Текст книги "Версальская грешница"
Автор книги: Елена Коровина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
11
КОШМАР В ДОМЕ КУПЦА ПЛИСОВА
Москва, декабрь 1875, Сочельник
В Сочельник спозаранку Соня отправилась к Николаю Петровичу. Сегодня Контин точно должен быть дома – во всех учебных заведениях Москвы с сегодняшнего дня начались рождественские каникулы.
У дома купца Плисова в Самсоньевском переулке была очередь – его лавочка колониальных товаров слыла лучшей по Москве и пользовалась повышенным предпраздничным успехом. Покупатели, раскрасневшиеся на морозе, топали ногами, хлопали рукавицами, девушки поддерживали капоры, так и норовившие сорваться при порывах ветра. Но, несмотря на холод и толчею, все находились в радостном предвкушении праздника.
Большая часть очереди состояла, понятно, из горничных, которых радивые хозяева послали за покупками. Все эти деревенские девчонки, уже обжившиеся в городе, в хозяйских домах старались вести себя соответственно, но, выскочив из-под хозяйской опеки, тут же переходили на более привычные манеры поведения. Лузгали семечки прямо на морозе, хихикали, бросая взгляды на молодых мужчин, беззлобно переругивались, стоя в очереди. Мужчины охотно подмигивали этим красоткам «кровь с молоком». Почтенные матери семейств или девицы пытались шикать на девчонок, приструнить застрельщиц, но все это выходило не зло, а как-то по-праздничному весело.
И только у Сони на душе лежала льдинка, которую и празднику трудно растопить. Исподлобья поглядывая на шумную толчею, она обогнула очередь и влетела в парадное дома. Уже знакомый швейцар вновь преградил дорогу девушке:
– К кому изволите? – Он неодобрительно покачал головой, но все же добавил: – Барышня…
– Мне необходимо видеть Контина Николая Петровича!
Соня попыталась прошмыгнуть мимо стража. Но не тут-то было – швейцар ухватил ее за рукав. Соня подумала: сейчас начнется ругань, но швейцар проговорил тихим голосом:
– Вы не сможете увидеть его… Николая Петровича нет более…
– Как нет? – ахнула Соня.
– Преставился в одночасье.
– Не может быть! – Голос Сони сорвался. – Я же вчера была, вы сказали, что он в отъезде!
– А вы ему кто будете, барышня? – поинтересовался швейцар.
– Я – Софья Ленорова, дочь его старого друга. Николай Петрович преподавал в той же гимназии мадам Бове, что и мой покойный батюшка. Я тоже училась там…
– Ленорова… Софья… – швейцар смешался, словно раздумывая, как поступить, и вдруг спросил: – А почему вы без сопровождения ходите? Уж который раз. Я вас запомнил. Приличные барышни одни без компаньонок, на худой конец без горничных, по улицам не гуляют!
Соня смешалась. Сказать, что на горничную у нее нет средств? Но тогда важный швейцар мгновенно выставит нищенку вон. Он и так сомневается – называть ли ее барышней. Конечно, по одежке Соня на богатую барышню никак не тянет. Впрочем, и на небогатую тоже…
Вздохнув, Соня сказала:
– Я хожу сюда одна, потому что у меня конфиденциальное дело к Николаю Петровичу… – Голосок девушки дрогнул, и она добавила: – Было…
Швейцар по-своему понял дрогнувший голос девушки: видно, та надеялась в чем-то на Николая Петровича, только надежда не сбылась. Впрочем, это не его, швейцарово, дело. Меньше знаешь – крепче спишь. Однако жилец господин Контин именно к этой девушке имел особое отношение и швейцара в эти отношения впутал. К тому же то, что случилось, дело странное, непонятное. Пусть лучше эта девушка знает, как все произошло. А то вдруг потребует с него что-нибудь.
