Текст книги "Вся правда про эльфов (СИ)"

Автор книги: Елена Ларичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Последние персонажи очень взволновали защитника. Он долго всматривался вслед армии истлевших мертвецов верхом на конских скелетах; армии, возглавляемой прекрасной черноволосой женщиной на вполне живом белом жеребце, и подытожил увиденное коротко и емко:

– Кого-то загубят чарами.

– Кого? – насторожилась Эля, цепляясь за край полей шляпы.

– Они чуют смерть от чар и слетаются испить чужой силы и боли. Это Судья – Высший дух Запредельного, глава мертвой армии, самая коварная и непредсказуемая.

– И что нам делать? – испугалась Тихонова-младшая.

– Ждать. Не факт, что за нами. Рановато. По-всякому может сложиться. Сейчас я человек, и большего узнать не в силах, – развел руками Валентин.

– Но ты же один из них. И вернешься в их ряды, когда… – запоздало вспомнила Эля.

– Никогда, слышишь, смертная, никогда не желай мне или кому-либо вообще присоединиться к Дикой Охоте!

Черная ночь кудрей взметнулась за его плечами, в глазах больших и ярких полыхнуло синее пламя невозвратного и невозможного. Даже костюм на миг стал сияющим доспехом. Или скафандром, Эля так для себя и не определилась.

– Прости, – смутилась девочка. – Я не знала, что для тебя все так серьезно.

– Забудь, смертная.

Он снова стал чародеем – знакомым, надежным, веселым, когда надо. И девочка перевела дух.

Мимо них проплыло длинное каноэ с безголовыми гребцами. Именно такими существами человеческая фантазия в древности населяла неизведанные земли. Существами непропорционально сложенными, страшными, с безносыми лицами на груди. На обнаженных спинах и руках вздымались бугры мышц, поскрипывали в уключинах весла, на корме лодки развивалась белая ленточка.

– Валь, а это кто? – опасливо глядя им вслед, прошептала девочка, на всякий случай сползая с полей внутрь шляпы.

– Не обращай внимания, – беспечно отмахнулся подобревший защитник. – Это бывшие домовые. Старых жилищ они лишились, а в новые их не позвали. Кто-то из домашних духов гибнет, кто-то перерождается во всякое этакое, – он кивнул вслед удаляющемуся каноэ с жуткими гребцами, – людей пугают, ночами плавают, ищут новое пристанище. Без очага – они без головы.

– Кошмарняк! – высказалась девочка, и вдруг присела на дно шляпы.

– Валентин, вон она, та тетка, – зашептала она, свернувшись внизу, – которая меня ловила, и которую горгульи каменные гоняли!

Навстречу им летела прямоугольная металлическая платформа с пропеллером позади, с невысокими бортиками по краям. У руля замерла Ли-дви-ра. По сторонам она не смотрела, задумчиво курила сигарету.

– Приготовься прыгать со мной в ее корыто, – шепнул девочке Валентин.

– Ты сдурел? – испугалась Элька. – Она же нам армагедец устроит.

– Нам "язык" нужен, ребенок трусливый. Тебе жить надоело? Мне нет. Поэтому на счет три взлетишь, как белка.

Лодочка леснойпоравнялась со шляпой.

– Три! На абордаж! – защитник пихнул Эльку под лопатку тростью и первым сиганул из стремительно уменьшающейся в размерах шляпы.

– Ях-ха-а-а! – боевой клич сам вырвался из горла ученицы 9 "А".

Видел бы этот прыжок… нет, полет, старенький физрук (который, сам ни через козла, ни на брусьях, ни на канате подвигов не демонстрировал), мигом записал бы Тихонову в олимпийский резерв – не меньше.

Они одновременно очутились в плавательно– летательном корыте лесной. Защитник (уже при шляпе – когда только успел подобрать?) орудовал тростью со сноровкой паука. Из кончика трости вытекало белое пламя, на воздухе застывающее, превращающееся в прочную нить. Ли-дви-ра сама не успела оглянуться, как оказалась приплетена к правому переднему углу платформы так, что даже вздохнуть полной грудью невозможно, не то, что пошевелиться. Оставалось только бормотать сквозь зубы проклятья и возмущенно таращиться на воздушных пиратов.

