Текст книги "Заговор стервятников"

Автор книги: Елена Басманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 3

Хотя Карл Иванович Вирхов свалился на мраморный пол ресторана «Лейнер» после толчка справа, однако острая боль пронзила его левую руку. При внезапном падении он неудачно упал на локоть, и свет на мгновение померк в его глазах. Тем не менее сознание быстро вернулось к нему. С недоумением прислушиваясь к телу, он осторожно встал и, будучи все еще в легком шоке, так же осторожно осмотрел правую часть груди. Мундир был целехонек: ни единой дырочки. Вирхов перевел взгляд на стеклянную дверь ресторана: там закаменел полу согнувшийся в любезном поклоне официант, не очухавшийся от дерзкого налета убийцы. Преступника и след простыл.

– Прости, мин херц. – Вирхов услышал голос поднявшегося друга: Фрейберг успел свалиться на пол за мгновение до выстрела. – Пришлось тебя толкнуть, рефлекс сработал. Однако и сам все печенки себе отбил, поясницу ломит. Ты не ранен?

Вместо ответа Вирхов бросился к дверям. Проскользнув через просторный вестибюль, где зеленым крокодилом застыл с открытым ртом швейцар, следователь выскочил на улицу и сквозь снежную тьму, бившую в лицо, разглядел задок удаляющихся саней.

– Эй! – крикнул он дворнику, толокшемуся со своей бесполезной метлой возле ближайшей арки.

Тот нехотя приблизился.

– Кто сейчас отъехал от ресторана?

– Откель мне знать? – прогундосил огромный мужик с несолидной для своих размеров и звания бороденкой. – Какой-то франт.

– Номер извозчика не запомнил?

– Не углядел, – вздохнул детина. – А личность извозчика приметил. Бандитская личность. Оскалит зубы в бородище, аж клыки ощеривает, тигре в зависть. Да и вчерась наведывался, кампанию привозил. Из Шахматного клуба.

– Откуда знаешь? – Околевший на морозе Вирхов все еще держался за ушибленный локоть.

– Дык, из разговора ихнего, – ответил дворник и замер в ожидании следующих вопросов.

Вирхов махнул рукой и вернулся в ресторан. У дверей в зал его встретил Фрейберг.

– Я велел всем оставаться на местах, – шепнул сыщик другу.

Вирхов злыми глазами обвел немногочисленную публику.

– Почему вы бездействуете? – истерично выкрикнул один из лысых толстяков. – Здесь совершено убийство! Вызывайте полицию!

– Молчать! – рявкнул Вирхов. – Сам вижу. Где хозяин? Где телефон?

Из кабинета управляющего он телефонировал в Окружной суд. К сожалению, не удалось связаться с полицейским врачом, бросившимся в Департамент медицины хлопотать об отправке на фронт, так как известие о войне пробудило в нем патриотическое чувство. Вирхов поскреб в затылке, затем решился позвонить хорошему знакомому, частнопрактикующему доктору Коровкину, жившему неподалеку, на Большой Вельможной. Доктора он застал дома, и тот обещал прибыть немедленно.

Вирхов вернулся в зал: там, ближе к дверям, жались бледные посетители и ресторанные служители. У стола, где еще недавно восседал странный азиат, застыл суровый Фрейберг. Азиат лежал лицом вниз на скатерти, пропитанной разлившимся пивом. Пустой стакан откатился на середину стола. Длинные черные волосы разметались по затылку и щекам. Вирхов нагнулся и заглянул снизу – сквозь ткань шерстяного пиджака прямо на темные брюки обильными каплями стекала кровь, затем со звучными шлепками достигала пола.

– Прямо в грудь. – Вирхов выпрямился, указательным пальцем поманил обслугу и управляющего. – Что за посетитель? Бывал у вас прежде?

Управляющий откликнулся незамедлительно – длинноволосый азиат пришел сегодня впервые. Официанты подтвердили его показание. По их испуганному виду, по глазам, по другим, ясным его опытному глазу признакам, следователь понял: не лгут. Вирхов оборотился к Фрейбергу. Тот, вынув из кармана жилета серебряный хронометр, покачал головой и сказал вполголоса:

– Мин херц, я должен идти. По моим расчетам дознаватели прибудут с минуты на минуту. Меня ты всегда найдешь, адрес тебе известен.