И потому служитель парадного подъезда вздохнул, подскреб подбородок и решился:
– Конечно, дело не мое, но вам скажу. Только вам, барышня. Я знаю, что Николай Петрович принимал в вас участие. Вот и вчера вспоминал. Вернулся он под вечер. Прошел в квартиру, потом спустился ко мне, перекинулся парой слов и оставил конверт. Ну а потом странное случилось. Явились к нему двое. Один постарше, мордатый такой, в пальто с котиковым воротником, другой помоложе, но одет поплоше. В общем, не посетители – так, мелюзга. Я бы и не пустил таких, у нас приличный дом. Но Николай Петрович, пока поднимался по лестнице, крикнул: «Ко мне могут прийти!» Ну, я и пропустил. Больше двух часов они у господина Контина пробыли, потом молодой выбежал, взволнованный ужасно. «Николаю Петровичу плохо! – кричит. – Я за врачом побегу!» Я ему говорю: «Позови господина Мельникова из третьей квартиры! Он врач, завсегда жильцам помогает!» Но тип этот головой покрутил: «Николай Петрович велел своего врача позвать!» Ну, мне что? Своего, так своего. Через четверть часа врач прибыл. Вдвоем они к господину Контину поднялись да быстро выбежали. Кричат взволнованно: скончался, мол, Контин, надо квартального звать. А тут как раз дверь открылась – на пороге квартальный. Мне, правда, незнакомый. Говорит, что наш господин Соколов в отъезде на три дня, а он, Симков Валентин Сидорович, его пока замещает. И спрашивает: что, мол, у вас тут за крики?
– Как вы сказали? Симков?! – удивилась Соня.
– Симков Валентин Сидорович. Он и бляху полицейскую показал с номером, все честь по чести. Хорошо, конечно, что пришел вовремя. Мне тут вопли ни к чему. У нас дом почтенный, жильцы все тишину и покой любят.
Соня поежилась – Симков точно поспел вовремя, чтобы не было лишних свидетелей. Господи, выходит, эти мерзавцы и на Николая Петровича вышли? А Грандов говорил вчера так уверенно, что эта двойня – старший в пальто да младший оборванец – воры, и на убийство не решатся. Но что же получается – решились?! Убили Николая Петровича, потом вызвали какого-то подставного врача – недаром же отказались от услуг Мельникова. Поддельный врач смерть Николая Петровича засвидетельствовал как обычную, а тут и проклятый Симков подоспел – на всякий случай.
– И что дальше? – прошептала Соня в ужасе.
Швейцар понял ее страх по-своему:
– Да вы не пужайтесь, барышня, покойника вчера еще унесли. Квартальный велел тем двум посетителям его и простыню завернуть и вынести.
– Куда? – У Сони уже зубы застучали.
– Врач сказал, в морг. Да не волнуйтесь вы так. Все под Богом ходим. У господина Контина апоплексический удар приключился. Это тоже врач мне сказал. Ну а квартальный Симков, добрая душа, сам взялся родственников оповестить. Слава Богу, не на мне эта неприятная обязанность.
– А у Николая Петровича разве есть родственники? Он никогда ни о ком не поминал, – прошептала Соня.
– Есть, есть! – утешил швейцар. – Сейчас-то похорон не будет, понятное дело. Но уж после Рождества все сделают по-родственному – по-христиански.
Соня до боли стиснула пальцы. Да уж, все по-христиански, все по-родственному!.. Сами убили, сами похороним. Но ей-то теперь что делать?! Единственный советчик у нее был – и того нет. Неужто его убили из-за нее?! Тогда скоро очередь Леноровой…
Швейцар взглянул на помертвевшую девушку и погладил ее по плечу:
– Не убивайтесь так, барышня! Николай Петрович о нас не забыл. Я же сказал, что он конверт мне оставил. Так конверт тот для вас. Вернее, господин Контин хотел, чтобы я, как всегда, вам по почте переслал. Но раз уж вы тут – сами возьмите!
Дрожащими пальцами девушка взяла конверт и вскрыла. В конверте лежали 25 рублей.
– Я вам каждый месяц такую сумму по поручению господина Контина отсылал, – услышала Соня голос швейцара. – Он сам стеснялся. Думал, вдруг вас обидит такой помощью. А по почте вроде и неизвестно от кого. Аноним, так сказать…
И тут Соня не сдержалась. Слезы потекли ручьем. Так вот кто был ее благодетель, посылавший деньги! Вот кто спасал ее от голодной смерти…
– Ну-ну, барышня! – ласково гудел швейцар. – Что ж плакать… Он был хороший человек и квартирант спокойный, ответственный. Плату всегда вносил аккуратно и в полном объеме. Не то что некоторые, к которым находишься да накланяешься, пока получишь. А с меня хозяин за недосдачу может даже штраф слупить, будто это я за квартиры не плачу. Но господин Контин меня никогда не подводил. Понимал, что швейцар – человек зависимый, не для своей выгоды плату собирает – для хозяйской. Исключительный был квартирант. Образцовый! Но ведь вечно никто не живет. Даже образцовые… А вы, барышня, сходите в церковь, свечку поставьте за упокой раба Божьего Николая, помолитесь – легче станет.
