, что дело не так просто, как кажется!»

Павел Миронович, чрезвычайно довольный собой, привел постель убитого китайца в порядок, вышел в большую комнату: успокоиться и хорошенько обдумать, что еще можно предпринять. В квартире царила полная тишина, и Павел Миронович, уже у порога, внезапно услышал в давящем безмолвии странные звуки: будто кто-то скребся во входную дверь. Неужели условный знак?

Он прикрутил краник на лампе; пламя, похожее на нераскрывшуюся головку мака, тут же увяло, и комната погрузилась во мрак, рассекаемый только пятнами уличного фонаря. Неужели он попал в западню?

Отважный кандидат на судебные должности пробрался к окну большой комнаты и уставился на улицу, прислушиваясь к подозрительным шорохам за дверью. Он надеялся, что, не дождавшись ответа хозяина, тот, кто условным образом скребся в дверь, выйдет на улицу.

Действительно, вскоре подозрительные звуки стихли, и Тернов даже залез с коленями на широкий холодный подоконник, чтобы высмотреть из окна, куда свернет посетитель, запомнить его особые приметы…

Ожидание затягивалось. Глаза Павла Мироновича устали, вывернутая шея и колени затекли, в оконные щели безбожно дуло… Наконец дверь приоткрылась, из нее выскочила лохматая собачонка и, бросившись к обледенелому деревцу, задрала заднюю лапу. Проследив за дворнягой, Тернов перевел взгляд выше; в таком же двухэтажном домишке, прямо напротив его убежища, в окне второго этажа внезапно вспыхнул свет. Из своей засады начинающий следователь прекрасно видел разостланный ко сну диван, на нем мужчину в белой ночной рубахе, а пред мужчиной, боком к Тернову, даму в шляпке с вуалью и в длинных одеждах, которые не скрывали ее выразительных форм. Но разве так, даже со сна, глядят на дам: у сидящего на диване – выпученные глаза, рот открыт в беззвучном вопле. Однако долго созерцать двусмысленную картинку Тернову не пришлось. Мгновение – и мужчина отбросил одеяло с колен, одним рывком вскочил, сиганул к окну, прыгнул на него, как на амбразуру, и вместе с оконной рамой вывалился в сугроб на тротуаре, но тут же резво вскочил на ноги и заблажил на всю улицу:

– Помогите, спасите! Aidez – moi! Sauvez – moi! On va me tuer! C'tst lui!*

< * – Помогите, спасите! Убивают! Это она! (фр.) >

Тернов спрыгнул с подоконника, ибо узрел, что безумец бросился в дверь дома № 5 по Роменской. Через секунду-другую его вопли раздались на лестнице за дверью! Человек бегал и стучал во все двери, и в ту, за которой затаился Тернов.

Однако жильцы на яростные призывы не откликались: то ли не хотели прерывать сладкий зимний сон, то ли привыкли к шуму, то ли боялись попасть в историю. По лестнице что-то с грохотом скатилось, вопли и стуки стихли. Юный юрист, смекнув, что чуть раньше в дверь скребла собачонка, видимо, приваженная покойным китайцем, счел возможным покинуть опасную квартиру и без всяких помех выскользнул на Роменскую.

Справа, у водосточной трубы, притулился человек в белых кальсонах и длинной рубахе. Он обхватил себя за локти и дрожал такой явственной дрожью, что Павел Миронович слышал стук его зубов.

Тернов кашлянул. Несчастный обернулся.

– Я Павел Миронович Тернов, помощник следователя. Почему шумим? Кто таков?

– Помогите, помогите, господин следователь, – страдалец умоляюще сложил руки у груди. – Я же говорил, что они меня убьют! Являются посреди ночи! Толкают меня в гроб! Сводят с ума!

– Спокойно, – оборвал его Тернов. – Кто является?