Вирхов пожал ему руку в знак согласия и не удержался:

– У тебя есть какие-нибудь соображения?

– Лишние уши лишают ушей.

Шепнув странную фразу, Фрейберг резко повернулся на каблуках и, оставив Вирхова размышлять, в каком смысле употребил он это выражение – в прямом или переносном, заторопился к выходу. Сквозь стеклянную дверь Вирхов видел, как услужливый швейцар подал королю сыщиков пальто, как его тезка тщательно обмотал шею клетчатым шарфом, педантично застегнул пальто на все пуговицы, принял шапку из рук подобострастного швейцара и только тогда вышел на мороз. Дверь за спиной Фрейберга захлопнулась, но времени для размышлений у Вирхова оказалось совсем ничего: в вестибюле «Лейнера» один за другим появились доктор Коровкин и Павел Миронович Тернов, кандидат на судебные должности, набиравшийся мудрости у опытного Вирхова. Помощник привел с собой фотографа и экспертов.

Разоблачившись, все они прошествовали в зал к Вирхову. После сдержанных приветствий и рукопожатий работа закипела. Доктор Коровкин, еще румяный с мороза, принялся осматривать азиата, а фотограф устанавливал громоздкий штатив и прилаживал к нему камеру. Павел Миронович Тернов по-хозяйски устроился за свободным столом, вынул из портфеля папку с листами чистой бумаги, чернильницу-непроливайку и перо. К своему молодому помощнику подсел и Вирхов.

Опрос начали с лысых толстяков, проявлявших больше всего нетерпения. Их объяснения совпадали: чиновники Министерства народного просвещения зашли в «Лейнер» отметить день ангела одного из них. Азиата никогда прежде не видели. Убийцу, увлеченные беседой, тоже не разглядели. Для убедительности они призвали управляющего ресторана подтвердить, что личности в сем заведении они небезызвестные, с репутацией добропорядочной. Лишь один из них, сидевший лицом к дверям, дополнил картину преступления. Оказалось, что дерзкий убийца после внезапного выстрела распахнул плечом дверь в вестибюль, повел рукой с револьвером в сторону швейцара, который все еще держал его пальто, преспокойно надел пальто и скользнул на улицу. Минута всеобщего замешательства позволила ему скрыться. Чиновники были уверены, что погиб сам Вирхов или его приятель. На азиата вначале даже не обратили внимания.

Посетители-железнодорожники оказались приезжими; их документы свидетельствовали, что путейские инженеры прибыли в столицу из Малороссии на похороны своего бывшего начальника, который когда-то начинал с ними в Полтаве, да быстро пошел в гору: был переведен в столицу. Скончался от сердечного приступа. В момент выстрела сидели отвернувшись, убийцу не видели. На азиата обратили внимание, когда по пришествии направлялись к столику, больно уж желтолиц да узкоглаз, похож на японца, а потом за разговорами о нем забыли.

Морской офицер, поигрывая кортиком в черных ножнах, проявил не меньшую словоохотливость. В связи с ситуацией на Дальнем Востоке их выпуск накануне спешно был произведен из гардемаринов в мичманы, но так как полное обмундирование еще не поспело, новоиспеченный офицер пользовался перед отправкой на фронт последней возможностью насладиться мирной жизнью. Молодой человек принадлежал к хорошей фамилии. Звали его Павел Игнатьевич Та-волжанский. Мичман имел овальное бритое лицо, лишь над верхней губой щетинились пшеничного цвета усики. Зеленые глаза его поблескивали сердитыми рыжими искорками. Из бледных губ, созданных для нежных признаний и поэзии, вылетали жесткие командирские фразы.

– Я, скажу откровенно, наблюдал за убитым. Он мне показался подозрительным. Уверен, он кого-то ждал.

– А как здесь оказались вы, господин Таволжанский? – поинтересовался Вирхов.