Соня всхлипнула. Куда ж еще идти, как не в храм Божий? Больше негде искать защитников. Друга убили, полиция сама прикрывает убийц. Один Бог теперь – Сонин защитник.
Соня выскользнула из подъезда. Смахнула слезы – нельзя плакать на улице. У всех праздник…
Надо успокоиться. Надо! Теперь все придется решать только самой. Никто ничего не подскажет, не даст совета. Проклятые записки проклятой маркизы! Не зря придворные, ее дьяволицей называли, Версальской грешницей. Сжечь бы ее сатанинские записи – и дело с концом. Только вот батюшка наказывал: «Сохрани!»
Соня вытерла последние слезы. Вздохнула поглубже. Морозный воздух ворвался в легкие, и стало не так жутко.
– Софья Ивановна! Соня! – услышала она вдруг знакомый голос.
Збарский! Его прекрасный певучий голос не спутать ни с каким другим. И как же этот неженка вышел на мороз? Лидочка ведь говорила, что он так бережет свой неповторимый голос, что кутается в кашне даже дома. И вдруг – надо же!
Соня подняла голову: Альфред Збарский, прикрывая рот рукавицей, выходил из лавочки купца Плисова с целой корзинкой завернутых в позолоченную бумагу апельсинов. А за Збарским, улыбаясь, шел… Грандов.
– Какая встреча! – Виктор наклонился над ручкой Сони. – Видите, сама судьба назначает нам встречи. Что вы надумали? Поедете со мной во Францию?
– И право, Соня, о чем тут думать? – почти пропел Збарский. – Не в Жмеринку же ехать, а в Париж. Это же мечта всей жизни. Если б не моя загруженность в театре, сам бы поехал с Виктором!
– Очень ты мне нужен! – отпарировал тот. – Ты же французского не знаешь. Партии на разных языках поешь, а самих языков не учишь!
– А зачем мне их учить? – хмыкнул певец. – Мне русскими буквами суфлер партию напишет, я спою. Сколько опера продержится, столько я эту абракадабру помнить буду. А сняли оперу с репертуара – и я всю галиматью из головы вон.
– Деревенщина ты, дружище, хоть и на европейский манер Альфредкой кличешься! Но мне-то отлично известно, что тебя вовсе не Альфредом, как болонку, зовут, а приличным русским именем Федор, – захохотал Виктор и замахал извозчику, появившемуся в начале улицы. – Сюда! Сюда!
Все еще хохоча, мужчины взобрались на сиденья, не спрашивая, увлекли с собой Соню.
– Гони! – пропел Збарский кучеру и, повернувшись к Соне, проговорил: – Езжайте, Сонечка, второго такого случая может и не приключиться!
И вот тогда Соня, обалдевшая от событий последнего времени, почему-то схватила Виктора за рукав его модного пальто и выпалила:
– Я согласна!
12
В ПАРИЖ!
Тот же Сочельник
Как доехали домой, Соня плохо помнила. Збарский сидел, закрыв рот рукавицей – берег-таки горло. Молчал. Зато Виктор всю дорогу рассказывал анекдоты. Соня не слушала, но Альфред хихикал, хоть и закрывался рукавицей. Когда подъехали к Варварке, Грандов сказал приятелю:
– Ты езжай, а я провожу мадемуазель Ленорову!
Проводил прямо до двери. В подъезде столкнулся с чубатым Гришкой. Вскинул на того почти взбешенные глаза:
– Ты почему здесь?
– Да я… – замялся тот.
– Тебе же велели барышню сторожить! А ей одной ходить приходится!
– Так ведь не барышня – птичка перелетная. Взмахнула крылами – и нет ее. Разве ж за птицей уследишь?
– Ну конечно! – рявкнул Градов. – А ты гусь, откормленный на даровом хлебе. Тебе и с места подняться тяжело. А я вот сейчас сверну тебе шею, как гусю!