– Что с ней делать будем? – еще пять минут назад пугающая леснаятеперь казалась девочке невзрачной и жалкой.

– Пытать, – как само собой разумеющееся ответил Валентин.

– Ты серьезно? – ужаснулась Эля, запоздало вспоминая, что ее спутник не простой человек, а призванный из Запредельного демон.

– Как никогда, – уголки губ Флейтиста потянулись вверх, глаза весело блеснули. Явно пакость задумал. – Ответь, чего больше всего боятся женщины? Например, твоя мама?

– Фигуру испортить, – моментально отозвалась девочка.

А что думать? И так ясно – из городка в городок вместе с небольшой кучкой барахла семья Тихоновых таскала две вещи – напольные весы и дорогущий велотренажер. Отец посмеивался над супругой и без того не отличавшейся внушительной комплекцией, но терпел ее ежедневные двухчасовые занятия. Главной темой разговоров с дочерью и подругами (которые заводились сами с пугающей скоростью) у мамы были диеты. Каждую неделю новая. Диеты начинались с понедельника и благополучно заканчивались в среду-четверг полной маминой уверенностью – снова наврали. Она-де целых два-три дня старается – а весы как застыли на отметке шестьдесят семь, так и ни на одно деление не изменяют показаний.

Нормально готовила мама исключительно для папы, дочь она пыталась кормить капустой, яблоками, творогом с грейпфрутом или тертой морковью, уверенная – фигуру следует беречь смолоду. На что дочь периодически "чудила", заставляя сметану и молоко прокисать, йогурты покрываться серо-зеленой пленочной плесени, а морковь и капусту загнивать за полчаса с момента покупки. После чего благополучно разделяла с папой его обед или ужин.

– О! – воздел указательный палец к небесам Флейтист. – Верно мыслишь, потомок Тары. Поэтому мы сейчас ограбим кондитерский отдел этого чудесного торгового центра. Нет, лучше кондитерскую фабрику. Она неподалеку. И заставим нашу хрупкую пленницу скушать все, что сможем раздобыть.

– Какое же это наказание? – искренне удивилась Эля.

Леснаяпрезрительно скривилась. Глупые фантазии людишек казались ей смешными. Ничего они из нее не вытянут. Она не боится пыток. И сигнал своим подаст при первой удобной возможности.

Платформа плавно опустилась на крышу "Меридиана".

– Эх, жаль портить такую красоту, – с сожалением вздохнул защитник, извлекая из ножен кинжал.

В груди у девочки похолодело. Действительно будет пытать! Но Валентин, пропустив алый блик мигающей лампочками вывески по лезвию, в три взмаха вырубил из металлической платформы прикованную паутиной женщину и… Эля не поверила своим глазам. Он снял шляпу, зачерпнул воздух под носом у шипящей лесной– и эльфийка исчезла.

– Ты ее… – Эля не договорила. Она переводила взгляд с изуродованной платформы на чародея и не находила слов.

– Усадил в шляпу, да, – черноволосый демон, притворяющийся человеком, веселился от души. – Тело в шляпе, дорогая. Прыгай в быстрый проход и айда на фабрику. Я тебя проведу – ни одна сигнализация не пискнет. Ты какие торты больше любишь? – спросил он у шляпы. Та, естественно, промолчала. – Хорошо, буду кормить тебя птичьим молоком. До сих пор не могу понять, как вы птиц доите.

Следующие дни прошли на редкость тихо и спокойно. Если эльфы были расстроены исчезновением двух арбитров, внешне они ничего не показали. Просто расспросили оставшихся – где и когда в последний раз видели похищенных. Естественно, никакой правды Эля с Валентином не раскрыли – мол, проводили до дома и отправились гулять дальше.

В воскресенье занятие у городскихпришлось прогулять по весьма уважительной причине – договоренности с Кущиной. Эля про себя хихикала, вспоминая, как раскрасневшаяся староста обещала дружбу и всестороннюю поддержку в обмен на… Эх, Надечка сохла по… по… Эля даже не могла вспомнить, как звать смазливенького певца, едва избавившегося от подростковых прыщей, а теперь покоряющего провинциальные дома культуры с двумя десятками заводных песенок.