– С горя, – лапидарно ответил моряк, – из-за того, что отправка на фронт задерживается. Захотел выпить, а в «Лейнер» заглянул, чтобы было потом что вспомнить о столичной жизни. Ресторан-то не последний. Эх, быстрее бы отправили, а там мы уж покажем этим евреям!

– Каким евреям? – Вирхов недоуменно шевельнул плоскими белесыми бровями.

– Сам читал, – отрапортовал Таволжанский. – Пишут, что японцы – потомки евреев, из колена Израилева. Из тех, что по Мидии странствовали, да и добрели через азиатский материк до Тихого океана.

– Какая чушь, – не сдержался Вирхов.

– А я ни одного живого японца не видел, – виновато признался Таволжанский. – Думал, этот азиат – японец, и наблюдал за ним. Если не суждено вступить с врагом в открытый бой немедленно, может, в тылу удастся обезвредить тайного неприятеля?

– Должен вас разочаровать, милостивый государь, – вступил в разговор закончивший осмотр доктор Коровкин. – Погибший не японец.

Так как и фотограф, и эксперты закончили свою работу, Вирхов отпустил растерянного мичмана Таволжанского и вместе с Терновым и доктором Коровкиным направился к трупу.

– Пуля попала прямо в сердце, – вполголоса доложил доктор. – Пульс отсутствует. И самое странное – у погибшего нет ушей. Отрезаны.

Вирхов бросил недоверчивый взгляд на доктора. Клим Кириллович осторожно отвел от щеки покойника смоляную вислую прядь. Там, где следовало располагаться ушной раковине, у покойника был безобразный багровый шрам, посередине его зияло круглое отверстие.

– Дикари, варвары, – пробурчал Вирхов и, спохватившись, поправился: – А может, сектант какой-нибудь?

– В правом кармане убитого имеется документ, – доложил один из экспертов. – На имя мещанина Ерофея Вей-Так-Тао. Китаец. Православный. Российский подданный.

– Ничего не понимаю! – Вирхов внимательно разглядывал лицо мертвого китайца: худое, желтоватое, с приоткрытым ртом. – Одежда приличная. Портмоне дорогое.

– А как вы думаете, Карл Иваныч, каков мотив убийства? – встрепенулся Тернов.

– Пока очевидного мотива не выявлено, – осторожно ответил Вирхов. – Убийство произошло на моих глазах. Грабеж исключается. Если убийца из эсеров, все выглядит глупо. Зачем ему убивать китайца безухого? Эсеры охотятся на представителей власти, служащих ненавистному режиму. Им губернаторов подавай.

– Нет, но какова дерзость! – возмутился доктор. – Заявиться средь бела дня в ресторан и хладнокровно убить человека!

– Я даже оружие вынуть не успел, – виновато признался Вирхов. Он отводил глаза и не решался сказать, что его друг, король петербургских сыщиков, со страху сиганул на пол и повалил тезку.

– У меня есть идея. – Тернов нагнулся к Вирхову и быстро-быстро зашептал: – Не исключено, что китаец состоял в отряде боевиков, но предал своих товарищей. Вот они и порешили его устранить.

Вирхов поморщился:

– Если так, то не миновать объяснений с охранкой. Как только пронюхает Третье отделение о смерти этого Ерофея Вей-Так-Тао, тотчас засуетятся, если китаец, действительно, был провокатором.

– Но в моей идее есть рациональное зерно? – Тернов напрашивался на начальственное одобрение.

– Есть, Павел Миронович, есть, – миролюбиво согласился Вирхов. – Но на вашу идею можно придумать двести других, и все с рациональными зернами.

– Не думаю, что это так просто, – возразил Тернов.

– А я думаю, – отрезал Вирхов. – Вот вам с ходу первая. Убийца – резидент японской разведки. Убитый – агент разведки российской, прибыл с Дальнего Востока с опасными для японцев сведениями. Поэтому и убили его.

– А при чем здесь ресторан «Лейнер»? Немецкий ресторан? – удивился Тернов.

– А ни при чем, – ответил Вирхов. – Могли убить и в другом месте. Случайность.