Рука Виктора мелькнула в каком-то неуловимом движении, и схваченный за горло Гришка захрипел:
– Так я… Я же… Пустите, хозяин! Я ж верой и правдой… Разве не я позвал, когда на нее бандиты напали?
Пальцы Грандова разомкнулись. Гришка тяжело осел прямо на ступеньки лестницы. Виктор повернулся к Соне:
– Идем! Он будет служить лучше!
У Сони задрожали руки. Что это значит? Чубатый Гришка служит не квартальному Симкову, а Грандову? Или они тут все заодно?!
Соня кинулась к выходу. Бежать! Ото всех! От полиции, Гришки! Бежать от Грандова!..
– Куда?
Пальцы Виктора цепко схватили плечо девушки.
– Кому служит Гришка? – закричала она. – Вы все заодно?!
– Пойдем в квартиру. Я все объясню, – проговорил Виктор и, выхватив из дрожащих рук девушки связку ключей, сам отпер замки.
Вошли молча. Соня скинула шубейку и сапожки. Остановилась в дверях, словно боясь поворачиваться спиной к Виктору, и задрожала крупной дрожью. Грандов скинул пальто прямо на пол и шагнул к Соне:
– Не бойтесь! – Виктор вдруг обнял девушку. – Все будет хорошо. Я обещаю. Мы уедем и забудем все эти ужасы. Вы мне верите?
Соня вздохнула, высвобождаясь:
– Нет! Откуда мне знать, может, и вы с ними заодно? Почему вы сказали, что Гришка станет служить лучше? Разве вы, а не Симков – его хозяин?
– Симков его подрядил следить за вами, а я перекупил. Велел не следить, а охранять. Гришка так и сделал: едва увидел, что двое мужиков потащили вас в подворотню, свистнул мне. Конечно, то, что я рядом проходил, – просто везение, но мне удалось вас отбить.
– А сегодня? – протянула Соня. – Вы опять оказались там же, где и я совершенно случайно? Опять повезло?
– Чудачка! – мягко проговорил Виктор. – Мы с Фодькой-Альфредькой поехали в лавку к Плисову. Лидия наказала непременно купить апельсинов, лимонов, кардамона и корицы к праздничному столу. Но не на базаре же гнилой товар брать? Вот мы и отправились к Плисову. А тут вы. Что здесь особенного?
– Что особенного? – Голос у Сони опять задрожал. – Ничего, конечно… Только вы всегда появляетесь, когда случается ужасное… То меня купчиха Копалкина выгоняет, то двое мерзавцев хватают, то…
– То? – взволнованно переспросил Грандов. – Что случилось сегодня?
– Контин Николай Петрович умер, – всхлипнула Соня.
– Умер? – Виктор удивленно вскинул брови.
– Швейцар сказал: от сердечного приступа.
– Ну, все возможно… – протянул Грандов.
– Да что возможно?! – всхлипнула Соня. – Он умер в присутствии тех двух мерзавцев, которые меня в подворотню поволокли. А значит, он не сам умер – помогли ему! Потом и врач подложный пришел, а за ним и квартальный Симков собственной персоной объявился и даже тело велел унести в какой-то морг.
– Выходит, Контин был связан с ними? – словно не слыша Соню, спросил Грандов сам себя.
– Да не был он связан! – в сердцах воскликнула Соня. – Неужели вы не понимаете?! Они убили Контина, потому что Николай Петрович был связан со мной! Хоть мы и не виделись в последнее время, но наверное, они проследили денежные переводы, которые он мне отправлял.
– Что?
– Николай Петрович посылал мне каждый месяц по 25 рублей. Он спас меня от голодной смерти! И теперь его нет…
Виктор поднял на девушку свои темные завораживающие глаза и тихо проговорил:
– Теперь есть я! И не надо дрожать. Я всегда найду выход. Клянусь, что беру вас не просто на службу. Я беру вас под свою защиту. Отныне и навсегда.
Руки Виктора снова потянулись к девушке и обняли ее.
Соня вздохнула. Она не должна верить. Ей нельзя никому верить. Она должна… Только что и кому она должна?..