Сама Тихонова любила "поиностранней и потяжелее", но придурь кандидатки в лучшие подруги решила не обсуждать. Хочет – пожалуйста.

Билеты в первый ряд были у Нади на руках. К шести договорились встретиться у школы.

– Смотри у меня, – в десятый раз звонила Эльке Кущина, – только чтобы наверняка!

– Я тебе уже все сказала – как получится, так и получится, – разозлилась Тихонова. – Ваську же присушила, и этого твоего ля-ля-ля присушу.

"На месяц точно, – подумала она, откладывая мобильник в сторону. – А потом подумаем. Авось, само пройдет, как насморк. Ждать Надьку два года, пока ей шестнадцать стукнет, никакой певунчик не вытерпит, и ежику ясно. Но и Куща так долго заочно сохнуть не станет".

Элька вздохнула – получилось бы еще в присутствии такой орды народа! В конце концов на эксперимент она согласилась не для того, чтобы подружиться с выпендрежницей старостой, а чтобы доказать ей – с опасной новенькой лучше не ругаться – себе дороже.

Что обычно одевают на подобные мероприятия? В Москве бабушка водила внучку на классические концерты (где девочка умудрялась выспаться на две недели вперед) и на всяких импортных звезд (вполне себе ничего некоторые). Но те наряды Элька из бабушкиной квартиры не захватила, уверенная – она ненадолго отлучается.

Для порядка сверившись с интернетом, Тихонова решила не мудрить, а одеться как обычно. В конце концов, не ей очаровывать звезду эстрады.

– Куда ты намылилась на ночь глядя? – в дверном проеме застыла мать. Рыжие волосы выбились из-под косынки, на передник налипла тертая морковь. Ясно – ужин будет полезный и оздоровительный. – Все вечера где-то шляешься, семьи не видишь! Женька твой с сестрой на соревнования уехали, а ты все туда же – за порог смотришь!

Ясно, уже справки у соседей навела, – расстроилась девочка. Теперь со свету сживет расспросами.

– Я с подругой на концерт иду! – твердо заявила Эля, гадая – отчего не срабатывает эльфийская магия. Когда следовало на уроки идти – ни единого нарекания не было: учишься, доча, – учись лучше. А тут…

– Никуда ты не пойдешь, – подтверждая невеселые Элькины мысли, продолжала мать. – Я тебя из квартиры не выпущу!

– Уверена? – разозлилась Эля на ущемление собственных прав. – За билеты, между прочим, деньги заплачены немалые. Не из твоих, из тех, что мне бабушка подарила, – соврала девочка. Билеты покупала Кущина. На ясную голову Эля сама бы не потратилась. – Ну, мама! Ну, пожалуйста! – видя, что родительница закипает, девочка пошла на попятный.

– Никаких пожалуйста! Сейчас отец вернется – ужинать будем. У него к тебе разговор. И вообще, на следующей неделе мои родители приезжают, а квартира еще в человеческий вид не приведена.

– Можно подумать, они тут поселятся на полгода, раз ты так стараешься! – надулась непослушная дочка.

– Не смей дерзить! Сию секунду стаскивай куртку и шагом марш помогать мне готовить, – мать помахала перед Элькиным носом ключами от квартиры и хлопнула дверью.

Тихонова– младшая поняла -дела ее противней прокисшей манной каши. На папу чары не действовали. Он-то отсутствие дочери просек, хоть и молчал долго, не желал волновать маму. А бабушка с дедушкой – вообще хуже потопа, урагана и извержения вулкана в одном флаконе. Приедут, привезут игрушек (кукол, машинок, конструкторов – точно внучке пять лет). Дед – так вообще помчится в школу – выяснять, как внуча учится? Не шалит ли? С одноклассниками знакомиться полезет. Тогда о прозвище "Радиоактивная" придется вспоминать, как об изысканном комплименте.

Шесть ровно. Сейчас Надька затрезвонит. Эх, а так не хотелось при родителях чудить!

– Прости, мама, – прошептала Эля, распихивая по карманам деньги и мобильник. – Но ты не учишься в моем классе, поэтому все равно не поймешь.

Короткое заклинание на усмирение бури, авось вечером скандала не будет. Теперь пора бежать.