– Но господин Таволжанский говорил, что китаец, похоже, кого-то ждал, – заметил доктор. – Не убийцу же?

– Вполне возможно, – Вирхов поморщился. – Жертву сюда могли заманить тысячью разных способов.

– Что же делать? – расстроился Тернов. – Неужели и этот преступник уйдет от возмездия?

Эта реплика напомнила Вирхову, что совсем недавно он был свидетелем спектакля, в котором банальный убийца Трифон Кошечкин предстал перед присяжными в виде ангелоподобного существа. Значит, все-таки оправдали.

– Труп в покойницкую, – раздраженно распорядился Вирхов, заканчивая дознание. – Материалы допросов, Павел Миронович, срочно проверить. Выяснить местожительство жертвы. Произвести осмотр. Выявить круг знакомых.

– Все сделаю, Карл Иваныч, не беспокойтесь, – закивал Тернов. – Всю картотеку пропашу. Все перепроверю.

– Вам, дорогой Клим Кириллович, огромное спасибо за помощь, – следователь повернулся к доктору Коровкину. – Извините, что извлекли вас из теплого дома. Мой сердечный привет вашей милой тетушке.

– Всегда рад вам услужить, дорогой Карл Иваныч, – пожал руку следователю доктор. – А то бы заехали. Сегодня у нас бараньи котлетки, форель запеченая.

– В другой раз обязательно, – через силу улыбнулся Вирхов. – Да надо бежать по горячим следам, ищейка ведь я царская. Жаль, что в шахматы играть так и не научился.

Доктор живо представил собаку, сидящую на стуле у шахматной доски с резными фигурами, и тихо рассмеялся. Карл Иваныч явно был чем-то обижен.

– Напрасно вы смеетесь, Клим Кириллович. – Следователь подходил вместе с доктором к дверям. – Мое дело ищейское: идти по следу и ловить. А выпускать убийц на свободу – это уже другая профессия.

Доктор промолчал.

На улице мужчин охватила январская тьма и снежные колючие потоки.

– Нам в одну сторону, – проворчал Вирхов, подзывая извозчика, стоящего неподалеку. – Высадите меня у Шахматного клуба.

Извозчик не заставил себя ждать. Он повернул заснеженное бородатое лицо к седокам, спрыгнул с козел и откинул суконную полость, приглашая мужчин сесть.

Доктор Коровкин не стал медлить, но Вирхов не полез за доктором в сани.

– А ну-ка, братец, оскалься! – грозно велел он извозчику.

Тот сверкнул глазами, кудлатая, огромная борода его разъехалась, обнажив несвежие редкие зубы. Подобно острому кинжалу блеснул длинный клык.

– Так-так. – Вирхов угрожающе надвинулся на опешившего возницу и схватил его за отворот тулупа: – Вот ты, голубчик, и попался. С час назад был здесь?

– Был, ваш сияство, – недоуменно ответил тот.

– Кого привозил?

– Фамилию не знаю, но человек достойный, обходительный. Думал забрать здесь друга, да не застал. Один и поехал в тиятр Пассаж.

– Пассаж! – взъярился Вирхов. – Не хватило ему театральных эффектов здесь! Откуда вез ты его сюда?

– Из Шахматного клуба, ваш сияство, – с готовностью ответил мужик. – Да я сомнительных личностев не вожу. Я на хорошем счету.

– Зачем же ты сюда вернулся и простаиваешь? – не поверил Вирхов. – Кого ждешь? Да и стоишь порядком – вон лошадь-то вся околела.

– Сам дивлюсь, – возчик пожал могучими, распирающими тулуп плечами и вжал голову в воротник, видимо, понимая, что влип в неприятную историю. – Энтот-то, из тиятра, сказал ворочаться сюда, друга его ждать, тот, мол, щедро заплатит. Я вас его другом и полагал…

Доктор Коровкин решил напомнить следователю о своем присутствии:

– Он дал описание друга или назвал его фамилию?