Мысли путались. От рук Виктора исходили тепло и какое-то надежное спокойствие. Эти руки укрывали Соню от ужасов жизни, сулили защиту, спасали от врагов. Девушка еще раз вздохнула. И в этом вздохе послышалось столько надежды, что Виктор поклялся себе: что бы ни ждало их впереди, он будет защищать эту девушку. Когда-нибудь все это она вспомнит, как страшный, но – сон. Когда-нибудь…
Только когда это будет?..
Грандов тихонько разжал руки и поглядел в заплаканное лицо Сони.
– Все будет хорошо! Мы уедем. А пока я принял некоторые меры. Я нанял для вас компаньонку. Сначала подумал, что вам нужнее телохранитель – настоящий, не такой, как цыган Гришка. Есть у меня один товарищ, с которым мы провели немало дней, сопряженных с риском.
– Почему с риском?
– Потому что мы с ним выполняли некоторые щекотливые поручения на благо Министерства иностранных дел.
– Вы были шпионом? – ахнула Соня.
– Иногда и им. Бывали всякие поручения. Я брался за работу сначала на Дальнем Востоке, потом в Индии. Поэтому и не говорю на европейских языках, зато отлично знаю хинди. Павел же был моим гонцом – отвозил донесения.
– Теперь понятно, почему вы производите такое впечатление?
– Какое? – улыбнулся Виктор.
– Опасное, – протянула Соня. – Вы походите на гипнотизера, который может заставить человека делать то, что он не хочет. Говорят, в Индии факиры способны на разные чудеса.
– Глупости! Хотя гипнозом я немного владею, но в обычной жизни не пользуюсь.
– А еще вы похожи на флибустьера или авантюриста.
– Увы, уже нет, – тихо вздохнул Грандов, – были приключения, да кончились. Год назад я вышел в отставку – надо было заняться своими имениями. Мне доложили, что парочка управляющих здорово обкрадывает меня. И вдруг узнаю – моя прабабушка жива и зовет меня повидаться. Вот мы и поедем. Верно?
Соня кивнула:
– Скорее бы, а то страшно!
– Уже нет. – Виктор погладил Соню по головке, как девочку. – До поездки вы не будете жить одна.
– С вашим Павлом? – Соня широко раскрыла глаза. С чужим мужчиной в одной квартире? Нет, это не возможно!
– Я тоже так решил! – засмеялся Виктор. – Так и подумал, что вы не согласитесь на Павла. Я пригласил к нам компаньонку. Не делайте огромных глаз – она моя кузина, Варвара Ковалева. Вполне ответственная и надежная, хоть и странная девица. Она – путешественница. Состояние громадное, вот и не знает, чем себя занять. Странствует по миру. Отлично умеет за себя постоять – фехтует, стреляет из пистолета, даже метает ножи. Называет себя «чудной» с ударением на первый слог. Она действительно чудная – рыжеволосая и вся в конопушках. Уж она-то не даст вас в обиду. А главное, она позовет горничных, и вашу квартиру приведут в порядок.
И точно! Варвара Ковалева прибыла через пару часов с пятью (!) служанками, которые так бурно взялись за работу, что уже к вечеру квартира вновь имела жилой вид. Больше того – какие-то спорые мужики притащили елку и сундучок елочных украшений.
Чудная Варвара быстро вытащила из сундука разноцветную канитель, завернутые в мягкую папиросную бумагу стеклянные шары, склеенные из золотой и серебряной фольги звездочки и цепи.
– У нас будет чудное Рождество! – заявила она. – Разве не чудо: я – Варвара, праздную его в доме на Варварке!
Однако, раскрыв сундук, Варвара не кинулась наряжать елку. Она только командовала:
– Шары сюда! Звезду – на верх! Канитель пониже! Вправо повесьте золотую цепь, влево – серебряную!
Но галдящие служанки ее командирского тона не боялись. Они наряжали елку быстро и весело. Они даже петь принимались, смеясь:
– Мы знаем песни не хуже ряженых!
Едва колокола многочисленных церквей улицы Варварки зазвонили, призывая прихожан на рождественскую службу, чудная Варвара скомандовала:
– Всем одеваться!
Кажется, она привыкла командовать. В другое время Соня и возмутилась бы, но сейчас ей стало как-то легко от того, что кто-то берет командование в свои руки. А Варвара уже интересовалась:
– Вы, Сонечка, в какой приход ходите? У вас тут церкви на каждом шагу.