Выходя из своей комнаты девочка, выбралась из магазинчика возле школы, того самого, куда на переменах ребята заходили за сигаретами и газировкой.

– Наконец-то, Радиоактив… Эля, – запоздало исправилась староста, накрашенная, точно вождь индейского племени, объявляющий о начале войны.

Элька мысленно пожелала себе удачи и поплелась вслед за Надей. На душе было гадко. Получалось – она заколдовала родителей. Вспомнилась бабушка Тара. Как-то вечером она приехала из офиса, отменила все встречи, отпустила Кристину, сама сварила горячего вязкого шоколада – жутко калорийного. Мама бы уже от одного чтения рецепта поправилась бы килограмма на три, а Элька довольно вдыхала растекающийся по дому аромат и глотала слюнки.

Тара расположилась на тахте в гостиной, зажгла свечи в зеркальной имитации камина и на столе, поставила перед внучкой внушительную чашку обжигающего шоколада и коробочку с вкусными кремовыми пирожными и неторопливо принялась рассказывать о жизни.

– Ты ведь меня не бросишь? – начала она с вопроса. Эля облизывала ложку и не успела ответить. Бабушке ответ и не требовался. Она уже продолжала. – Я видела в твоей матери помощницу, преемницу, но ошиблась.

Заинтригованная девочка отложила ложку в сторону и замерла в предвкушении истории. За полтора года могущественная бабка ни словом не обмолвилась о своем прошлом.

– Марина, тогда еще школьница, в одиннадцатом классе увлеклась всякой эзотерикой. Начала с чтения Кастанеды и Блаватской, потом отыскала единомышленников. В одного из них влюбилась без памяти. Он-то и ее сманил строить новый, лучший мир – заморочил голову, усадил вместе с собой на поезд черти куда – в Сибирь – на поселение. Родители чувствовали неладное, но перехватить дурочку не успели. Милиция – пока соберется да поиски развернет – след затеряется.

Тара отпила шоколада, вытерла губы салфеткой и продолжала.

– Знакомый мой там работал, в Ростове, мать Маринину знал. Позвонил мне – мол, девчонка пропадает, спаси от сектантов. Я своих людей дернула, связи старые вспомнила. Беглянку на перроне встретили, парню ее и остальным сектантам пригрозили, Марину в самолет запихнули, ко мне отправили. Я ей мозги вправила, заодно Дар рассмотрела немалый.

– И учить стала? – заерзала Элька.

– Она ни в какую. Все, сказала, "штучки магические не игрушки, не по мне они". Я не расстроилась, билет ей до дома купила, провожатого дала – Эрика твоего, чтобы по дороге не заблудилась. Отправила и забыла о ней. А потом сын мой в Ростов зачастил – приглянулась ему Марина. Я снова ее уговаривать – совсем другое отношение к невестке, сама понимаешь. Она – ни в какую. Отец твой, до этого кое-как кое-что изучавший, тоже учебу забросил, думаю – из солидарности. Сам пожелал жизнь свою строить – без моей указки. Я им мешать не стала. Иногда важнее отпустить, не мешать – больше сохранишь.

Эля снова вздохнула. Выходит, она против родителей запрещенные методы использует – те, от которых они добровольно отказались. Но она-то отказываться не собирается. Без магии ей в классе спокойной жизни не светит, и с эльфами не справиться.

– Ра… Эля, пришли, – вывела ее из раздумий Кущина. О, она уже букетом обзавелась! Бордовые и желтые хризантемы теснились в серебристом плену целлофана.

Тихонова прищурилась, в опускающихся сумерках разглядывая здание дома культуры. Первым бросилось в глаза несимметричное белое пятно на зеленой с желтыми подтеками штукатурке. Пятно закрывало граффити. Что-то политическое, невнятное, кривое проглядывало сквозь белила. Эля не стала вчитываться. По гладким колоннам возле входа змеились тонкие трещинки. Но в целом главная концертная площадка города соответствовала статусу принимаемых звезд – средненько, провинциальненько, недорого.