Вирхов отпустил отворот овчинного тулупа. Губы следователя уже не двигались, руки в тонких перчатках закоченели. Он со злобой смотрел на бандитскую рожу с кудлатой бородой.

Обрадованный возвращенной свободой движений извозчик отвернулся от своего мучителя и, оборотившись к спокойному седоку, ответил на его вопрос самым неожиданным образом:

– Велено ехать к «Лейнеру», дождаться господина Вирхова. Так и сказал – господин Вирхов тебе щедро заплатит!

ГЛАВА 4

Господин Икс с трудом выпроводил последнего из Бурбонов. Он запер за посетителем дверь и с сочувствующим видом подошел к Марии Николаевне Муромцевой. Девушка, записав со слов посетителя все необходимые данные, убирала в ящик стола письменные принадлежности.

– Прошу вас не беспокоиться, дорогая Мария Николаевна, дело, кажется, простое. Человек в нервическом перевозбуждении. Состояние хроническое. Вероятно, пьет. Посему не исключены слуховые галлюцинации. Удивительно, как ему чертики по углам не мерещатся. Видно, до белой горячки еще не дошел.

– Вы сможете как-то уладить эту историю? – безучастно поинтересовалась Мура.

– Разумеется. Все хлопоты беру на себя. А что касается Орлеанской девственницы….

– Глупая выдумка. Для таких, как Холомков. Интересно, откуда Холомков узнал, что я занимаюсь сыскной деятельностью?

– Думаю, он этого не знает, – поспешил утешить хозяйку Бричкин.

– Но почему же Холомков послал этого Бурбона в наше бюро?

– Забавляется, наверное. О бюро узнал из объявления в газете. Не отправил же он Бурбона к Фрейбергу – знает, что гонорар король петербургских сыщиков берет немалый, а неизвестное бюро дешевле. Таков, полагаю, был ход его мыслей. Когда я служил в артиллерии…

Но Марии Николаевне некогда было выслушивать воспоминания своего помощника, оставившего армию по причине слабого сердца. Она направилась к вешалке, за шубкой.

Бричкин на удивление резво подбежал, чтобы проявить усвоенную с юности галантность.

– Не знаю, смогу ли завтра заехать, – сказала Мура, – все так быстро меняется. Может, из-за войны и занятия отменят. Но вы самостоятельно справитесь с этим Бурбоном, Софрон Ильич?

– Не извольте сомневаться. Если возникнет необходимость вашего участия или совета, пришлю записочку. Но пока что завтра, с утречка, когда будет посветлее, обследую жилище этого королевского отпрыска.

Бричкин, подав Муре шубку, прихватил с вешалки и свое пальто, считая не лишним вывести хозяйку на улицу. Он дождался извозчика, запомнил номер и только тогда вернулся в бюро.

А юная владелица сыскного агентства не долго раздумывала о последнем Бурбоне, затерявшемся в российской столице. Она спешила домой, ибо предполагала, что там уже порядком беспокоятся из-за ее отсутствия.

Укутанный в белые одежды город, несмотря на холод и колючий снег, как никогда казался ей уютным. Мягкий, приглушенный свет фонарей рассеивал тьму; костры на перекрестках, как островки тепла, охраняемые надежными стражами в занесенных снегом шинелях, сулили приют бездомным и случайным прохожим. Ничего не изменилось из-за того, что Россия вступила в войну с далекой Японией, разве что народу на улице больше чем обычно в это время суток.

Дом на Васильевском, где квартировало семейство профессора Муромцева, встретил ее приветливым подмигиванием окон, расчищенной дорожкой у подъезда.

В прихожей Мура испытующе глянула в лицо горничной Глаше. Помогая барышне снимать пальто и меховые ботиночки, Глаша укоряюще качала головой.

Действительно, к обеду младшая профессорская дочь припозднилась, и папенька, по словам Глаши, изволил гневаться, что из-за нее обед задержали. Наскоро приведя себя в порядок, Мура скользнула в столовую, походя чмокнула отца за ухом, в кудлатую голову, села за стол, быстренько налила себе суп из заботливо подвинутой матерью супницы.

– Надеюсь, ты не намерена сбежать на фронт? – сурово спросил у нее отец.