– Мы все в церковь Варвары Великомученицы ходили – и дед, и папа. Теперь я одна…
– Ничего себе одна! – Шумная Варвара оглядела свою «команду». – Нас тут семь человек! И ведь прямо мистика: я, Варвара, встречаю Рождество на Варварке в церкви Варвары Великомученицы!
Вся «команда» засмеялась. Улыбнулась даже Соня. Так, в отличном настроении, веселой толпой все высыпали на улицу и отправились в церковь.
Народу в центре города было – не протолкнуться.
– Все ныне ликуйте, сей день торжествуйте… – радостно гудела праздничная толпа.
И первый раз за все эти ужасные дни Соня почувствовала, как тяжелый камень падает с ее души – она теперь не одна!
И девушка радостно включилась в общий хор:
Днесь Христова Рождества!
Как же хорошо, что родился этот святой младенец!
Сейчас будет служба в его честь.
Потом рождественская ночь – тихая и святая.
Ночь, когда исполняются желания и раскрываются тайны.
А впереди – поездка в Париж!
13
ПОДСКАЗКА ГАДАЛКИ
Москва, Рождественская ночь, 1875
Однако к ночи Сонино стремление ехать как-то съежилось и померкло. Это же не в соседний Сергиев-Посад в Лавру съездить, а во Францию… Всю ночь она мучилась и никак не могла заснуть. Боялась даже встать с кровати – ведь в ее крошечной квартирке везде теперь спали чужие люди. Все это напоминало Соне не то постоялый двор, где она пару раз ночевала с отцом, не то Дом крестьянина. После того как лет 15 назад император-освободитель Александр Николаевич отменил крепостное право, крестьяне хлынули из деревни в города. Вот тогда-то и был дан приказ создать во всех крупных городах Дома крестьянина, чтобы приезжие, совершенно не ориентирующиеся люди, могли встать хотя бы на временный постой и не шатались по улицам, пугая почтенных горожан, а то и вовсе, осмеливаясь на разбой.
Соне, еще маленькой, пришлось побывать в таком доме на Трубной площади. Ее тогдашней няньке надо было встретить какую-то дальнюю родню, а поскольку оставить девочку одну дома она не решилась, потащила с собой. Соня тогда была поражена до глубины души. Люди в какой-то ужасающе грязной и рваной одежонке, не раздеваясь, спали вповалку – по несколько человек на широких, наспех сколоченных лавках, а кто и вовсе на полу между лавками. Кругом храп, вонь, крики, ссоры и мольбы о помощи.
Тут же, между спящими, сновали полуодетые грязные ребятишки. Увидев хорошо одетую няньку да еще и с «барышней», вся эта мелюзга кинулась к ним – просить милостыню. Но Соня не понимала тогда этого и перепугалась насмерть – ей почему-то показалось, что ужасные, голодные, немытые дети хотят ее съесть.
Конечно, сравнивать сегодняшних Сониных «постояльцев» с теми людьми глупо, но именно это воспоминание вдруг всплыло в памяти, когда хозяйка квартиры наконец-то осмелилась встать и при свете луны пройти на кухню за водой. В тесном коридорчике прямо на полу спали две молоденькие служанки, приведенные накануне чудной Варварой Ковалевой. Соня в темноте чуть на них не наступила. Три другие девушки, постарше, заливисто храпели в кухне – тоже на полу. Их хозяйка Варвара тоже устроилась без особого комфорта – на крохотном диванчике в гостиной. И как она – высоченная девица – на нем уместилась? Могла бы и на папин диван лечь.
Но видно, совсем неприхотливая – накинула на себя старую дедушкину шубу и сны глядит, в ус не дует. Даже не проснулась, когда Соня шла мимо. Вот что значит – путешественница. Небось в своих странствиях ей не раз приходилось спать и в условиях похуже.
Но вот Соня никак не могла уснуть. Мысли бились у нее в голове, словно бабочки, летящие на свет. Однако света в голове не было. Ну никак она не могла примириться с тем, что поедет в далекий Париж, увидит Версальский дворец и, конечно, другие чудеса архитектуры и искусства – Лувр, дворец на Елисейских полях, знаменитые особняки и театры Парижа.
Неужели это возможно? Вот так просто взять и поехать… Из Москвы – в Париж?!