На двери возле кассы и в гардеробе, забитом молодежью, красовались плакаты с зеленоглазым блондином, постриженным коротко, но стильно. По его ямочкам на округлых щеках и бархатному баритону второй месяц сходили с ума школьницы всей страны. "Артур Миронов с программой "Сердце в твоих руках". Только 18 сентября в 19.00" – гласила надпись под улыбающейся мордашкой.

Элька посмотрела на часы – половина седьмого. Надя расправила букет, шурша целлофаном, заглянула в мутное зеркало в фойе и поинтересовалась у спутницы:

– Тушь не размазалась?

– Не-а, – мотнула головой Элька. – У меня какое место?

– Четырнадцатое. У меня тринадцатое. Как раз напротив…

– Заметано. Иди, согревай кресло, я поброжу.

– Но, – начала Кущина.

– Приду и приворожу, не трусь!

– Хорошо, – нехотя согласилась Надя.

Элька зевнула и направилась к буфету. Раз ужин ей сегодня дома не светит – надо подкрепиться, где получится.

После ужина в виде холодного беляша и коробочки сока, после подробного осмотра обоих этажей и балкона, девочка направилась в зал. У самой двери она обернулась, почувствовав чей-то пристальный взгляд. И чуть не взвизгнула от удивления:

– Юрка! Ты? Откуда?

Заглядывавший в зал паренек в кепочке, в длинной бесформенной куртке улыбнулся и прижал палец к губам.

– Эля, здравствуй. Ты ведь Эля, так?

– Так! – обрадовалась Тихонова. – Какими судьбами?

– Такими, – подмигнул он. – С каких пор ты моя фанатка?

– Глупости, я тут не по своей воле.

Они отошли к окну, и девочка придирчиво оглядела новоявленного кумира школьниц.

– Сроду бы не догадалась, честно, – призналась она тут же. – С каких пор тебя зовут Артуром? И глаза зеленые где взял? И волосы перекрасил!

Ни одна из поклонниц не взглянула на своего идола. Они торопились занять места в зале, прижимали к груди огромные букеты, обеспечив за вечер всех окрестных цветочников месячной выручкой.

– Глаза – линзы. На прическе – стилист настоял. Имя – псевдоним. Не выйду же я на сцену с фамилией Кривокрестов.

– Готом был бы, как мой одноклассник – Дохлый Фунтик, еще бы и гордился. Слушай, – Эля вспомнила про печаль старосты. – Тут такое дело…

Она привстала на цыпочки и быстренько поведала о большой любви Кущиной Нади. Юра посмеялся, кивнул, пообещал помочь. А Эля, довольная, что никого привораживать не придется, отправилась в зал, размышляя об удивительной шутке судьбы.

Юрой Кривокрестовым занимался Эрик. Детдомовского парнишку с многообещающими вокальными данными заприметил маститый продюсер, вложился в уроки вокала и танцев, постановку речи, хорошие манеры. Пошил сценические костюмы у лучших модельеров… А тут у парня некстати обнаружили какую-то тяжелую болезнь. Даже если бы Юру привели в порядок, петь бы он не смог.

Продюсер паниковать не стал, неторопливо просчитал, что ему выгоднее – искать очередной талант или потратиться на Кривокрестова. Денег и нервов на нового воспитанника было жалко, да и Юру тоже жалко. Бегать по врачам и незнакомым экстрасенсам продюсер не стал, позвонил напрямую Таре – благо, был знаком с ней давно и не первый раз просил о помощи.

Парня выходили, подправили внешность так, что теперь на журнальных обложках и расклеенных по городу афишах в Артуре Миронове ничего не осталось от прежнего Юры – стеснительного, романтичного паренька. Хорошо еще, характер не успел испортиться. Эльку Юра понял, не стал задаваться, согласился помочь.

– Я тебя уже искать хотела! – возмущенно зашипела Кущина, едва Эля плюхнулась в кресло. – Где тебя носило?

– Без меня бы не начали, не трусь. Цветы нюхай и думай о нем. Так приворот сильнее получится.

– Точно? – недоверчиво покосилась на нее Надя.

– Гарантия – двести процентов, – с видом опытной гадалки-мошенницы заверила ее Тихонова.

Юра, вернее уже Артур, появился на сцене через десять минут. Был он в зеленой футболке, в блестящих брюках, подтянутый, спортивный. -

– Я так счастлив вас видеть! – выкрикнул он, чем вызвал бурю девичьего визга.