– Зачем ты так, Николай Николаевич? – с мягкой укоризной отозвалась профессорская супруга Елизавета Викентьевна. – Маша девушка разумная, не легкомысленная.

Профессор недовольно фыркнул:

– Брунгильда тоже рассудительная. А собирается с концертами на Дальний Восток. Ублажать японцев моцартовскими сонатами.

Старшая его дочь, имевшая успех как пианистка и в Петербурге, и на гастролях в Европе, густо покраснела и низко опустила пышную золотистую головку к тарелке с телячьей котлеткой. Длинные ресницы увлажнились, слезинка упала на тушеную капусту.

– Я только говорила, что наши консерваторки высказывали сегодня такое мнение, – дрожащим голосом возразила красавица. – Ехать никуда не собиралась.

– Николай Николаевич, молодежь у нас воспитана в патриотическом духе, первая реакция ее на известие о боевых действиях чрезмерно воодушевленная, – увещевала Елизавета Викентьевна, с сочувствием поглядывая на дочерей и в то же время понимая крайнее напряжение своего супруга. – Нельзя осуждать детей за это.

– Я и не осуждаю, – пробурчал профессор. – У нас в университете молодежь тоже устроила сходку. Наслушался я пламенных речей на сто лет вперед. Не пугаться желтой тучи, поднимающейся на Дальнем Востоке! Не уходить из Маньчжурии – дважды отступали перед Константинополем, и что из этого вышло? России предназначено выполнить культурную миссию в Восточной Азии: защитить интересы Европы на Дальнем Востоке, как и в период монголо-татарского ига!.. Но с глупостями спорить бесполезно. Безыдейная, безразумная война, дележ шкуры чужого медведя! Ничего путного из нее не выйдет – не обольщайтесь! Погубят только людей.

Над столом повисла тишина. Выдержав паузу, Мура поинтересовалась:

– А не было ли телефона от Клима Кирилловича?

– Нет, – с готовностью отозвалась Елизавета Викентьевна. – Я тоже беспокоилась: не отправился ли доктор в Военное министерство? Позвонила Полине Тихоновне. Она сообщила, что ее Климушка срочно выехал по приглашению Карла Иваныча Вирхова.

– На место преступления? – Мура оживилась.

– Да, доченька, в ресторане «Лейнер» убийство, – пояснила мать.

– Счастливый Клим Кириллович, – завистливо протянула Мура, – и господин Вирхов тоже. У них настоящие преступления, а у меня… Одни сумасшедшие.

– Неужели еще один объявился? – скривился в усмешке профессор Муромцев. – Рассказывай, кто таков.

– Бедный господин утверждает, что он последний из Бурбонов. Владеет страшной тайной об Орлеанской девственнице.

Профессор побагровел, вилка в его руке воинственно сверкнула.

– Над тобой просто кто-то издевается! Какой-то розыгрыш! Мне кажется, испанские Бурбоны крепко сидят на троне: что-то не слышал, чтобы им пришел конец! Да и остальные, хоть и без трона, благополучно здравствуют в Европе.

– И чего же хочет твой Бурбон? – мягко скорректировала мужа супруга.

– Говорит, у него в доме бродят призраки. Шаги раздаются, стуки, звуки странные. – Мура сосредоточенно копалась в тарелке с телячьей котлеткой, сменившей тарелку с супом.

– Надеюсь, ты к нему не отправишься, – утвердительно заметил профессор.

– Конечно нет, папочка, – вздохнула юная владелица детективного бюро, – Софрон Ильич сам справится. Но самое худшее – я ощущаю себя совершенно бесполезным созданием. Кому сейчас, в такой исторический момент, нужна история? Кому какое дело до Орлеанской девственницы и моего любимого средневековья?

Брунгильда ласково взглянула на сестру и подхватила:

– И я, Мурыся, так же себя чувствую. Почему мы такие бесполезные?

Дочери профессора Муромцева так жалели себя, что на их глаза навернулись слезы. Утерла краешком фартучка набежавшую слезинку и бесполезная для войны Глаша.