А может, лучше не стоит?.. В такую даль! Это же чужая страна. И Соня будет там совершенно одна. Конечно, рядом Виктор, но ведь у него свои дела, у него там прабабушка. А у Сони там нет никого!
А может, все-таки остаться?.. Конечно, тут ужасные вещи творятся, но ведь ив Париже могут напасть, обокрасть. Здесь – родной город, в конце концов, подружки по гимназии и бывшие папины коллеги. А там – кто?!
Да и к чему ей все эти версальские тайны?! Это же дела давно минувших дней. Лучше их и вовсе не знать. А если опять кто-то станет интересоваться, сказать: ничего не знаю. И проклятые бумаги Помпадур лучше всего сжечь. Жаль, что она прямо сейчас не может сделать это. В доме же полно народу. Хоть и спят сейчас, но ведь проснутся, начнут спрашивать…
Нет, пока в доме чужие, бумаги нельзя доставать. Жаль, что Соня не успела перечитать их все. Придется взять с собой в поездку. Или не брать? А ну их к бесу, эта тайны Версаля!
Хорошо рассуждать про то, как найдешь сокровища Помпадур, сидя в Москве в теплой квартире. А вот как приходит время действительно ехать – так дрожь пробирает…
Соня вздохнула: решено, не поедет она никуда! Откажет Грандову. Пусть едет к своей француженке один. А Соня уж лучше тут переждет лихое время.
Страшно!..
Соня улеглась на кровать, закрыла глаза и начала читать молитву. Слова походили на легкие облачка, и улетали куда-то ввысь.
Девушка увидела… мадам Ле Бон.
Гадалка осуждающе качала головой:
– Ну, ты и трусиха! А я тут жду-жду… И чего ты все боишься? Говорю же, все будет как надо!
– Я никогда не была во дворцах! – попыталась оправдаться Соня, но слова глохли: воздух был так тягуч и тяжел, что поглощал звуки.
– Я тоже тряслась от страха, когда меня позвали во дворец, – проговорила гадалка.
Воздух стал еще более плотным и тягучим, и Соня увидела…
Мадам Ле Бон шла по коврам узкого коридора, стены которого были обиты темно-зеленой бархатной тафтой. Убранство скрадывало все звуки, но Соня почему-то слышал, как бьется сердце гадалки – словно птица, пойманная в сеть. Мадам Ле Бон боялась…
Она опасливо взглянула на провожатого – как бы не услышал ее крамольные мысли! Ведь, как известно, и степы имеют уши. Тем более во дворце…
Щегольски одетый королевский слуга молча вел парижскую гадалку по тайным лестницам Версаля. Впрочем, может это и не слуга, а какой-нибудь виконт или граф. Говорят, Помпадур прислуживают даже особы королевской крови. Один герцог стоит у приемной, другой подает мантилью, третий носит футляр с драгоценностями, четвертый… Впрочем, стоп – так и герцогов не хватит. Небось, врут сплетники! Как может дурнушка повелевать двором? А ведь говорят, король от нее без ума. Вводит новые налоги и повышает старые, чтобы покупать ей бриллиантовые колье с диадемами. Кольца, вообще, говорят, привозят во дворец на вес. Париж шушукается: маркизе Помпадур лучше сразу брать рубины – на них кровь и пот народа не так видны…
Провожатый мягко нажал на ручку двери и отошел, пропуская мадам Ле Бон вперед. Гадалка протиснулась бочком, одновременно униженно склонившись и любопытно озираясь. Еще бы, ведь это – Версаль! Конечно, в темных углах – пыль, а на тайных лестницах – скопище паутины, но тут…
Позолота лепнины и блеск розового настенного шелка ударили в глаза. С потолка на гадалку вытаращились амурчики, с гобелена на правой стене – пастушок и пастушка с овечками. Да на стоимость этого гобелена всю семью десять лет кормить можно. А уж на золото со стен – вообще весь Париж…
А какова мебель! Инкрустированные столики, резные кушеточки. Все такое хрупкое, словно игрушечное. Как только не сломается? У левой стены изящно примостился клавесин из красного дерева. За ним – несколько клеток с разноцветными попугайчиками, весело заверещавшими при появлении посетительницы. Дверь будуара бесшумно отворилась, и мадам Ле Бон низко склонилась перед всесильной фавориткой Людовика XV.