Эля устроилась поудобней в продавленном кресле и вдруг отчетливо увидела, каким станет ее приятель лет через пять. Видение оказалось столь ярким, неприятным, что девочка едва не вскрикнула и не кинулась на сцену отговаривать парня от певческой карьеры.

Тихонова сцепила руки на коленях, захваченная увиденным. Беды Юры начнутся с того момента, когда он через два года рассорится с вытащившим его на белый свет продюсером. Рассорится банально и безвозвратно – из-за денег. Еще год певец будет продолжать купаться в затухающих всплесках славы. Потом растеряет репертуар – права на стихи и мелодии останутся за продюсером, и исполнять свои песни Артур будет нелегально, за что поплатится немалым штрафом.

Потом будет забвение, которое Артур вряд ли спокойно переживет. Один скандал с его участием будет сменяться другим, а потухший интерес публики к своей персоне так и не разгорится с былой силой. Бывший идол, принимая за зрительскую любовь ленивое сытое любопытство домохозяек, потеряет и голос, и уважение к себе. К концу пятого года неудавшейся карьеры он сопьется – никому не нужный, без профессии, жилья, средств к существованию – сломается, не пожелает начинать жизнь с нуля.

– Моя миленькая крошка, буду твой я навсегда! – пел будущий неудачник, а Элька сжимала кулаки от собственного бессилия.

Неправильно, если такой замечательный парень потеряет себя. И нет возможности ему помочь. Но неужели бабушка, неужели Эрик не почувствовали того, что чувствует она? "У каждого своя судьба, – говорила мудрая Тара. – Люди с трудом переносят вмешательство в их жизнь. И далеко не каждый готов встретить правду с достоинством".

– Тихонова, ты привораживать собираешься? – в темноте ткнулась носом ей в ухо Кущина.

– Уже, не сбивай концентрацию, – огрызнулась Эля. – После этой песни дари цветы.

– На, – в руки Эле плюхнулся фотоаппарат. – Сфоткаешь нас. Не помешает?

– Самое то, – не стала отнекиваться девочка.

Артур допел. Надечка, покачиваясь на шпильках, вскарабкалась на деревянную сцену, отстояла очередь из восторженных поклонниц, протянула хризантемы и полезла целоваться. А Эля вдруг увидела… Увидела ту самую единственную возможность помочь Юре и пылесосом принялась всасывать в себя эмоции сотен взволнованных девчонок, их любовь и восторг. Всасывать и ретранслировать на замершую на сцене пару.

Полыхнула вспышка. Артур Миронов придержал Надю за руку, шепнул что-то и улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках. Искренне улыбнулся, даже нежно. Все, как староста и хотела – приворожен намертво. И она тоже. Теперь у певца в далеком провинциальном городке есть путеводная звезда – достаточно энергичная и инициативная, чтобы не позволить ему наделать ошибок. Она-то всю жизнь будет подталкивать его вперед, помогая сделать правильный выбор.

– Радиоактивная! Тьфу, Тихонова. Получилось! – затрясла ее за плечи счастливая Надя. – Он попросил меня ему в Одноклассники написать. Или на сайт – адрес свой оставить.

– Поздравляю, – устало отозвалась юная экстрасенс. Выложилась она до последнего – выплеснула накопленную силу. Теперь голова будет болеть.

– Ты куда? – ухватила ее за руку Кущина, когда Эля сползла с кресла.

– Пойду шоколадку куплю.

– У людей радость, а тебе лишь бы жрать!– наморщила нос староста.

Эля, пригнувшись, побежала к выходу, протиснулась между дверным проемом и охраной, проскочила в буфет. Дослушивать концерт не имело смысла. Забрав в гардеробе куртку, Тихонова перенеслась домой, прижалась ухом к двери комнаты.

Так, отца еще нет. Он отправился закупаться для ремонта. Нет, вон голоса. Грюкают ящики, стучат доски. Точно – носит покупки из машины. Ага, мама командует, куда ставить. Эх, хоть бы обошлось без скандала!