– Прекратите истерику! – властно потребовал профессор. – Замуж вам пора. Враз о всяких глупостях забудете.

Девушки обиделись на неожиданную реплику отца, грубо пресекшую их патриотический порыв, и застыли с оскорбленным видом над опустевшими тарелками.

Но долго предаваться печали им не пришлось: элегическую грусть прервал звонок во входную дверь.

– Может, это наш Клим Кириллович? – примиряюще предположила Елизавета Викентьевна.

– Наконец-то, – злорадно бросил профессор. – Избавит меня от дамских припадков. Да и вам брому даст.

Но в следующую минуту надежды профессора рухнули. В дверях возникла Глафира и, прикрыв за собой тяжелые дубовые створки, громко зашипела:

– Господин Муромцев, к вам генерал Фанфалькин. Прикажете принять?

Женская часть семейства Муромцевых растерянно переглянулась. На немой вопросительный взгляд отца барышни пожали плечами: фамилия ничего им не говорила.

– Интересно, – процедил профессор и через секунду добавил: – Приму. Проведи в гостиную.

— Ты уверен, что это безопасно? – жалостливо спросила мужа Елизавета Викентьевна.

– А в чем опасность? – поднимаясь и отбрасывая салфетку, осведомился глава семейства.

– Как же, – торопливо продолжила его супруга, – совершенно неизвестный нам человек, может, самозванец, может, террорист под видом генерала…

– Собирается меня застрелить? За что? – У профессора от негодования зашевелились волосы на макушке.

– Ты не знаешь современную молодежь! – Елизавета Викентьевна остановиться не могла, ее охватила необъяснимая тревога. – Да ныне среди студентов столько злобных фанатиков; застрелить могут и за несданный экзамен или кого подослать. А вдруг ты кого-нибудь сегодня обидел во время сходки? Не сдержался, наговорил лишнего?

– Хватит, сидите тихо, – бросил профессор, подходя к дверям.

– Как же сидеть тихо? – В отчаянии профессорская жена прижала пальцы к губам: – Я чувствую, в наш дом вошла беда. У меня интуиция.

Профессор прожег супругу взглядом, глубоко вздохнул, раздув ноздри, и вышел.

– Мамочка, не тревожься, – зашептала Мура, – у нас просто нервы на пределе.

Елизавета Викентьевна с надеждой обратила взор к младшей дочери. Ради успокоения любимой мамы та была готова на все.

– Я потихоньку послушаю у дверей?

– Подслушивать нехорошо, – автоматически заметила Брунгильда, все еще сохраняя оскорбленный вид. Подчеркнутая надменность только красила ее: строгий профиль, нежно очерченные скулы, приподнятый точеный подбородок, полуопущенные ресницы.

Мура не успела ответить, как в дверях вновь явилась Глафира и на этот раз громко возвестила:

– Николай Николаевич просит всех пожаловать в гостиную. Без промедления.

Предводительствуемые матерью барышни заспешили на отцовский зов. В гостиной навстречу им со стула поднялся мужчина средних лет в генеральской форме. Он был невысок, но зато строен, и генеральский мундир с серебряными аксельбантами, тщательно отутюженные брюки с лампасами сидели на нем поразительно ладно. Генерал вытянулся в струнку, отчего показался несколько выше, затем, щелкнув каблуками, приветствовал дам поклоном головы. Короткая черная шевелюра, открытое худощавое лицо. Черные усики над верхней губой не скрывали едва уловимой иронии, отчего любезная улыбка казалось чуточку усталой.

Профессор от окна внимательно наблюдал за своими домочадцами и на редкость терпеливо ждал, пока супруга обратит взор к нему.

– Позвольте представить вам, дорогие мои, – несколько театрально, не свойственным ему фальцетом возвестил Николай Николаевич, – генерала Фанфалькина, Эраста Петровича. В настоящее время возглавляет специальное ведомство Главного штаба. – И так как все напряженно молчали, профессор помялся и добавил: – Да… Особо ответственное ведомство, особые миссии.