Матерь Божья! Куда девалась худышка-дурнушка, которой Ле Бон гадала когда-то под Рождество 1730 года? Перед гадалкой стояла невысокая элегантная шатенка с осиной талией. Вместо бледного личика – благородное, чуть вытянутое лицо. Кожа розовая, атласная. А глаза! Гадалка не смогла определить их цвет. Наверное, при разном освещении они могли быть и карими, и зелеными, и серыми, но всегда – притягательными, загадочными и… умными.
– Ты принесла карты? – Голос маркизы звучал чуть приглушенно, с явной хрипотцой.
И вдруг она закашлялась, нервно прижав ладони к груди и опасливо косясь на быстрые движения рук опытной гадалки.
Двадцать лет прошло! Но эти руки маркиза будет помнить всю жизнь. Именно эти руки гадалки предсказали тогда ее судьбу. Помпадур выполнила волю Небес и стала фавориткой короля. Но чего ей это стоило – она извелась, издергалась. Она даже постарела…
– А вот вы ничуть не изменились! – вдруг проговорила она.
Гадалка усмехнулась:
– Мое ремесло помогает мне не меняться.
– Но вы даже не постарели за двадцать лет!
– Я нужна людям и потому стараюсь быть в форме.
– А вот я… – Помпадур снова закашлялась.
Приложила вышитый платочек ко рту, стараясь унять приступ. Прокашлялась, и гадалка с ужасом увидела на платочке кровь. Матерь Небесная – да эта красавица больна!..
– Да, я знаю, что серьезно! – Помпадур швырнула окровавленный платок в ящик секретера. – Потому и хочу снова узнать свою судьбу.
Гадалка вздохнула, но тихо – про себя. Ну кто бы подумал, что эта рассудительная маркиза решит обратиться к гадалке, как когда-то ее легкомысленная матушка? Да видно, и вправду, яблоко от яблони…
– Что ж! – Гадалка прошла к столу и села.
Маркиза дернулась – неслыханно: какая-то парижская предсказательница совершенно спокойно садится в присутствии самой всесильной Помпадур. И вообще ведет себя в будуаре Версаля, как у себя на кухне! Откуда было знать маркизе, что гадалка присела просто потому, что от страха ее не держали ноги – гадать неизвестной девчонке-худышке одно, а всевластной фаворитке – совсем иное дело!
Но мадам Ле Бон была опытной гадалкой. Она вскинула на Помпадур тяжелые глаза, и от такого свинцового взгляда фаворитка опустила свои вспыхнувшие очи. Злость пропала, маркиза де Помпадур вновь почувствовала себя маленькой девочкой Жанной Антуанеттой. Как и прежде, карты заиграли в ловких пальцах предсказательницы.
– Вас мучает не физическая усталость, – услышала Помпадур. – Ваша душа не спокойна. Это карта солнца, карта вашего счастья. Правда, придется платить. Все будет меняться. Но ваша власть над сердцем короля останется неизменной!
Антуанетта прикрыла веки. Она согласна платить. Встречать презрительные взгляды придворных, просыпаться с кашлем и головной болью, выслушивать на улицах Парижа похабные песенки о «шлюшке короля» и даже читать их. Даже на прошлом обеде в укромной королевской резиденции Шаузи, где, казалось бы, все – только свои, Антуанетта нашла под салфеткой скабрезное четверостишие:
Маркиза – чудо красоты,
И много грации в наряде.
Лишь ступит где – и там цветы
Родятся… но цветы те – б…и.
Мерзости. Одни мерзости! Их надо забыть! Ну почему Антуанетта все это помнит? Проклятая память… Но она все снесет. Только бы Людовик любил ее!
Антуанетта медленно поднялась с кушетки и недоуменно взглянула на гадалку. Ну вот, она так задумалась, что забыла о посетительнице.
– Не тревожься, Ренет! – мягко проговорила вдруг гадалка. – Твое солнце в зените. Тебя никому не одолеть. Но за все придется платить, Ренет…
Ренет… Никто, кроме матери, не звал ее так. Маленькая принцесса из волшебной сказки, которую мама читала на ночь. Легко было в детстве играть в принцесс…
– Ты больна, Ренет! – приглушенно прозвучал голое гадалки. – Я знаю, что твоей матери уже нет на свете. Ей ведь пришлось заплатить, как и предупреждали карты.