Девочка скрестила пальцы на удачу. Пора переодеваться в домашнее и прикидываться паинькой. Актерскому мастерству Элю не обучали, но, судя по относительно мирному сосуществованию с родителями уже больше месяца, определенные задатки у Тихоновой-младшей имелись.

Она осторожно выбралась из комнаты, перебралась на кухню, где возле раковины в картонных коробках высилась стопка плиток для ванной. Тут же, прислоненные к столу, в оберточной бумаге скучали сборные панели для кухонных шкафчиков.

– Что ты копаешься, Элеонора? – строго спросила мама, занося пакет с крепежными принадлежностями. Винты, гайки, уголки со звоном плюхнулись на подоконник. – От готовки отлыниваешь, теперь под ногами путаешься. Иди дверь карауль, я суп разогрею!

– Хорошо, мама.

Эля не поверила своему счастью. Не заметили ее побега! Сколько ее не было? Час? Полтора. Небось, мама опять по телефону разговорилась. Если звонит бабушка – мамина мама, или Галя, мамина подруга по медучилищу, время сжимается в горошину, а то и вовсе останавливается. Беседы ни о чем и обо всем на свете одновременно могут длиться и час, и два, и пять часов к ряду (и не важно, что межгород – дорого). С остальными собеседниками мама немногословна и на редкость замкнута.

– Привет, дочь, – на кухню вошел высокий подтянутый мужчина лет сорока с небольшим на вид, приятный, располагающий к себе.

– Привет, па.

Папа, запыленный и уставший, бережно уложил возле умывальника очередную коробку с плиткой и поспешил вниз.

Эля вышла на лестничную площадку, вжалась спиной в стенку и принялась изучать соседские двери – все, как одна, железные. Снизу тянуло холодом. Сверху, дымя сигаретами, спускалась молодая пара, за ними семенил пожилой дяденька. Эля чуть не съехала вниз по стеночке. Август Денисович пожаловал. Лично.

– Прогуливаешь? – хитро прищурился он, опершись на перила.

– Прогуливаю, – согласилась Элька.

Кущина на концентре балдеет. Валентин тоже где-то бродит. Ему, в отсутствие Женьки, в квартире Щукиных курорт.

– Кстати, – Август Денисович проводил взглядом Элькиного папу с очередной коробкой плиток. – Я по поводу Анны с Евгением. В толк не возьму, куда они подевались. Но если держишь с ними связь – предупреди: арбитры, не исполнившие свой долг, погибают в течение трех дней. Истончаются, тают, переходят в мир призраков и начинают долгое путешествие по Пути Подземному и Небесному – без дома, без имени, без прошлого. Рано или поздно их подбирает неутомимая Дикая Охота, и тогда…

Он замолк, пропуская Элькиного отца обратно, вежливо поклонился вслед. Но девочка поняла – отец эльфа не видит.

– И тогда, – снова продолжал Август Денисович тоном, каким говорят: "У меня кости ломит. Наверняка, к дождю". – И тогда, – он многозначительно помолчал, – они окончательно покидают мир живых без права на повторное рождение. Что лоб наморщила? – усмехнулся он. – Уверен – ты знаешь, где их искать или хотя бы догадываешься. До подписания – два дня.

Он поклонился и, шаркая, направился вниз по лестнице, услужливо прижимаясь к перилам перед запыхавшимся отцом. А Эля изо всех сил стукнула кулаком по стене, но только зря отбила костяшки пальцев. Значит, ничего нельзя сделать! Ни-че-го! И они все равно обречены?! А она уже обрадовалась, расслабилась.

– Валентин, – беззвучно прошептала она. – Знал бы ты, как мне нужна твоя помощь!

Женя Щукин

Утро вползало на чердак медленно, лениво. Пушистый солнечный зайчик смело проник между неплотно занавешенными самодельными шторами, скатился вниз по спящей Анютке, по свесившемуся до пола одеялу.

Я выбрался из гамака, сделал с десяток наклонов – размять затекшую спину, и на цыпочках пробрался к окну. Приподнял краешек занавески, выглянул в сад. И невольно улыбнулся. Осень! Настоящая – яркая, рубиново-золотая. Она развесила флажки по деревьям, растянула по правому нижнему краю стекла паутину, на которой вспыхивали и гасли бисеринки предутреннего дождя. Даже сливающиеся воедино рукава Пути казались ярче и чище, словно с них стерли пыль.