Барышни сделали легкий книксен. Елизавета Викентьевна протянула генералу руку, тот шагнул вперед и почтительно склонился над ней. Генерал вовсе не походил на террориста – профессорская жена заметила небольшой шрам на щеке, а над левым ухом – седую прядь.

– Прошу вас, ваше превосходительство, изложите еще раз цель вашего визита. – В голосе профессора слышалось странное волнение.

Елизавета Викентьевна устроилась на диване, барышни чинно расселись по стульям. Генерал отступил к середине гостиной и разомкнул уста. От его переливчатого глубокого баритона девичьи сердца затрепетали.

– Прошу прощения за внезапность и неурочность моего визита. Но я военный и привык действовать решительно, тем более когда наступает пора боевых действий. Я пришел просить у вас руки вашей дочери.

Елизавета Викентьевна от неожиданности приоткрыла рот.

– Какой дочери? – нетерпеливо подстегнул профессор.

– Я прошу руки вашей дочери Брунгильды Николаевны.

Ошарашенные женщины безмолвствовали. Глава семейства был чрезвычайно доволен произведенным эффектом: он потер руки, заложил их за спину и заходил от окна к дверям и обратно.

– Вот так, дорогие мои, поступают настоящие мужчины! И в наше время так же поступали. Пришел, увидел, победил! То есть увидел, пришел и просит руки. Чувствую родительскую гордость. Как будто я могу быть вершителем судеб. Но… Времена ныне прогрессивные. Родителей никто не слушает, милостивый государь Эраст Петрович. Если кто решил замуж выскочить, выскочит и без родительского благословения. Так что прошу, ваша судьба в ваших руках. Обращайтесь прямо к предмету вашей страсти.

Профессор с ехидным любопытством воззрился на генерала.

Тот, ни мало не смущаясь, перевел взгляд больших серых глаз на Брунгильду. Опустился на одно колено и, глядя снизу вверх на побледневшую красавицу, значительно произнес:

– Глубокоуважаемая Брунгильда Николаевна! В ваших силах сделать меня самым счастливым человеком на свете! Предлагаю вам свою руку и сердце.

Брунгильда молчала; ее бледные, как мрамор, щеки окрасились нежным румянцем, между бровей появилась крохотная вертикальная складочка, свидетельствующая о напряженной работе мысли.

– Отвечай же, – шепнула Мура и легонько толкнула сестру локтем в бок. – Ты согласна?

Елизавета Викентьевна беспомощно оглянулась на мужа и, не встретив поддержки, укоризненно обратилась к коленопреклоненному генералу:

– Да как же она может быть согласна?! Вы нам совсем незнакомы. Да и она видит вас сегодня впервые. Как же так скоропалительно!?

– А вам не придется ехать воевать с Японией? – пришла на помощь матери Мура: ей показалось диким, что ее сестра вдруг исчезнет из дома.

– Нет, я на фронт не поеду. В первую очередь задействуют Сибирский военный округ, возможно, частично Казанский. Маньчжурскую армию, Забайкальскую казачью бригаду, разумеется. – Генерал Фанфалькин не отводил гипнотического взора от Брунгильды. – Я служу в Главном штабе, выполняю особые поручения. – Он понизил голос: – Иногда они требуют скорых и неожиданных поступков. И тайны.

– Но все-таки, дорогой Эраст Петрович, – не сдавалась профессорская жена, которой взволнованный взгляд мужа придавал сил – вероятно, он с такими же интересом и страстью наблюдает за своими химическими реакциями! – Может быть, вам следует сначала поближе узнать э-э-э… В общем, познакомиться…

– Может быть, – вежливо, но формально откликнулся претендент на руку и сердце многообещающей столичной пианистки. – Так вы принимаете мое предложение?

Брунгильда Николаевна уже преодолела минутные колебания: складка меж бровей разгладилась, губы тронула улыбка, голубые глаза смотрели с пониманием. Она протянула узкую ароматную ручку генералу, и он тут же с чувством поцеловал ее.

– Встаньте! Довольно! Я должна… – глубоким певучим контральто произнесла Брунгильда. – Я согласна стать вашей женой!