Внизу заиграли на пианино. Звуки легкие, прозрачные, хрустальные – словно осенний воздух, расплескались по чердаку. Я заслушался и проглядел, как отец Славика вышел в сад подбирать последние яблоки – уже мелкие, редкие, не собранные вовремя. Я невольно отступил от окна, опасаясь попасться ему на глаза, задернул штору.

Чувствую, не выспался. Анютка разговорами не давала покоя полночи – то ей дом вспомнился, то ночь слишком яркой чудилась, то рыбные консервы с сухарями опротивели, то без видика тоска…

Славик забегал всего единожды – позавчера. Принес сетку яблок и дыню – продолговатую, душистую, сладкую. Появился и скрылся без привета от Эльки с Валентном. Как они там держатся? Эльфы непременно нас разыскивают. Немого осталось терпеть – и это радует.

Часов здесь не было. Я не догадался захватить свои. Анюта вообще ничего на запястьях терпеть не могла – ни часов, ни браслетов. А золотой часовой кулон на цепочке она каждый день не носит.

– Женя, – осторожно позвала меня сестра. – Женя, мне плохо.

Этого еще не хватало. Точно консервами отравилась!

– Воды дать? Или сразу тазик? – склонился я над ней.

– Зачем? – слабо удивилась она. – Глаза. Плохо. Двоится, все как в тумане. Тебя я вижу и не вижу. И голова… О-о-о!

Она пошевелилась. Черные волосы рассыпались по обернутой чистым платком подушке.

– Здесь, – Аня провела пальцами от макушки ко лбу и вскрикнула. – Больно!

Я перехватил ее пальцы с облезшим розовым лаком на ногтях, развел в стороны пряди и сам едва не взвыл. Вовремя прикусил язык, останавливая готовое сорваться с губ ругательство.

Под волосами вспучивалась и набухала шишка, из которой на тонкой ножке… Бррррр! На тонкой ножке рос глаз. Короткие черные реснички подрагивали по краю века – бледного, с голубыми прожилками вен. Да что же это?!

– Как там, Женя?

– Грязь, наверняка попала, – собрав все мужество, соврал я. – Чирий. Пальцами не лезь, сковырнешь – хуже будет.

– А у нас ни спирта, ни зеленки, – расстроилась она.

– Славка придет, мы попросим. Он, кажется, сегодня собирался навестить.

Я лихорадочно соображал, что делать. Спуститься вниз и позвонить учителю? Номер его съемной квартиры я помнил. Авось дома застану. Если сегодня не удастся его увидеть, сделаю вылазку.

Стоп! Почему Видящих так зовут? Чем они видят? Кто сказал, что мистический третий глаз непременно должен на лбу расти?

– Что ты еще чувствуешь? – присел я на корточки перед раскладушкой.

– Там колодец будет, – вдруг произнесла сестра. – По стенам мозаика выложена. Ты ногу подвернешь, когда попытаешься по стене взобраться…

Она сказала и сама испугалась собственных слов.

– Откуда мне это известно? Мы же не пойдем с эльфами?

Что– то я сомневаюсь в собственной безопасности. Похоже, сестра обрела свой артефакт -зловещий и уродливый.

Я помассировал кончиками пальцев виски и принял решение. Сегодня обязательно выберусь в город ближе к вечеру. А пока… Пока следует наслаждаться последними солнечными деньками. Я встал и решительно сдернул с окна шторы. В ринувшихся на чердак солнечных лучах стаями птиц закружились пылинки. Ужасный глаз на ножке повернулся в сторону света, впитывая в себя тепло.

– Аня, боюсь, нам не оставят выхода. Придется, исполнить свой долг арбитров.

– Не оставят, – согласилась она. – Я себя там тоже вижу. Вижу, как у меня руки одеревенели, как дыхание перехватывает. Но мне отчего-то хорошо!

Она натянула одеяло по самый подбородок, поежилась.

– Знобит.

Я отдал ей куртку, прошелся по чердаку, собирая всякий тряпичный хлам. Лоб сестры горел, будто при гриппе, ее лихорадило. Еще бы, организм бросил уйму сил на выращивание третьего глаза.